Яков безмятежно улыбался, тайно радуясь этой встрече, но полностью оцепенел, услышав следующее:

      — Я люблю тебя. Больше, чем друга.

      Даже его скудной эмпатии хватило, чтобы каждым сантиметром кожи ощутить стягивающее давление повисшей тишины, где время, словно капля смолы, застывает и замедляется, но это ничуть не помогает собраться или сориентироваться, а наоборот, ещё больше выбрасывает из реальности.

      В такой ситуации полагается ответить что-то вроде: «Я тоже тебя люблю» или «А я тебя нет», но ни один из этих вариантов не возник в голове, будто Яков в один миг забыл все слова, а вместо них звучал лишь оглушительный шум сердцебиения, который казался чужеродным, как помехи радио.

      — Я знаю, — отстранённо ответил он, чтобы хоть как-то прервать молчание, и не солгал, но всё равно оказался совершенно не готовым к признанию. Точнее готовым ко всему, кроме него.

      Горло предательски сковало, а из средств обороны осталось лишь одно лицо. Возможность перевести тему стремительно ускользала — хоть Яков до пота напрягся, пытаясь сохранить невозмутимое выражение, он был уверен, что оно сейчас позорно напуганное и растерянное. Не такое, каким должно быть, не такое, каким его хочет видеть он сам. Так что Яков как можно быстрее надел настоящую маску: плотная ткань спрячет эмоции надёжнее любой актёрской игры.

      «Зачем Вальтер поступает так со мной?» — страх обернулся злостью, что вдруг придала сил.

      «Если человек специально ставит тебя в уязвимое положение, значит, он не любит тебя или делает это неправильно», — мозг наконец смог сформировать полноценную мысль, и уже с ощущением почвы под ногами Яков сглотнул ком и ответил:

      — У тебя и не получалось скрывать.

      Он и правда смог почувствовать себя лучше, ударив в ответ, но это воодушевление длилось ровно до тех пор, пока Яков не увидел на лице Вальтера выражение боли — до того искреннее, что не засомневаться при всём желании. В груди заныло от вины.

      «Что делать…» — мысль панически бегала туда-сюда по черепной коробке, отбиваясь от стенок и создавая эхо, которое поглощало собой любые попытки подумать о чём-либо другом.

      «Зачем ты так со мной поступил?» — хотело вырваться из легких, но Яков поджал губы, заставляя себя замолчать.

      «Вальтер ни в чём не виноват. Я должен быть к нему добрее. Что, если после этого он решит воспользоваться властью, чтобы отомстить мне? Нет, я опять зря его подозреваю…»

      Прежде чем пауза стала непозволительно долгой, тело среагировало раньше разума, делая шаг вперед, а затем уложив руку на плечо. Яков смог выдавить из себя какую-то глупую утешающую фразочку, которую даже не запомнил.

      Потом Вальтер ушел. Вопреки ожиданиям, ему не стало лучше: стоило потерять необходимость скрывать свои эмоции, как они хлынули с новой силой.

      Духота под маской не давала дышать, но он ни за что на свете не хотел ее снимать. Тем временем запястья и виски пульсировали так, словно вены сейчас лопнут, не выдержав давления.

      Яков прислонился к стене, пытаясь остудить голову и проанализировать ситуацию. Он уже давно знал правду, ровно как и то, что Вальтер не собирается делать ему что-то плохое: по крайней мере, пока что. Однако раньше всё держалось под контролем, а сейчас встал чёткий и осязаемый выбор, который Яков не может ни принять, ни хотя бы понять, чего именно хочет. Изначальная цель утратила очертания, размылась, и теперь вариант просто воспользоваться Вальтером не приносил достаточного удовлетворения. В конце концов, тот первый, кто относится к нему так любяще, и это… правда приятно.

      «Мне бы хотелось забрать тебя себе. Оберегать и лелеять… Я знаю, что тебе это не нужно, но… — собственный голос прервал реплику Вальтера: — Но я хочу этого».

      Эта мысль дала подсечку, вынудив упасть и посмотреть на всю ситуацию под другим углом. Многие вещи вмиг обрели новый смысл: его необычно волнительное желание следить, постоянные и откровенно излишние мысли, неосознанное стремление к точно такому же излишнему физическому контакту и времяпровождению, радость, когда Вальтер проходит очередную проверку на любовь к нему, желание из раза в раз ловить на себе его восхищённый взгляд… Попытки доверять.

      Мысль о том, что он тоже влюблён, была логичной, странной, поражающей, но больше всего — пугающей.

      Яков прижал подрагивающую руку ко рту, пока в глазах потемнело, тело обмякло и ненадолго дестабилизировалось, а узел в животе скрутился так сильно, что казалось, его сейчас либо вырвет, либо ненадолго вырубит. Спустя несколько секунд, когда Яков понял, что ни того, ни другого не произойдёт, он выбежал из архива и остановился лишь в коридоре, прислоняясь спиной к дверям библиотеки.

      Злые мысли вгрызлись в сознание с остервенением охотничьих псов.

      В первую очередь стало стыдно за собственную бесхребетность. Яков планировал «влюбить» в себя Вальтера, так каким образом получилось, что влюблённым оказался он сам? Как он мог подпустить кого-то настолько близко, чтобы вообще могли возникнуть подобные ситуации? Чтобы всерьез ставить под сомнение свое отношение к людям и миру, обвиняя себя в хроническом недоверии? Чтобы пытаться преодолевать выстроенные для защиты барьеры? Чтобы в самом деле желать с кем-то близости?

      Яков мог разрешать себя трогать, вместе есть и даже спать — всё это не столько про доверие, сколько про знание, что тебе физически не навредят, потому что последствия будут слишком серьезными; знание, которое нужно неоднократно подтвердить и проверить, и только тогда позволить себе быть чуть более открытым. Но доверять по-настоящему? Позволить быть рядом на душевном уровне?

      «Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет…» — без конца повторялось в голове с разной скоростью и истеричностью.

      Возможно, когда-то он нуждался в подобном — когда жизненные обстоятельства еще не пытались его убить, а наоборот, усыпляли бдительность ложными надеждами на безоблачное будущее, но сейчас всё его естество было категорически против идеи сближаться с кем-либо.

      Яков сел на пол, сжимая руками лицо. Хоть он ни на что не согласился, но также и не отказал Вальтеру, по факту откладывая разбирательства. То есть, сейчас ещё есть возможность сделать выбор. Решающий выбор.

      Хотелось либо сбросить груз подозрений и отдаться чувствам, либо выбрать стабильность и безопасность, навсегда оборвав любые связи. Яков понятия не имел, как поступить, но был уверен, что любой вариант будет лучше той невыносимой неопределенности, в которой он находился сейчас.

      «Но я просто не могу ему поверить. Что бы он ни делал, этого никогда не будет достаточно. Да и зачем? Мы знакомы едва месяц».

      Резко вдохнув, он до звездочек зажмурил глаза. Сожаление ложилось тяжелым осадком в легких, разбавленное горчащей злостью как на обстоятельства, так и на самого себя.

      Уже давно Яков чувствовал себя автономным и полноценным, живя в собственной системе по собственным правилам, пока Вальтер не пробил брешь в выстроенном и закостенелом восприятии, заставляя его рассыпаться под давлением осознания его ложности.

      Возможно, ему одиноко.

      Возможно, он не такой независимый, как думал.

      Возможно, он действительно нуждается в поддержке и заботе.

      Ощущение уязвимости было всепоглощающе болезненным, словно с него содрали кожу и прижигают каждую клеточку мышц, нервов, костей и внутренностей.

      Едкий внутренний голос кольнул осознанием, от которого стало стыдно: Яков пережил столько ужасных вещей, но это первый раз, когда ему настолько плохо, что он не может думать ни о чём другом, кроме удушающей безысходности. Если раньше во всех бедах были виноваты другие и весь мир был врагом, то сейчас, оказавшись в ситуации, где обвинять откровенно некого, Яков понял, что настоящий предатель прячется внутри него.

      И это отсутствие внутренней опоры дезориентировало, пока в груди зыбко ныла пустота, сдавливая стенки легких. Прерывистые выдохи, будто он пытался выплюнуть вместе с воздухом свои чувства, чередовались слишком резкими вдохами, что лишь сушили горло, без того пересохшее, раздраженное и неспособное выдавить из себя ни звука. Мысли путались и сбивали друг друга, не формируя полноценные предложения, а только размазывая вязкую тревогу по черепной коробке.

      — С тобой всё хорошо? — шея хрустнула от того, насколько резко он поднял голову на звук.

      «А по мне не видно?» — хотел съязвить Яков, но дыхания не хватило бы на столько слогов.

      — Нет… — на выдохе прошептал он.

      Вальтер быстро присел рядом и в последний момент одёрнул себя от прикосновения, ограничившись беспокойным, залезающим под кожу своим вниманием взглядом.

      — Лучше не сидеть здесь на полу…

      Злость вспыхнула так неожиданно, что Яков даже не успел подумать, стоит ли ей поддаваться.

      — Почему ты продолжаешь это делать?! Я не хочу верить тебе!

      Вальтер на секунду замер, затем отвёл глаза.

      — Извини.

      Такой искренне виноватый ответ распалил его ещё сильнее.

      — Почему ты даже сейчас ведешь себя так?! — прозвучало скорее отчаянно, чем агрессивно.

      Тот молчал, потупив взгляд. Яков выдохнул и тише, но всё ещё недовольно прошипел:

      — Почему ты молчишь?

      — Я не знаю, что сказать, чтобы не разозлить тебя ещё больше.

      Яков хотел было открыть рот, но, поняв, что ему нечего ответить, поджал язык к нёбу и уставился в стену напротив. Спустя где-то полминуты тишины, Вальтер всё же заговорил:

      — Мне стоит вернуться, пока меня никто не заметил.

      Яков повернулся, и с каждой секундой, что он разглядывал опущенные уголки губ, складку между тонкими нахмуренными бровями и грустный взгляд, внутри нарастало чувство вины. Если и отвергать Вальтера, то не надо делать это слишком жестоко. Тот уже направился к подвалу, но, преодолев сомнения, Яков его окликнул.

      — Пошли в спальню.

      Вальтер ненадолго застыл, но затем последовал за ним.

      Они сели на нижнюю кровать, и Яков поднял голову к плакату у двери, стараясь дышать равномерно и глубоко. Паника утихала, уступая место болезненной апатии. Вальтер рядом выглядел не лучше, что отчасти успокаивало, по крайней мере, до тех пор, пока Яков не вспоминал, что это из-за него.

      — Не надо расстраиваться из-за меня, — с поучительным видом заявил он, будто они разговаривают о чём-то обыденном, вроде того, что приготовить на обед.

      — Я расстраиваюсь не из-за тебя, — траурная интонация Вальтера мгновенно сбила непринужденный настрой.

      Яков хмыкнул и, прикрыв глаза, тоже заговорил серьезнее:

      — Неважно, из-за чего ты расстраиваешься, просто перестань.

      — Прости, но это так не работает.

      Яков никогда не страдал отсутствием красноречия или неумением ясно доносить свои мысли, но сейчас беспомощно замер, поджав губы. Захотелось потрепать Вальтера по голове, но он одёрнул себя, не успев шелохнуться. Проявление жалости уж точно никак не улучшит ситуацию.

      Они продолжали сидеть, каждый погруженный в себя. Время от времени Яков бросал на него взгляд, думая о том, что мог бы произнести или сделать, но поспешно отворачивался. Он замечал, что Вальтер делает то же самое, но с каждым разом выглядит всё печальнее.

      — Почему тебе грустно? — наконец спросил Яков. — Мне передаётся твое плохое настроение, так что это наша общая проблема.

      — Потому что тебе плохо, а я ничего не могу сделать. И ну… — тот едва заметно поморщился, — из-за твоего отказа…

      — Я не отказывал тебе, — сначала Вальтер просто недоверчиво зыркнул на него, но после следующих слов чуть не уронил челюсть: — Можешь приобнять меня, если хочешь.

      — Я не уверен, что мне это действительно можно… Совсем недавно ты говорил, что не хочешь верить мне.

      — К чему этот цирк? — Яков устало прикрыл веки, но затем рассердился. — Почему ты разговариваешь со мной как с диким животным?

      — Я просто не знаю, что мне делать, — таким же неприятно заботливым тоном объяснил Вальтер, но потом серьёзно добавил: — Что бы я ни говорил, тебя это или злит, или расстраивает.

      — Это потому что ты не понимаешь смысл того, что я тебе говорю.

      — Тогда, возможно, тебе стоит выражаться конкретнее.

      — В каком месте мои слова не конкретные? — изогнув бровь, Яков вперился взглядом, вынуждая Вальтера наконец посмотреть на него.

      — Ты сказал: «можешь приобнять меня, если хочешь». Я не понимаю: это сарказм, проверка или… — каждое слово звучало всё тише. — Или не знаю что.

      «Потому что я хочу этого!» — пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать ругательства. Желание физического контакта покалывало, а попытки игнорировать его только обостряли чувствительность.

      — Раз ты влюблен в меня, то наверняка только рад лишний раз потрогать, — прозвучало уж слишком язвительно, но он не мог контролировать это, словно встроенный в организм рефлекс. — Или тебе так нравится играть в хорошего парня?

      — Ты серьезно?.. Я не хочу трогать тебя, если тебе неприятно, — видимо, считав сомнение на его лице, тот резко вдохнул через нос и продолжил: — Почему тебе так сложно понять нежелание причинять вред или неудобства дорогому человеку?

      Чем убедительнее звучали слова Вальтера, тем сильнее разгоралась подозрительность. Ставки высоки, поэтому такие важные вещи нужно проверять на подлинность особенно тщательно, прежде чем принимать на веру.

      — Дело не в этом. Твои чувства необоснованные, а потому и подозрительные. Почему ты вообще так ко мне привязался? Мы провели так мало времени вместе, — он начал загибать пальцы, — ты не способен понять меня, ты даже почти ничего не знаешь обо мне. Тебе понравилась моя внешность? Хочешь переспать со мной?

      — Нет же… — боль в глазах Вальтера выглядела правдоподобно, но отступать от своей версии Яков пока не собирался.

      — В мире много других привлекательных людей, — щёки до боли напряглись от деланной усмешки, пока тот слушал его, сжимая кулаки. — Конечно, никто из них не сравнится со мной, но с ними у тебя хотя бы есть шансы.

      — Перестань! — плечи вздрогнули от резко повышенного тона. Хоть Яков и предполагал такую реакцию, но не ожидал, что увидеть Вальтера злым на себя окажется страшно и обидно. — Говоришь, это я не понимаю тебя?! Ты только и умеешь всё усложнять и бросаться высокомерными фразами, а на деле даже не понимаешь таких элементарных вещей, как любовь!

      — Что?..

      От перехваченного дыхания горло сковало удушьем. Начать доказывать обратное значило бы опозориться, но если молчать, то Вальтер может разочароваться окончательно и навсегда перестать любить его. Пусть он это и предполагал — можно сказать, даже добивался, — но конкретно в этом случае разоблачение чужой лжи принесло не грандиозную гордость своего триумфа, а только горечь. Яков не знал, как сейчас выглядит, но непроизвольно сжатые пальцы и боль в груди подсказывали, что, наверное, не очень. Лицо Вальтера исказилось от непонятных эмоций, но в интонации звучало волнение и раскаяние:

      — Прости… Я был неправ.

      Яков отвёл затуманенный взгляд — не потому, что сам не хотел видеть Вальтера, а потому, что не хотел, чтобы тот видел его таким отрешенным.

      Хотелось сказать себе, что Вальтер ничего не понимает и поэтому несёт всякую чушь. И что, в целом, его мнение и отношение не имеют никакого значения. Но разве тогда эти слова смогли бы задеть его? Скрипя душой, Яков признал, что в этом была доля правды, ровно, как и в том, что ему важно быть любимым Вальтеру. Возник другой закономерный вопрос:

      — Почему ты продолжаешь любить меня, если я приношу тебе столько страданий?

      — Я не знаю… Я пытался подавить свои чувства, но в конце концов не смог избавиться от них. Я не думаю, что любовь к кому-то можно просто выключить.

      — То есть ты бы хотел выключить эти чувства, если мог?

      На секунду Вальтер застыл в раздумьях, но потом моргнул и ответил:

      — Нет… Сейчас нет. Я хочу… — тот запнулся, но у Якова не возникло ощущения, что его собираются обмануть — наоборот, что Вальтер пытается подобрать слова от всего сердца, — заботиться о тебе. А если разлюблю, то мне, наверное, станет всё равно. По крайней мере, твоё благополучие перестанет быть для меня одним из главных приоритетов.

      — Одним из? — тут же переспросил он.

      Вальтер вздохнул и ненадолго прикрыл глаза, будто собирался с мыслями.

      — Мне больно видеть тебя грустным, но я не буду, как ты говоришь, строить хорошего парня и утверждать, что сверну ради тебя горы или отдам свою жизнь. Я и за себя-то не особо уверен. Мир, о котором я так хотел узнать, оказался сложнее, чем я думал, и в случае, где мне бы пришлось пожертвовать собой, я не знаю, как бы поступил… Жестокость мне претит, и я бы хотел искать возможность спасти себя и всех, кто мне дорог, без лишних жертв. Поэтому я не хочу давать тебе глупые клятвы… — тот запнулся, но затем решительно продолжил: — Но могу обещать, что сделаю для тебя всё, что в моих силах. Если этого недостаточно… — с поникшим видом Вальтер опустил взгляд, а Яков вдруг понял, что достаточно. Следом за этой мыслью в голове пронеслось:

      «Это всё может быть ложью».

      «И правда… Даже такую речь можно подделать», — сомнение скрутилось тугим узлом в грудной клетке.

      — Можешь обнять меня, если хочешь, — корявый ответ невпопад — единственное, что он сумел сейчас выдать.

      — Скажи что-нибудь ещё, пожалуйста… — невесомым касанием обнимая Якова за плечи, прошептал Вальтер.

      — Я не могу… — стенки горла пересохли и сжались, затушив мимолетный порыв открыться.

      — Почему? Это угрожает твоей безопасности?

      — Вальтер… — Яков вздрогнул от того, как прозвучал его голос: настолько жалобно, что в первый миг он засомневался, принадлежит ли он ему.

      — Чем я могу тебе помочь?

      — Ты не можешь мне помочь, — Яков взглянул прямо в глаза и, преодолев себя, решился на откровение: — Что бы ты ни делал, я не могу до конца поверить тебе.

      Он не смог разобрать, что значила смесь эмоций на лице Вальтера — грусть, разочарование или сожаление?

      — Тебе не нужно верить мне до конца прямо сейчас. Для такого нужно время, а тебе его нужно ещё больше. Но даже так ты сейчас доверяешь мне гораздо больше, чем в нашу первую встречу. Ты уже молодец, раз смог за такое короткое время столько всего преодолеть. Эм, и… если тебе это нужно, я могу быть рядом столько, сколько потребуется, — с каждым услышанным словом сердце колотилось всё сильнее, ладони потели, а в животе интенсивно скручивалось что-то, что поначалу Яков принял за тревогу, но с каждой секундой это чувство распускалось волнами приятного волнения. Он опустил глаза, чтобы волосы немного закрыли лицо. Яков впервые в жизни оказался в таком положении, когда стесняется своей улыбки — глупой, неуместной, но искренне счастливой.

      Какое-то время Яков не двигался, позволяя себе напитаться этим теплом. Внутри словно что-то перещёлкнуло, и он положил руку ему на щеку и, по-птичьи склонив голову, спросил:

      — Я правда тебе нравлюсь?

      — Да… — измученно выдохнул Вальтер, прикрывая веки.

      — А почему не смотришь в глаза? Может быть, это потому, что ты врёшь? — губы непроизвольно растягивались в ещё более широкой улыбке, пока он всецело упивался чувством власти.

      — Зачем ты это делаешь?

      — Не пытайся уйти от вопроса.

      — Да, ты действительно мне нравишься.

      — И ты правда любишь меня? — довольная, почти мурлычущая интонация рушила напускную подозрительность, но это не особо расстраивало.

      — Да… — утвердил тот с укором, что не обидело, а только раззадорило.

      Он наигранно нахмурился и требовательно уставился на Вальтера. Спустя несколько секунд тот глубоко вздохнул и спокойно произнёс:

      — Да, я люблю тебя.

      Хитро прищурившись, Яков расплылся в настоящей ухмылке и прислонился ближе.

      — Что ты делаешь?.. — Вальтер сглотнул и качнулся, отстраняясь на едва заметное расстояние. Пугать несчастного не входило в его планы, так что Яков расслабил лицо и поднял взгляд из-под ресниц.

      — А ты как думаешь? — он смотрел со всей проникновенностью, надеясь, что Вальтер поймёт, что именно прячется в глубине его души.

      Долгую минуту — по крайней мере, так ему показалось — тот глядел в глаза внимательно, как никто не смотрел прежде, и Яков замер, боясь шелохнуться или даже моргнуть, чтобы не развеять это ощущение особенной обнаженности.

      — Я не до конца понимаю твоё отношение ко мне.

      Яков зажмурился и еле заметно тряхнул головой, прогоняя мрачный, будто дьявольский шепот о том, что всё это неправильно. Что надо поскорее убежать. Но, в конце концов, непривычное не равно опасному, хоть и кажется таковым. Сейчас он хотел поддаться тому теплому обволакивающему чувству в груди. Тому, что он всегда испытывал рядом с Вальтером.

      — Нет, ты просто недогадливый, — тот молчал, ничуть не изменившись в лице — должно быть, уже привык к открытым сомнениям Якова в его когнитивных способностях — и он, потеряв надежду на ответ, дал его сам: — Я предоставляю тебе возможности, а ты совсем ими не пользуешься, — раздалось уж слишком елейно, почти как издевательство, так что, чтобы исправить положение, Яков постарался любезно улыбнуться. — Не пожалеешь потом?

      Вальтер задержал взгляд на его губах, и впервые за весь разговор посмотрел в глаза ясно — без неловкости, вины или испуга. Яков любовался этим пару секунд, но осознав, что на этом всё, хмыкнул и нахмурился.

      — Ты так долго добивался меня, чтобы сдаться в самом конце, — он ухмыльнулся в привычно-насмешливой манере, надеясь, что Вальтер считает именно её, а не разочарование. — Чтоб ты знал, так поступают только неудачники.

      Вдруг на его плечо легла рука, и хотя касание было лёгким, почти невесомым, этого хватило, чтобы по всей спине пробежали мурашки.

      Яков посмотрел вопросительно, но тут же переменил взгляд на прожигающе злобный, стоило увидеть, как тот открывает рот, намереваясь спросить заранее раздражающее: «Можно?». Хотя сразу же после этого подумал, что разочаровался бы, не поступай Вальтер так бережно.

      Наконец тот наклонился к Якову, и он, пускай и собирался играть в гордеца, тоже приблизился.

      Стоило соприкоснуться губами, его на секунду охватило беспокойство, но оно тут же утонуло в млении и поднесении. Ладонь обхватила шею, надавливая подушечками пальцев на затылок, чтобы притянуть к себе. Происходящее не вписывалось ни в одно из его представлений развития событий, но в этот момент всё казалось до смешного очевидным и правильным. Вальтер провел языком по сухой нижней губе, затем протолкнулся между ними, углубляя поцелуй. В награду за инициативу, Яков прислонился ближе и зарылся пальцами в волосы.

      Словно получив негласное разрешение, тот другой рукой коснулся пряди у лица, до щекотки нежным движением заправляя ее за ухо. Едва ощутимый вес руки на плече, медленные касания и эта трепетная осторожность приводили к всепоглощающему и неоспоримому пониманию: о нём действительно заботятся.

      Он слегка повернул Вальтера и, надавив на грудь, прижал к кровати. Столкнувшись с блестящим и помутнённым, будто растопленным, но в то же время слегка испуганным, не верящим в реальность происходящего, взглядом, Яков рассмеялся.

      — И чего ты так боишься?

      — Я не боюсь, — непоколебимо ответил Вальтер, на что он снова засмеялся, не поверив.

      Яков огладил заметно более горячую с последнего прикосновения щеку и наклонился за поцелуем, а второй рукой спустился к груди и прижался ладонью к отчётливо пульсирующему сердцу.

      Вальтер выдохнул и снова взял его за плечи, потом начал неторопливо, дожидаясь разрешения в виде поглаживаний щеки, шеи и волос, спускаться вниз, очерчивая пальцами контуры тела; уложил руку на бедро и сжал его, вынуждая непроизвольно содрогнуться и заёрзать в желании получить больше. Зубы сомкнулись на нижней губе Вальтера, но тот лишь сильнее сдавил бедро, продолжая целовать так же нежно, как прежде.

      Ткань перчатки прилипла к влажной коже, когда Яков опёрся ею на покрывало и плавно поднялся. Вальтер не задумываясь потянул к нему руку, чтобы уложить её на щёку — такую горячую, будто тонкая кожа сейчас вспыхнет от высокой температуры. Яков прикрыл глаза, мимолётно задумываясь о том, как это сейчас выглядит со стороны.

      Следовало бы сказать: «Пора остановиться», но вместо этого он прошептал:

      — Нам нельзя здесь оставаться. Нас могут увидеть.

      Судя по забавно перепуганному лицу, тот только сейчас вспомнил, где они находятся.

      Только раздался щелчок замка двери архива, как Вальтер подошёл и, выждав предупреждающее мгновение, обнял одной рукой за плечи, а другой за талию. Так и оставив ключ в скважине, Яков обвил руками его шею. На этот раз поцелуй вышел медленный, но более глубокий. Он больше не хватал момент, а наоборот: растягивал его, желая распробовать и прожить все ощущения.

      Он гладил щеку, пока другой рукой копошился в волосах, стараясь приласкать, но в итоге не сдерживался и слегка оттягивал их. Неосознанно прикусив губу, Яков отстранился и глянул на Вальтера в ожидании реакции, но тот посмотрел на него с еще большей нежностью, затем трепетным движением поправил слегка влажную челку и чмокнул в скулу.

      Сердце билось в горле, и Яков никак не мог восстановить сбитое дыхание. Он положил руку на плечо и слегка надавил, разворачивая вправо. Тот без лишних слов поддался, позволяя прижать себя к стене.

      Руки елозили по всему его телу. Вальтер то ощупывал бёдра, то оглаживал талию, забираясь под жилетку, то проводил пальцами по ключицам и расстегивал верхние пуговицы, то зарывался ладонью в волосы, вынуждая запрокидывать голову навстречу пробегающим по затылку мурашкам. Каждое прикосновение вызывало дрожь, к которой не хватало времени привыкнуть.

      — Вижу, ты торопишься, — усмехнулся он, рассматривая помутневший красный градиент в глазах в ожидании реакции.

      — А нельзя? — прозвучало шутливо и серьезно одновременно, на что Яков лишь коротко посмеялся.

      — Можно.

      Вальтер начал оглядываться вокруг, отчего тут же вспыхнуло негодование: как тот смеет смотреть сейчас на что-то кроме него?

      — Что ты там высматриваешь? — Яков постучал указательным пальцем по плечу, пока Вальтер снова не взглянул на него.

      — Думаю, куда сложить одежду.

      — Раздеваться в общем-то необязательно, — Яков отвёл глаза вверх, прикидывая, сколько неудобств это принесет.

      — Как хочешь, — невозмутимо ответил Вальтер и поднял его руку. Щекотным движением тот скользнул пальцами под перчатку и осторожно стянул ее.

      Ладонь второй руки Яков преподнёс сам в элегантном жесте. Вальтер подложил свою ладонь снизу и, наклонившись, поцеловал пальцы.

      — Какие мы галантные.

      — Потому что ты заслуживаешь лучшего обращения, — слова точно мёд, и, заулыбавшись, он упустил момент, когда с него сняли вторую перчатку.

      Вальтер беспорядочно гладил его руки, начиная с кончиков пальцев и заканчивая запястьями. Видя с каким наслаждением и трепетом тот это делает, Яков не знал, как реагировать на непривычные ощущения.

      — Признайся, что ты всё-таки фетишист, — дыхание перехватило, едва он успел произнести эту фразу — следующее же касание защекотало и обожгло, но только Яков захотел одёрнуть руку, как Вальтер развернул ее ладонью вверх и подтянул рукав.

      Сердце колотилось громко и отчётливо, разгоняя по лицу жар, который плавно стекал вниз по груди и животу. Предвкушение томило и изводило сильнее самого действия.

      Первый же поцелуй на предплечье заставил честно и безоговорочно признать, что ему тоже это нравится. То ли кожа рук действительно такая тонкая и чувствительная, то ли дело в нежных и невесомых — оттого и щекотных — касаниях, но с каждым сантиметром, опаленным дыханием, он вздрагивал изнутри, а по телу прокатывалась новая толпа мурашек.

      Стоило Вальтеру дойти до кисти, как из легких выбило весь воздух в шумном вдохе, и Яков дёрнулся уже по-настоящему. Он чуть не выпалил: «Перестань!», но в последний момент поджал губы и, вырвавшись, пожалуй, слишком резко, сжал плечи Вальтера. Не желая сталкиваться взглядами, Яков быстро сомкнул зубы на его шее.

      — Ауч! — напрягшись всем телом, тот чуть отстранился назад. — Ты что, вампир?

      Он не ожидал, что укус выйдет таким сильным: в общем-то Яков просто хотел куда-то выплеснуть накопившуюся страсть, что до сих пор бурлила в крови и пульсировала на тонкой коже запястий, точно их продолжают ласкать даже сейчас. Когда ритм сердца и дыхания кое-как выровнялся, он отодвинулся на несколько сантиметров и с ухмылкой прошептал:

      — А тебе не нравится?

      На долгий миг Вальтер словно утонул в его глазах и сказал:

      — Можешь продолжать.

      И он продолжил. С каждым втягиванием кожи и последующем укусом власть пьянила всё сильнее — до головокружения и нежелания останавливаться, даже когда не останется нетронутого места. Задумавшись об этом, Яков сжал челюсти слишком крепко и опомнился, лишь когда по языку растеклось тепло, а Вальтер цыкнул, вцепившись в плечо.

      — Ай! Больно же.

      — Извини… — отстраненно ответил Яков, разглядывая, как по шее Вальтера стекают багровые капли крови.

      На этот раз он осторожно коснулся укушенного места губами, слизывая кровь. Солёный металлический вкус отозвался на языке приятно знакомым и в то же время непривычным чувством. Словно он вновь стал человеком.

      — Хочешь попробовать мою кровь? Правда сомневаюсь, что вкус машинного масла будет тебе приятен.

      Вальтер посмотрел на него с беспокойным удивлением.

      — Я бы предпочел, чтобы ты остался целым, — всего несколько простых слов будто подняли его на седьмое небо. Если и можно кому-то доверять, то только человеку, который не готов причинить тебе боль ни при каких обстоятельствах.

      Яков прикусил губу, пока во рту не загорчило масло, и наклонился за поцелуем. Затем всем телом вжал Вальтера в стену, переплетая пальцы рук и пытаясь проникнуть языком как можно глубже. Его охватило нечто гораздо большее, чем просто вожделение или любовь — желание ненадолго слиться с другим человеком. С особенным человеком.

      Оторвавшись, Яков провёл пальцем по нижней губе Вальтера, стирая красно-чёрный след.

      Что-то в этом будоражило до глубины души: быть настолько близко, чтобы делиться собственной кровью. Голову вело кругом, а внизу живота горело, пока Яков впивался пальцами в плечи Вальтера.

      — Тебя пугает моя нечеловеческая природа?

      — Нет… — впилось глубоко в сознание, оставляя ощутимый след. — Я не могу поверить, что всё это реально, — эти слова уже пролетели мимо ушей, потому что всё внимание переключилось на застывший в восторге взгляд. Насыщенный красный выглядел дорого, словно подчёркивал высокий статус своего владельца. И было вдвойне приятно осознавать, что этот человек принадлежит ему.

      — У тебя красивые глазки. Цвета рубина, — Вальтер проигнорировал комплимент, вместо этого воскликнув:

      — Зрачки! У тебя видно зрачки!

      — Что? Правда?.. — неверяще уточнил Яков. — Я не знал этого.

      — Так и знал, что то была наглая провокация.

      — Не провокация, а проверка, — ответил Яков, цыкнув на себя за то, что проболтался. Вальтер, глядя на это, улыбнулся и чмокнул его в скулу, затем в мочку уха и тут же в зоне под ним. Яков сам склонил голову набок, подставляя шею.

      — Только не оставляй следов.

      От первого же поцелуя всё тело прошило мурашками, но не успел Яков даже вдохнуть обратно внезапно выбившийся из легких воздух, как за ним последовал второй. И третий. И четвёртый. Где-то после пятого счёт сбился из-за головокружения.

      Внутри горело с новой силой, и никаких вдохов не хватало, чтобы остудить себя. Разве что слишком громких, но Яков не хотел издавать подобное, когда ухо Вальтера находится настолько близко. Тот ведь наверняка услышит. Всё это было приятно до слабости в ногах, до сжатых пальцев, до желания всхлипнуть. Приказать остановиться будет ложью, проигрышем и подставой для самого себя. Он не хотел, чтобы Вальтер увидел его таким: чувствительным, разгорячённым, беспомощным в своем желании близости.

      Мягкие касания с каждой секундой заводили всё сильнее, и Яков проклинал то, какие они нежные. Боль была бы привычнее того, что он сейчас чувствует.

      Яков прикусил губу и зажмурил глаза, продолжая терпеть. Всё-таки ради этого они здесь и собрались. Принести друг другу удовольствие.

      Коленом он нащупал стояк Вальтера и, не теряя время, приспустил штаны. К счастью, тот сделал то же самое.

      «Ну наконец-то», — выдохнул про себя Яков. Затем одной рукой обхватил лицо Вальтера и вжал в стену поцелуем, а второй нащупал эрегированный ствол. Он провел большим пальцем по кругу головки, размазывая предэякулят, но вмиг замер, когда прикоснулись уже к нему. Мышцы бёдер напряжённо свело судорожным подрагиванием, и его пробрало — до сжатых пальцев, до шумного вдоха, до того самого ощущения, когда на короткий миг мир словно перестает существовать, превращаясь в одну вспышку перед зажмуренными глазами.

      Чувствовать чужую руку на своем члене было непривычно, но надолго задуматься об этом не удалось: стоило ей двинуться, как прострелившая внизу живота дрожь выбила из головы все лишние мысли. Колени подкашивались, пока тело напрягалось и обмякало одновременно, и концентрироваться на чём-то, кроме этих ощущений, не хотелось и не получалось. Рука сама ласкала Вальтера, словно он всегда знал как это делать, чтобы обоим доставить удовольствие.

      Движения почти ничем не отличались от обычных, но подобное распирающее изнутри возбуждение он испытывал впервые.

      Каждое микроощущение, начиная с неописуемого запаха кожи, смешанного с травяным шампунем, заканчивая ещё не растворившимся вкусом крови и масла на языке; каждый прерывистый шумный вздох под ухом, каждое поглаживание, каждый поцелуй — всё это сливалось в одно общее чувство одурманивающего исступления.

      Кожа горела, словно под ней не осталось ничего, кроме сгустка тепловой энергии, и каждое прикосновение распаляло ее ещё сильнее. Сквозь головокружение проскользнула мысль, что всё-таки надо было раздеться, как будто именно форма — главная причина его жара.

      От сводящей истомы хотелось заскулить, поэтому вместо этого Яков с нажимом впился губами в Вальтера. От недостатка воздуха голову повело кругом, и он отстранился. Держать баланс между тем, чтобы дышать и не издавать лишних звуков одновременно, оказалось довольно сложно, так что он просто прижался лбом к холодной стене и прикрыл глаза.

      Вдруг губы нежно коснулись его шеи.

      Он успел лишь вздрогнуть и выдохнуть громче, чем следовало бы. Сквозь гул крови в ушах он услышал стон Вальтера и опустил руку.

      По телу волнами разливалась приятная слабость, и он, позабыв обо всём, просто тяжело дышал. Через долгие и блаженные пару минут мозг и разморенное тело начали возвращаться в рабочее состояние. Всё ещё слишком расслабленными руками Яков нехотя отстранился от слишком тёплого и мягкого Вальтера и спросил:

      — Как ты собираешься возвращаться обратно?

      — Я не знаю… — с трудом отдышавшись, Вальтер сказал это будто с упрёком.

      Он поднял брови и таким же тоном ответил:

      — Так подумай.

      — Боже, ты неисправим.

      Глядя, как забавно хмурится Вальтер, Яков, сдерживая хитрую улыбку, продолжил:

      — «Боже»? С каких пор ты используешь религиозные словечки? Если ты решил из принципа сменить идеологию на противоположную, то это плохая идея. В конце концов, все идеологии по своей сути одинаковые.

      Тот промолчал, но взгляд вполне красноречиво повторил предыдущее: «Боже, ты неисправим». Приподняв подбородок, Яков ткнул указательным пальцем в кончик носа Вальтера и с мудрым видом заговорил:

      — То, что люди в силу своего ограниченного восприятия считают чудом, по факту всего лишь событие с вероятностью, что кажется очень маленькой, но всё равно всё предопределено заранее законами логики… — дыхание перехватило от нехватки воздуха, но после глубокого вдоха он передумал продолжать тему детерминизма и просто поцеловал Вальтера.

      После этого тот погладил Якова по щеке.

      — Моё ж ты по факту маловероятное событие.

      Он сквозь смех напустил себе серьёзный вид и, вновь вздёрнув подбородок, ответил:

      — Хорошо, что ты запомнил. Наша встреча могла быть чьим-то планом, но всё дальнейшее действительно… — Яков задумчиво отвёл глаза, — удивительно. Даже я не смог предугадать это.

      — Только не говори, что снова считаешь меня шпионом.

      В ответ Яков лишь загадочно ухмыльнулся. Конечно, он так не считал, но Вальтеру необязательно об этом знать: пусть немного помучается догадками. Спустя небольшую паузу Яков с наигранно задумчивым видом заговорил:

      — На какое-то время я даже забыл о том, какой ты подозрительный. Что, если это и есть твой план?

      — Тогда мне стоит усыплять твою бдительность почаще, — со смешком заявил тот, видимо, наконец раскусив его игру. Яков нахмурился и ответил:

      — Это заставит меня задуматься о том, с какой целью ты пытаешься это сделать.

      — Потому что я хочу быть с тобой, — прозвучало вроде легко, но Яков растерялся, ощутив вес серьезности этих слов.

      — Ты не понимаешь мой сарказм — и это огромная проблема. И ты всё ещё слишком серьезный.

      — Да ты просто смутился, — парировал Вальтер, расплываясь в уж слишком довольной улыбке, что заставило нахмуриться ещё сильнее.

      — Ещё и нравится издеваться надо мной.

      Вальтер отодвинул чёлку и мягко поцеловал его в лоб. Такое простое действие — но оно ощущалось пропитанным заботой настолько, что от этого внутри становилось так приятно, что даже немного больно.

      — Знаешь, я, — пытаясь заглушить стук сердца, заговорил он. — В глубине души я верю тебе…

      Слова с трудом сформулировались в голове и произнеслись со страхом, но легко — точно толкнуть себя, чтобы съехать с высокой горки. Вздохнув резко и глубоко, он позволил холодному воздуху охладить горло. Это было самое искреннее, что он говорил за последние… много лет, и сейчас просто замер, не понимая, что делать дальше.

      — Я знал это. И я очень ценю твои усилия.

      — Спасибо…

      — Мне нравится, когда ты так улыбаешься.

      Чувствуя, как кровь начинает притекать к лицу, Яков закрыл глаза, чтобы не видеть этот взгляд, и нахмурился ещё сильнее.

      — Всё, хватит. Только что я исчерпал свой лимит сентиментальности на следующий месяц.

      — Хорошо-хорошо… — Вальтер потрепал его по голове, и Яков чуть склонил ее, пытаясь уклониться от движений, которые рушили маску недовольства, вызывая непроизвольную улыбку.

***

      Когда Яков отстранился, его обдало холодком потери. Он отошёл к шкафчику и прищурился, бегая глазами по полкам.

      — Что ты делаешь? — спросил Вальтер, но остался без ответа.

      Наклонившись, Яков поднял с табуретки небрежно брошенную газету и сморщился, вглядываясь в нее. Вальтер тоже присмотрелся и краем глаза заметил уже знакомый заголовок: «Бернард Шульц снова на коне».

      Скомкав бумагу, Яков вытер об нее грязную руку. Вальтер наблюдал, как тот со злой и ехидной улыбкой тщательно очищает ладонь и кисть, проходится по каждому пальцу, и не знал, что чувствовать по этому поводу.

      Наконец, Яков, гордо задрав подбородок, посмотрел на него.

      «Он ведёт себя, как маленький пакостник…» — подумал Вальтер.

      — Мне нечего сказать.

      Тот то ли хмыкнул, то ли коротко засмеялся и протянул ему другую газету. Не успел Вальтер сказать: «Спасибо», как Яков перебил его:

      — Подожди меня здесь, я сейчас приду.

      Ничего больше не объясняя, Яков ушел. Вальтер проводил его взглядом, затем начал приводить себя в порядок: воспользовался несчастной газетой, поправил жилетку и рубашку, застегнул ремень, подтянул рукава и перевязал галстук. Он перебирал пальцами слегка влажную чёлку, пытаясь уложить ее обратно, но волосы рассыпались в руках, и Вальтеру казалось, что каждым движением он растрёпывает их ещё сильнее.

      Чертыхаясь на отсутствие зеркала (хотя что вообще может делать зеркало в архиве?), он упорно продолжал свои попытки, пока не раздался щелчок дверной ручки, и вслед за ним — смех Якова. В последний раз поправив прядь, Вальтер повернулся на звук.

      — Я нормально выгляжу?

      Яков смерил его взглядом с головы до ног, расплываясь в хитрой улыбке.

      — Нормальнее некуда, — зажмурившись, протянул тот и подошел ближе. Только сейчас Вальтер обратил внимание на бинты в его руках.

      — Зачем ты это принёс?

      Яков размотал стопку и, оторвав край, начал заматывать его шею.

      — А ты как думаешь?

      — Эм… Маскировка?

      — Правильно, молодец, — от следующего прикосновения по шее пробежали мурашки. Рвано вдохнув, Вальтер подумал о том, что хочет его поцеловать. Восторг захлестнул его от осознания, что он имеет право это сделать. Не медля ни секунды, Вальтер чмокнул Якова в скулу.

      — Тебе не хватило? — тот остановился и посмотрел в глаза. По необъяснимой причине его всё ещё пробирало от взгляда Якова: больше не из страха, а из неутолимого притяжения.

      — А если нет?

      Яков усмехнулся, а потом коротко поцеловал в губы.

      — У нас нет времени отвлекаться. У меня скоро дежурство.

      — Готовка?

      — Уборка, — нахмурив брови, Яков едва заметно, но очаровательно для Вальтера надулся.

      — Тебе она не нравится? — прозвучало, наверное, нежнее, чем следовало бы, но это было чем-то вне его контроля.

      — А кому нравится? Работы много, она грязная и небезопасная.

      Вальтер погладил его, но совсем скоро руку пришлось убрать, так как Яков начал заматывать бинтами лицо. В результате большая его часть и один глаз оказались спрятаны за плотной белой тканью.

      — Пошли, я отведу тебя через главные ворота.

      — Эм… а для этого разве не нужны документы?

      Яков многозначительно улыбнулся, и Вальтера тут же осенило.

      — Ты и правда удивительный.

***

      Они в самом деле смогли пройти через блокпост. Только ворота закрылись за их спинами, как Яков всучил в руки пакет непонятного содержания и хлопнул по плечу.

      — Вот и всё. Дорогу помнишь?

      — Не помню, — на самом деле он просто хотел на подольше остаться рядом.

      Тот поднял брови и махнул рукой:

      — У тебя же была амнезия, почему у тебя такая плохая память?

      — Извини…

      Яков снисходительно выдохнул и без лишних пререканий отвёл его к нужному месту. Коротко попрощавшись, тот быстрым шагом направился обратно. Какое-то время Вальтер смотрел ему вслед, но затем спустился в подземную комнату.

      Пакет громко зашуршал, стоило попытаться его вскрыть — Вальтер даже на миг испугался, что его могут услышать, — но вниманием тут же завладело содержимое пакета. Бинты, поддельные документы и… лечебная мазь? С десяток секунд он рассматривал это в догадках о причине такого содержания, но затем спрятал всё обратно и пошел в душевую.

      Надоедливые бинты оказались замотаны на удивление крепко — особенно тяжело было размотать шею: Яков старался так, будто хотел задушить его. Но стоило им наконец поддаться и упасть на плечи, как он с ужасом уставился на свою шею. Многочисленные яркие синяки бросались в глаза даже издалека, но ещё более пугающе выглядели тёмные, словно вот-вот закровоточат, следы от укусов. Впрочем, на одном действительно осталась запекшаяся кровь.

      «Кое-кто явно перестарался…»

      Вальтер помнил, что его кусали несколько раз, иногда довольно больно, но эйфория не давала сильно обращать внимания на такое. Если честно, тогда Вальтер не возразил бы, даже если бы Яков захотел его вскрыть.

      «Теперь понятно, почему он замотал мою шею и дал бинты с мазью…»

      После душа он нанёс лекарство и снова замотал шею.

      «Хорошо, что ко мне не приходит никто, кроме Оливера», — с этой мыслью Вальтер в последний раз скользнул взглядом по своему отражению и вернулся в тайную комнату.

      Словно по закону подлости, тем же вечером к нему заявилась Руф.

      — Эй, Вальтер! — с улыбкой позвала она, но стоило заметить замотанную шею, как ее глаза округлились, а кулак сжался в оборонительном жесте. — Что с тобой случилось?!

      Спустя миллисекундную панику Вальтер натянул на лицо беззаботную улыбку.

      — Ничего страшного… Я, эм… поранился, — глаза забегали по комнате в попытках найти вещь, на которую он бессовестно свалит всю вину. — Случайно упал и об угол стола поцарапался. Это небольшая рана, так что всё в порядке.

      — Ты ведь был у врача? — встретившись с обеспокоенным взглядом, Вальтеру стало чуть-чуть совестно врать:

      — Да.

      Руф почесала затылок и подошла, заставляя Вальтера нервно оглянуться по сторонам, прикидывая предлог уйти от разговора. Заметив настороженный настрой, она обнажила зубы в хищной ухмылке перед тем, как елейно пропеть:

      — Слушай, дружище, а твой угол стола случайно не Яковом зовут?

      — Ч-что ты говоришь?! — недоумение было сыграно почти идеально, но Вальтер чувствовал, как вспыхнувшие щёки выдали его ложь.

      — Ты не в курсе, что в нашей казарме нет врача? — он цыкнул, только сейчас вспомнив об этом. — А ещё у тебя укус на ухе, — скучающе заметила она, сложив руки за головой, но затем снова ухмыльнулась. — Хельга говорила, ты искал Якова. Что ж, видимо, ты успешно его нашел.

      — А тебе не пора на дежурство? — от неловкой улыбки сводило лицо, но стоило хотя бы немного спрятать свой испуг.

      — Какое ещё дежурство?! Знаешь ли, я горжусь тобой, Вальтер! — от ее широкой и гордой ухмылки ему аж поплохело. — Ты смог справиться даже без моих советов! — «Да с ними меня бы ждал самый ужасный провал!». — Но мне не нравится, что ты скрываешь от меня свои отношения. Мужчины так со своими друзьями не поступают!

      Вальтер не знал, что отвечать, и просто беспомощно уставился на Руф, точно надеялся на милостыню.

      — Почему ты мне не доверяешь? — тихо и с толикой обиды спросила она.

      — Я доверяю тебе, просто есть вещи, о которых я не хочу разговаривать.

      — Ты так говоришь, будто мне интересны подробности вашей интимной жизни! — Руф поморщилась. — Я всего лишь хочу, чтобы с тобой всё было в порядке.

      — У меня и было всё в порядке… — он выдохнул и, нахмурившись, добавил: — до того, как кое-кто начал меня донимать.

      — Правда?! Тогда почему Яков ходит чернее тучи? Никогда ещё не видел его таким странным. Вы что, перепутали местами ссору и страстное примирение?

      Проигнорировав неприличные слова, он ответил:

      — Но мы не ругались.

      — Тогда что случилось?

      — Я не знаю… А что именно случилось? Может быть всё не настолько плохо?

      — Он целый день молчит и не язвит даже Оливеру!

      Несколько секунд прошло в глухой тишине.

      — Всё действительно очень плохо, — Вальтер задумчиво потёр подбородок. — Может быть, он просто устал или... заболел?..

      — Да этот ублюдок продолжал быть мудаком даже на смертном одре! — надрывное беспокойство в ее голосе не оставляло сомнений, что ситуация действительно чрезвычайная.

      — Тогда я не знаю… — в груди начало скручиваться беспокойство. — Я правда ничего не знаю. Давай ты попросишь его прийти ко мне.

      — Хорошо, я попытаюсь, — пригладив волосы, уже спокойно ответила Руф, затем внимательно посмотрела в глаза. — Между вами действительно ничего не случилось?

      Вальтер решил не пересказывать долгий и тяжелый разговор в спальне и сразу перешел к ключевому моменту:

      — Он сказал, что доверяет мне.

      Руф поперхнулась воздухом и на какое-то время потеряла дар речи.

      — Вау… Ты действительно творишь невероятные вещи.

      — Спасибо… — смешок вышел нервным. Руф заботливо похлопала его по плечу.

      — Не вешай нос, Вальтер. Я сейчас же пойду и во всём разберусь. Спи спокойно, а я, как твой друг, всё решу, — была ли ее беззаботная улыбка искренней или нет, он всё равно почувствовал утешение.

      — Спокойной ночи, Руф.

      На следующий день Вальтер ждал до позднего вечера, но никто так и не пришел.