Обратная дорога до дворца была долгой, хотя их отряд продвигался достаточно быстро. Чэн подавил внутреннюю дрожь — отголосок от прошедшего напряжения. Теперь ему нужно было держаться ещё увереннее. Вести летели быстро, и на этот раз по пути то и дело раздавались радостные крики — жители и размещавшиеся поблизости легионы выходили на дорогу, славя будущего Императора.

А будущий Император чувствовал себя не лучшим образом, но продолжал держать благожелательный вид, то и дело вскидывая руку в приветствии. Несколько раз приходилось спешиваться и принимать поздравления влиятельных сановников, попутно раздавая личные приглашения на Возведение, которое должно было состояться на следующий же день по приезде — гонец с указаниями в Обитель был отправлен ещё вчера.

Но с каждым часом становилось всё тяжелее, спина наливалась болью и тяжестью, которая концентрировалась в пояснице. Если, будучи Ву Мингом, он мог спокойно обрабатывать шрамы и проводить время в тишине, восстанавливая силы, то в последние дни практически перестал выделять на это время. И отсылал тех, кто смел напоминать ему об этом. Старые привычки возвращались быстро, вынуждая постоянно держать себя в руках, не показывая ни единой слабости.

Никто не должен знать, что сердце болело как никогда, напоминая о решении отдать единственного оставшегося у него родного человека туда, где он может быть убит в любой миг по прихоти правителя Нейксгарда. Во имя и во славу Империи, цена за перемирие должна быть уплачена. Но почему тогда так дёргает болью в груди при одном воспоминании о том, как Тянь уходил, вот так же, держа спину ровной, а подбородок — вскинутым, только сжимая руку рыжего рыцаря? Ему хотелось хотя бы обнять брата на прощание. Попросить прощения и сказать Гуань Шаню, чтобы присматривал за ним. Всё это было излишним, но хотелось до кипящих внутри слёз, которые не могли найти выхода. Не тогда. И уж точно не теперь, когда он приближался к столице, где вскоре станет Императором.

Погруженный в свои мысли, Чэн не замечал, что на нём то и дело сосредотачиваются ещё два взгляда, наполненные самыми противоречивыми эмоциями.

***

Брат Цю изрядно удивился, когда его вызвали из храма Вайтривера прямиком к Магистру Ордена змеев. Они встречались ранее, но брат-наставник не представлял, что снова понадобится однажды. Всё это время он ждал вестей от Гуань Шаня или же от Ву Минга и успокаивал себя тем, что наступление развивается успешно, и они, должно быть, слишком заняты, чтобы как-то дать о себе знать. В любом случае, списки погибших рыцарей обычно собирались в Ордене и хранились в центральном храме в Нейксе, как память. И можно было обратиться туда, чтобы получить ответ о судьбе рыцарей хотя бы таким образом. Думать о таком не хотелось, но лучше узнать хотя бы так, чем не знать ничего вовсе. Поездка в Нейкс на встречу с Магистром давала ему такую возможность.

Но навещать центральный храм не понадобилось. Магистр рассказал ему нечто невероятное, во что растерянный брат Цю долго не мог поверить. Ши Ванцзы… Гуань Шань… Ву Минг… оказались предателями?! Не теми, за кого себя выдавали? Внутри билось яростное отрицание. Видя его замешательство, Магистр указал ему на отдельно стоящий стол со стопкой бумаги и чернильницей.

— Пиши. Всё, что вспомнишь. В твоих интересах припомнить каждую деталь об этих троих. Я не хотел бы обвинять тебя в пособничестве врагам. Но если возникнут хоть какие-то подозрения, ты можешь быть казнён по приказу Конунга.

После он смягчился, тяжело вздохнув. В небольшом зале они были только вдвоём, и Магистр опустил голову, потирая переносицу.

— Я верю тебе, брат Цю. Может быть, я и не знаю каждого из рыцарей всего Нейксгарда, но о твоей судьбе осведомлён. Ошибиться может каждый. И поддаться на уловки лгунов. Тем более сложно не верить, если видишь перед собой рыцаря со змеем. Не могу взять в толк, как имперцам вообще удалось всё это провернуть. Вся история совершенно невероятна и напоминает больше стечение обстоятельств, чем продуманную диверсию. Пока я не разобрался до конца, но Конунг не даёт нам много времени — от того, кого ты знаешь как Ву Минга, от принца Чэна, пришло предложение о мирных переговорах. И до их начала нужно продумать и учесть всё, что только возможно.

На то, чтобы вспомнить, разложить по полочкам и изложить всё, что знал, на бумаге, у Цю ушёл остаток дня. На ночь его отпустили в выделенную келью при храме, а на утро он уже вновь был у Магистра, который внимательно прочёл его «исповедь» и дальше задавал уточняющие вопросы. Цю удивлялся тому, сколько всего хранилось в его памяти, и теперь видел всю историю последних четырёх лет совершенно с другой стороны. Это вызывало смятение, но позволяло хоть немного понять человека, которого он считал своим другом. Цю было горько думать, что на самом деле он его совершенно не знал. Что же до Гуань Шаня, то было ещё более странно — ведь его-то он знал с детства. И не было решительно никаких причин, которые могли бы заставить его предать родную страну. Орден. Их всех. По крайней мере, ни одна ему в голову не приходила. Кроме той, что рыжий, как и он сам, ничего не знал. И сорвался за тем человеком, к которому успел проникнуться. Которого считал для себя важным. Так же… да, так же, как сам он считал для себя важным Ву Минга. Подумалось, что, возможно, Гуань Шань уже заплатил за свою наивность жизнью. Чем заплатит он сам — оставалось только гадать.

Неожиданностью стал следующий вызов — теперь уже непосредственно к Конунгу. Цзянь Хуна брат Цю видел до этого исключительно издали один раз, когда тот посещал хирд, в котором он служил. На этот раз состоялось более близкое знакомство. Пришлось выдержать гораздо менее благожелательный, чем в исполнении Магистра, допрос. Но и более короткий. По-видимому, Цзянь Хун скорее хотел составить своё мнение о нём, чем узнать что-то новое. К концу брат Цю чувствовал, что взмок, хотя в помещении было прохладно. Он стоял перед широким креслом, в котором расположился Конунг, ощущая, как по виску сползает капля пота, но утереть её не смел. Как и спросить о своей дальнейшей судьбе. Но ответ он получил немедленно. Конунг не любил откладывать дела и принимал решения быстро. Об этом говорили, но Цю даже не предполагал, что всё происходит настолько молниеносно.

— Не похоже, чтобы ты действовал злонамеренно. Если в чём и виновен, то в излишней доброте и заботе о ближних. Ну, и в глупости, не без этого. Это же надо — аж два раза не доложить о рогатый знает где найденных непонятных людях и не добиться расследования, откуда они вообще взялись. Понятно, что всем было не до того. Оно всегда «не до того». И даже не знаю, к добру это вышло или к худу. Если посмотреть так, что с Вейлунгом мы бы не договорились никогда — тот смотрел на нас как на сброд — то всё даже к лучшему. Теперь в Империи появился более вменяемый правитель. По крайней мере, я на это надеюсь. Мне бы больше понравилось, если бы они там передрались между собой, но это было бы слишком хорошо. Нет так нет. Поэтому вопрос о твоей казни за пособничество имперцам снимается. Думаю, ты больше пригодишься живым. Пока останешься здесь. Я вызову тебя, как придумаю, как ты принесёшь больше пользы. Свободен.

Конунг задумчиво потёр пальцами короткую аккуратную бородку и взмахом руки отпустил, поворачиваясь с новым вопросом к почтительно замершему рядом Магистру.

Так брат Цю остался в Нейксе. Его никто не удерживал, и он позволил себе побродить по улицам. Всё равно сидеть в Храме было незачем, никаких занятий у него не было. Бесцельные блуждания привели его на тренировочное поле, где ветераны занимались с молодыми воинами. Остановившись у ограды, Цю вяло осматривал сражающихся в парах, когда его внимание привлек очень необычный воин. Первым, что бросилось в глаза, была длинная светлая коса, которая болталась туда-сюда, пока её… обладательница довольно умело орудовала мечом. Не то чтобы женщин-воинов не было вовсе. Были, но на них обычно смотрели с некоторым снисхождением и старались держать подальше от настоящей опасности, в итоге направляя на отдалённые заставы. Среди рыцарей же Цю и вовсе не мог припомнить ни одной девушки. Это было логично — ни один наставник в здравом уме не взял бы такой соблазн в храм, где должна была царить строгость и сосредоточенность на цели.

Тем временем девица всё же сделала ошибку, и меч оказался выбит из её рук, приземляясь рядом, а сама она уже валялась на земле, прижатая коленом. Противник что-то ей сказал, по всей видимости, обидное. И в ответ та выдала такую тираду, что Цю сперва себе не поверил. Мдааа… А вот оппонент только рассмеялся, помогая ей подняться, и они пожали руки. Более опытный воин, судя по всему, был её наставником и сейчас отправил ученицу передохнуть, а сам подозвал следующим парня, который охотно подошёл, становясь в исходную стойку.

Девушка тем временем проковыляла к ограде и села прямо на мёрзлую землю рядом с местом, где стоял Цю. Любопытство толкнуло его подойти ближе, облокотившись на низкий забор и обратиться к наблюдающей за спаррингами деве:

— Привет, красавица. Смотри, не простынь — эдак на земле сидеть, можно потом захворать. Ты же будущая мать, или думаешь всю жизнь мечом махать? В толк не возьму, зачем это?

В ответ его окинули яростным взглядом, но потом она махнула рукой:

— Вот уже скучно даже. Все одно и то же спрашивают. Можно на свитке начертать и на спину повесить, чтобы не доставали такие, как ты, любопытные. Да, думаю. Мечом махать. И нет, дома сидеть и выводку детишек сопли подтирать не собираюсь. И никто меня не переубедит.

Она помолчала, было видно, что хочет ещё что-то сказать, но сомневается в целесообразности откровенничать с первым встречным-поперечным. Наконец, её желание высказаться взяло верх, и она продолжила, постепенно набирая громкость и даже ударяя кулаком о ладонь другой руки:

— Отец сам же стонет, что сына Высший не дал. Вырос бы воином. И сам же на меня ругается, что я хочу стать такой. Дурь мол это всё и капризы. Вот ты мне скажи — разве женщины чем-то хуже мужчин?!

Цю задумался над её горячей речью прежде, чем ответить:

— Нет. Не хуже. Просто под другое заточены. Вот есть тяжёлый двуручник. Он против врага в доспехах хорош. Но если ты где-то в узком месте, например, в коридоре замка — им махать вообще неудобно. И глупо… — Цю сделал паузу, заметив, как девушка заинтересованно склонила голову, следя за его рассуждениями. — А вот есть такой клинок, как у тебя. Им ты с тяжеловооруженным противником ничего не сделаешь. Но зато не устанешь быстро, и для него, сама знаешь, есть множество применений. Согласна?

Она кивнула, и Цю развел руками, завершая свою речь:

— Вот и люди так же. Каждый для своего годится лучше. Можно, конечно, и алебардой капусту резать. Но… знаешь, неудобно. Женщины умеют дом вести, детей рожать могут. Зачем искать себе другого применения, чем то, для которого ты лучше всего приспособлена?

Она помолчала, а потом упрямо мотнула головой:

— Потому что я так хочу! И не предам себя. Даже если меня отправят в эту проклятую Империю в жёны Императору, имей его рогатый!.. Я не сдамся! Бычий хрен ему в глотку, этому имперцу. Пусть что хотят делают… ой! — Хорошо, что они находились достаточно далеко, и за шумом и звоном мечей не было слышно всей площадке, потому что девушка посмотрела круглыми глазами и пробормотала едва слышно: — Только это всё тайна, ладно? Отец меня убьёт, что я проболталась. А ты… кто вообще? Рыцарь? А где твой змей? И почему седой совсем, но не такой уж и старый… Тебе сколько зим?

Вот так брат Цю и познакомился с Мейлинь, став невольным свидетелем её отношения к плану отца — Конунга. И заодно носителем вроде как тайного знания о содержании этого самого плана. С того момента его не оставляла мысль о том, что он хочет увидеть… Чэна ещё раз. Посмотреть ему в глаза. Услышать всё от него лично. Желание было неисполнимым — кто он такой, чтобы вообще разговаривать с принцем чужой страны? И уж тем более ожидать от него объяснений. Проще ждать, что Высший спустится и начнёт объяснять, почему всё так на земле устроено, а не иначе.

Они ещё не раз встречались там же, возле площадки. Отчего-то девица находила в разговорах с ним отдушину, и они подолгу спорили о чём-то или просто беседовали. Скучая по занятиям с мальчишками, Цю охотно принимал участие в тренировочных боях. А потом он как-то ненавязчиво оказался среди охраны дочери Конунга, сопровождающей её к границе. Чуть позже к ним присоединились знакомые и не очень рыцари, и всё завертелось… Самой большой неожиданностью оказалось, что Мейлинь выбрала его своим единственным сопровождающим в столицу Империи. Причём заявила об этом как о само собой разумеющемся.

— Брат Цю, ты же со мной поедешь? Я знаю, что ты знаком был… с принцем. Мне будет спокойнее, если мы поедем вместе. Эти трясущиеся бабы мне не сдались. Плачут и причитают только, как будто нас там живьём сожрут или что похуже. Не сожрут же?

Она смотрела, вроде бы и улыбаясь, но уголок губ подрагивал. «А она ведь совсем девчонка», — подумалось Цю. На самом деле Мейлинь была вполне взрослой, вряд ли меньше восемнадцати зим. В его деревне в этом возрасте некоторые уже третьего ребёнка рожают. Но глядя сейчас в испуганные глаза, он не мог ответить иначе, чем:

— Нет, конечно. Везде люди как люди. Да и Чэн, он… не показался мне таким уж плохим человеком. И… это же не навсегда. Ты ж воином хотела быть. А воину не к лицу бояться.

— Да не боюсь я, вот ещё! — Мейлинь тряхнула головой, отчего коса снова качнулась за гордо выпрямленной спиной. — Значит, едем!

К удивлению, ни Магистр, ни Конунг не возражали. Видимо, Мейлинь была крайне настойчива, хотя до границы с ними и ехала пара служанок, но брать их с собой она, к облегчению девушек, заранее отказалась наотрез.

А вот теперь довелось увидеть и своих бывших учеников, за это время неуловимо изменившихся, и… Чэна. Всё время, пока шли переговоры, Цю разглядывал и знакомые, и незнакомые лица. И рыжий Гуань Шань был жив-здоров, отчего он тайком выдохнул. Времени прошло всего ничего, но на каждом из них отпечатался след пережитого. Что ж, может у него и будет шанс узнать, как всё было на самом деле из первых уст. Если, конечно, его удостоят разговором. Пока же в его обязанности входило следовать везде за Мейлинь и по возможности не давать ей расклеиться. Поэтому он постоянно находился рядом, а когда всё закончилось, придержал для неё стремя коня и пристроился следом, отправляясь в далёкий путь.

***

Дворец оказался гораздо внушительнее дома Конунга в Нейксе и больше напоминал и размерами, и видом центральный храм Высшего. Вообще столица Империи поражала воображение. Цю качал головой, дивясь, зачем так много людей решили поселиться в одном месте. Шумные улицы, застроенные стоящими вплотную друг к другу домами, и то, с каким энтузиазмом народ встречал их колонну, вызывало и недоумение, и восторг. Цю поравнялся с Мейлинь, негромко обсуждая с ней всё, что видел, стараясь отвлечь девушку от невесёлых размышлений.

Их разместили в расположенных по соседству покоях, сразу показавшихся Цю излишне просторными — к чему такие хоромы на одного? Он подозревал, что отведённые Мейлинь помещения ещё больше. Чэн лично сопроводил девушку до двери, представив шеренгу склонившихся в глубоком поклоне женщин в разноцветных красивых платьях. Она кинула на Цю отчаянный взгляд, но он ничем не мог помочь, когда они окружили дочь Конунга и, воркуя кто на имперском, кто на нейксгардском, едва не поволокли внутрь, убеждая, что она должна немедленно принять тёплую ванну и отдыхать с дороги.

Стоило двери закрыться, и они остались вдвоём. Тишина словно бы сгустилась в темнеющем коридоре. Нарушил её Чэн.

— Ты тоже, верно, устал? Теперь у нас будет время поговорить… если ты, конечно, этого хочешь.

Принц не удержался от того, чтобы поморщиться, чуть сгибаясь в пояснице, словно ему было сложно стоять. Он тут же выпрямился, но Цю уже вспомнил, что на самом деле скрыто под этими богатыми одеждами. И рискнул спросить:

— Болит? Помочь…? — и он тут же мысленно отругал себя, напоминая, что говорит не с Мингом. Не с другом, которому таскал мази и склянки со снадобьями. Который только ему одному позволял помогать, когда мгновенно терял зрение и начинал задыхаться от приступов. Теперь у него небось орава лекарей, не чета бывшему рыцарю… — Простите, ваше высочество. Я забылся.

В ответ на него глянули с… болью? Словно бы говоря: зачем ты так? Чэн тут же отвёл взгляд, пряча все чувства, как делал обычно. Прятал всё ото всех… кроме него. И с этими воспоминаниями нельзя было ничего поделать.

— Нет. Спасибо, что беспокоишься, — он уже развернулся, чтобы уйти, когда, трижды обложив себя всеми известными ему ругательствами, Цю с трудом произнёс, закрывая глаза:

— Я… хотел бы услышать обо всём, что случилось. Мне надо знать, почему. Понимаю, что это с моей стороны непростительное нахальство. Но я до сих пор никак не могу перестать видеть перед собой… Минга. Уж простите, принц.

— Нет, ничего. Иногда я тоскую по тем временам, когда был им. И по тому… что мог поговорить с тобой. Поэтому, может быть, и самонадеянно, но я тоже хотел бы. Рассказать тебе всё. Однажды. Хотя раньше даже не надеялся, что смогу.

— Так может быть… сейчас? — всё ещё не верилось, что этот разговор вообще происходит.

— Завтра состоится Возведение. Наверное, сегодня — и впрямь самое время, — Чэн вздохнул, казалось, с облегчением. — Тогда… Пойдём?

— А это не будет неудобно? Я всё-таки… северный варвар, — улыбнулся Цю, сбрасывая напряжение.

— Ты думаешь, в этой стране найдётся кто-то, кто скажет мне, с кем я должен и с кем не должен разговаривать? — Вернул ему едва заметную улыбку Чэн. — Я прикажу подать ужин. После расскажешь мне немного о Мейлинь, всё же, ей придётся прожить здесь… год. Полагаю, её лучше не беспокоить сегодня, но в дальнейшем планирую, что вы будете присутствовать на официальных трапезах.

— Ох, а это точно обязательно? Боюсь, мои манеры недостаточно утончённые, — хмыкнул Цю.

— Не переживай. Я тебя научу. А ты для меня сделаешь ещё той настойки из жёлтых цветов? Голова то и дело болит ужасно… знаешь, как сложно думать за такую кучу народа?

— К счастью, даже не представляю…

***

Следующая осень вновь заметала холодными ветрами, но до новой встречи на границе ещё оставалось немного времени, когда Тянь проснулся посреди ночи, широко распахивая глаза. Рядом тут же зашевелился Гуань Шань, приподнимаясь и силясь спросонья разобрать, что случилось. Было тихо, слышалось только шуршание рядом — последнее время змеи спали строго между ними, сворачиваясь в плотный клубок, так что было не разобрать, где заканчивалась одна и начинался другой. Но сейчас они очевидно не спали, и всё вокруг заражалось беспокойством. Можно было не объяснять, потому что все четверо чувствовали примерно одно и то же: нужно ехать. Сейчас.

Гуань Шань засветил огонёк, просто проведя рукой — теперь даже не нужно было сливаться с Ингвером, чтобы делать что-то вроде этого — змей слышал его и на расстоянии. Оранжевый свет осветил их небольшую комнату — в отличии от дворца в Империи, здесь всё было гораздо скромнее, но им вполне хватало.

— Что? — всё же спросил Гуань Шань, как будто ему могли ответить. — Пора?

Мелодия на периферии сознания навевала грусть и звучала несколько виновато. Ответил ему Тянь.

— Я надеюсь, мы успеем вовремя. И так уже задержались. Эх, Серая, голова твоя чешуйчатая, разве можно было так тянуть? И что будем делать, если не успеем? В чистом поле будешь гнездо искать? Ещё бы выпустили нас вообще… хотя я предупреждал Цзянь Хуна.

Он поднялся, поёживаясь от холода — выползать из тёплой, обогреваемой Ингвером постели хотелось меньше всего, но время не ждало. Путь до Небесных гор неблизкий, ещё и до рассвета. Из ворот выехали, сопровождаемые ворчащим Цзянем и отчаянно зевающим Чжанем.

— Вот у вас вечно не одно, так другое! — возмущался хозяин водного змея. — Ей Высший, как будто вы все четверо беременные.

— Да что мы можем сделать, если они до последнего отказывались возвращаться? Помните, месяц назад ездили уже — уговаривали их по-хорошему. Два дня в горах проторчали, так и вернулись ни с чем… а теперь вот, сами попросились.

— Ну и ползли бы, эскорт им почётный зачем? — Цзянь потёр лицо, но было понятно, что уже смирился с причудами своих подопечных.

— Да мы бы и сами съездили, но вам же приказано нас одних никуда не отпускать, — вяло отмахнулся Тянь. — А у тебя совести нет, в такой путь отправлять женщину на сносях.

— Женщину-у-у, — широкий зевок не миновал по цепочке всю четвёрку. — Змея, она, между прочим, бессмертная, что ей будет.

— Много ты понимаешь… вот посмотрю на тебя, когда Лилла соберётся.

— Моя девочка такими глупостями не занимается. Ей и меня хватает, она на других мужиков не смотрит.

— Ага. А с одним каменным они просто друзья, верно? — Эту тему они обсуждали не первый раз, но Цзянь был непреклонен.

— Конечно, как и мы, правда, Чжань?

Тот вздыхал, соглашаясь. И Гуань Шань от души сочувствовал тому, что парню приходится иметь дело с таким непрошибаемым, как племянник Конунга. Но и здесь от него ничего, увы, не зависело. Сейчас его беспокоило больше то, что должно случиться уже совсем скоро — они… расстанутся со своими змеями. Это казалось немыслимым. Невозможным.

За этот год их общая связь только крепла, и все уже терялись в том, кто из них что чувствует, видит, слышит. Иногда Гуань Шаня посещали странные ощущения, как будто его тело становилось длинным и гибким, разогревалось, и в нём циркулировал жидкий огонь, но не причиняя боли, а скорее даря ощущение ровного и мощного силового потока. И поток этот тянулся далеко за пределы его тела — куда-то вниз. Словно был связан там с чем-то гораздо более могущественным, что невозможно представить или охватить сознанием. Мир вокруг менялся, окрашиваясь в цвета, которые он не смог бы описать. Люди становились «тёплыми», а камни «холодными», он просто знал, какой на вкус ветер и что где-то далеко от него находятся другие, такие же, связанные с ним этим током силы. Казалось, если сосредоточиться — он сможет понять, чем каждый из них занят, о чём думает. Это пугало, и он как мог закрывался от всего этого, потому что иначе вполне можно было сойти с ума, не вернувшись обратно в человеческий мир, блуждая в иллюзиях.

Тянь тоже частенько «зависал», глядя куда-то сквозь, но как-то выразить, что происходило у него в голове, тоже не мог. Это выматывало, и день ото дня оба чувствовали себя всё более усталыми, хотя и не занимались ничем особенным. В доме Конунга были осведомлены об их ситуации. Поначалу и сам Цзянь Хун, и рыцари Ордена из центрального храма расспрашивали их, даже записывали что-то, дабы потом оставить память о странном происшествии для будущих поколений рыцарей. Но вскоре интерес угас — всё же их история была скорее курьёзным исключением, чем повторяющимся случаем. И всё, что они проживали, осталось лишь только для них. Это вполне устраивало, тем более, что вскоре всё должно было закончиться. И они ждали этого и с тревогой, но и с некоторым облегчением. Может быть, это и впрямь было сродни первой беременности, когда с каждым месяцем усиливается ожидание, волнение, и становится тяжелее?

А вот теперь им предстояло проводить существ, ставших их частью, туда, где они дадут жизнь ещё одному чуду. Хмурое, сыплющее мелким дождиком утро сменилось днём, когда они подъехали к точке, откуда дальше предстоял пеший подъем. Змеев нёс Тянь, отказываясь от помощи даже тогда, когда было понятно, что ему тяжело идти. Он упрямо переставлял ноги, пока Гуань Шань не взял его за руку, помогая взбираться по мокрым камням всё выше и выше…

Расщелина в отвесной скале напомнила Гуань Шаню о ночи выбора. Перед ней так же была широкая площадка, на которой остались Цзянь и Чжань, слившиеся со своими змеями, чтобы не дрожать под пронизывающим ветром — никто не знал, сколько им предстоит провести здесь в ожидании. Ну, а им нужно было туда. Вниз. Фонарь не зажигали — он понадобится им на обратном пути. Пока же вполне хватало пары горящих над ладонями Гуань Шаня огоньков, дававших достаточно света. Шли медленно — неровный пол расщелины шёл под уклон. Понемногу стало теплее, и они скинули мокрые капюшоны плащей. Обоих окутывало спокойствие и ощущение… дома. Хотя людям каменные стены вряд ли представлялись бы чем-то уютным, для змеев не было места лучше. Наконец узкий проход раздался, формируя площадку в окружении каменных нагромождений, и Тянь обессиленно опустился на колени, открывая сумку, чтобы позволить змеям покинуть так долго бывшее для них убежищем место. Впрочем, долгим это время показалось только людям — вряд ли для Ингвера и Серой всё это было больше, чем мимолетным мгновением.

Гуань Шань опустился рядом, протягивая руку, чтобы ещё раз коснуться тёплой чешуи. Ингвер вдруг изогнулся, приподнимая верхнюю часть, и ткнулся прямо в губы, оставляя на них такой вот своеобразный поцелуй, и человек невольно рассмеялся, чувствуя, как жжёт и губы от жара, и глаза от того, что на них наворачивались слёзы.

Вскоре змеи исчезли в мгновенно опустившейся темноте, и Гуань Шань почувствовал крепкие объятья. Им не нужно было ничего говорить — оба чувствовали, как истончается внутри ниточка связи, истаивает и обрывается. Впервые за всё это время внутри было тихо. И очень пусто. Рыжий с трудом сглотнул и тоже обнял, прижимая к себе, слыша тихий всхлип. Они остались вдвоём. Одни.