Ежегодное семейное собрание проходило в главном фамильном особняке Анфеллей, расположенном в Йельсе, самом роскошном районе столицы: улицы украшали множественные клумбы и фонтаны, здесь же располагались ломбарды и винодельня, но больше всего внимания привлекали храмы с искусно выполненными витражами и вьюнками, оплетающими каменные стены.

Элиану вспомнилась его самая первая поездка на собрание. С самого детства он слышал от отца о том, насколько красивы улицы Йельса и предвкушал поездку к дедушке в главный фамильный особняк, но его первый визит оказался не таким, как он ожидал. Поездка в Йельс должна была стать настоящим приключением, прямо как в его любимых книгах, но красоты города были ему безразличны в этот момент. Шум улиц, резкий запах парфюма, яркие цветы на клумбах и смех дам, обсуждающих свежие сплетни, показались ему издевательством. Казалось, что он, не в силах бороться, тонет в тёмной воде глубокого колодца, а сверху доносятся шумы города, безразличного к чужой беде. Дом дедушки оказался не таким гостеприимным, как ему представлялось, родственники относились к нему как к чужому, показательно игнорируя его, его место всегда было на самом краю стола, но даже при этом остальные присутствующие с трудом скрывали своё недовольство. С тех пор Элиан возненавидел семейные собрания, вид ухоженных улочек Йельса напоминал ему о временах, когда он оказался одинок в своём горе.

Главный фамильный особняк, дом дедушки Элиана, располагался в часе езды от окраин города. Это был огромный двухэтажный дом с садом, Элиан каждый раз невольно удивлялся роскошному интерьеру залитых солнечным светом комнат, сравнивая его с вечной полутьмой и пустотой родного дома. В гостиной начинали собираться гости, вся семья Анфеллей со всей Элисаны. На первый взгляд все члены семьи казались будто одинаковыми: у всех была бледная кожа, светлые, практически белые, волосы и такие же светлые глаза. Элиан разительно отличался от своих родственников тёмно-русыми волосами и янтарными глазами, не дававшими ему ни малейшей возможности затеряться в толпе. Он ясно помнил свой первый визит сюда и недоумённые взгляды, устремлённые в его сторону, желание просто провалиться сквозь землю. Лишь один человек заговорил с ним в тот день.

Элиан стоял у входа в гостиную, стараясь среди таких похожих друг на друга людей найти взглядом знакомое лицо, как вдруг сзади послышалось:

— Yalle, Элиан! Что нового? Как успехи с фортепиано? ^{[1] "Привет", неформальное элисанское приветствие.}

Элиан обернулся. На него приветливо смотрел высокий светловолосый подросток лет шестнадцати с очками, придававшими его виду некую строгость и серьёзность. Это был Артур, двоюродный брат Элиана, единственный человек, говоривший с ним на семейных собраниях. Элиану казалось, что внешность Артура совершенно не соответствует его характеру: за маской строгости скрывался дружелюбный и внимательный юноша, мечтающий стать писателем.

— О, привет, Артур, — ответил Элиан. — Пожалуйста, не спрашивай меня об этой адовой машине, и так паршиво. Никак мне не даются эти дурацкие ноты. Лучше расскажи про свою работу, журнал принял её?

— Нет, они отправили мне её назад с припиской о том, какие это наивные детские бредни. Им одну только нудятину подавай, они печатают просто тонну однотипных стихов и боятся публиковать хоть что-то новое.

— А сказки? Ты не отправлял их в журнал?

— Нет, ещё не отправлял, — чуть смущённо пробормотал Артур. — Меня немного расстраивает, что всем нравятся только мои сказки, мне они не кажутся стоящими.

— Но помнишь ты рассказывал, с каким интересом тебя слушали соседские дети? Ты ведь был очень рад, что им так понравилось. Я думаю, тебе стоит отправить свои сказки в журнал, мне кажется, что они чудесные! Их даже мне было интересно читать.

— Эх, спасибо тебе, Элиан. Видимо судьба такая, стать детским писателем.

Ещё полчаса они обсуждали идеи Артура. Он делился переживаниями о том, что очень хочет написать историю о моряках, но никогда не видел моря и не знал, как живут люди, связавшие с морем всю свою жизнь, поэтому он планировал втайне от семьи съездить в портовый город, чтобы пообщаться с местными.

Время пролетело незаметно. Внезапно раздался звон колокольчика, приглашающий гостей пройти в обеденный зал. «Ну вот. Начало конца», — подумал Элиан.

Все гости стали усаживаться за огромный длинный стол. В семье Анфеллей царила строгая иерархия, проявляющаяся даже в рассадке за обеденным столом: дети главы семьи, кроме отца Элиана, сидели ближе к нему, в самом начале стола, далее шли внуки и дальние родственники, занимавшие основную часть стола, и в самом конце стола одиноко сидел Элиан, имеющий самый низкий статус в семье. Элиан даже научился находить в этом свои плюсы, никто не обращал на него внимания, никто не интересовался его мнением по каким-либо вопросам, поэтому ничто не мешало ему погрузиться в свои мысли в ожидании времени музицирования, самого страшного момента собрания. Каждое собрание казалось одинаковым:

глава семьи вместе со своими старшими детьми обсуждал вопрос спонсирования храмов. Казалось, Анфелли имели влияние на каждую церковь если не в стране, то в столице точно. Их род издревле работал при церкви, чем заслужил уважение среди церковнослужителей, но простой народ сторонился их и по сей день. Большинство Анфеллей, отдавая дань традициям и прошлому своего рода, работало в церкви, родители старались пристроить своих детей туда же, так как в народе сложилось множество предубеждений об Анфеллях, из-за которых им было трудно найти работу в какой-либо другой сфере. Казалось, эта семья жила согласно строгому плану, у них не приветствовались нововведения, противоречия их принципам и браки по любви, в этом вопросе ключевую роль играла родословная.

Каждое собрание Элиан замечал полный презрения взгляд дедушки, устремлённый в сторону его отца. С тех пор, как его отец женился на безродной уличной артистке, он лишился наследства и был сослан на самую окраину города, в старый заброшенный особняк, а его статус в семье был понижен до статуса дальних родственников. Статус самого Элиана, казалось, был ниже дедушкиной любимой собаки. Каждый год он старался стать лучше в музицировании, пытался читать и запоминать ненавистные религиозные трактаты, чтобы доказать семье, что он чего-то стоит, но каждый раз всё заканчивалось провалом. В прошлом году он вовсе сбежал с мероприятия в надежде избежать позора, позже за это отец запер его в подвале на всю ночь, лишив ужина. Ему нестерпимо хотелось сбежать и в этот раз, атмосфера в обеденном зале казалась ему удушающей, он не понимал ни слова в сухой беседе своих родственников. Как и сегодняшним утром, за окном слышалось тихое пение птиц, заглушаемое тиканьем часов. Как же хотелось разбить эти часы, чтобы никогда не слышать этого мерзкого тиканья, вскочить из-за стола и убежать куда-нибудь в сторону далёких холмов, закрыть глаза и прислушаться к мягкому голосу природы, услышать музыку этого мира, понять её, почувствовать. Элиан робко взглянул в сторону отца, тот, будто почувствовав настроение сына, смерил его суровым взглядом.

Бежать было невозможно. На протяжении всего застолья Элиан периодически ощущал на себе тяжёлый взгляд отца, всё ещё помнящего о прошлогоднем происшествии. Он чувствовал себя узником в кандалах. «Интересно, все ли так живут, — подумал он. — Занимаясь тем, что не интересно, стараться заслужить признание, следовать всем правилам, жить такой бесцветной жизнью».

Единственным товарищем и единомышленником Элиана был Артур, будто выработавший свою формулу выживания в этом семействе. Он никогда

не спорил со старшими, выполнял все требования, читал все необходимые трактаты и казался образцовым сыном, но втайне от всех упорно шёл к своей цели добиться успеха в литературном творчестве. Казалось, он отдавал творчеству всю свою душу, посещая различные места, изучая историю и общаясь с различными людьми с целью добычи информации для очередного рассказа. Для Элиана он всегда был примером и неким лучом надежды, общаясь с ним, он начинал верить, что однажды тоже найдёт своё призвание, что жизнь не будет вечно казаться такой бесцветной и тусклой.

В толпе людей Элиан нашёл взглядом Артура, тот сидел с явно скучающим выражением лица. Заметив взгляд Элиана, он сочувствующе посмотрел на него и вздохнул, будто говоря: «М-да, приятель, успехов нам не помереть от скуки прямо за этим столом».

Вновь раздался звон колокольчика. Глава семьи, тощий пожилой мужчина лет семидесяти произнёс: «Господа, прошу в музыкальный зал».

Нехотя вставая из-за стола, Элиан подумал: «Теперь смерть от скуки кажется мне куда лучшим вариантом…»

Его семья всегда придавала музыке большое значение, практически каждый Анфелль знал азы музыкальной грамоты и мог поддержать беседу о данном виде искусства. Каждое семейное собрание проходил вечер музицирования, когда каждый член семьи мог продемонстрировать свои умения. В музыкальном зале располагалось старинное фортепиано, столь любимое дедушкой. Старик ценил фортепиано куда больше, чем какой-либо другой инструмент, он всегда оказывал особое уважение пианистам. Некоторые члены семьи предпочитали скрипку, но не решались выступить с ней на семейном собрании, боясь хоть немного испортить настроение главы семейства.

Когда все собрались в музыкальном зале, к фортепиано лёгкой походкой прошествовала девочка лет двенадцати. Разговоры прекратились, собравшиеся приготовились слушать. Сидя за фортепиано, девочка казалась совсем маленькой, Элиан даже подумал, что инструмент выглядит, как какое-то притаившееся чудовище, готовое проглотить её в любой момент. Но когда маленькая пианистка начала играть, ему показалось, что это чудовище полностью подчиняется ей. Руки юной исполнительницы ловко скользили по клавишам, каждое движение казалось чётко вымеренным. Звучала прекрасная чистая мелодия, без запинок, без фальши, без провисаний. Про себя Элиан подметил, что в этом зрелище есть нечто пугающе-завораживающее. Исполняя композицию, девочка казалась не живым человеком, а идеально настроенным механизмом. Эта неживая красота одновременно страшила и очаровывала. Следом за девочкой выступили и другие пианисты семьи Анфелль. Элиану это зрелище казалось крайне удручающим. Все исполнители казались одинаковыми, музыка не передавала ни их характера, ни переживаний, ни личности, она была красива, но от неё веяло холодом. Помимо этого его настигло ощущение собственной ничтожности, он не верил, что когда-нибудь сможет достичь такого мастерства.

Время музыки подходило к концу, больше не было желающих выступить. Тогда Элиан почувствовал резкий толчок в спину, заставивший его выйти в центр зала. Обыденные беседы смолкли, в зале повисла мёртвая тишина, десятки пар глаз недоверчиво уставились на него. Пожилой глава семейства заметно помрачнел. Под тяжестью осуждающих взглядов Элиан прошёл к фортепиано. Он понимал, что у него нет сил сыграть даже что-то самое простое, руки дрожали, мысли путались, с каждой секундой ему становилось труднее дышать. Ему казалось, что никакая публика не напугает его сильнее, чем отец, но сейчас он будто оказался в одной комнате с десятками клонов господина Анфелля. Он не мог отделаться от мысли о том, насколько сильно он выделялся среди своей родни. Движения и осанка каждого из его родственников были идеальны, он же всегда был неуклюжим, и сейчас, сжавшись от страха он сидел за огромным фортепиано, пытаясь вспомнить начало композиции. Когда он приступил к исполнению, его руки показались ему каменными, недвижимыми, он играл вступление к оде, преодолевая страх, но понимал, что не справится с основной частью, мысль о том, что с каждой нотой он приближается к ней, лишь усиливало оцепенение, руки вовсе перестали слушаться и он сбился, не доиграв даже вступление. В зале снова повисла мёртвая тишина. Элиан не мог пошевелиться, в его сознании на миг проскользнула мысль о том, что фортепиано проглотило его душу, оставив лишь пустую оболочку. Вдруг раздался хохот дедушки:

— Ах-ха, Альберт, в этом году твой отпрыск смог сыграть хотя бы пару нот и даже не упал в обморок, поздравляю тебя с таким великим достижением!

Элиан покосился в сторону отца, он смотрел на него так, будто хотел размозжить его голову взглядом. Отовсюду послышался шёпот. Перешёптывания прекратил голос дедушки:

— Пора заканчивать этот цирк. Всем спасибо, что посетили меня. Объявляю собрание оконченным.

Присутствующие начали постепенно расходиться. Придя в себя, Элиан бегом направился в сторону запасного выхода. Краем глаза он заметил идущего к нему Артура, но он был не в силах поддержать какой-либо диалог.

Выбежав на крыльцо, он увидел отца. Ему не хватило смелости посмотреть ему в глаза, поэтому он просто стоял, глядя в пол. Внезапно он ощутил сильный удар. От неожиданности он вскочил и побежал прочь в поисках укрытия, у него звенело в ушах и темнело в глазах, когда он наткнулся на старый тополь, у которого можно было присесть. Скрывшись в траве, он пытался удержать ускользающее сознание, голова раскалывалась от боли. До него донёсся голос отца:

— Добирайся до дома ползком, Элиан! Или не возвращайся вообще!

Послышались звуки удаляющегося экипажа. Элиан сидел на траве, пытаясь прийти в себя. Сердце всё ещё беспокойно билось, голова казалась тяжёлой, ему хотелось просто прекратить всё это, просто перестать существовать. Постепенно боль и паника отпустили его, он осторожно встал и неуклюже поплёлся в сторону дороги. Экипаж отца исчез, Элиан остановился как вкопанный, осознавая всю тяжесть своего положения. К счастью, заблудиться по пути к окраине города было крайне трудно, в этом случае действовала единственная мудрость: идти туда, где больше деревьев и зелени, а дальше он сможет отыскать знакомую улицу. По дороге Элиан уже не сдерживал слёз, голова всё ещё болела, страх перед неизвестной местностью охватывал его душу, но больнее всего ранила мысль о том, что родной отец вновь оставил его, выбросил, как щенка на улицу. В чём же была его вина? Он старался изо всех сил, но этого всегда было недостаточно. Почему семья Анфеллей так одержима статусом и иерархией? Он шёл домой, понимая, что у него нет дома, нет семьи. «Зачем же тогда я иду туда? — горестно подумал Элиан. — Только потому, что боюсь замёрзнуть насмерть или умереть от голода? Но зачем мне вообще такая жизнь?»

Около двух часов Элиан понуро шёл в сторону городских окраин. Силы постепенно покидали его, несколько раз ему показалось, что он совершенно сбился с пути и не понимает, куда идёт. Его начал мучить голод. От осознания того, что отец скорее всего лишит его ужина, к горлу вновь подступил комок. Погода тоже не была благосклонна к нему в этот день, небо заволокли тяжёлые тучи. Когда он шёл по безлюдной тропе, резко начался град. Град весной был не редкостью в Элисане, потому люди старались не отходить слишком далеко от населённых пунктов в это время года. Накидка не могла спасти Элиана от града и ветра, в отчаянии он оглянулся по сторонам, надеясь найти убежище. Вдали он заметил едва различимый огонёк фонаря и направился в его сторону, преодолевая усталость. Свет фонаря привёл его к маленькой часовне, стоящей на самом холме. У входа его заметила приветливая монашка и сопроводила путника внутрь. Элиан не любил запахи цветов в церкви, а красочные витражи

вызывали у него смутное чувство тревоги, но в любом случае это было лучше, чем прозябать от холода на улице. Часовня была маленькой и неказистой, её содержала супружеская чета, что предпочитала уединённую жизнь ближе к природе, заглядывали сюда лишь путники или люди, уставшие от городской суеты.

У входа в главный зал церквушки стояли две стопки красных и жёлтых свечей. Взглянув на красные свечи, Элиану вспомнились строчки из странной книги, найденной им сегодняшним утром. Поколебавшись, он всё же взял одну свечу и положил её в карман накидки. Он не верил в написанное, но эти строки вызывали у него странные чувства. С одной стороны, они страшили его, но с другой — будто бы дарили надежду. Ведь если это правда, то он сможет всё изменить, его жизнь может стать совершенно другой. Как минимум, она может стать хоть немного комфортнее и безопаснее.

Выглянув в окно, он заметил, что град и ветер начали понемногу успокаиваться. Ещё немного и можно будет продолжать путь. Гнев и горькая обида снова разгорелись в его душе. В голове звучала лишь одна мысль: «Я больше не хочу жить так, что угодно, но не так…» Он достал из кармана маленькую фотографию, которую всегда носил с собой, и горестно взглянул на неё, еле слышно прошептав: «Мама, я так по тебе скучаю…Как бы я хотел снова услышать твой голос, твои песни. Почему ты оставила меня одного? Совсем одного…» Он будто замер, глядя на фотографию. Не осталось ни боли, ни гнева, только пустота и онемение, лишь слёзы продолжали течь по щекам, никак не желая останавливаться.

Немного придя в себя, Элиан заметил, что град прекратился. Поборов слабость в ногах, он направился к выходу из часовни, надеясь уйти незамеченным. Не хотелось говорить ни с кем, не хотелось произносить ни слова. Теперь град не мешал ему сориентироваться, оглядевшись, он отправился в сторону знакомого района. Чувство онемения никуда не исчезло, лишь периодически он ощущал, что душу всё ещё мучит обида, вонзая в неё острые шипы. Постепенно он дошёл до знакомой улицы. При взгляде на родной дом его будто сковал ужас. Всё его естество кричало, что не стоит преступать порог этого жилища. Бежать, бежать так далеко, как только можно. Он вспомнил, как в прошлый раз отец, разгневавшись, ударил его так сильно, что было больно дышать. Несколько минут он стоял перед дверью, боясь войти. Он не знал, какой исход был худшим: войти в эту обитель кошмара или остаться на улице и погибнуть от холода и голода. Поколебавшись, он всё же решился аккуратно, почти беззвучно открыть дверь. В доме было темно и тихо, всё указывало на то, что господин Анфелль либо отошёл ко сну, либо заперся в своём кабинете, решив, что сегодня Элиан точно не придёт домой.

Несмотря на свои предположения, Элиан старался идти бесшумно, казалось, что он боялся даже дышать. Еле слышно он вошёл в свою комнату. Оставаться здесь было нельзя, утром отец будет искать его в первую очередь именно здесь, поэтому он взял из шкафчика нож для писем, после чего тихо прошмыгнул в библиотеку, едва не забыв взять спички рядом с камином.

Библиотека встретила его знакомой темнотой и тишиной. На миг он почувствовал себя в полной безопасности, будто он растворился в темноте, будто у него больше нет физического тела, будто ничего не болит и никто больше никогда не сможет причинить ему боли. Элиану показалось, что он заснёт прямо сидя на холодном полу, но он мгновенно взбодрился, вспомнив о задуманном. Он наощупь нашёл оставленный им ранее фонарик и принялся искать ту самую жуткую книгу, мысли о которой не покидали его на протяжении всего изнурительного пути домой. Отыскав её, он снова прочёл слова: «Из древнего греха было рождено проклятье всего рода грешников, совершивших его. Вместе с ним родились и многоликие сущности, что обладают способностью даровать человеку всё, что он пожелает, в обмен на его душу. Древние элисанцы верили, что для призыва этих сущностей необходимо начертить кровью крест и сжечь любые элисанские травы в пламени красной свечи, расположив её в центре креста».

Он вчитался в текст повнимательнее, не понимая, правда это или чья-то шутка над элисанскими верованиями. Элиан вспомнил, что оставлял гербарий в книгах, так что у него было всё для совершения ритуала. Он подумал, что ему совершенно нечего больше бояться. Всё, чего он боялся больше всего на свете, уже случилось. Ему казалось, что хуже быть просто не могло. Даже если эти строки не шутка, что весьма сомнительно, то ни один демон не сможет напугать его столь сильно, как страшили его люди. Его собственная семья нагоняла на него больший ужас, чем любая жуткая история или примета. «В конце концов, что сделает мне демон, если он и вправду придёт? — размышлял про себя Элиан. — Убьёт? Что ж, ладно, может быть, тогда я смогу увидеть маму. Заберёт душу? Пускай. Моя душа всё равно никому не нужна».

Приняв решение, Элиан достал нож для писем и, поморщившись от боли, порезал ладонь. Из раны начала сочиться кровь, ей он, согласно инструкции, нарисовал крест на пожелтевшем от времени бумажном листе. Затем он зажёг спичку и слегка подпалил свечу, чтобы благодаря подтаявшему воску, она прочнее стояла на бумаге, после чего зажёг и саму свечу. Отыскав свой старый гербарий, он с небольшим сожалением предал его огню свечи. От сгоревших трав по комнате потянулся странный дым. Спустя несколько минут послышался короткий смешок, дым от свечи начал извиваться, образуя разные

силуэты и образы, в один момент Элиану показалось, что дым принял очертания какого-то дикого животного, отдалённо похожего на лису, но в ту же минуту дым вновь сменил форму, на этот раз представ птицей. Элиану казалось, что он не может пошевелиться, он чувствовал озноб во всём теле, будто внезапно наступила зима, он понимал, что теперь точно не сможет убежать несмотря на то, что здравый смысл говорил ему потушить свечу и бежать. Он хотел протянуть руку к свече, но у него не вышло пошевелить даже пальцем. Будто издали послышался голос:

— Бесполезно, мальчик, я уйду лишь тогда, когда сам того захочу. И ты уйдёшь лишь тогда, когда я тебе позволю.

Элиан не смел произнести ни слова, он лишь шокировано смотрел на то, как дым меняет образы один за другим, он до последнего не верил, что ритуал из какой-то странной старой книги сработает, теперь же он даже не знал, что делать. Голос продолжал:

— Так что? Для чего именно мой покой потревожила такая малявка?

Собравшись с духом, Элиан тихо произнёс:

— К-кто ты?..

Дым вновь переменил форму, на этот раз представ в образе большой змеи.

— К чему все эти вопросы? Ты хочешь, чтобы от скуки я проглотил твою душу в сию же минуту? — отозвался голос. — Давай уже перейдём к делу. Что тебе от меня нужно? Чего бы тебе хотелось?

Элиан боялся разгневать призванное существо, потому, поколебавшись, всё же сказал:

— Я н-не могу так больше жить… — он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и продолжил. — Я хочу, чтобы семья принимала меня, хочу уметь играть на фортепиано так, чтобы отец был мной доволен…Стать пианистом в церкви, как он хочет…

Дым вновь начал извиваться, послышался смех.

— Только и всего?! Меня просили о богатстве, о славе, о власти, а теперь мальчишка просит подарить ему навык, чтобы папаша был рад! Неужто ли люди стали ещё более ничтожными за последние пару лет? — существо вдруг приняло вид хромой уличной собаки. — Звучит как тоска смертная, но что ж, я дам тебе шанс, надеюсь, ты сможешь меня позабавить через несколько лет. Знаешь ли ты цену своего желания, мальчик?

— Ты заберёшь мою душу? — тихо спросил Элиан.

Существо снова рассмеялось.

— Твоя душа перейдёт мне только после твоей смерти, мне ни к чему пустая и скучная душа какого-то ребёнка! Я исполню твою просьбу и возьму плату через шесть лет. Я заберу у тебя что-нибудь на свой выбор, — существо усмехнулось. — Хотел бы я спросить, устраивают ли тебя условия сделки, но раз ты призвал меня, ты не в праве отказать, я не уйду отсюда с пустыми руками! В любом случае у тебя будет шанс разорвать контракт, если ты того захочешь.

Элиан подавленно кивнул, думая, что это всё равно лучше, чем терпеть бесконечные унижения от собственных родственников. В памяти вновь всплыли ситуации из прошлого: отец оставил ему шрам на плече, закрыл его в подвале на всю ночь, не единожды лишал еды за малейшие провинности. Он ясно чувствовал, что не в силах больше прожить ни дня в столь угнетающей и давящей атмосфере. Ему казалось, будто он тонет в бездонном озере, а камень, привязанный к шее, тянет его всё глубже и глубже, не давая ни малейшей возможности всплыть на поверхность, чтобы вдохнуть воздух и наконец увидеть солнце. Потому он собрался с духом и наконец-то ответил существу:

— Хорошо. Я согласен.

Дым окутал Элиана, из-за чего ему стало невыносимо холодно, после чего существо заговорило:

— Что ж ладно. Тогда туши свечу, можешь идти. Мы увидимся с тобой ровно через шесть лет.

Дым начал постепенно таять. Элиан почувствовал, что озноб и онемение прошли, он сразу же затушил свечу, но не спешил уходить из комнаты. Ведь в любом случае ему некуда было идти. Запоздалая мысль навязчиво звенела у него в голове: «Что же я наделал?» Он осознал, что ближайшие шесть лет проведёт в страхе перед неизвестностью. Что же может забрать это существо? Как? Его успокаивала лишь мысль о том, что теперь ему скорее всего не придётся терпеть побои и издевательства, теперь он будет способен оправдать надежды отца, наконец-то этот ад закончится.

Впервые у Элиана было так спокойно и одновременно так тяжело на душе. Этой ночью он впервые познал гнетущий страх неизвестности, он ещё не знал, как долго ему предстоит мучиться из-за него, и сколько бессонных ночей ожидает его в будущем.