Гуань Шань считал себя везучим. Но, похоже, удача всё же отвернулась. Или это Высший посылает на его долю новые испытания? Так он рассуждал, рассеянно шагая за братьями по слегка раскисшей после дождя дороге, приближаясь к Вайтриверу. И вроде бы всё было достаточно хорошо: он до сих пор был жив и относительно здоров, если не считать осточертевшей уже каши в голове. Сперва знакомство с Ши Ванцзы показалось ему забавным. Парень как-то сразу и незаметно пристроился рядом, и перебрасываться с ним взаимными подколками и шутками было просто волшебно. Он периодически бесил, но и не давал скучать. С ним было интересно. Ровно до того момента, как он впервые почувствовал… что-то.

Сперва это удивило и оставляло в тихой оторопи. Гуань Шань не был совсем уж наивным, но что делать дальше с такими странными чувствами, не представлял. До этого мысль, что кто-то может ему приглянуться в таком вот смысле, даже не возникала. Проводя большую часть времени в Ордене, он практически не сталкивался с женщинами. И открытие, что можно посмотреть таким образом на другого мужчину, было не из приятных. Мелькнула мысль поделиться с братом Цю. Всё же, он, казалось, знал всё на свете и мог в большинстве ситуаций дать совет, пускай и сопроводив его, возможно, крепким подзатыльником. Но как о таком расскажешь-то… Вдруг каким-то образом его разлучат с Ингвером и выгонят из Ордена, как запятнавшего свою душу недостойными рыцаря желаниями? При одной мысли мышцы схватывались мгновенным напряжением.

Сначала рыжий думал, что это происходит только с ним. По лицу Ши далеко не всегда можно было сказать, о чём он думает. И была надежда, что оно как-то, ну, пройдёт само собой. Как весенняя простуда. Не стоит только постоянно тереться бок о бок. А может быть, дело в том, что они жили так тесно? С раннего утра и до самого отбоя этот Ши постоянно маячил где-то поблизости. Он и до этого жил всегда с Цунь Тоу, но тогда, слава Высшему, ничего такого не происходило. Воспоминания о друге горчили, и перед глазами легко вставало, как он беззаботно смеётся или потирает коротко стриженную голову знакомым жестом… Смириться до конца с его смертью всё ещё не удавалось.

А вот теперь он вообще никогда не оставался совсем один. Ингвер. Змей уже не воспринимался чем-то отдельным — он просто был рядом. Как-то само собой, пусть и не сразу, между ними установился некоторый, как его мысленно называл про себя рыжий, «мостик», который позволял слышать. Первые дни Гуань Шаню казалось, что он сходит с ума от этого невнятного, на грани слышимости, шума в голове. Но постепенно он притерпелся и начал различать, а после перестал обращать внимание, напрямую "переводя" для себя звук в чувства змея. По этому "мостику" текла ровная, спокойная потрескивающая мелодия, если Ингвер был всем доволен, и ощутимо дёргало резкими нотами, если он был встревожен или зол. Характером, как усмехался иногда про себя Гуань Шань, змей был «весь в него». Так же быстро вспыхивал, но долго обижаться не умел, переключаясь на что-то другое. И сразу же обратил внимание на Серого. Ещё тогда, на дороге, не только Гуань Шань смотрел с интересом, но и змей, чуть высунув голову из сумки, поглядывал…

А потом они как-то само собой оказались вместе, пока не произошло то самое столкновение во время совместной игры. Чуток поразмышляв над этим, Шань понял: что-то между ними тогда случилось. Между Ингвером и Серым, что звучало для него неразличимой какофонией. Но вот что…? А потом «что-то» случилось и между ними с рыцарем Ши. И началась вся эта непонятная штука. И это было опасно. Очень опасно.

Во-первых, потому, что жизнь рыцарей по умолчанию не предполагалась долгой и счастливой. Если не хочешь оплакивать кого-то, то не стоит и слишком сближаться. Этому рыжего вполне научила ночь выбора, когда он лишился единственного друга.

Во-вторых, нельзя было забывать о своей цели — найти маму. А для этого нужно было побывать везде, где только можно, расспрашивая у местных, по одному зачёркивая места на карте. Может быть, кто-то вспомнит о миловидной рыжей женщине по имени, кажется, Дейю. Так её описал брат Цю на его настойчивые расспросы. Гуань Шань со стыдом подумал, что за последнее время почти не вспоминал о ней. И раньше времени погибнуть по собственной глупости, так и не исполнив своей единственной на данный момент мечты, желания не было.

Ну а третьим неоспоримым фактом было то, что всему этому просто не было места в их мире. Как можно думать обо всяких глупостях вроде чувств, когда нужно отдать все силы, чтобы освободить захваченные Империей земли? Когда каждый день умирают соотечественники, страдают люди… Не так его воспитывали в Ордене.

Но даже при всех этих безусловно правильных размышлениях Гуань Шань совершенно ничего не мог поделать с тем, что чувствовал вопреки всему. Если бы его попросили описать, он бы точно не сумел этого сделать. Уж больно нелогично было ощущать нечто вроде нежности и желания близости по отношению к парню, по-видимому, старше и как бы не сильнее него самого. Тогда, расчёсывая его вечно растрёпанную шевелюру, он впервые ощутил, что ему нравится. Нравится касаться другого человека, нравится, как тот ластится, едва уловимыми движениями подаваясь ближе. Как будто и между ними возник… ещё один «мостик», поющий свою собственную мелодию. Похожий – и не совсем такой, какой построился между ним и Ингвером. На мгновение стало интересно, как всё это ощущается с другой стороны. Но тогда от осознания, чем это может быть, пробрало мгновенным ужасом.

Рыжий до сих пор не мог заставить себя поговорить с Ши, не то что откровенно, а хоть как-нибудь. Просто не знал, что ему сказать: ты мне нравишься, но если так пойдёт и дальше, нам предстоит, возможно, красивая, как в старинной балладе, но совершенно бессмысленная смерть...? Очевидным решением было разойтись в разные стороны. Но, когда он заикнулся об этом, комендант лагеря, отвечавший за распределение, даже не спрашивая о причинах, ответил, чтобы они не занимались чем вздумается. Потому что хотя бы как-то сбитая команда — это ценный ресурс, который никто терять не собирается из-за чьих-то капризов. И посоветовал, если повздорили, поскорее помириться и уделять больше времени тренировкам, а не склокам на пустом месте. На этом вопрос с тем, чтобы уехать самому и подальше, был закрыт.

Пришлось спрятать недовольство и накатывающее временами отчаяние поглубже и вернуться к обязанностям. Может быть, когда они доберутся до границы, будет не до того? С этой мыслью Гуань Шань пошёл собираться в Вайтривер. Ему хотелось ещё раз увидеть храм, где он провёл детство. Пускай там и не осталось никого для него «особенного», даже стены вызывали некоторые тёплые чувства.

И вот теперь он сидел в закоулке, где, бывало, прятался ото всех, когда хотел побыть один. Уже давно стемнело, но стены храма всегда освещались пускай и редкими факелами, зато едва ли не до самого рассвета. Так близко к новой границе по улицам периодически проходили патрули. Но для проведшего здесь столько лет парня не составляло труда перемещаться, не привлекая внимания. Ингвер выполз и расположился рядом. По тону, с которым сейчас пел его «мостик», Гуань Шань понимал, что змей тоже о чём-то грустит. Так они и дышали ночным прохладным ветром, пока мимо них, совершенно не заботясь о соблюдении тишины, вихрем не пронёсся кто-то. И что-то в этом бегущем показалось знакомым. Раньше, чем задумался о том, что и зачем делает, рыжий поднялся, дождался, пока змей вернётся на своё место, и бросился следом. Он нагнал его почти у городской стены, схватив за локоть и уворачиваясь от летящего в лицо кулака.

— Ши, стой… да стой ты! Это я. Куда тебя рогатый понёс посреди ночи? Здесь патрули ходят. Хочешь с ними объясняться…? — И замолчал. Потому что к нему обернулось побледневшее, искаженное болью… заплаканное, что ли, лицо? Плачет? Он?!

В голове не укладывалось. Чтобы Ши Ванцзы, всегда самоуверенный до предела, ироничный и, казалось, беззаботный – и плакал? Торчать возле стены тоже было плохой идеей, поэтому Гуань Шань без слов потащил не сопротивляющегося парня за собой туда, где они могли бы поговорить. И с чего он решил, что будет какой-то разговор? Рыжий не знал, но надеялся на некоторую откровенность. К тому времени, когда они оказались снова возле храма, Ши успокоил дыхание, утёр лицо и выглядел почти нормально, насколько это можно было разглядеть в полутьме.

— Нам надо поговорить, — устало выдохнул Гуань Шань. — Я не хотел, но, видно, придётся.

— А что такое? — ответил привычно колкий тихий голос. Но даже так было понятно, что это всего лишь попытка держать хорошую мину. — Не ты ли меня затыкал столько времени?

— Ну, вот так, — пожал плечами Шань. — Но сначала ты расскажешь, что стряслось. И не делай вид, что не понял. Раньше ты в слезах по ночам никуда не бегал.

Некоторое время ответа не было, а после Ши осторожно уточнил:

— Об этом никто не узнает?

— Об этом никто не узнает. Я же не рассказал никому, как ты с курами воевал, хотя очень хотелось, признаю, — невольно улыбнулся при воспоминании рыжий, хотя сейчас поводов для улыбки скорее всего не было. — Врать нельзя, но молчать-то никто не запрещал.

— Не слишком же ты правильный, — отозвался Ши уже спокойнее. И глубоко вздохнул, словно для следующих слов понадобилось усилие. — Я сегодня встретил очень важного для меня человека. Думал, что он мёртв. А он… не захотел меня видеть. Сказал… что ему плохо от одного моего вида. Прогнал.

Гуань Шань невольно вздрогнул. Что если бы его вот так встретила мама, случись ему всё же найти её? Сложно было представить, насколько больно бы это было. Он просто не знал, что можно сказать на такое. И почувствовал желание как-то утешить. Что-то подтолкнуло, и вот уже под руками каменеют плечи, а он притягивает оцепеневшее тело, обнимая так осторожно, как мог. Как будто откуда-то знал, что так можно. На этот раз не было вот этого жгучего ощущения, проваливавшегося вниз возбуждённой дрожью. Вместо него охватывало совсем другое, чуть болезненное, тёплое, идущее от сердца. Сначала совершенно неподвижный, казалось, забывший, как дышать, Ши понемногу расслаблялся, тихо выдыхая. На этот раз было не страшно, наверное, это укладывалось в понятие «дружеской близости». Едва слышная песня змея была красивой, словно журчавшая по камням вода ручья. Спустя какое-то время они отстранились друг от друга, всё же, смущенные таким поворотом разговора.

— И… что будешь делать? — проговорил Гуань Шань, всё ещё чувствуя покалывание в руках и радуясь, что темно и не видно, как он краснеет. — Просто уедешь?

— Понятия не имею. Может быть, попробую ещё раз. Позже. — Он прислонился и соскользнул спиной вдоль стены вниз, словно силы оставили его. Шуршание показало, что всё это время прятавшийся Серый выполз сейчас наружу. Ингвер, до этого вившийся под ногами, наоборот, поднялся и юркнул в складки сумки, словно сейчас не хотел с ним встречаться. Хотя никакой агрессии между ними не чувствовалось, скорее, общее смущение. Наконец Ванцзы выдохнул: — Ты… не беспокойся. Я постараюсь, чтобы у тебя не было проблем в хирде. Цзянь и Чжань неплохие ребята, с ними не пропадёшь.

Почему-то напряжение снова поползло вверх. Что он хочет сказать? Знает, что делать, или… но спросить уже не успел.

— Надо возвращаться. Нас разыскивать начнут, — бросил Ши, поднявшись, и Гуань Шань почувствовал на себе почти отчаянный взгляд.

Что-то было определённо не так. Серый взмыл вверх, сделал несколько кругов, как всегда, поднимая ветер. Ему, видимо, тоже было неспокойно. И только шедшее от Ингвера тепло немного согревало в эту прохладную ночь.

***

Он нагнал отряд, когда они уже подходили к воротам города. Чэн отметил мельком, что уже почти не задыхается, как это бывало ещё не так давно. Всё-таки упражнения и спокойная жизнь понемногу исцеляли его тело, возвращая толику прежней силы. Отряд вели Шен и Ксинг, которые немало удивились, увидев его.

— Минг! Куда это ты, да ещё в такой спешке? Где-то обнаружился ещё один пыльный фолиант? — С улыбкой оглядел его Ксинг своим единственным глазом.

— Я иду с вами. — Чэн бросил короткий взгляд на отряд, стараясь не встречаться взглядом с Ши Ванцзы. С братом. В это всё ещё слабо верилось. — Слышал, что будет большой сбор хирдов и наступление, хочу лично увидеть и написать хронику. Совет… не против.

Совет был не против, потому что ничего об этом не знал, но Чэн предпочёл об этой детали не сообщать.

— Вот это дело! Слышали, парни? Про нас напишут в свитках! Это как попасть в балладу, даже лучше! — хохотнул Шен. — Раз такое дело, держись поближе. Уже чувствую себя героем… А в стихах сможешь?

Чэн нахмурился, но не стал объяснять рыцарю, чем отличаются хроники от баллад, коими развлекали народ бродячие музыканты. Ему было важно, чтобы в его наспех придуманный предлог поверили и не отправили назад.

В оживлённый, суетящийся огромным муравейником лагерь они прибыли к вечеру. Благо, от Вайтривера до него было рукой подать. Всё время, пока шли бодрым маршем, Чэн чувствовал на себе взгляд. Он понимал, что после его слов Ши будет относиться к нему настороженно, и не хотел торопить события. Для начала им нужно будет поговорить хотя бы относительно наедине. А потом… потом всё будет зависеть от того, что ему расскажут. Его не отпускало чувство, что воспоминания, которые всё ещё вызывали липкий пот и сбивали дыхание — только небольшая часть. И старался справиться с ними как можно скорее. Потому что, ко всему прочему, нарастало ощущение, что потом у него просто не будет времени, чтобы свыкаться с тем, что ещё ему откроется. После долгого бездействия к нему возвращались качества, которые когда-то составляли его натуру: хотелось действия.

По прибытии отряду указали на выделенное ему место. Здесь предстояло провести ещё один день или два, дожидаясь подхода прочих сил, включая рыцарей Ордена и воинов, собранных по приграничным заставам. Оставив остальных заниматься обустройством, он едва заметно кивнул поймавшему его взгляд рыцарю, повернулся и пошёл в направлении ближайших деревьев. Хотел бы он сказать, что не волнуется. Но сердце билось как сумасшедшее, а руки до побелевших костяшек вцепились в пояс, когда он повернулся, встречая подошедшего следом.

— Давай попробуем сначала, — Чэн сделал усилие, чтобы голос не дрогнул. — Ты сказал, что меня зовут Чэн, и я твой брат.

В ответ на него взглянули изумлённые глаза. Точно такого же цвета, какой он видел в своём отражении в полированном металле или воде. И отчаянно, до комка в горле, знакомо-незнакомые. Молчание затягивалось, видимо, собеседник не мог подобрать слов.

— Если ты не знаешь, то я не помню своего прошлого. Ну… почти. После того, как ты пришёл ко мне, кое-что я всё же вспомнил. И не могу сказать, что это меня обрадовало. Но я решил, что готов узнать. Ты расскажешь мне? Кто я… такой.

Последние слова дались труднее всего. В конце концов, парень — рыцарь змея, который и сейчас завис чуть позади, с тихими шипением иногда переворачиваясь в воздухе, словно не решил, как относиться к происходящему. А это значит, что то, что он скажет, не будет ложью.

— Я понял. Вот почему… ты не мог дать мне знать, что жив. Ты просто не помнил… — парень подбирал слова. И тут же добавил с обидой: — Но зачем ты прогнал меня вчера? Что это значит: плохо от одного вида…?

С глубоким вздохом Чэн потёр лицо, чувствуя, как снова начинает ломить в висках.

— Именно то, что я сказал. Когда я пытаюсь вспомнить, у меня начинает болеть голова. В глазах темнеет, могу потерять сознание. Поэтому не удивляйся, если со мой что-то похожее произойдёт и сейчас. Теперь я знаю причину, и, возможно, будет проще. Основное я уже… пережил.

…Тщательно убедившись, что вокруг них не было ни души и пододвинувшись, как мог, ближе, парень собрался с духом и начал говорить. Он говорил очень тихо, и приходилось прислушиваться, так что очень скоро они стояли вплотную, и Чэн слышал его сбивчивый шёпот. Звучало, слабо сказать, невероятно. Абсурдно. Нелепо. Но каждое имя и факт отзывались в голове новой волной боли, от которой в глазах вспыхивало алым. В один момент он едва не упал, и… Тянь подхватил его под локоть, поддерживая, давая опереться на свою, ставшую такой сильной, руку. Его младший брат. Принц Империи. Чэн не сразу понял, что они уже давно разговаривают на родном языке, на который оба перешли как-то незаметно. Смерть Императора. Война. Регент Вейлунг. И вот – столь же невероятная история покушения на единственного на тот момент наследника… Мозг работал со скрипом, только начиная сквозь боль сортировать все эти новости, пытаясь выстроить из них единую картину.

Оставалось неясным, как он сам выбрался из, как он теперь понимал, тайных подземелий родного замка, где над ним ставил свои опыты предатель Цынь Даошенг. Предатель для них, но, видимо, верный слуга для Вейлунга. Судя по тому, что рассказывал брат, он до последнего времени вертелся во дворце и неизменно был в фаворе. Настоятель Обители Ше. Давний друг Регента. Если Чэн хоть что-то знал о сводном брате своего отца, так это то, что он был хитёр и двуличен. И обвести его вокруг пальца едва ли смогли бы. А из этого следовал ужасный, но единственно возможный вывод: он и был тем, кто стоял за всем с самого начала. Тогда, после похорон Императора, отца, он, Чэн, что-то узнал. И не стал сидеть сложа руки, думая, что успеет что-то сделать. Что не позволит Кровавому Регенту, как звали его в Нейксгарде, завладеть властью. Выходит, он не успел. Его предали, и он оказался в лапах лекаря-палача Цыня.

Стремительно складывающаяся головоломка заставила его прижать пальцы к губам брата, показывая, что ему нужно немного времени. Он тяжело дышал, хватая ртом воздух. Но в глазах понемногу прояснялось, и сознание работало чётче. Чэну всё ещё казалось, что всё это происходит не с ним. Он просто выслушал сейчас историю, которая каким-то образом для него обрастала некоторыми подробностями, бравшимися как будто из воздуха. И всё же, это не о нём… И человек рядом с ним, хоть и вызывал смутные чувства, но пока не стыковался у него с расплывчатым образом непоседливого и любознательного мальчишки. Сейчас рядом стоял молодой мужчина. А ведь всего четыре года прошло…

Стоило отступить на пару шагов, как рыцарь посмотрел на него с надеждой и вновь спросил уже на языке Нейксгарда, с тревогой оглядевшись.

— Ну, ты вспомнил…? Нам нужно как-то попасть домой. И всё исправить…

Горячность вызвала слабую улыбку, но она быстро погасла.

— Если ты считаешь, что я уже всё вспомнил, принял и знаю, что делать, то ошибаешься. Думаю, брат казался тебе взрослым, который всегда знает, что делать? Так?

Тот слегка смутился, но кивнул, понимая, что ведёт себя не самым умным образом. В самом деле, чудес ждать не стоило.

— Прости… похоже, что так. Я даже не спросил, что с тобой случилось, и…

— Не будем об этом сейчас, — Чэн чувствовал, что просто не в силах рассказывать. Позже. — Дай мне время. Я понимаю, у нас его немного, но прямо сейчас ничего предложить не готов.

— Тогда надо вернуться. С удобством тут не очень, но тебе, наверное, нужно отдохнуть. Давай провожу тебя хотя бы до места под тентом.

— Ну-ну, уж на это я как-нибудь способен и сам. Мне приятна твоя забота, но я, если верить твоим словам, старше тебя всего на семь лет, а не на все сорок.

В ответ парень улыбнулся, и эта улыбка отозвалась теплом. Всё-таки в ней было нечто очень знакомое. Чэн потёр грудь напротив замедлившего бешеное биение сердца и утёр со лба остывший пот. Кажется, он даже привык к своему старому имени. Теперь главное не путаться. Они условились, что для прочих также будут потерявшимися и случайно встретившимися братьями. Так было проще для младшего, которому и так приходилось изворачиваться ужом, чтобы не лгать и не раскрывать правды. Потеря памяти также хорошо прикрывала все возможные нестыковки со стороны Чэна, которому было проще. Вышний не приветствовал обман, но они оба надеялись, что встреча с ним им предстоит ещё не скоро. А пока…

— Я хотел спросить, — по дороге назад в лагерь, вдруг осведомился Чэн. — Твой змей. Ты сказал, что зовёшь его Серый. А почему?

— Ну, потому что он серый? — вскинул брови младший, невольно припоминая разговор на эту тему с Гуань Шанем. — А что?

— Просто я только вчера читал один старый свиток. Там было сказано, что те змеи, у которых растёт грива или что-то вроде этого, как у твоего — это самки.