Шестерню, сделаную златооким, нагрели в горячем масле, а вал положили в лёд. Затем Винтерс с Бонке вытащили и то, и другое, зажали вал стоймя в тисках и, аккуратно постукивая молотком, механик насадил кольцо с зубчиками на обточеный конец вала. Для верности перед шестернёй в отверстия с резьбой ввернули два винта с широкими головками - друг напротив друга. 

Гораздо больше времени заняла балансировка вала. Его установили на место и пустили машину на ход. На кожух вала поставили стакан, наполовину залитый обыкновенной водой. Первый проворот выплеснул воду через край. Машину остановили, Винтерс осмотрел творение рук своих и вкрутил в одно из отверстий в середине вала толстый цилиндрик с прорезаным под шлиц торцом. Процедуру повторяли до тех пор, пока вода в стакане не стала лишь дрожать мелкой рябью. Цилиндрики вкручивали и чуть выкручивали, крыли весь белый свет рычащими злыми словами, пару раз провели по блестящему боку рашпилем. Поздно вечером механик утёр грязный лоб рукавом и сел прямо в мокрую траву.

- Готово. - простонал он. 

- Уже темно. - заметил столь же грязный Пауль. - Мы устали. Примем ванну и спать. Отправимся на рассвете. Первая остановка - Штоббенберг. Там мы подберём наших друзей. Я телеграфирую Войцеху. 

Волки - кто не знал - не очень любят купаться, но зато великолепные пловцы. Волк может проплыть до 12 лиг. Но Рурро был любопытен и пожелал узнать как это делают гладкие. Ванна его не впечатлила - корыто, притом маленькое, ведь волчард в полтора раза больше рослого человека. Но превращение чумазых люудей в чистых оценил. Запах мыла был ужасен для подвижного чуткого носа, но в логовах гладких и так полно противных запахов. Один "та-а-бак" чего стоит. Это та штука, дым сушёных листьев которой вдыхают гладкие. Фууу! Пакость! 

Зато Ру оценил другое - из блестящей жёлтой штуки лилась тёплая вода! Он осмотрел убранство общей ванной и ушел поваляться в мокрой траве с островками снега, так шерсть чистится лучше. Затем он побежал на дальний край распадка и немного поплескался в ручье выше вонючего пруда. Пробежка туда-обратно немного взбодрила, но суматошный день утомил. Ру, снова нарушив обычай златооких спать в то время, когда в небесах бесчинствует Пекарь, свернулся калачиком на своём плаще в углу горячего логова. 

Отсвет огня в топках печей плясал по стенам, по лицам двух ночных истопников. Жилистые люди в грязных закопченых робах играли в карты за столом, иногда подбрасывая в одну из трёх пастей чёрные горючие камни. Ру уже знал, что огонь греет воду в огромном баке, а водяной дым пробирается по каналам в стенах, нагревая и их, и логово. 

Дом затих, лишь иногда кто-то легко проходил наверху, заставляя чуткие уши подрагивать. Скрипели ножные мехи, которыми поддавали в топки воздуху, тихо скрежетали лопаты служителей пламени. Брат-ветер этой холодноватой ночью не гулял, а тоже где-то отлёживался. Он старался все прошлые двадцатки тёмных и светлых времён, устал, наверное.

Утро встретило холодной свежестью и слабо колышащимся полосатым чулком на палке. Ру зевал просто во всю пасть. Он даже на нижние лапы подниматься не стал, так заодно и чесаться удобней. Всё-таки златоокие должны спать когда выкатывается Пекарь, а не усердствует Мудрец. 

Дав последние наставления Люви и Дормайеру, главному управляющему, фон Эбсен велел грузиться. Винтерс заранее запустил газогенераторы и к семи часам утра стрелки на манометрах щита механика колебались около двух с половиной атмосфер. Винтерс открыл небольшую решётчатую крышечку в сером кожухе правого двигателя. повернул медную рукоять перед ней и спичкой поджёг горелку, чей носик торчал из стенки камеры. Затем он проделал тоже самое и с левым двигателем. Маленькие огоньки трепыхались в камерах, баллон был надут и только восемь канатов удерживали дирижабль на месте. Канаты оканчивались якорями с подвижной средней лапой, что сидела в земле. Применения якорей такого типа позволяло "Амалии" садиться без помощи наземной команды. Тем не менее, причальное кольцо для мачты имелось. Портить поля воздухоплавательных портов никому не дозволялось. 

Слуги проводили молодого господина без излишнего восторга. Горцы вообще народ сдержаный. Особые канатики выдернули лапы из земли, "Амалия" начала подниматься. За штурвал стал самый опытный из матросов - Готлиб Пруман. Пауль, натянувший свой старый лётный шлем, привычно произвёл вычисления при помощи подробной карты, транспортира и логарифмической линейки. 

Винтерс поворотом маховиков резко увеличил подачу топлива и при помощи электричества провернул турбины, подхватившие на свои лопатки раскалённый газ. 

- Двести оборотов, герр капитан. - бросил седоусый механик. 

- Отлично. - отозвался маленький барон и взглянул в лобовой иллюминатор, за которым виднелись верхушки елей и берёз, а вдали слева - Две Сестры, самые высокие пики Реминдских Гор. - Курс - сто восемь и три. Обороты довести до тысячи. 

- Есть. - отозвался Пруман и начал вращать штурвал вправо, не отрывая глаз от стоящего слева от него компаса в массивной лакированой тумбе. 

- Есть. - Винтерс осторожно увеличил подачу газа и приоткрыл жалюзи забора воздуха по внешним бокам двигателей. Стрелки на вертикальных прямоугольных тахометрах ползли вверх. 

Бонке сходил в корму и доложил, что пропеллеры работают ровно, биение не обнаружено. Ещё два матроса подняли якоря, застопорили маленькие лебёдки в балластном отсеке внизу и поднялись наверх. 

"Амалия" начала набирать ход. Ровно гудели турбины, тянулись за ними два хвоста серого дыма. Под дирижаблем проплывали смешаные леса, серые скалы, мшистые склоны. Мелькнул ручей и старая дорога вдоль него. 

- Как там наш зубастый друг? - спросил Пауль у Бонке.

- Осмелюсь доложить, герр капитан, спит! - На дирижабле поддерживалась военная дисциплина, да и Бонке в прошлом был маатом¹ на флоте, привык.

- Спит? - изумился фон Эбсен.

- Так точно, герр капитан! Развалился на кофрах и храпит так, что стёкла дрожат!

- Устал, верно, по горам-то бегать, герр капитан. - заметил механик, не отрываясь от приборов. Он осторожно приоткрывал краны подачи топлива, следя, чтобы обороты увеличивались без рывков.  

- Волчарды попросту спят днём, как и обычные волки. - объяснил фон Эбсен. - Он утром зевал и вообще был вял. Ну ничего, ночной вахтенный, да ещё видящий в темноте куда лучше нашего, может весьма пригодиться. - Он прошёлся по пятиугольной, заострённой к носу рубке. 

В отличии от больших дирижаблей с округлой носовой частью гондолы, при постройке "Амалии" решили не мучиться с множеством иллюминаторов. Два боковых стояли под углом в 45 градусов, а средний - прямо. Ещё по два иллюминатора находились на боковых стенках рубки. Один - закрывающийся сдвижным щитом - был сделан в носу внизу - для удобства приземления. Штурвал и компас помещались посередине за ним, справа чуть позади рулевого находился штурманский стол, а слева - щит управления моторами. Для штурмана и механика имелись крутящиеся на стальной ножке круглые стулья. У торцевой стены стояли две двухместные жёсткие лавки - для матросов.

Один из аэронавтов спустился в балластный отсек и сидел там возле переговорной трубы на случай, если потребуется быстро сбросить воду. Второй - ушёл отдыхать в крошечный кубрик между рубкой и салоном. Четыре койки, куда заползаешь, как в ящик. Сразу за кубриком находилась уборная. Несмотря на весьма совершенную систему ватерклозета, запашок всё же просачивался, равно как и запахи масла, горящего газа, раскалённого металла. Для проветривания имелась узкая труба с винтовой пробкой на цепочке. Но в ней так свистел воздух, что люди часто предпочитали духоту. Фон Эбсен не раз размышлял над проблемой вентиляции, но все варианты казались ничем не лучше, а то и опаснее. Поэтому пока оставалась эта конструкция. 

- Шестьсот оборотов, герр капитан. - должил Винтерс.

- Отлично. - фон Эбсен стоял у правого лобового окна. - на альтиметре?

- Тысячу шестьсот три, герр капитан.

Пауль быстро произвёл вычисления в уме. Альтиметр на барометрическом принципе показывал высоту над уровнем моря. Высота гор под ними колеблется от тысячи ста до тысячи трёхсот метров. Имея запас по высоте в триста метров они не заденут ни один пик, разве что Сестёр надо обойти - их высота за две тысячи, левая - Младшая - на сто пятьдесят метров ниже Старшей, но ходить впритирку всё же не стоит. Год назад один лихой военный пилот решил пройти между Сёстрами. Порыв ветра бросил его дирижабль на склон Старшей Сестры и попытка закончилась весьма печально, как и карьера авиатора.

Курс дирижабля сейчас склонялся к югу, но Альвигейл северней Реминдена. Проплыла внизу маленькая деревня Вурмберг с серыми крышами и крошечными людьми. К дирижаблям уже привыкли, перестали обращать внимание на стрёкот винтов. Вон вдали слева серая тень плывёт. Машина военная, какой-то из реминденских флагеррот, с воздуха ведётся наблюдение за территорией. 

На борту находится, наверное, взвод воздушных десантников, егеря предпочитают традиционные конные и пешие патрули. Уже не один сельский парень, привычно ведущий в поводу пару лошадок, навьюченых тюками с безакцизным товарцем, хватался за сердце. Попробуй не схватись! Идёшь себе размеренно заветной тропой и вдруг прямо перед тобой по упавшим сверху канатам съезжают четыре-пять солдат, затянутых не в привычные шинели, а в короткие суконные куртки с прикрытым бортом пуговицами. Вооружены десантники новейшими револьверами и кинжалами. Лётные шлемы, очки-консервы, высокие шнурованые сапоги. А сверху солнце закрывает туша дирижабля, откуда с боковой выносной площадки щерит дуло пулемёт. И сверкают огнями внутри гондолы разноцветные прожекторы, подзывая ближайший патруль егерей.  

Бежать и сопротивляться себе дороже. Местные уже уяснили, что абы кого в десант не берут, парни эти отчаянные и умелые. Дирижабль всё равно нагонит, а стрельба в десантников кончается плохо. Егеря просто заберут хабар, отдав контрабандистов на растерзание рыцарям воздуха. 

Одного водружённого на шест с перекладиной почтенного торговца посреди деревенской улицы хватило, чтобы реминдцы поняли - за своего камрада десантники способны на такое, что штаны обмочишь! Ну, или обдрищешь, как вышеупомянутый лавочник. Он до сих пор старается держаться поближе к сортиру, а его сыновья надолго пополнили ряды каторжан. 

К девяти часам с пятнадцатью минутами прошли Реминден. Пауль решил использовать почти попутный ветер и пройти над Кромешевыми Болотами к югу от Аршаля, так проще выйти к Альвигейлу и дым паровозов не будет мешать. Турбины уже набрали тысячу оборотов, посвистывал ветер в расчалках. По расчётам фон Эбсена они делали примерно восемьдесят две лиги за час. Дирижабль начал постепенное снижение вдоль отрогов гор. Лететь на большой высоте безопаснее, но вот дышать тяжеловато, а воздушная смесь, которую периодически подавали в гондолу из особых баллонов, не бесконечна. 

Кромешевы Топи! Тощий редкий лес среди зелёных мшистых равнин. Кое-где проглядывали озерки и тонкие полоски проток. Ветер внизу переменился, дул в левый борт и приходилось подворачивать рулём, чтобы сохранить направление. Прумана сменил у штурвала Эйзен, а Винтерса - Бонке. Бывший маат машинной команды крейсера "Линнерт" не спускал глаз с приборов. Курс держали - восемьдесят, выходя на Альвигейл почти по прямой. По правому борту в дымке еле виднелся самый длинный отрог Реминдского Хребта - Мальтов Гребень. Но вскоре он пропал за кормой, дирижабль чуть снизился - до двухсот восьмидесяти метров. Пауль не спешил сбрасывать балласт, для "Амалии" такая высота полёта вполне нормальна. Можно, конечно, перенаправить горячие отработанные газы в баллон и подняться, но пока это делать незачем, гелий хорошо держал машину.

Где-то слева шёл поезд - хорошо было видно султан чёрного дыма. Паровоз бежал в одну сторону с ними, почти с одинаковой скоростью. От Аршаля Пауль заметил лишь вздымающиеся над лесом башни старинной крепости, давно превращённой в магистрат. 

Род баронов фон Арш иссяк лет сто пятьдесят назад. Последний из них был больным и странным человеком, совершенно не похожим на своих кряжистых воинственных прадедов. Он провёл всё детство и юность в глубинах замка, очень редко показываясь на люди. Субтильный и слабый, молчаливый и замкнутый, последний барон фон Арш умер, не дожив до сорока лет. Судя по тому, что читал о нём Пауль, последними словами затворника были "Ну наконец-то, милая смерть, я иду к тебе!" 

В романе фон Арша представляли тонким и чувствительным господином, но Пауль подозревал, что тот попросту страдал болями сердца. От того ел мало и постно, старался больше сидеть или лежать. Причиной появления в роду такого заморыша современные исследователи считали вырождение в следствии близкородственных браков. Мобешская аристократия к тому времени почти исчезла или обнищала, а разветвлённая старая аргандская в той или иной степени вся друг другу родня. 

Как бы там ни было, в 1743-м году последний барон фон Арш почил в бозе и был похоронен в крипте домашней церкви, куда, похоже, давно стремился. Титул на короткое время перешёл к дальним родичам фон Аршей князьям Дибичам, чьи владения некогда покрывали добрую половину Мобеша. Однако к началу 1800-х годов дела рода пришли в упадок, не в последнюю голову от кутежей его представителей и воровства управителей. Ещё лет тридцать продержался Владимир Дибич, живший распродажей поместий. 

Аршальскую баронию выкупил Вильгельм фон Мальтбург, а упомянутый Владимир с треском спустил все деньги на зелёное сукно,² оставив своему наследнику лишь Корочёвское да Дибичёвское княжества, которые давали столь скудный доход, что к старости Габа Дибич смог дать в наследство своему сыну Вацлаву лишь Великую Книгу, сапоги да маленький домик в Дибичёвке обочь давно рухнувшего особняка. 

Уже поздно вечером отчаянно зевающая команда "Амалии" осторожно подвела дирижабль к причальной мачте на поле за Вдовьей Горой. Кольцо со скрежетом налезло на верхушку толстенного стержня, моторы смолкли. Матрос выкрутил винт, проходящий через кольцо и летательный аппарат оказался наглухо прикреплён к мачте. Внизу метались лучи фар, оттуда доносился шум моторов и грохот - шла погрузка на опущеный к земле огромный транспортный дирижабль. Больше машин на небольшом альвигейльском воздухоплавательном поле в ту ночь не случилось. 

Огни города чуть виднелись сбоку от горы за лесом заводских труб. Даже здесь ощущалась гарь от десятков фабричных и паровозных топок. Ровный монотонный гул, нарушаемый лязгом колёс и свистками локомотивов, заставил Пауля сморщиться. Он не любил шума. 

- Всем спать. - распорядился фон Эбсен. - Утром позвоню Войцеху. Ночью лететь слишком опасно.