В библиотеке частенько гуляли сквозняки, и Минг поплотнее закутался в шерстяную накидку. Он до сих пор постоянно мёрз и никак не мог набрать вес, хотя в Ордене и не голодали. Ещё его продолжали беспокоить не заживающие до конца язвы, шелушащиеся пятна на теле, хотя и стали привычным фактом его жизни. Кроме того, иногда, когда он не отвлекал себя повседневными делами и не закапывался в старые свитки, вновь приходил до нелепости простой вопрос: а кто он, собственно, такой? Кем он был до того, как его нашёл брат Цю, и пришлось взять правдивое, ставшее уже собственным имя: Ву Минг. Безымянный. Никто.

За время, проведенное в Вайтривер, он многое узнал об истории Нейксгарда, причём некоторые факты всплывали в памяти сами, как будто он когда-то изучал её, и не только. И то, что он знал многое о мире вокруг и ничего о себе самом, постоянно царапало сознание тупой иголкой. Странностей было много. И если окружающие списывали всё на потерю памяти, самому ему было это делать гораздо труднее. Его тело точно принадлежало воину. Почему он помнит, как обращаться с кинжалом и мечом, но напрочь не знает, что делать с той же иголкой? Был ли в его жизни кто-то важный? Кто-то, кто до сих пор ждёт где-то там, в неизвестно каком направлении? Или уже нет. Заниматься розысками, когда шла война, ни у кого не было ни времени, ни желания, ни возможностей, а он сам не представлял, с чего начать.

Иногда его сон тревожили смутные тени, казалось, что вот ещё чуть-чуть – и он что-то увидит… Просыпался Минг с жуткой головной болью, от которой немного помогал холодный компресс на взмокший лоб и настойка, которую время от времени притаскивал Цю. Он говорил, его покойная бабка тоже маялась головными болями, и приметил мелкие жёлтые цветы, что росли ближе к предгорьям, куда он часто выбирался с послушниками. И куда снова повёл теперь рыцарей, прошедших испытание ночью выбора. И вот уже которую неделю пропадал там. Не то чтобы Минг очень скучал. Хотя кому он врал? Если и нашёлся кто-то, кто разбавлял его одинокое существование здесь, то это спасший его седовласый рыцарь. «Бывший рыцарь», как Цю сам о себе говорил. Но Минг возражал, что, если ему и пришлось распрощаться с опасным порождением стихии, это не значит, что Цю перестал быть защитником своей земли. Просто теперь его усилия переключились на другое, не менее важное дело. И с охотой помогал ему в воспитании подрастающего поколения, время от времени рассказывая тем, кто был готов слушать, об истории, оружии и вообще обо всём, в чём достаточно разбирался. И даже находил в этом некоторое удовольствие.

Вскоре Цю должен был вернуться, передав своих выживших подопечных в хирды, а Мингу пока приходилось в его отсутствие заниматься с послушниками помладше, которых уже рады были побыстрее спихнуть с рук прочие братья. Шумные мальчишки часто досаждали своей неуёмной энергией, и всё же вызывали во внешне суровом мужчине редкие порывы сентиментальности. Нет-нет, да и подмывало протянуть руку и потрепать тёмные вихры какого-нибудь из воспитывавшихся в ордене мальчиков. И многие действительно интересовались тем, что он мог рассказать, а не только занятиями по практическим навыками боя, которые, пока брат Цю был занят, тоже свалились на его не такие уж и здоровые плечи.

К концу срока Ву Минг мечтал о возвращении Цю больше, чем о чём-либо, тем более, что от активных будней у него снова усилились головные боли, а пузырёк со снадобьем почти закончился. Да и в присутствии немногословного, но внимательного рыцаря всегда было намного спокойнее. Словно он умел одним своим присутствием отогнать все живущие в его затянутой плотной пеленой памяти страхи. И Минг терпеливо ждал.

Рано утром его разбудил один из служек, прибежавший с радостной вестью: в Вайтривер вернулись братья Шен, Ксинг и Цю, и с ними ненадолго приехали прошедшие начальное обучение рыцари, чтобы их распределили по отрядам и отправили на разные концы границы и на передовые заставы.

Вчера Минг никак не мог уснуть и до утра просидел, пытаясь разобрать недавно привезённый из отдалённого храма свиток, написанный на очень старом диалекте, который перестал использоваться задолго до возникновения Нейксгарда на месте отдельных поселений. И теперь он порадовался, что не ложился — так можно не тратить время и быстрее увидеть друга. С этой мыслью он поспешил наверх из своего пропахшего пылью, кожаными переплётами, костяным клеем и чернилами убежища.

Увидев входящий в ворота храма отряд, во главе которого шагали знакомые рыцари, Минг вдруг зацепился взглядом за шедшего чуть позади, рядом с Гуань Шанем, явно незнакомого высокого парня. В этот момент голову прошила острая боль, и он бы упал, если бы не успел опереться рукой о растущее во дворе дерево. Ушедший вперед служка вернулся и подбежал к нему. Все знали, что Мингу частенько бывает плохо. И тогда надо позвать брата Цю, что он и сделал:

— Брат Цю, тут Ву Мингу снова… Можно что-нибудь сделать?

Седой ускорил шаг, направляясь прямиком к нетвердо стоящему на ногах, цепляясь за шершавую кору дерева, побледневшему Мингу.

***

Впервые Тянь услышал историю Ву Минга совсем недавно, прислушиваясь к разговорам в казарме. Перед сном, несмотря на ежедневную усталость, парни не упускали возможности поболтать. И в тот раз между собой трепались закадычные друзья, Чжань и Цзянь, ничуть не смущаясь, как будто были вдвоём.

— Вот где-то тут братец Цю и нашёл его. Я тебе говорил, он чем-то на Ши похож, ага?

— М? — не сильно заинтересованно отозвался Чжань. Он часто бывал отстранённым, хотя и всегда сосредотачивался на занятиях. Звёзд с неба не хватал, но шёл вместе со всеми и уже довольно сносно управлял способностями своего каменного змея. А вот шумному Цзяню явно не хватало сосредоточенности. Тянь вообще удивлялся, как этот легкомысленный и на вид достаточно хилый парень сумел успешно справиться с водным змеем. Вот и сейчас тот вился между тонких пальцев и вдоль рук, оставляя влажные следы на рукавах, ни на секунду не останавливаясь. Такой же подвижный и неугомонный, как и его носитель. Видимо, на этом они и сошлись.

— Ты меня слушаешь вообще? Я про ту историю, когда братец Цю нашёл нашего книжника, Ву Минга. Ну, мрачный такой, всё пропадает в подвалах храма, что твой тролль, когда с мелюзгой не возится. Это такая история загадочная… — Светлые глаза были возведены куда-то на закопчённые брусья потолка, словно Цзянь там видел одному ему ведомые картинки.

И он углубился в рассказ, который его собеседник совершенно не слушал. Видимо, Цзянь, по обыкновению, всё это уже вываливал на его голову ранее. А вот для принца это было новой историей, и он старательно прислушивался, чувствуя, как то и дело перестаёт дышать, а сердце начинает колотиться где-то в горле. Слишком невероятно, чтобы быть правдой… Да и между тем моментом, как пропал его брат и произошёл так красочно расписываемый белобрысым парнем случай, была разница около года-двух. Всего. Или целых?

Так что всё могло оказаться дурацким совпадением. Мало ли, кто и почему пропадал и находился в горах? Да и приметы были весьма скудными. По словам Цзяня, этот Минг был нелюдим, мало с кем общался, кроме брата Цю. Интересовался исключительно историей, старыми свитками, говорил на нескольких языках, так что никто не мог разобрать, который из них для него родной. На этом месте кольнуло особенно сильно. И на вид мог быть откуда угодно: чёрные с проседью волосы, «мрачная рожа, глядит, как ворон с ветки»… И всё же, этого было слишком мало, чтобы делать какие-то выводы. Если это он... как Чэна могло занести аж к Небесным Горам, так далеко от столицы? И почему он скрывался здесь все эти годы, не подавая никаких знаков, что жив? Вопросов было слишком много. И упускать шанс увидеть загадочного Минга Тянь никак не мог. Какой бы мизерной не была возможность, что его брат жив и тоже оказался в Нейксгарде, он не намеревался её упускать.

И вот сейчас Тянь смотрел, глубоко и медленно дыша. Смотрел и не верил своим глазам. Нет, ошибки быть не могло. Чэн. Брат. Здесь… Мир словно сошёл с ума, и самые невероятные вещи случались одна за другой. Ему было плохо? Рядом уже хлопотали незнакомый мальчишка и брат Цю, усаживая его на землю. Наставник рылся в сумке, что-то командуя мальчишке, который метнулся за приземистое здание местного храма. Остальные тем временем остановились поодаль, оживлённо переговариваясь. Тянь усилием воли отвёл глаза и отвернулся. Хорошо, что он хотя бы немного был к этому готов, пусть и считал свою надежду напрасной.

А вот теперь своими глазами убедился, что чудеса в этом мире случаются. Потому что это совершенно точно был его брат, хотя в первую секунду он его и не узнал. Настолько тот исхудал, а в волосах показалась ранняя седина, которой он не помнил. Когда-то статная, словно отлитая из металла, фигура сейчас была какой-то изломанной. Словно ему пришлось пройти по меньшей мере через преисподнюю прежде, чем объявиться в нейксгардском городке Вайтривер. А может быть, всё это произошло с ним уже здесь? Но Цзянь не говорил об этом. А спрашивать Тянь не хотел, всё так же избегая привлекать к себе внимание. К себе и к брату. Им обоим было опасно находиться здесь.

Самое странное, что при виде брата Чэн совершенно не изменился в лице, и лишь потом с ним произошел этот приступ. Оставалось надеяться, что ему станет лучше, и до отъезда представится возможность поговорить наедине. Они приехали утром, отправляться нужно было уже завтра, и время снова начинало сжиматься вокруг, как арбалетный механизм, какие делали только самые умелые кузнецы Империи.

Вторым, что не давало покоя, был тот случай с гребнем, за которым последовал ряд других. Теперь каждое случайное прикосновение для них с Гуань Шанем оборачивалось целой лавиной ощущений. И вскоре оба только что не шарахались друг от друга. И в то же время… Тянь не мог не признаться себе в этом: ему хотелось. Хотелось коснуться. Снова испытать это тёпло-тягучее, идущее откуда-то изнутри чувство. И он почему-то был уверен, что не ему одному. Что Гуань Шань тоже ощущает это. Может быть, не совсем так, но похоже. Оно становилось то сильнее, то слабее, и Тянь никак не мог поймать закономерность. Если бы рыжий старательно не избегал его и не обрывал разговор, который он пытался завести, можно было бы выяснить больше. Но приходилось жить с тем, что есть. Потому что другими собеседниками Тянь так и не обзавёлся. Хотя любопытный Цзянь и пытался что-нибудь у него выспросить. К счастью, получалось по большей части отшучиваться, а если уж совсем доставал, потихоньку просить Серого пошипеть на него. Почему-то Цзянь опасался воздушного змея и старался сразу ретироваться, как только видел, что тот не в духе. Возможно, это его почти прозрачный змей, которого он назвал Лилла за красивый лиловый оттенок, недолюбливал Серого, а уж следом за ним и Цзянь подхватил эту настороженную антипатию. Если бы не это, у них были бы отличные возможности для взаимодействия. Как бы там ни было, в итоге они решением старших оказались-таки в одном отряде. Все четверо. И должны были отправиться дальше вместе.

Тянь и раньше знал, что лучше всего получается, когда змеи и их хозяева действуют группами, а Шен и Ксинг показали им, как именно это работает. Это оказалось ещё одной причиной, почему им с Гуань Шанем пришлось волей-неволей проводить очень много времени вместе. Помимо участия в жизни лагеря. Ещё и на занятиях их ставили исключительно в пару. Потому что оказываться противниками Ингвер и Серый отказывались наотрез. Первый раз в учебном бою, едва научившись хоть каким-то боевым применениям своих способностей, они, ожидаемо, оказались друг напротив друга. А вот дальше ничего не вышло, что немало озадачило учителей. Оба змея словно оглохли. Они охотно исполняли просьбы направить силу своей стихии куда угодно, но не в направлении другого.

Посмотреть на это пришёл даже комендант, но и он не внёс ясности.

— Может, они слишком… подружились? — рассеянно произнёс Цю под недоверчивыми взглядами остальных. — Такое бывало, я слышал. Что ж, придётся им действовать сообща. Тем более, это гораздо лучше получается, верно?

Это было верно. Направляемый и питаемый потоками воздуха огонь, который Ингвер мог зажечь буквально ни на чём, моментально превращался в ревущий пожар даже в окружении голого камня. И требовалось немало усилий водного и каменного, чтобы ему противостоять. Но чем дольше длилось вот это взаимодействие, тем сложнее было Тяню справляться с его «побочным эффектом». Каждый раз, стоило им встать рядом и обратиться к силе, стараясь подстроиться друг под друга, как изнутри поднималось уже ставшее знакомым томительное, плавящее его желание, изрядно мешающее сосредоточиться. И в его природе сомнений не было, как не хотелось сделать вид, что он не понимает. Почему именно он, и так внезапно?

Приходилось только молиться Вышнему, чтобы об этом никто не узнал, и ничем не выдать себя. Потому что это было вот вообще никак нельзя и невозможно. Хозяевам, как и рыцарям, послушникам Ордена и воспитанникам Обителей в строжайшем порядке запрещалось даже думать в сторону каких-то отношений, кроме дружеских. Всем было известно, что змеи ревнивы. И за подобного рода «измену» мало того, что поплатишься жизнью, но и объект интереса тоже скорее всего умрёт не самой лёгкой смертью. Пока Серый не выказывал агрессии в сторону Гуань Шаня, но всё могло произойти быстрее, чем он успеет что-то сделать. Да и что он сможет? Было бы фатальной ошибкой привыкать и начать считать змея ручной зверушкой. И об этом живо напоминали поджившие шрамы на пальцах и не только, как и те смертоносные проявления, которые они сами же и вызывали на тренировочном поле. Чем дальше, тем лучше у него получалось формировать всё более высокие раскручивающиеся с тонким свистом воронки воздуха, а дополненные превращёнными в острые каменные шипы камнями, сотворёнными Чженси, они несли разрушение, бороться с которым, по словам наставников, имперцам будет трудно.

Они пробовали сочетать этот приём и с огнём, но скорость ветра не позволяла ему гореть, смерч буквально поглощал пламя. Так и получилось, что Тянь чаще работал в атаке вместе с Гуань Шанем, который менялся с Чженси, а тот, в свою очередь, лучше всего взаимодействовал с Цзянем и Лиллой, образуя водно-каменную защиту, через которую другие команды уже и не мечтали пробиться. Тянь чувствовал, что, если бы у них было больше времени, они бы нашли множество вариантов, не ограничиваясь достаточно примитивными приёмами, полагающимися на грубую силу стихий. Но такой возможности у них не было. Конунг решил развернуть наступление, и их четвёрке предстояло отправиться в самую гущу событий. Впрочем, так принц и намеревался поступить, надеясь оказаться как можно ближе к границе, а затем и по ту её сторону.

И возблагодарил Вышнего, когда брат Цю сообщил, что перед отправкой к месту сбора хирдов они на один день вернутся в Вайтривер. История с Ву Мингом не входила у него из головы…

***

Ночь уже почти скрыла каменные стены храма, когда раздался тихий стук в дверь.

— Господин Ву, могу я Вас побеспокоить?

Голос был незнакомым, но от него по позвоночнику прошёлся холодок. Минг ответил, и его собственный ответ раздался хриплым карканьем:

— Да… входи.

Дверь скрипнула и закрылась за молодым рыцарем, за плечом которого парил серый змей со светлой гривой, чуть поворачиваясь в воздухе. Казалось, они оба нервничали. А Минг только и мог, что молча разглядывать черты лица вошедшего. Если бы он попробовал встать, то не уверен был, что удержит равновесие. По телу расползалась противная дрожь. Нет, он не боялся парня. С чего бы? Да тот и не вызывал ощущения опасности, также молча изучая его пристальным взглядом серых глаз. Молчание затягивалось, пока он не сделал несколько шагов вперёд, с какой-то робостью протягивая руку. Послышался дрожащий шепот:

— Чэн… это же ты?

Боль в голове вдруг сделалась невыносимой настолько, что затошнило. К горлу подкатил горький комок желчи, и Минг едва сдержался, чтобы не выплеснуть его на пол. Он отвернулся, пытаясь дышать и вцепившись в ручки кресла, не чувствуя боли в пальцах.

— Уходи, — прохрипел он. — Я не знаю кто ты, уходи!

— Пожалуйста… брат… — Сорвались ещё два слова. И в глазах потемнело окончательно.

Едва держась за ускользающее сознание, Минг приподнялся и нашёл в себе силы зарычать:

— Я сказал тебе, уходи. И не попадайся мне на глаза. Мне плохо от одного твоего вида.

Ещё несколько мгновений было тихо, а потом дверь хлопнула, закрываясь за ушедшим. Минг упал назад в кресло, понемногу приходя в себя. А когда отступила боль и тошнота, а глаза вернули способность видеть, он сполз на пол и едва заглушил рвущийся вой, зажимая рот руками, пытаясь понять, отчего сейчас, когда тело болеть перестало, внутри стало ещё больнее.

Ночь никогда ещё не длилась так мучительно долго. Он то проваливался в чёрную дыру, то снова распахивал невидящие глаза, отчаянно цепляясь за льющийся из небольшого оконца под потолком рассеянный лунный свет, говорящий, что он сейчас в другом месте и времени, и всё, что видел только что — всего лишь кошмар. Всего лишь. Вот только этот кошмар произошёл с ним на самом деле. На этот раз воспоминания его не щадили. Несколько раз Мингу казалось, что он просыпался от собственного крика, но только немо разевал рот, пересохший едва не до трещин.

— Цынь… Дао… шенг… — это имя словно проявилось кровавыми чернилами, горя пламенной ненавистью, отголосками белых вспышек боли. Так звали того, кто сделал с ним всё это. Он видел как наяву влажные стены своей темницы и ржавые кандалы, сковывающие руки и ноги. Впрочем, потом они были уже не нужны — когда он больше не смог ходить и только лежал на воняющем отвратительно-кислым матрасе. И тошнотворный звук — поворачивающегося в петлях тяжёлого засова. Потому что он означал, что пленник всё ещё жив и за ним снова пришли. Пришли, чтобы отволочь в соседнюю каморку, где ему уже было очищено привычное место на каменном столе. Нагое тело будет облито водой, наскоро вытерто и надежно закреплено ремнями, а после появится он. Цынь.

Сколько раз хотелось сжать руками до хруста его тощую шею. Увидеть маленькие крысиные глазки вылезающими из орбит, а улыбающиеся обычно из-под жидких усиков губы — посиневшими… Но если кто там и задыхался, так это он сам. В отличие от имени своего мучителя, в один из дней своё собственное Минг позабыл. После очередного остро пахнущего то ли яда, то ли снадобья всё, о чём он помнил, подёрнулось дымкой. И любые попытки вспомнить стали отзываться головной болью. Цынь тогда был крайне доволен, расспрашивая его о том, кто он, называя разные имена и места и слушая в ответ только прорывающийся сквозь стиснутые зубы стон. В очередной раз вынырнув из мутного забытья, наполненного блеском острого тонкого ножа в руках тщедушного лекаря, он содрогнулся всем телом, вспоминая подробности уже ближайшего прошлого.

Пришедший вечером рыцарь назвал его «Чэн». Он даже произнёс это имя вслух несколько раз, прислушиваясь к звучанию собственного голоса. Чэн. Чэн. Его зовут Чэн. А ещё он сказал «брат». Этого уже было очень много. Рыцаря звали Ши Ванцзы. Значит он… Ши Чэн? Что-то в этом было не так, но разбираться дальше он не стал. Произошедшее вымотало, он был мокрый, как мышь, вновь зачесались язвы и пятна. Теперь он знал, откуда они взялись.

Цынь Даошенг использовал его, заставляя принимать снадобья, надрезая кожу и втирая в раны какие-то порошки, тщательно записывая в книгу всё, что с ним после этого происходило. Однажды он приказал своему подручному сломать пару рёбер, потом пальцы, что и было проделано со всем тщанием. А затем последовало не менее болезненное излечение. Иногда казалось, что Цынь не только работает таким образом, но и просто развлекается, чтобы посмотреть, что выйдет, и лишний раз помучить своего подопытного. Как в тот раз, когда принёс в плетёной корзине несколько разных змей, укусы которых пришлось терпеть по несколько раз до тех пор, пока совместно с вливаемым в него противоядием яд не перестал действовать, больше не погружая его в лихорадку и беспамятство.

В памяти оставалось ещё множество слепых пятен, но начало было положено. Оказалось, что даже ужасная правда лучше, чем не знать ничего. Он достаточно прятался здесь, как моллюск в твёрдой раковине. Минг… нет, Чэн. И у него есть брат. Который приходил к нему, желая поговорить. По взгляду и немногочисленным словам можно было заключить, что он был этому человеку дорог. Его искали – и были рады видеть живым. Поддавшись своей боли, он оттолкнул, не в силах взглянуть в глаза своему прошлому, но и дальше прятаться Чэн был не намерен.

Он поговорит с Ши Ванцзы этим же утром. За окном начинало светать, а нужно было привести себя хотя бы в относительный порядок и собраться. Раз уж рыцари уезжают утром, он отправится с ними и найдёт остальные ответы. Тот, кого здесь знали как Ву Минга, с трудом поднялся, собрал свои весьма немногочисленные вещи, оглядел ставшую такой привычной келью и вышел в прохладное утро. Завернув за угол, он наткнулся на брата Цю, который вышел проводить своих учеников.

— Ты это куда собрался? — взгляд светлых глаз был обеспокоенным не на шутку. Цю разглядывал дорожную одежду и наспех собранную сумку. — Вчера только плохо было.

— Я… должен. Должен вспомнить.

— Уверен, что тебе это нужно? Всё дело в этом парне, в Ши Ванцзы?

Ничего не оставалось, как кивнуть. Чэн поднял глаза, встречая слишком понимающий взгляд, и произнёс:

— Заметил.

— Заметил, хотя и не всё понял. Он как-то связан с твоим прошлым, — пожал плечами Цю. — Почти у каждого там есть то, о чём мы должны помнить. Как и то, о чём предпочли бы забыть.

В ответ Чэн только протянул руку, обхватывая пальцами локоть и чувствуя ответное крепкое пожатие, а после ещё и хлопок по спине, там, где Цю точно знал, что не причинит боли.

— Ты знаешь, что всегда можешь вернуться сюда. Я скажу, что ты поехал за новым архивом, о котором только что узнал.

— Спасибо, — Чэн слегка улыбнулся, чувствуя, что хотя бы что-то в этом мире остаётся неизменным. На его друга можно положиться. — Я вернусь, как только сумею.

— Уж постарайся, не уверен, что сумею найти тебя ещё раз, — прозвучало вроде бы безмятежно, но Чэн знал, что брат Цю из тех людей, кто не говорит пустых слов. Они ещё точно встретятся.