По утреннему холодку Пауль, Альфред и Дерек собрались в город. Рурро ушёл спать в лес, к ручью. Гладкие заверили его, что вечером точно не полетят. Хотя королевство всё более плотно осваивало летающие машины, до сих пор не было разработано внятной системы сигналов и огней. Кто-то вешал фонарь внизу гондолы с одной стороны, а кто-то с двух. Предлагалось опереться на морскую систему - синий и белый по бортам, зелёный на носу и оранжевый - за неимением мачты - на корме. Но тут вступало в противодействие простое стяжательство. Аккумулятор на восемь-десять часов тяжёлая и дорогая штука, а на воздухоплавательном судне важна каждая унция. Лучше взять груза по весу аккумуляторов и выставить вахтенного - авось заметит встречный дирижабль. Такой подход коммерческих аэронавтов уже привёл к нескольким катастрофам, но Министерство Путей Сообщения, в ведении которого находились не только дороги, но и транспортные правила, всё никак не решалось силой закона заставить дельцов освещать аппараты ночью. Ограничились запретом летать в туман и при ветре свыше двенадцати иардов в секунду.

Для крохотной "Амалии" столкновение с огромной коммерческой машиной закончилось бы весьма печально. Потому-то Пауль и не летал ночью.

По мере приближения к городу троица проснулась окончательно. Просёлок быстро влился в хорошее укатаное шоссе, а затем - в окраинные улицы. Несмотря на ранний час, люди вовсю спешили по делам, на службу. Подчинившись разумному правилу "не знаешь куда идти - иди за толпой", Пауль и его спутники оказались на широкой площади, откуда начинали маршруты несколько автобусов. Изучив схему на прибитой к кассе доске, они выяснили, что удобнее всего будет добраться до больницы Милосердных Братьев на номере четвёртом. Этот маршрут пролегал по верхней части Дессау и машина оказалась заполненой на треть - в такую рань основной поток это рабочие, а промышленность в Дессау сосредоточена в нижней части города.

Билет тут покупался один раз на день по цене, установленой магистратом - двадцать семь гельдеров. Альфред буркнул, что это дорого, на что его мрачный друг заметил:

- При нашей системе за лигу и больше, бывает, проездишь.

Для Пауля, честно говоря, многое было в новинку. До войны в Линнерте общественного транспорта не было, а в Альвигейле им с братом пользоваться конкой не приходилось. Затворническая жизнь в поместье и вовсе не способствовала изучению систем муниципального транспорта. Николаус больше разъезжал по стране - на сельскохозяйственные выставки, например. Но он, обычно, предпочитал таксомоторы. Всё-таки идея о том, что дворянину следует держаться подальше от простонародья, крепко была вбита папашей в головы наследников.

На деревянной лавке автобуса изрядно трясло, надо сказать. Пауль рассматривал улицы Дессау. В отличии от брата, он не заметил особых перемен. Разве что фамилии нелюдей с вывесок исчезли. А вот авто здесь двигались медленно, поскольку лохматые битюги успешно конкурировали с "моторами" и вовсе не жались к обочинам, но важно шествовали посередине мостовой, направляемые кучерами.

Город просыпался рано. Уже открылись кофейни, куда можно забежать перед службой и выпить чашечку обжигающего горячего чёрного кофе "алленшир" или с молоком - "люциано". Традиционные булочки - с корицей и креветками, с глазурью и кремом, с сушёными фруктами в сахарной пудре, с жареными в сметане щупальцами кальмара. Уже вылезли лоточники с горячими сардельками на шпажках. Пар поднимался от их ящиков и тележек, звенели монеты, бежали прохожие.

- Суетливый городишко. - недовольно заметил Лаузен.

- И эта привычка есть на ходу отвратительна. - поддержал друга Маутцен.

Они сидели через проход от Пауля. Тот скосил глаза на приятелей и неожиданно до него дошла природа их отношений, но что любопытно - никакого отвращения он не ощутил. Молодой барон приписал своё состояние безразличию, что охватило его ещё на фронте. Тогда всякое бывало - люди не надеялись на завтра и спешили жить сегодня.

Вели Альфред и Дерек себя сдержано и порядочно, без эпатажа, что иной раз демонстрировала богатая молодёжь или люди искусства. В Дереке чувствовалась мрачная сила, тот самый "неукротимый аргандский дух", которым прожужжали уши газетчики в начале войны. Теперь Пауль воочию увидел как это выглядит. Он подумал, что Дерек просто не может себе позволить бросить изуродованного друга на произвол судьбы. Альфред явно был мягче и чувствительней. Да ещё и раны делают его слабее. О том, что могли сотворить с пленным бранны и кордассары, на фронте ходили такие легенды, что новобранцы под себя мочились.

Историю сноса дома, где в оккупацию сидела Инквизиция, Пауль тоже знал. Он, конечно, не поверил в жижу из земли и крови в подвале, но допускал возможность нахождения изуродованных останков. Тем более, что землю вывозили ночью на тентованых грузовиках с наглухо зашнурованым брезентом, а рабочие были не местные и, получив расчёт, немедля уехали домой.

Автобус повернул налево и кондуктор громко объявила:

- Госпиталь Братьев Милосердных!

Ник лежал в просторной палате на четверых. Увидев брата, Пауль не мог сдержать вопль возмущения и гнева: крепкий мужчина выглядел так, словно его переехал паровой каток. Правые нога и рука в лубках висели на вытяжках, голова под толстым слоем бинтов покоилась на подушке, меж приоткрытых опухших губ был виден прогал в зубах, левая кисть, бессильно лежащая поверх одеяла, также была замотана. Причём по толщине повязки Пауль понял, что ладонь брата в гипсе. Синяки на обнажённой части руки уже посинели, но не настолько, чтобы нельзя было представить каким принесли сюда Николауса фон Шебберта санитары.

У кровати на удивление троицы сидел молодой монах-каролинец и аккуратно кормил Ника полужидкой кашей. Милосердный брат, что привёл их в палату, счёл нужным пояснить:

- Орден святого Кароля отчего-то весьма заботится о герре фон Шебберте.

Сам Милосердный Брат носил белую сутану своего ордена в отличии от красно-белой каролинской.

- Да, мы взяли на себя заботу о страждущем. Вас это по-прежнему удивляет, брат Ежи? - промолвил каролинец, не прерывая своего занятия.

Вместо ответа Милосердный поджал губы и вышел.

- Он ревнует. - чуть улыбнулся монах. - Смиренный брат Ольгерд. - представился он. - Да, наш орден заинтересован в излечении господина барона.

"Во что ещё ввязался Ник?!" - взвыла тревожная труба в голове Пауля. - "Да он и в церковь ходил лишь по большим праздникам!"

Маутцен переглянулся с Лаузеном и прищурился. Похоже, он тоже почуял неладное.

- С ним можно говорить? - спросил брата Ольгерда Пауль.

Тот вздохнул:

- Речь его и мысли ещё бессвязны, но он в сознании. Нам известно, что произошло и кто виновен в преступлении. Если вашей милости интересно, то я могу протелефонировать в нашу обитель отцу-настоятелю Иоанну и за вами пришлют экипаж.

- Если преступник известен, то отчего попросту не сообщить жандармерии? - раздражённо спросил Маутцен.

Ольгерд грустно улыбнулся:

- В Дессау не всё так просто, сын мой. Итак, вы желаете встречи с отцом Иоанном?

Пауль набрал в грудь воздуха и резко выдохнул:

- Желаю.

Конная коляска, запряжённая парой крепких гнедых, прибыла через полчаса после разговора монаха Ольгерда по телефону из холла старинной больницы. Эти минуты Пауль провёл у постели брата, а жандармы вышли в больничный сад, уже одевшийся с листву и купы синих цветов среди белых кустов сирени.

Больница Милосердных была старше самого города. Некогда благочестивый негоциант построил это длинное трёхэтажное здание именно для нынешней цели в память об умерших детях своих. Над входом в виде старинных округлых ворот сохранился барельеф из коленопреклонённых над тремя гробами безутешных родителей. Сводчатые окошки палат и кабинетов, фигуры святых по углам зеленоватой медной крыши. Сбоку от основного здания были построены в разные годы флигели, конюшни, поварня и домик смотрителя лечебницы. Разумеется, прогресс осенил старинную больницу своим крылом - электрическое освещение, замеченый в открытом кабинете новейший дыхательный аппарат с приводом от ремня, поднимающегося из подвала через особые щели, водопровод и санитарный паромобиль довоенной модели, высунувший полукруглый нос из-за угла.

Первоначально лечебница была построена при монастыре Милосердных Братьев, но время и войны уничтожили его, а потому Милосердные жили во флигелях и части первого этажа.

Ещё около сорока минут езды по тряским улицам и загородным дорогам. Наконец, молчаливый кучер осадил коней перед воротами мрачного каролинского монастыря, построенного как крепость. Орден Святого Кароля в давние времена был рыцарским, а его обители воспитывали юношей благородного происхождения как оруженосцев для полноправных рыцарей-каролинцев, простого - как воинов пешего и конного боя. Рыцари Св. Кароля традиционно соперничали с рыцарями Св. Вацлава и оба немного недолюбливали Орден Св. Николаса, покровительствовавшего морякам.

Их вели сводчатыми низкими галереями. Никакого освещения - ни керосинового, ни электрического - сопровождающий нёс фонарь. Встречные прятали лица под капюшонами и молчали. Шаги гулко отдавались от сводов старинной крепости. Монах-привратник постучал в низкую дверь, ничем не отличающуюся от прочих и открыл её перед гостями, отступив в сторону.

Пауль, Дерек и Альфред вошли в не особо и большой кабинет, обставленый престранным образом. Массивная старинная мебель, витражные окна за спиной хозяина, восседавшего в кресле с высокой спинкой у низкого углового столика, кованые масляные фонари. В окружении всей старины на письменном столе в центре поблескивали медью два телефонных аппарата, а на рукояти старинного меча, возлежавшего в лапах бронзовой рыси, висела портупея с кобурой длинного бранского револьвера.

Пожилой монах в белой сутане с красной полоской у шеи и круглой белой шапочке на макушке приветливо улыбнулся гостям:

- Прошу вас, господин барон, господа офицеры. Присядьте.

Трём мужчинам не оставалось ничего, кроме как последовать приглашению и устроиться на жёстких деревянных стульях прошлого века.

Возле кресла настоятеля сидел и щурился крупный рыжий лис, но на фоне револьвера и телефонов он выглядел вполне органично. Зверь казался мирным и ленивым.

- Орден святого Кароля имеет договорённость с господином бароном фон Шеббертом. - начал отец-настоятель, внимательно изучая троицу взглядом серых глаз. - Господин барон согласился преподнести в дар Ордену долину Пурпуроттер.

- Весьма интересно. - насупился Пауль и скрестил руки на груди. - С какой это радости, позвольте узнать?

- Семь тысяч марок, не учтённых ни в одной податной книге. - любезно пояснил глава монастыря.

- И на что вам эта бесплодная долина? - прищурился Маутцен.

- На то, что мы намерены пресечь беззаконную торговлю через границу. - жёстко ответствовал Иоанн. - И в этом заинтересован не только Орден.

"Лихие дела творятся под небом вечным!" - отметил про себя Пауль. Вслух же произнёс:

- Святой отец, мой брат, как наследник, волен распоряжаться землями по своему усмотрению и соседство с вашим Орденом, полагаю, будет мирным для живущих в марке Реминд.

- Совершенно мирным для всех добропорядочных людей. - чуть поклонился патер.

"А недобропорядочным - пулю в спину". - довёл мысль до логического завершения Пауль.

- Брат Ольгерд... - начал он, но монах остановил его жестом руки.

- Вам хочется узнать, что случилось с вашим несчастным братом. Понимаю. Его едва не убили и если бы наши концессионеры не подоспели вовремя, всё могло закончиться куда печальнее.

Брови Пауля - да и обоих жандармов - взлетели вверх.

"За братом следили? Тайная охрана? Что за концессии у красно-белых?!"

- Откровенность за откровенность, господин барон. Чего ради барон Николаус отправился в Дессау?

Пауль несколько секунд размышлял, но решил не превращать беседу в исповедь:

- Он хотел увидеться с секретарём отделения "Пикельхаубе", святой отец.

Священник всплеснул руками:

- Интересно выходит! Ведь избили его как раз "пики"! Кабачок "Старый Боцман" и есть гнездо этих гадюк.

- Как - "пики"? - изумился Маутцен. - И почему вы так гадко их зовёте? Союз ветеранов...

- Был союзом ветеранов, а стал союзом мерзавцев. - отрезал отец Иоанн. - Вы были в Нижнем городе?

- Нет, - настороженно отозвался Альфред.

Отец Иоанн тяжело вздохнул:

- Полагаю, вам стоит узнать эту историю с самого начала, господа. Всё началось с восстания на миноносце номер сто шестьдесят шесть.

В 1885м году, где-то за полгода до окончания ужасной семилетней бойни, на внутреннем рейде Дессау стоял маленький номерной миноносец и грузил уголь. Погрузка угля с баркасов дело грязное и тяжкое, а команды номерных состоят из человек двадцати с небольшим матросов и трёх-четырёх офицеров. К пяти часам пополудни погрузка была окончена, палуба вымыта, а усталые и грязные люди спустились в кубрик, где выяснилась первая неприятность - почти холодная вода в душе. Посланый в машину юнга обнаружил, что огонь под вспомогательным баком почти не горит - так-де велел машинный маат. Номерной не именной, офицера-механика не положено. Боцман, кстати в том же чине, поднялся в рубку и доложил вахтенному - лейтенанту Шульцу. Тот, надо отдать ему должное, немедля рявкнул в трубу "Прогреть воду как следует!" С душем разрешилось, через час люди смогли вымыться и наполнить горячей водой стиральные корыта, но осадочек остался.

Следующая неприятность приключилась в семь с половиною часов вечера, когда с камбуза вместо положенного после угольной погрузки гуляша или айнтопфа принесли бигус, причём с жалкими каплями фарша вместо мяса. Зато варёной капусты грохнули от души.

Матросы зароптали - морские традиции дело святое. Это где такое видано - вонючей капустой экипаж после "чёрной ломоты" кормить! Бачок надели коку на голову, перевернули вверх дном камбуз, но мяса не нашли. Зато нашли анкерок рому и две палки колбасы. Ром вскружил горячие головы, поднял со дна старые обиды и первым делом досталось плачущему от ожога коку - его так ударили в живот, что бедняга умер в мучениях прямо у камбуза.

Толпа вооружилась чем рогули послали - кто ножами из того же камбуза, кто швабрами - и кинулась наверх, но тут оказалось, что при первых раскатах грома оба маата - машинный и боцман - наглухо закрыли на внешние задрайки все двери, что вели на верхнюю палубу, и доложили командиру корабля обер-лейтенанту Доберу.

Добер попытался решить проблему своим командирским голосом, но сделал большую ошибку: он велел открыть световой люк носового кубрика чтобы не орать через дверь. Наклонившись над квадратным отверстием, офицер получил пулю в шею. Откуда внизу взялся револьвер так и не выяснили, но в событиях образовался второй покойник.

Лейтенант Шульце, боцман Ожечка и маат машинной команды Бруссер живо спустили ялик и удрали с миноносца, пока их не разорвала в клочья пьяная матросня. Собственно, ялик начали спускать сразу после открытия люка - Бруссеру было чего опасаться, плётку он использовал часто.

Увидев, что последние командиры уносят ноги, выбравшиеся через люк бунтовщики развернули носовое револьверное орудие 23лн и открыли огонь. Холодный зимний вечер резко перестал быть томным.

Второй лейтенант - Киссер - спал в своей каюте после вахты. Беглецы забыли про него в страхе. Он проснулся от выстрелов, высунул голову в иллюминатор и получил по морде. Юный зауряд-лейтенант задраился, вооружился своим "рейхспистолем" - дешёвым восьмилинейным револьверчиком военного времени - и на стук в дверь заявил, что пристрелит любого, кто полезет к нему в каюту. Хотя в "писте" семь патронов, а мятежников было втрое больше, третьим покойником никто быть не захотел и моряки ограничились расклинкой двери в каюту боевитого юноши. Иллюминатор завесили тряпкой, чтобы тот не видел что происходит, и пообещали зажарить на обед самого Киссера, как крысу.

Между тем ялик с Шульце и явившими чудеса гребли маатами спрятался от косоглазых канониров за линейным крейсером "Адмирал Оффенберг". Оттуда спустили трап и перед глазами капитана цур зее Кроденбурга предстали три дрожащие особы.

Кроденбург быстро выяснил что произошло и на "Оффенберге" сыграли боевую тревогу, а также отбили прожектором сообщение на соседние корабли.

Дежурные миноносцы развернулись поперёк входа на внешний рейд и стволы их пятидесятисемилинейных орудий уставились на №166.

Мятежники сообразили, что события развиваются не в их пользу. Они подняли пары, выбрали якорь и двинулись с места стоянки в гущу коммерческих пароходов. Но парни не учли того, что первой по ходу стояла на бочках градантская посудина. Это была прямая наследница галеры, очень похожая по обводам, но с парусным вооружением бригантины и паровой машиной, приводившейся на бортовые колёса. С градантского парохода просигналили на "Оффенберг" - "Прошу огонь не открывать" - и открыли его сами, подтвердив давнее подозрение, что Градант наплевал на решения Ледонского Морского Конгресса 1861го года, воспрещавшие иметь оружие мощнее револьвера на коммерческих судах. Где уж эти сукины дети прятали пушки, по темноте так и не поняли, зато канониры "Косатки" проявили отменную выучку, с пятого выстрела влепив снаряд в разлетевшийся на щепки мостик миноносца. Матросы перевели управление на румпельное отделение, но сделать им это удалось не сразу. "Номер 166" получил два попадания - в трубу и ниже ватерлинии в носу.

"Косатка" задробила огонь, снялась с бочек и бодро почапала к выходу из Дессау, не дожидаясь визита береговых жандармов и таможни, что уже грузились в паровой катер. Военные моряки её пропустили и наследники пиратов растворились в ночи.

Миноносец принял воды в носовой кубрик и румпельное отделение, потеряв и ход, и управление. Мятежники спустили второй ялик, но его быстро перехватили высланые с эскадры паровые катера, а к "Сто Шестьдесят Шестому" подошёл буксир с абордажной командой "Оффенберга". Мятеж был подавлен, а сам миноносец уведён в док на ремонт.

Всего погибло семь человек - командир обер-лейтенант Добер, кок Прушка и пятеро мятежников - трое на мостике, двое в ялике при перестрелке с катерниками. Именно в нём оказался матрос Медьеши с револьвером. Большинство на миноносце, кстати, были с юго-запада Арганда, из Адрии. Адриши народ горячий, резкий, боевитый. Ничего удивительного, что доведённые до бешенства дурным обращением люди взбунтовались.

Трибунал, впрочем, не особо вникал в такие мелочи.

- Я сам исповедовал нескольких несчастных перед расстрелом. - продолжал патер Иоанн, поглаживая ручного лиса меж ушей. - Откуда и знаю подробности.

- Это, конечно, печально, святой отец, - сказал Маутцен. - Но какое отношение мятеж имеет к "Пикам"?

- После этого случая на эскадре что называется закрутили гайки. Между прочим, мясо в кладовой на сто шестьдесят шестом было - консервы, правда. Но бигус могли бы приготовить по-человечески. Ожечка в конце концов сознался, что Добер приторговывал припасами на чёрном рынке. Адмирал фон Унштейн крепко взгрел офицеров эскадры, а те - матросов. К концу войны Остзеефлоте был сборищем бешеных псов - все подозревали всех. Когда пришёл приказ на Очищение, жандармы попросили помощи у адмирала. И вот тут-то экипажи отыгрались на беззащитных обывателях самым жестоким образом.

Мужчины переглянулись.

- Даже самые отчаявшиеся и безразличные до сих пор не решаются занять жилища наших бедных ундманов и орков в улочках Нижнего Дессау. Говорят, тени убитых до сих пор бродят ночами под их крышами. Некоторые обыватели пытались защитить соседей, но их участь была ещё более ужасна. - Патер закрыл лицо руками. - После того, что там творилось двое суток подряд, из людей не выжил никто. Лишь немногим нелюдям удалось укрыться под крылом нашего Ордена и Ордена Милосердных Братьев.

Он опустил ладони на колени и закончил:

- До войны в Дессау жило около трёх тысяч нелюдей, уехало же в нашем конвое не более двух десятков. Если пожелаете, братья покажут вам могилы тех полуста, что умерли от ран здесь, в нашей обители.

- "Пики" Дессау в основном из моряков, верно? - спросил Пауль.

- Разумеется. - склонил голову настоятель. - В "Боцмане" находится резиденция фрегаттен-капитана Клазевица, секретаря отделения Союза. В этих домиках над портом целый лабиринт, сын мой. Уж не ведаю, что произошло между вашим братом и герром Клазевицем. Скорее всего, он даже не добрался до него.

- Почему? - спросил Пауль.

- Мне ведомо, сын мой, что в вашей команде есть волчард, а стало быть вы не испытываете неприязни к тем, кто не принадлежит к человеческому роду. В задней комнате "Боцмана" есть зал славы, как его именует хозяин. С засушеными и замариноваными головами жертв тех страшных дней и ночей. Герра Николауса начали бить за стойкой, вытащив именно из задних комнат. Благодаря этому наши друзья и сумели вовремя прийти на помощь. Спустись он ниже... - патер воздел руки к потолку и закатил глаза.

- Откуда вам известно про волка? - спросил играющий желваками Лаузен.

- В одной из пивных нынче ночью сказывали о жутком разумном создании, что до полусмерти напугало одного жестянщика и крепко отделало второго. Наш добрый знакомец сложил сведения в корзину ума и сделал вывод, что дирижабль охраняется именно волчардом. А кто прибыл на воздушном корабле стало известно при вашем визите в госпиталь. Кстати, господа офицеры, вас разыскивают как пропавших без вести. Не стоит появляться на улицах. Я прикажу заложить закрытую карету. Не сомневаюсь, нам ещё есть о чём поговорить, господин барон. Вы пока мне до конца не доверяете и правильно делаете. В вашем положении не стоит быть слишком доверчивым. Всё же позволю спросить - вы собираетесь поступить по закону гор?

- Пока не знаю. - выдавил из себя ошарашеный Пауль. - Но вы поразили меня в самое сердце, святой отец. Мы ведь знали Гюнтера Клазевица до войны. Он был нам добрым знакомцем - и вдруг озверевшее чудище! А ваш монастырь словно осаждённая крепость!

- Когда в противниках весь старый Остзеефлот и часть нового, градская жандармерия и "Пиккельхаубе", имеющий огромной влияние на питомцев Кайзерфлоттеншулле, приходится принимать исключительные меры. Нашу часовню в городе сожгли, а начальник жандармов заявил, что это кара Вечного - молния.

- Да. - выдал Лаузен. - Всё это стоит обдумать. Можно взглянуть на могилы, отче?

- Конечно, сын мой. - склонил голову настоятель и легонько хлопнул ладонью по кнопке электрического звонка.

Оставшись в одиночестве отец Иоанн сложил пальцы в замок и задал вопрос:

- Станет ли он мстить?

- Это будет славная охота. - протявкал лис голосом сгинувшего в лесах Томаса Садринека.