Брат Цю шёл по тренировочному лагерю, наслаждаясь отличной погодкой. Вообще настроение было бы совсем прекрасным, если бы не размышления о том, кого пришлось оставить так надолго. Но с этим ничего не поделаешь — нет важнее миссии, чем воспитать молодое поколение рыцарей, и, даст Высший, закончить уже эту затянувшуюся войну. Войну, которой он жил большую часть своей жизни. Которая оставила его искалеченным. Из-за которой он повстречал и попрощался со своим змеем.

История его была совершенно обычной. Родился он в большой и дружной семье, где у него были старшие и младшие братья и сестра, и пусть не всего хватало вдоволь, в их доме жило счастье. Отец часто пропадал в походах, но все дети и родня помогали маме с хозяйством. Случались и ссоры, и драки, которые всегда разнимала старшая сестра. Хоть и женщина, а могла надавать тумаков всем, включая старшего брата Юнга и самого Цю. Она знала неприличных слов больше, чем моряки, иногда швартовавшие свои лодки возле их деревеньки, и кулак у неё был как молот в кузнице старого Лю… Может, оттого и не сватались к ней, опасаясь сурового нрава Лиен.

Цю всегда думал, что вслед за отцом отправится защищать свою родину. Он был крепок и, в отличие от Юнга и Лиен, совсем не хотел сидеть в их деревне всю жизнь и заниматься хозяйством. Мама взирала на это философски, позволяя детям самим решать, а отец во время своих кратких визитов домой успевал только одобрительно кивать на заверения мелкого Цю, машущего деревянным мечом, что он точно пойдёт по его стопам. И, если не везло, то сделать ещё одного братишку или сестрёнку, прежде чем оставить кое-какую медь и снова раствориться в своей военной жизни. Ему минуло едва ли семь зим, когда мимо их деревни проходил отряд братьев-змеев. Каким чудом Цю тогда успел их увидеть? Бросив двух меланхолично жевавших траву коров, за которыми должен был приглядывать, он выбежал на дорогу и поймал за полу плаща одного из выглядевших очень суровыми и казавшихся тогда Цю взрослыми рыцарей.

— Дяденька рыцарь, а можно я пойду с вами? У меня отец в хирде, я тоже хочу защищать Нейксгард!

Показавшийся ему самым нестрашным рыцарь на самом деле тогда едва ли был старше двадцати и порядком опешил, когда к его плащу клещом прицепился босоногий деревенский мальчишка.

— Иди лучше домой, мальчик. А то мамка отлупит, — он посмотрел насмешливо и попытался отцепить не самую чистую, но уже мозолистую руку. — Рановато тебе ещё в воины. Подрасти сперва.

— Но я слышал, что в Орден надо готовиться сызмальства, — неуверенно протянул пацан и шмыгнул носом. — Змеи-то переборчивые, абы кого не выбирают.

Уже весь отряд остановился, наблюдая за забавным происшествием.

— Верно. Но тогда тебе надо прийти в храм Ордена и попроситься в послушники.

— Да где мне… От нас ближний храм знаете где? Эвон, за неделю не дойдёшь. Я хотел туда сбежать, сестрица изловила и тумаков отсыпала, — Цю потёр задницу, вспоминая, как досталось от Лиен. — Но я всё равно сбегу снова. Что ж мне тут, век коров пасти? Я хочу быть воином!

— Сколько тебе зим-то, воин? — Спросил уже другой рыцарь, разглядывая нахмуренного белобрысого, словно выгоревшего на солнце, мальца. — Не боишься, а вдруг тебя змей съест?

Словно на его предположение, из сумки выглянул, а затем и стремительно скользнул на землю один из змеев. Цю смотрел во все глаза: твёрдые чешуйки издавали шорох, пока он скользил по пыльной дороге. Никто не успел ничего сделать, как мальчик же опустился прямо в дорожную пыль и смирно ждал, пока змей не поднял голову, разглядывая его. Так они провели некоторое время, глядя друг на друга, пока мальчишка не протянул палец, собираясь потрогать рептилию. Молниеносное движение, и острые зубы сомкнулись на пальце. Мальчик дёрнулся всем телом, но не попытался вырваться и не заревел, а упрямо стиснул зубы и, переждав, пока резкая боль уйдёт, тихо попросил:

— Отпусти. Больно же.

Первым пришедший в себя рыцарь-носитель змея уже направился было к ним, когда тот раскрыл пасть, выпуская палец, и вернулся на своё место, ловко взобравшись по ноге рыцаря к сумке.

— Эй, ты цел?

— Цел, — Цю уже досадливо отряхивал текущую из прокушенного пальца кровь и искал глазами какой-нибудь листок, чтобы залепить рану — если ещё больше одежду заляпает, снова от мамы или Лиен попадёт.

А командир отряда, брат Шенг, рассмеялся, не без облегчения.

— Тебя Высший бережёт, малец. Удумал — в змея пальцем тыкать! Скажи спасибо, что он тебе только палец укусил, а не убил ненароком. Видать, норны тебе на роду написали. Так и быть, позови своих родителей, поговорю с ними. Если разрешат — вернёшься с нами в храм Ордена. Правда, путь неблизкий, поэтому свою семью ты нескоро увидишь снова.

Цю не верил своему счастью и припустил к дому, который был виден на каменистом холме. Так он оказался в Ордене, ни секунды не сомневаясь, что, когда вырастет, у него будет непременно каменный змей. С тем рыцарем он встречался ещё не раз. Оказываясь поблизости, он приносил ему то яблоко, то медовый хлеб. Пока однажды не перестал приходить. Позже Цю узнал, что он погиб в бою против Империи, война с которой вновь разгорелась, поглощая фут за футом землю Нейксгарда, как безжалостный пожар.

В ночь выбора, в отличие от прочих послушников, он шёл, твердо зная, что его судьба уже написана и ждёт его на Небесной Горе. После смерти рыцаря его змей непременно возвращался туда, откуда пришёл. Отличать их одного от другого было сложно, все змеи одной стихии были схожи. Сидя в тёмной пещере, Цю ждал именно того самого. И когда послышался нарастающий шорох, а в свете фонаря показалось вьющееся между камней бурое тело, не задумываясь поднял руку, протягивая вперёд палец, на котором до сих пор оставался крошечный шрам. И почти с улыбкой встретил вонзающиеся в него острые зубы.

— Ну, здравствуй…

За эти годы змей не раз выручал Цю, а тот в ответ всегда заботился о нём, не давая скучать. Казалось бы, как может скучать покрытый каменной твердости чешуёй бессмертный змей? Но каждый раз, сливаясь с ним, Цю разделял его чувства, и не похожие, и в чём-то сходные с человеческими. Змей мог «злиться», а мог «радоваться», ему могло быть даже «грустно». Для себя Цю сравнивал это с запахами. Когда змею было скучно, это ощущалось как пыль в старом доме. А когда он злился — пахло разогретым металлом и окалиной. Радость же была похожа на мокрые камни у реки. Иногда он пытался разговаривать об этом с другими рыцарями, но у каждого было что-то своё, и он бросил пытаться как-то систематизировать. Цю знал, что его змей очень стар и поэтому много времени проводит в спячке, но даже тогда не теряет настороженности и в любой момент способен за доли секунды перейти в «боевой режим» и устроить настоящий каменный шторм, если вокруг будет подходящая для этого местность. Впрочем, чего-чего, а камней в Нейксгарде хватало везде и с избытком, так что прежде, чем что-то вырастить на поле, приходилось немало потрудиться, расчищая место.

Они прошли вместе многое. Цю находил и терял друзей, получал всё новые шрамы в жестоких сражениях, очень редко показывался в своей родной деревушке, узнавая только, что его отец, которого он встретил с тех пор только один раз, тоже окончил свои дни, оказавшись на пограничной заставе, захваченной имперцами. Самому же Цю в составе отряда рыцарей приходилось то наступать, то откатываться назад, потихоньку отступая всё дальше от бывшей границы. Имперцев оказалось слишком много. У них было новое, блестящее оружие, железная дисциплина… А нейксгардсы отчаянно желали защитить свою страну от окончательного разорения и лишения всяческой свободы. То, что рассказывали чудом сбежавшие с захваченных территорий, вызывало отчаяние и бесконечную злость.

Имперцы везде насаждали свои порядки. Их гарнизоны становились центром власти. Пока жил Император Дэминг, всё было плохо, но не ужасно. А с приходом к власти Кровавого Регента занятые территории превращались в настоящую преисподнюю. Не только воинов, оказавшихся в плену, но и тех, кто управлял городами и деревнями, входя в советы старейшин, просто резали, как скот. Крестьян и ремесленников обязывали платить налоги деньгами или товаром в таком количестве, что после этого не всегда оставалось на самую скромную жизнь. Неурожай означал голод и смерть для многих. А тех, кто не мог платить, забирали для самых тяжёлых и опасных работ по добыче руды и камня, чтобы ковать ещё больше оружия и строить укрепленные форты. Как будто готовились не только к войне с Нейксгардом, но и внутри империи. И это было оправдано, потому что доведенные до отчаяния жители пытались бунтовать. Но эти попытки тут же подавлялись, и крови проливалось только больше.

А потом произошло это… В тот раз имперцы появились неожиданно, и всё, что запомнил Цю — дикая круговерть скоротечного боя, где смешались огонь, вода и камень в единую смертоносную карусель. Тогда он потерял концентрацию, понимая, что тело на пределе, и к горлу настойчиво подкатывает. Он слишком долго был слит со змеем, так что тот и сам понимал, что ещё немного — и Цю обратится в бесполезный булыжник. «Ещё немного, ну же, мы сможем, давай ещё», — шептал он, сжимая челюсти до боли. Движения замедлялись, мышцы отказывались сокращаться, когда горло взорвалось болью, и змей вырвался сам, не давая ему погубить себя. Вот только стоило ему упасть на опалённую горящую землю, как сперва в ногу ударило чем-то тяжёлым, с хрустом ломая кость, потом — удар уже в грудь, а лёгкие опалило жаром. Кто-то рядом заметил, и последним, что он помнил, как его, несмотря на сопротивление, подхватывают и волокут куда-то.

Очнулся Цю нескоро. Свет резал глаза, всё тело болело, словно его раздавило, и было тяжёлым. Первым, что он сделал, когда сумел пошевелиться — начал хриплым голосом звать. Но на его зов никто не явился. Не раздавался знакомый шорох и тихое шипение. Змея рядом не было. Позже Цю узнал: то, что он выжил, было чудом. Часть кожи и мышц так и не вернулись в нормальный вид, затвердев и потеряв чувствительность. Сломанная нога срасталась долго и мучительно. Он получил ожоги и дышал с трудом. На вопрос, когда он сможет вернуться в хирд, лекарь посмотрел на него, как на умалишенного:

— Рыцарь, я уважаю твою отвагу, но врать не смею, толку с тебя не будет. Благодари Высшего и братьев, что вовремя выпустил змея и не сгинул в той битве.

Лекарь оказался прав. Каждое движение давалось через боль. Цю злился на непослушное, словно чужое тело. И упрямо каждый день до изнеможения вновь и вновь пытался вставать, кое-как ковылять, поднимать что-то тяжелее ножа, не обращая внимание на градом катящийся пот и злые слёзы. Он сможет. Встанет. И найдёт своего змея.

Но тот нашёл его сам. В этот раз Цю забрался чуть дальше обычного, опираясь на отломанный крепкий сук. Стоило увидеть знакомый чешуйчатый бок между камней, как сердце забилось. Вернулся. Не бросил бесполезного человека. Улыбка скользнула по сухим губам, когда Цю устало опустился на землю, а потом и лёг — так, чтобы быть на одном уровне.

— Ну, здравствуй, ЭделстейнЭделстейн — (датск.) драгоценный камень.. Долго же ты где-то ползал. Вернулся ко мне?

Змей подполз ближе, укладывая голову на грудь. Оба замерли, и Цю, едва дыша, «слушал», как научился за те годы, что они были вместе. Это звучало мокрыми камнями, вот только не речной водой, а морской йодистой солью, отчего сразу запершило в горле. Он понял. Змей вернулся, чтобы попрощаться. Рыцарь и сам знал, что ничего уже не будет прежним. Он просто не переживёт следующего слияния. В его изломанном теле не хватит сил. И оба это понимали. Сегодня — их последняя встреча.

Вечерняя роса упала на обращённое к небу лицо. Ну, или Цю предпочёл так думать, утирая мокрые глаза непослушными пальцами.

***

Это случилось, когда он привёл своих послушников к Небесным горам на очередную тренировку, и те расположились лагерем в предгорьях, чтобы завтра с утра начать восхождение. Эта часть границы всегда была самой спокойной — ближе к Небесным горам все хранили негласное перемирие, не решаясь нарушать покой живущих там змеев, боясь вызвать ярость этих существ. Цю сам себе не признавался, что каждый раз надеялся увидеть Эделстейна ещё раз. Возможно, у него уже новое имя и новый носитель, а может быть, он вернулся в недра горы к своей загадочной жизни в мире змеев, где ещё не бывал ни один человек. Подхватив пустое ведро для воды, Цю решил пройтись до ручья, чтобы хоть чем-то занять себя — вода никогда не лишняя. Уже темнело, но дорога ещё была отчётливо видна, уходя в распадокмелкая плоская ложбина, где и тёк хилый ручей. Чтобы набрать там воды, приходилось долго сидеть с мелкой плошкой, черпая и стараясь не поднимать муть со дна. Кое-как набрав почти полное ведро, он уже собрался уходить, когда увидел за камнями неясное движение.

Возле ручья выше по течению Цю увидел мужчину. Его одежда, казалось, состояла из одних лоскутов и дыр, потому сложно было сказать, чем она была до этого. Грязь и кровь мешали разглядеть, как он выглядит, но пришелец как-то стоял, пошатываясь, на четвереньках, как зверь, опустив голову к воде, и жадно глотал. Заметив, что за ним наблюдают, он не кинулся прочь, но и радости не проявил. Цю осторожно приблизился, показывая, что один, и демонстрируя пустые руки. Незнакомец поднял голову и произнёс несколько слов, впиваясь взглядом серых, сейчас заметно покрасневших глаз. Вот только Цю ни слова не понял. Его глаза расширились. Это точно… язык имперцев. Враг? Лазутчик? Это ловушка? Взгляд метался вокруг, но никого рядом не было… Следом мужчина заговорил на вовсе незнакомом языке, а поняв, что и на это реакции нет, выдохнул:

— Я… не… убивай, — удалось выговорить его неожиданной находке. — Так понимаешь?

— Понимаю, — как оказалось, язык Нейксгарда он тоже знал. — Ты кто?

Вопрос был резонный, хотя правдивого ответа на него можно было и не дождаться. Рыцари не врут, ну… практически. А у этого он змея не заметил, а значит, доверять его словам не стоило и подавно. Вот только мужчина сел на колени и наморщил лоб, потирая голову, словно она очень болела.

— Я… я не помню. Правда. Ты не мог бы никому не говорить, что видел меня? Я сейчас посижу и уйду. Куда-нибудь.

Да, похоже, с головой у пришельца был явный непорядок. И кто знает, что он выкинет, если оставить его здесь. Поэтому Цю сделал ещё шаг и потянулся к отшатнувшемуся мужчине, пытаясь его поднять.

— Ты не знаешь, кто ты. Ты не знаешь, куда тебе идти. Думаешь, это разумно?

— Нет! — тот неожиданно сильно рванулся и мигом оказался в нескольких шагах, хотя было очевидно, что он сильно истощён и едва держится на ногах. — Мне нельзя! Я… не знаю, почему, но просто нельзя.

Цю задумался. Что делать с этим странным? Тащить силой? Не больно-то его и поймаешь. С виду чуть живой, а вон как шустро двигается, что твоя лань. Вернуться за подмогой? За это время уйдёт, а небо темнеет, ищи его потом в предгорьях, как иголку в стогу сена. Да и что он может сделать один, в таком вот виде? При нём не было вообще ничего. Неподалёку Цю видел заброшенную лачугу, которую использовали то ли охотники, то ли пастухи. Может, если отвести его туда, удастся потом узнать, что за птица и откуда взялся? Ничего умнее он не придумал и постарался как можно увереннее и спокойнее ответить.

— Я понял, понял. Никого я звать не буду и тащить тебя тоже никуда нет желания. Если хочешь, могу показать тебе место, где можно поспать. А позже принесу тебе что-нибудь поесть. Ты же голоден?

Ответный взгляд был почти диким. Да, похоже, он угадал, и пришелец давно не ел. Хорошо, с такой приманкой он точно далеко не уйдёт. Поэтому, подхватив едва не позабытое ведро с водой, Цю повёл настороженно следующего рядом незнакомца к полуразвалившемуся строению, спрятавшемуся на краю рощи.

Внутри стоял запах пыли и затхлости, крыша провалилась, но там всё ещё оставался ветхий настил из тонких жердей, покрытых остатками веток и соломы. Пожалуй, это всё, что он мог предложить сейчас. Но даже это лучше, чем на камнях под открытым небом. Цю не долго думал прежде, чем скинуть свой плащ на это сомнительное ложе. Увидев это, мужчина хотел было что-то сказать, но только слабо махнул рукой и кивнул. Подошёл и лёг, свернувшись, утомлённо прикрыл глаза. Его била дрожь, и Цю набросил сверху полу плаща. Было бы неплохо развести костёр на почерневших камнях старого кострища, но вряд ли сейчас мужчина был способен следить за огнём. Поэтому, покачав головой, он только оставил ведро, решив, что в лагере есть ещё, а этому несчастному сейчас нужнее. В последний момент, уже собираясь уходить, вспомнил, что так и не снял походную сумку, и в ней помимо всяких мелочей завалялись остатки сухарей. Вернулся и положил сверток рядом с ведром и прибавил огниво — вдруг пришелец всё же сумеет, проснувшись, развести костёр. Ещё раз пригляделся, но мужчина уже провалился в беспокойный сон, то и дело вздрагивая. Пообещав себе вскоре вернуться, Цю развернулся и поспешил назад, пока его не хватились.

Ву Минг ((кит.) безымянный) — так и пришлось назвать пришельца, который в ответ на все вопросы о том, что он помнит о своём прошлом, только безнадёжно качал головой. Оказалось, что буквально всё, что касалось воспоминаний, не просто было для него белым пятном, но и при попытке вспомнить причиняло острую головную боль. Немного придя в себя и отмывшись, Минг наконец согласился показаться остальному отряду, но ни с кем кроме Цю не общался и держался особняком. Поначалу некоторые пытались с ним заговорить, но он чаще игнорировал обращённые к нему вопросы, и любопытные отстали.

Никто его так и не узнал, словно тот свалился с неба. Опытным путём выяснилось, что Минг умеет говорить и писать на нескольких языках, владеет оружием, разбирается в картах и как будто полезнее всего был бы при каком-нибудь храме Ордена. К тому времени Цю уже как-то попривык к мрачному и замкнутому мужчине. По виду ему можно было дать и двадцать с небольшим зим, и все тридцать пять. В чёрных волосах тут и там словно просыпали соль — слишком рано для седины. Цю приходилось видеть его без верхней одежды, и, помимо выпирающих костей, его тело обезображивали кое-как зажившие шрамы, пятна, язвы. Видимо, память недаром оставила его, охраняя от по-настоящему тяжёлого прошлого. Может быть, потому Цю и сочувствовал ему, видя отражение себя самого в том, как Минг иногда собирается с силами прежде, чем что-то сделать. В точности как он сам.

В Вайтривере его приняли настороженно, но Минг действительно старался быть полезным, не отказывался ни от какой работы, а брат Цю, которого уважали в Ордене, поручился за него. За прошедшие с тех пор почти три года Цю привык вечерами заходить в библиотеку, куда Минг стащил все найденные в этом и близлежащих храмах свитки и навёл порядок. Ему удалось убедить совет, управляющий городом и окрестностями, что это необходимо, а также, что следует хранить историю не только в сказаниях скальдов, в итоге получив задание писать хронику. Эдакого не водилось практически нигде, если не считать столицы, и совет старейшин решил, что на будущей большой сходке непременно похвалятся ярлу, что увековечивают в свитках историю правления нынешнего Конунга, своей земли, а также городка Вайтривер.

И теперь Цю скучал без возможности вечером при свете свечи или лучины поболтать с Мингом о том — о сём. Он предвкушал, как расскажет ему о новой находке. Рыцарь воздушного змея… Надо же! Только теперь он подумал, что молодой парень чем-то напоминает ему Минга. Может быть, такое впечатление создалось потому, что он их обоих каким-то образом «нашёл». И оба не горели желанием делиться тем, откуда явились. Даже место было очень близко. Хмыкнув про себя, какие в жизни бывают совпадения, Цю поспешил дальше по своим делам, пока не услышал дружный смех от склада, где были заперты за вчерашнюю возмутительную выходку Гуань Шань и странный рыцарь. Злиться на них брат Цю не собирался, всё-таки не так много в их жизни было моментов, чтобы вот так беззаботно смеяться. Но и проигнорировать нарушение порядка никак не мог. Улыбнувшись, пока никто не видит, он от души пнул ни в чём не повинную стенку:

— Эй, арестанты…