Хотел бы он сказать, что всё кончилось. И заодно забыть большую часть из того, что видел. Тянь сидел на земле, чувствуя отстранённость и отупение. Внутри всё ещё схватывало, в лёгких, казалось, осела гарь и пыль, ими же он был покрыт с ног до головы. Гуань Шань лежал рядом, и только это помогало не дать себе тоже лечь и, желательно, потерять сознание. Нужно было охранять его. Может быть, особой опасности прямо сейчас не было, но Тянь чувствовал себя, как цепной пёс, не в силах отойти ни на шаг. Чуть дальше за ними, у обгорелых останков небольшого леса, развернули временное размещение для раненых. Оттуда доносилась ругань братьев-лекарей, заглушаемая болезненными воплями и стонами тех, кто вряд ли доживёт до заката. К ним подходил один из братьев, но Тянь покачал головой — справятся сами, другим помощь явно была нужнее.

За прошедший бесконечный день он столько раз ощущал ледяной ужас, что все чувства притупились. Это было намного хуже, чем он думал. Хуже, чем мог вообще представить. Понадобилась вся его воспитанная выдержка, чтобы продолжать двигаться вперёд, уже не пытаясь избегать прямых столкновений. Избегать изломанных тел, покрытых кровью, и обгоревших трупов, уже и не похожих на людей. Жар огненных змеев иногда сплавлял плоть и металл, и запах останков тошнотворным образом напоминал о приготовленном над огнём мясе. Вдыхать это было омерзительно настолько, что если бы не пустой желудок и опасения усилить и без того не проходящую боль в горле, он бы не стал противиться то и дело возникавшим спазмам.

Под конец он не испытывал уже абсолютно ничего кроме усталости и желания дать отдых телу и сознанию. Последний раз выпуская Серую, он сплюнул уже тёмной густой кровью, дошёл до этого места и сел там, где минутой раньше рухнул рыжий, только убедившись, что Ингвер выполз и вытянулся вдоль его тела. По змеиной чешуе пробегали иногда прозрачные язычки огня. Свернувшаяся в плотный клубок Серая была испачкана, на некогда жемчужно-серой чешуе виднелись бурые следы, но воды, чтобы это исправить, больше не было. Его сил каким-то чудом хватило, чтобы влить в посеревшие губы Гуань Шаня полсклянки заживляющего настоя, потом тот поперхнулся и, не открывая глаз и вздрагивая всем телом, кашлянул, но проглотил. Остаток можно было выпить самому. Совсем скоро они понадобятся снова… При мысли об этом подкатывала тошнота и ныли виски.

Большую часть пути они провели в центре хирда, догадываясь о происходящем впереди только по следам стычек передовых отрядов с разъездами имперцев. Иногда это были трупы имперцев, иногда — нейксгардцев. В большинстве случаев было не разобрать — на то, чтобы похоронить павших, времени не было.

А потом отряд рыцарей вышел к тому, что когда-то было городом. И начался кромешный ад. Легион имперцев обосновался здесь достаточно давно, чтобы успеть обустроиться всерьёз. Поселение окружал высокий, в полтора человеческих роста насыпной вал, перед которым зиял ров протяженностью во всю длину земляной стены, утыканный заострёнными кольями, острия которых могли быть ещё и политы чем-то ядовитым. Ключевые точки оборонительной стены защищали приземистые башенки, которые, по всей видимости, возвели из дерева, а после обратили в камень. Да, пускай за это время и невозможно было возвести полноценную крепость, но это было очень близко. Вокруг оставалось множество полуразвалившихся, сожженных остовов былых городских строений, но на большом расстоянии от форта всё было расчищено — завалы разобраны, деревья — вырублены и пущены на строительство укреплений, а все неровности местности, такие, как небольшие бугорки и овраги, были тщательно вскопаны. Так наступающим негде было укрыться от лучников, спешно собиравшихся на стенах. У главных ворот форта дорога и вовсе превратилась в непроходимое месиво, лишая возможности подобраться конным отрядам, если бы таковые были. Умело используя значительные ресурсы Империи, консулу, назначенному надзирать за новыми территориями, удалось превратить бывший приграничный город в неплохо укреплённый плацдарм. Хорошо ещё, что со строительством сторожевых башен в прямой видимости одна от другой не успели, и только поэтому удалось подобраться близко, не дав гарнизону выйти и принять бой у стен полным порядком. Тогда бы их… всех, с обоих сторон, погибло бы ещё больше.

А теперь у дымящихся, осыпающихся развалин укреплений имперцев оставалась только небольшая часть нейксгардских хирдов. Большая часть, присоединившаяся к бою позже и поэтому понесшая меньшие потери, уже двинулась дальше. Пусть и доставшийся немалой кровью, успех окрылял воинов Нейксгарда, и они спешили, пока весть о вторжении не дошла до центра, и Империя не начала собирать рассредоточенные сейчас силы в один железный кулак. Нельзя было допустить того, чтобы все жертвы оказались напрасны. Второго шанса могло уже и не быть. У Конунга были планы дойти до самой старой границы. Там, если удастся захватить бывшие пограничные крепости — у них будет возможность закрепиться, и имперцы столкутся с гораздо более обороноспособной армией, чем это было при первом нападении.

Тянь потёр слезящиеся глаза. Хотелось пить. Словно в ответ на его мысли, по серой, покрытой пеплом земле к ним приближалась знакомая фигура. Сморгнув, он подтвердил свою догадку. Чэн. Но встать навстречу было невозможно, и он просто попытался выпрямиться и не выглядеть соломенным чучелом. Тот смотрел ещё более устало и отчего-то отводил взгляд, словно был в чём-то виноват.

— Прости, не сразу смог найти тебя, — он оглядел и его и рыжего. — Гуань Шань жив?

Словно в ответ тот пошевелился и глухо застонал.

— Вижу. Хорошо. Хочешь пить? — Чэн протянул флягу, и Тянь благодарно принял её. Ему пока было нельзя, смывать настой не стоило как можно дольше. Разве что чуть-чуть… даже крохотный глоток прокатился по горлу, как будто в нём были одни терновые шипы. Но Тяню было уже лучше, чем ещё недавно. Говорить не хотелось, и, кивнув, он плеснул на ладонь, осторожно проводя по серой змеиной спине, не касаясь гривы. И ещё пригоршню просто вылил сверху, вызвав заметное оживление — Серая буквально восставала из пепла, нежась в тепловатых каплях. Брат наблюдал за этим с интересом, но больше оглядывал его, пытаясь понять, насколько всё плохо.

После уже вместе уложили Гуань Шаня головой на колени Тяню, чтобы дать и ему немного воды, а когда он открыл глаза, как-то помочь умыться. Руки рыцаря покрывали свежие волдыри. Пока он был с Ингвером, огонь не причинял ему вреда, но когда приходило время делать перерыв, разгоряченный сражением змей ухитрялся прожигать даже перчатки, которые пришлось разрезать — иначе все ожоги оказались бы содраны и заживали гораздо дольше. Тянь боялся представить, что тот чувствовал, когда требовалось снова слиться с ним непродолжительное время спустя. Видимо, поэтому, даже после… Сколько времени они провели здесь? Рыжий до сих пор не пришёл в себя.

Стоило прикрыть глаза хоть на секунду, как перед ними тут же разверзался рукотворный ад, и они были его частью… Только теперь Тянь понял, что от смерти его тогда отделяла очень тонкая грань, словно он балансировал на осыпающемся краю собственной могилы. На этот раз была команда не сдерживать стрелков, а атаковать. А это означало для них всего два самых простых и самых действенных варианта — он должен был, как на тренировках с Гуань Шанем и Чжанем, по очереди формировать огненные волны и смерчи, несущие заострённые каменные иглы. В камнях недостатка к тому времени не было. Как и в прошлый раз, стратегия синхронного удара носителей каменных змеев по укреплениям, изменяющего форму камня в одновременно многих участках каменной стены, принесла успех. За считанные минуты казавшаяся монолитной каменная кладка рухнула, а дальше — дело было за ними.

Когда стена с грохотом обрушилась, Тянь затаил дыхание, но Ксинг вскинул вверх руку — ждать! И он рассчитал точно, потому что пыль не успела осесть, как в проломе взметнулось пламя, а камни словно взорвались, покатившись, набирая скорость, с высокого земляного вала прямо в их сторону. Воины хирда разомкнули строй, они были готовы к этому. А располагавшиеся под прикрытием щитов рыцари за это время подобрались ближе к пролому вдоль боковой стены, преодолев ров, не успевший заполниться водой — погода стояла сухая. И едва первая волна удара имперских хозяев змеев прошла, как пришло время их ответа.

Тянь не мог. Он просто не мог. Там были солдаты Империи. Те, кто присягал на верность Императору и служил ему верой и правдой. Было немыслимо повернуть оружие против них, оборвать их жизни. Лишить их семьи отцов и сыновей. Это колебание едва не стало фатальным. Грудную клетку вновь пронзило болью. Казалось, лезвия Серой обрели плоть, и сейчас они проткнут лёгкие, которые схлопнутся, выпустив весь воздух. Одновременно с этим в голове всплыла искажённая картинка, словно неумелый детский рисунок: два мёртвых тела, в которых он с трудом узнал себя… и рыжего. Стало ещё больнее. Нет. Нет! Он понял, что хотела показать ему Серая. Что он сдохнет здесь и позволит умереть Гуань Шаню, если не убьёт в себе сейчас то, что совсем недавно было центром его мира.

Ещё утром он клялся себе, что сделает всё, что потребуется, чтобы этого не случилось. Но сейчас, с трудом открыв глаза, он поймал злой и одновременно внимательный взгляд карих глаз, без слов умолявших его собраться и действовать. На принятие решения у него не было и секунды. До хруста сжав челюсти, Тянь глубоко вдохнул и коснулся плечом так, как они делали обычно для совместной атаки. Огонь побежал по земле, мгновенно набирая скорость и высоту, подгоняемый ровным, идущим от земли и выше ветром, пока не обратился в стену, сравнимую со стеной крепости, потому что в шаге слева стоял Шен, протягивая вперёд руки, а за ним ещё один огненный, и ещё… Отчаяние придавало сил — такого Тянь ещё ни разу не делал, но сейчас его подхватило общей волной. Пылающий вал бушующим огненным ураганом прошёл сквозь пролом в стене и прокатился по крепости, выжигая всё на своём пути, и его рёв заглушал очень короткие предсмертные крики, шипение плавящегося металла и треск горящего дерева. Принц не слышал всего этого. Внешние звуки словно отрезало, и он слышал только тихое шипение и странную музыку, какое-то сумасшедшее стаккато — то ли собственное сердце, то ли что-то ещё. И чувствовал, как из уголков глаз текут слёзы. В этот момент началась его первая настоящая и безжалостная битва…

А затем они вошли в крепость, когда Чжань и остальные каменные вновь открыли пролом, уже почти заросший длинными перекрещивающимися шипами, созданными оставшимися в живых хозяевами каменных змеев имперского гарнизона. Те из них, кто на момент начала атаками были слиты со змеями, не пострадали. Основной урон приняли на себя те, кто в этот момент достиг предела, и обычные солдаты легиона.

Первый шаг дался Тяню тяжело, но и последующие оставляли всё более тяжёлые следы на сердце.

Вот он вместе с Чженси прямо от пролома раскручивает и отпускает в свой извилистый путь огромный смерч, захватывающий с земли каменные глыбы, которые на лету расщепляются сотней тонких острых осколков. А стоит воздушному вихрю, изгибаясь, войти в пролом, как по сигналу воины Нейксгарда синхронно прикрываются щитами. Вокруг разлетается с визгом каменное крошево, навылет пробивая доспехи, впиваясь в податливые тела, разрывая всё, что ещё не было уничтожено огненной стеной. На мгновение словно становится тише, а потом мир вновь разражается бранью, стонами, треском заваливающегося горящего навеса, обезумевшим ржанием израненных лошадей…

Вот они втроём с Чженси прячутся за стеной то ли казармы, то ли конюшни. Перед ними — несколько воинов и Цзянь, который смотрит вокруг словно бы остекленевшим взглядом. Высокий светловолосый хозяин огненного змея с несколькими имперцами появляются из неприметного прохода, и Тянь видит на его лице зловещую усмешку. Такая знакомая чёрная ряса со знаком Вышнего развевается на ветру, когда он останавливается, ударяя в землю копьём, и от него тут же несётся на них огненный пал, пускай и не сравнимый с тем, что удалось породить совместными усилиями многих рыцарей, но вполне достаточный, чтобы сжечь их всех, оставив в живых только бессмертных змеев. Один из воинов успевает вскинуть лук, но это бессмысленно — навредить хозяину со змеем серьёзно не сможет даже выпущенная с близкого расстояния стрела, а вот они сейчас — лёгкая мишень…

Огонь разбивается о тонкую, искрящуюся в лучах проглянувшего сквозь облака солнца, завесу. Оглянувшись, Тянь чувствует, как его окатило холодом. Эта вода перед ними… вокруг лежат высохшие трупы. Трупы имперцев и… тех, кто прикрывал их самих. Цзянь пожертвовал ими, чтобы защитить нечто более ценное. Дать им время. И его хватает с лихвой. Песочного цвета хвост уже исчезает во рту Чжаня, который вскакивает, и следом за ним вокруг хозяина огненного змея с хрустом пробивают мощёный двор крепости каменные острые иглы, не давая ему двинуться. Сила тела, слитого со змеем, велика, но не безгранична. Стоит каменной клетке начать трескаться от неистовых рывков хозяина, как она только обрастает новыми слоями, пока не замуровывает его практически целиком. Только после этого Цзянь выдыхает, капли падают на землю, испаряясь.

— Что с ним будет? — вопрос Тяня звучит так, как будто тот знает ответ. И никто ему не отвечает. Спустя пару минут из трещин в каменной скорлупе начинает валить дым и слышится задушенный протяжный вопль.

Вот они вдвоём с Гуань Шанем, который уже идёт явно с трудом, пытаются выбраться из крепости, ставшей огромной братской могилой. Шань спотыкается, и Тянь подхватывает его, закидывая руку на плечо.

— Пусти, я сам.

— Нет. Я помогу тебе.

— Ты тоже едва идёшь.

— Иду же…

Оба говорят тихо, боясь напрягать горло. Во рту постоянно стоит привкус крови — они слишком много раз принимали и выпускали змеев с начала этого сражения. Но всё почти кончено, и Шен говорит, чтобы они выбирались и ждали остальных за пределами крепости. «Можно отдохнуть», — говорит он.

Тянь едва не пропускает метнувшуюся к ним тень, в последний момент успев оттолкнуть Шаня и выхватить меч, со звоном встретивший чужой клинок.

— Сдохни, варварское отродье… — с какой-то животной ненавистью рычит солдат Империи и вновь обрушивает клинок тяжёлого полуторника. С удивившей его самого лёгкостью принц парирует его атаку, ощущая лишь едва заметное напряжение в мускулах. Меч солдата со звоном отскакивает в сторону, оставив на лезвии только неглубокую зазубрину. Раздосадованный неудачей, имперец отскакивает назад и готовится к контратаке, но тут его затуманенный алой пеленой взгляд падает на лицо противника… Молодой, наверное, не старше самого Тяня, солдат словно приходит в себя. Его до этого красное от гнева лицо стремительно бледнеет, словно он видит перед собой призрака, явившегося из преисподней забрать его. — Этого не может быть! Ваше…

Больше он ничего сказать не успевает. Сосредоточенный на бое, Тянь уже не может остановить свою руку, заученным движением вонзающую остриё клинка прямо в горло того, кто только что пытался его убить. Выплеснувшаяся толчками кровь пятнает меч и струйкой скатывается по запястью, пока собственноручно убитый им солдат Империи не падает, унеся за собой в могилу его тайну. Откуда он мог знать его? Тянь вместе с дядей нередко посещал смотры войск, бывал и в некоторых крепостях, так что в этом не было ничего совсем уж невероятного. Возможность, что его узнает кто-то ещё, могла бы вызвать ужас, но сейчас принц уже не может чувствовать чего-то подобного. Просто отмечает, как быстро сломался ещё один барьер. И его руки уже не только в переносном, но и в самом прямом смысле в крови. В крови человека, защищавшего его страну. Империю.

Во имя и во славу… сейчас эти слова звучат не слышнее, чем шорох носящегося по округе пепла. Пепла, оставшегося от иллюзий мёртвого для всей Империи «каменного принца».

***

Ещё некоторое время назад Чэн привык думать, что его жизнь — по большей части обуза себе самому и мучение. Но с момента новой встречи с этим мальчишкой, который смотрел на него глазами, так похожими на его собственные, жизнь сорвалась в лихорадочный галоп, и он пытался как-то успеть за сменяющимися событиями. Вот только нужно было не просто успевать, а при этом анализировать, просчитывать, внимательно смотреть по сторонам и думать. И он думал. Много думал. Заснуть не удавалось ни на секунду. И виноваты в его состоянии были не только обострившиеся болячки, но и то, что теперь от него зависел не только он сам. От него зависел как минимум братишка, воспоминания о ком то и дело всплывали теперь целым калейдоскопом, потянув за собой всё остальное. Мать, отец, более и менее значительные лица, места, звуки, чувства, запахи… Иногда казалось, что его голова просто не выдержит, и кровяные сосуды разорвутся изнутри, делая из него идиота. Да, своё увлечение медицинскими трактатами он тоже вспомнил. Вот только теперь его будет всегда передёргивать, стоит увидеть что-то из арсенала лекарей или вдохнуть характерный запах снадобий.

С каждым часом, несмотря на мучительность процесса, безымянный Ву Минг становился самим собой, принцем Чэном, сыном Императора Дэминга. Тем, кто должен был взойти на трон отца. Кто готов был это сделать. Вот только на текущий момент он был от этого далёк настолько, насколько это можно было вообще представить. Те, кто находились рядом, глядя на вдохновенно порхающее в его руке перо, думали, что он пишет хронику событий. Вот только тот, кто заглянул бы в его «записи», не сумел бы ничего в них разобрать. Потому что писал Чэн совсем другое. Так ему было легче думать, и часто слова перемежались рисунками, в которых линии соединяли надписи, некоторые были без жалости перечёркнуты, а в одном месте он нажал так, что тушь оставила неровное пятно. Здесь были обрывки воспоминаний, из которых он старался вычленить важное. Ему не хватало всего одной детали. И она должна была оказаться ключом к тому, что им делать дальше. Окружающая суета и последовавшая за ней бесконечная ночная дорога почти не мешали ему рассуждать. К счастью, вокруг не было никого, с кем он был бы близко знаком, и его не отвлекали. Как же не хватало того, с кем можно было бы обсудить… Почему-то он не принимал в расчёт брата, всё ещё подсознательно совмещая его образ с тем, который он вспомнил: тринадцатилетний подросток, далеко не глупый, с твёрдым характером, умеющий держаться, как подобает принцу. И всё же, мальчишка. Чэн позволил себе с минуту помечтать о том, что рядом был бы Цю. Вот только с ним теперь вряд ли можно было бы поговорить откровенно... Кольнуло сожалением. Узнай он правду, какими глазами посмотрел бы на него? Что бы сказал? Или только плюнул в лицо, сходу причислив к «кровавым имперцам»? Что гадать, этого скорее всего не случится.

А потом грянула битва. Сначала — быстро завершившаяся стычка на границе, а затем — самый настоящий кровопролитный бой за Нью-Эйд. Для Чэна это не было первым присутствием там, где льётся кровь. Но впервые он так боялся. Не за себя – за брата. Если ему без разговоров указали место, где с возвышенности открывался вид на укрепления имперцев, то он, Тянь, был там, где от жара трескались камни. С трудом верилось, что смешной рыжий паренёк и Тянь — причина и источник всего этого. За ним никто не следил, да и некому было. В пусть и регулируемом постоянном перемещении хирдов, бегущих туда и сюда гонцов, окриках командиров и уже не скрываемом бряцании оружия было легко затеряться. Он осознавал, что, пока штурм не закончится, соваться в мясорубку — гарантированный способ погибнуть бесславно и глупо. И всё же, приходилось бороться с желанием убедиться, что брат жив. Поэтому, когда он увидел его сидящим подле неподвижного тела, с плеч словно упала огромная тяжесть. Пока — живы. Он почти знает, что делать… почти.

Впору было вознести молитву Вышнему, и Чэн впервые за долгое время обратился к нему, подняв глаза к темнеющему небу — сверху собирались тучи. К ночи пойдёт дождь…

Последний ключ к своему даже не плану, назвать его так язык не поворачивался, скорее безумной, обречённой затее, он получил внезапно. Проходя мимо охраняемых, согнанных в кучу остатков защитников крепости Нью-Эйд, Чэн вдруг обернулся, почувствовав чужой взгляд. На него смотрел мужчина, чьи седеющие волосы были растрёпаны, а голова перемотана окровавленным тряпьём. Единственный глаз словно прожигал его. Мгновение спустя Чэн узнал его.

Донг. Бывший советник отца, не сошедшийся во взглядах с Вейлунгом, оказавшийся замаранным в скандале с пропавшим со складов оружием и чудом не лишившийся головы. А вот к Чэну Донг относился с уважением, и они не раз общались, неизменно сходясь во взглядах. Несмотря на разницу в возрасте, советник Донг никогда не относился к нему покровительственно, чем, бывало, грешили некоторые придворные, хотя и скрывали всё за льстивыми улыбками и глубокими поклонами.

Донг тогда отрицал свою вину, но его не услышали. Вина не была доказанной, и всё же, уже тени сомнения было достаточно, чтобы отец со свойственной ему резкостью отказался от дальнейших разбирательств.

Позже принц узнал, что бывшего советника лишили большей части имущества и сослали помощником одного из Консулов в провинцию. Несмотря на возможное недовольство отца, он иногда писал Донгу, который, и покинув дворец, оставался интересным собеседником. И Чэн подумывал, что непременно поговорит с отцом о том, чтобы вернуть советника во дворец, когда всё уляжется.

А сейчас пришлось спешно отвернуться, успокаивая дыхание. К счастью, бывший советник был слишком мудр, чтобы как-то ещё показать, что узнал его. Выходит, он оказался в Нью-Эйде… и не выказал удивления, увидев его живым. Можно было списать всё на состояние — Донг был, очевидно, ранен. Теперь нужно было найти способ во что бы то ни стало поговорить с ним, пока его вместе с другими пленными не отправили в тыл или не убили.

Чэн решил дождаться ночи — темнота уже сгущалась, и вероятность, что их отправят куда-то прямо сейчас, была невысока. Что же до Тяня, то Шен, которого удалось отыскать, сказал, что все новые рыцари отправятся дальше с рассветом, чтобы скорым маршем догнать основные силы у следующего города, осада которого могла затянуться. Для первого своего боя они и так сделали очень много, и если продолжать, то высока вероятность, что либо рыцарь потеряет способность сражаться, либо змею «надоест». На удивленный взгляд Шен потёр глаза.

— Я думал, ты всё знаешь, ты ж мудрёные свитки читал. Это мы тут убиваем и умираем. А для них… — он слегка коснулся своего змея, который меланхолично оглядывал всё вокруг, — это только игра. И играть день и ночь они не согласны. Могут потерпеть, если их очень попросить, но и этому есть предел… и эти четверо сейчас очень близки к нему. Помню, я после первого сражения вообще в отключке был, эти вроде держатся. Пойду, с Цзянем надо поговорить. Такие, как он, кажутся беззаботными, улыбаются, а потом оглянешься — а там уже и не осталось никого, сам себя сгубит.

Чэн проводил его взглядом. Цзяня и его неизменного напарника он не знал толком — они были из другого храма. Подумалось, как сумел принять всё, что происходило с ними, Тянь. Он выглядел измотанным, но держался, даже возился со знакомым Чэну бывшим послушником. Тем, о котором частенько упоминал Цю, как об очень перспективном. Было похоже, что Цю, вообще старавшийся не заводить себе любимчиков, всё же гордился именно этим. И был рад, когда удалось вернуться с ним после Ночи выбора. А вот теперь этот Гуань Шань постоянно находился рядом с его братом. Что-то в этом беспокоило, но сейчас самым важным было найти способ поговорить с Донгом.

Он подошёл ближе к тому же месту, когда приставленные караулить пленных воины уже успели развести небольшой костёр — благо, обгоревших деревянных обломков вокруг было более чем достаточно. Сверху начал-таки накрапывать мелкий дождик, прибивая пыль и пепел. Везде пахло гарью, но все уже успели принюхаться и перестали так явственно ощущать её. Оба охранника широко зевали и кутались в плащи, но не спускали глаз со скованных и связанных пленных.

— Минг! — позвал один из них прежде, чем Чэн успел придумать предлог, чтобы подсесть к костру. — Иди сюда, расскажи нам что-нибудь. Ночь длинная, а так, глядишь, быстрее пройдёт. А за этими глаз да глаз нужен, ишь, зыркают!

Чэн улыбнулся, подсаживаясь ближе и протягивая руки к огню, подумав, каким разным он может быть.

— Конечно, мне и самому не спится.

Теперь у него в запасе было куда больше историй. К утру точно появится возможность поговорить с Донгом. Скорее всего, тот расскажет ему ещё одну. И тогда он обязательно вспомнит всё.