Вечером на лугу опять развели костёр - и ужин согреть и так посидеть у огня. Тепло, солёный ветерок с моря. Тихо. Точнее было тихо, пока Пауль не поведал своим людям и вынырнувшему из темноты Рурро о том, что сотворили с братом. Горцы народ сдержаный, но ругательства их ёмкие и сочные. Если на равнинах Мобеша проклятия связаны с рогулями и непристойностями, а на низинах Арганда - с нечистотами и сортиром, то горцы пожелают недругу зависнуть в шивере или сгореть в кабачке, а то и потеряться в пещере. Когда в адрес "пик" было высказано полтора десятка таких пожеланий, Пауль поднял руку:

- Довольно, друзья! Колыхать ветер может всякий. Горы не простят мне, если я нарушу их закон.

- Верно. - качнул головой Бонке. - Кто гор не слышит - тому обочь них не жить.

Винтерс нахмурился - затея пришлась ему не по нраву:

- Простите, капитан, но я считал вас прогрессивным человеком.

- Есть неизменные вещи. - отрезал маленький барон. Он сам немного сомневался в своих словах. Жизнь в городах, учёба, чтение, переписка с друзьями разрушало представление о мире, основаное на древних традициях и неписаных законах жизни, принятых на горном плато, что столетиями стояло отрезаным от внешнего мира. Даже сейчас, когда вниз сбегают стальная нить и шоссе, с Реминдского плато ведут всего три пути - уже упомянутые и ещё одна тропа через ту самую долину Пурпурного ручья. Зимой их может завалить снегом, а летом камнепадом. Всё-таки связь с внешним миром у таких мест очень хрупкая, а потому старый уклад куда крепче держится за скалы, чем за фундаменты городских построек.

Горное плато или долина меж хребтов похожа на остров. Прогресс, газеты, смешение народов - это там, за перевалами. Тут как привыкли, так и живём. И нечего всяким умникам дуть нам в уши о прогрессе.

Вот и Пауль фон Эбсен, хоть и был сыном своего времени, но был также и внуком седых скал и братом Двух Сестёр. А потому он сказал:

- Вас никто не заставляет, герр Винтерс. А вот я хочу посмотреть в глаза этой змее Гунти.

- Вы до него не доберётесь, капитан. - с сомнением протянул Пруманн. - Не вечно же он там сидит. И сидит он не в кабачке, а где-то ещё, наверное.

- Сегодня десятое. - заметил Лемке. - Двенадцатое - день основания "Пик". Они же точно соберутся попить пивка, поорать песни. Секретарь отделения наверняка припрётся речугу задвинуть, со старыми дураками поручкаться.

- Хорошо бы выяснить где у него логово. - предложил Бонке. - Ваша Милость, потолкуйте-ка ещё раз со святым отцом! Вдруг подбросит идейку.

- Ваш святой отец попросту решил загрести жар вашими руками. - буркнул Винтерс. - У него там, небось, толпа рыл в сто. Что же он сам им морду не начистит?

- Против него не только "пики". - Пауль закусил губу, размышляя над словами механика. А что если Вилли прав и отец Иоанн действительно решил использовать пришлых, а сам остаться как бы ни при чём? Бросать позиции - сиречь монастырь - ему неохота. Нет, надо и его привлечь. Настоятеля монастыря будет защищать церковь, а кто защитит людей Пауля? - Хорошо, я телефонирую ему с утра из какого-нибудь кафе. Он должен знать город и - возможно - домик, соединённый с этим самым "Боцманом".

- Уррр... - напомнил о себе волчард.

- Рурро! - воскликнул Пруманн. - Господин, вот кого можно запустить с парадного хода! Они же под себя наложат!

- Как бы там кучи револьверов не оказалось. - с сомнением покачал головой Винтерс. - Люди военные.

- Тогда в сопровождении пары человек с оружием. - сбавил обороты рулевой.

- Сначала пусть господин барон потолкует с этим святошей. - отрезал механик. - А то подзуживать все горазды, а как до дела - так в кусты!

Ах, май кипучий, весна в Дессау!

Уже вовсю сирень цветёт,

Уже красотка да в белом платье

Матроса на причале ждёт!

Наломим веточек, наломим веточек,

Заломим лихо бескозырки!

Дождались девочки, дождались девочки

Лихих матросов с их улыбкой!

Мы по бульвару, мы по бульвару

Гуляем с ночи до утра!

Пускай кричат старухи глупые,

Что дочкам спать давно пора!

Мы наших девочек, мы наших девочек

Проводим прямо до постели.

И там останемся, и там останемся

Покажем мы себя им в деле!

Ах май кипучий, весна в Дессау!

Немало девочек матросов ждут.

А мы не против, совсем не против

Их целовать и там и тут!

Отряд моряков маршировал по улице, во всю глотку распевая не слишком пристойную песенку. Но идущий слева от строя экипажа офицер лишь ухмылялся - он давно привык к подобным вещам, да и сам когда-то был юным лейтенантом, не слишком отличавшимся по запросам.

Ботинки гремели по мостовой, распугивая прохожих. Белые рубахи, чёрные клеши, бескозырки с длинными лентами, молодые радостно-глуповатые лица.

Отряд повернул налево, к казармам флотского экипажа. Пока длинная чёрно-белая змея пересекала улицу, движение остановилось. Остановилась и старая потёртая карета, выглядевшая жутким анахронизмом. Как только проезжая часть освободилась, грузовик справа выбросил из трубы клуб дыма и тронулся, вовсю шипя отработаным паром из-под кузова. Поехал высокий двухэтажный автобус, двинулись одна за другой две фуры с ящиками, а за ними и четвёрка мохноногих лошадок, тащивших старый рыдван.

Карета неторопливо двигалась в общем потоке, а потом повернула за угол, вниз, в мешанину старых улиц. Вечерело, город наполнялся людьми, спешащими домой с работы. Стало больше народу в кафе и пивных, скоро замелькают чёрные с золотом мундиры морских офицеров, оживятся дамы как с серьёзными намерениями, так и не слишком-то и крепких моральных устоев. Портовые бордели с потаскаными девицами уже зажигают фонарики - моряки с торговых кораблей более свободны и денежек у них больше.

Впрочем, седоков кареты мало занимала вечерняя жизнь Дессау. Экипаж повернул в переулок под серые стены узких домов, развалил колёсами грязь и остановился возле дома, напоминающего башню. Зелёная ободраная дверь, высокая черепичная крыша, дымящая труба. Два окна внизу и одно светящееся наверху. Из недр кареты высунулся человек.

- Чисто. - тихо бросил кучер, чуть обернувшись назад.

Дверца распахнулась и наземь спрыгнули несколько мрачных типов в немарких костюмах и кепках. Один присел у двери дома, сунул в замочную скважину стержень с поперечной деревянной рукояткой, повернул, покачал, нажал и кивнул. Люди придержали створку, чуть приподняли её, чтобы не скрипнули ржавые петли, и вся группа проникла внутрь. Последним из кареты прямо на крыльцо прыгнул огромный серый пёс. Через мгновение кончик его хвоста скрылся в тёмной прихожей, дверь тихо прикрыли, а карета укатила.

Волк взлетел по лестнице бесшумно, мгновенно соориентировался по запахам в тёмном коридоре наверху. Этот дом был стар, очень и очень стар. Пыль лежала на ковровых дорожках в коридоре, давно уже никто не зажигал фонари на стенах, оборваные обои висели клочьями, рамы разбухли. Но печь топилась и из-под двери в конце коридора пробивался свет. Рурро встал на задние лапы, оскалился и вышиб эту высокую двустворчатую дверь одним ударом. На лестнице заскрипело и загрохотало - скрываться больше не имело смысла.

- Ты. - проревел волчард, указывая когтем на сухощавого невысокого человека средних лет в мундире флотского офицера. - Бить Ник! Ты - мёр-р-ртв!

Гюнтер Клазевиц мог быть кем угодно, но трусом он не был. Когда двери рухнули на пол, выбив целую тучу пыли и щепок из гнилого паркета, маленький человечек уже схватил револьвер, что лежал у него под рукой. Кого угодно ждал Гюнтер, но не жуткого волка с клыками в палец. Секунда промедления решила дело. Когтистая лапа врезала по запястью так, что кости хрустнули, а из глаз брызнули слёзы. Оружие отлетело в угол, хлынула кровь - когти у волчадов как кинжалы - и секретарь отделения "Пиккельхаубе" в Дессау, фрегаттен-капитан Клазевиц с броненосца "Кайзер Альберт VII" лишился чувств от дикой боли, пронзившей правую руку.

Ворвавшийся в кабинет полуминутой позже Пауль фон Эбсен стянул с лица платок, осмотрел обстановку и распорядился:

- Перевязать, связать и заткнуть рот! Он нам ещё живым нужен. - он утёр губы запястьем руки, сжимавшей револьвер.

Мрачный кабинет Клазевица вмещал в себя заваленый бумагами письменный стол, приоткрытый сейф, растопленый камин и большой шкаф-картотеку у стены. На всём остальном лежала печать запустения. В доме никто не жил, похоже, больше двадцати лет. В окне было видно противоположное строение с выбитыми стёклами и чёрными проёмами между гнилых рам. Дальше над крышами гас закат, перечёркнутый мачтами кораблей. Чуть в стороне дымили трубы какого-то завода. Шумы в эту мрачную обитель доносились глухо. Разве что крики птиц и густые сирены пароходов.

Раненого перевязали и примотали левую руку к телу. На голову надели плотный мешок, перетянули верёвкой там, где угадывался рот, и бросили на полу. Часть налётчиков занялась картотекой. Подсвечивая себе особым фонарём с заслонкой они вытаскивали ящики и ссыпали карточки в плотные мешки.

- Деньги пусть заберут ваши. - Худой мужчина в зеленовато-сером пиджаке и серых брюках указал Паулю на сейф.

- Я тут мстить, а не грабить. - возмутился молодой человек.

- Лишить эту сволочь средств - тоже месть. Но как скажете. Эй, Торба, прибери гроши!

Один из грабителей вытряхнул очередную порцию карточек в мешок и полез в несгораемый шкаф. Одним движением он сгрёб пачки ассигнаций и стопки монет.

- Глянь, вожак. - прогудел Торба.

Зелёно-серый принял у него из рук толстый альбом в кожаном переплёте и подошёл к Паулю:

- Вот. Можете полюбоваться, Ваша Милость. Они ещё и светографировали, гады. - Он метко харкнул в распростёртое на полу тело.

Пауль сунул револьвер в кобуру, раскрыл книгу и тут же закрыл, побледнев, как полотно. Со светокарточки смотрела пустыми глазницами беззвучно кричащая орчонка в обрывках платьишка. Несчастная выгнулась вокруг железного прута, пронзившего висящее над жаровней тельце. От кожи поднимался дым, а на полу была видна кровь и отрубленая голова молодого орка с вываленым языком.

- О, Вечный... - молодой барон пошатнулся и упал бы, не поддержи его Готлиб Пруманн и Бонке.

- Что там? - спросил последний.

- Это... это... карточки ночей очищения. - выдавил из себя Пауль. - Вечный... какое зверство!

Люнке решительно выдернул у господина страшный альбом и сунул под мышку:

- Раз господин барон увидел там такое, что дурно стало, нечего жалеть всю эту сволочь.

Люди Ордена аккуратно сложили мешки с карточками и деньгами на полу.

- А теперь, Ваша Милость, ждите. Волк и мы идём первыми, а вы за нами. - сказал маленький предводитель каролинцев, указывая на противоположную дверь. - За ней зал с головами - не облюйтесь. А дальше уже и сам кабак.

Хозяин кабачка "Старый Боцман" окинул залу взглядом, полным удовольствия. Сегодня по случаю Основания Союза был аншлаг, камрады вовсю стучали кружками, бренчали чарками и - главное - звенели монетами. Удачно, удачно он предложил герру Клаузевицу дом своей бабки в качестве резиденции. Совсем рядом с портом, есть второй выход и никто не беспокоит, не то что в штабе "Пик" на Лабенштрассе. Приём там, а дело здесь. И ведь можно быть увереным, что никто и не догадается. Ну кому интересен средней руки кабачок и заброшеный дом в грязном безымянном переулке?

Вообще-то название у него было. Раньше. Ундмангассе. Но с момента очищения дессауры вымарали с карт города позорное имя. Так же, как и Оркишвег. Теперь и переулок, и улица стояли безымянными. Одно время какой-то паскудник принялся было писать на углу краской "Schrekgasse", но где-то через полгода бросил, а может просто покинул город. Бургомистрат обозначил улицу как Моорштрассе в честь одного писателя, а переулок как Хафенгассе, но среди жителей названия не приживались.

Впрочем, хозяина кабака всё это занимало мало. Он уже дважды перекладывал ассигнации из кассы в маленький сейф под стойкой. Мужчины в зале шумели, пытались петь, но выходило не очень. Табачный дым плавал волнами.

Интересно, выйдет ли камрад Гюнтер? По идее должен, уже половина восьмого. Он, обычно, к восьми выходит в зал поздравить камрадов и сказать какую-нибудь речь. К тому же камрад Гюнтер сам ему сказал, что придётся уйти пораньше - "Альберт" сегодня выходит на учения, к полуночи надо быть на борту.

Взгляд кабатчика скользнул по двум новым плакатам - один на аргаше, второй - это было тонко - на мобише. На первом бравый офицер застыл по стойке смирно, отдавая честь на фоне новейшего океанского крейсера "Брунгильда". Буквы внизу призывали: "Вступай в Рейхсфлот!"

"Брунгильда" посудина невероятная! Заваленый вперёд нос, шесть труб, стоящих попарно, как на "Табуретке", смешанное орудийно-торпедное вооружение и дальность хода шесть тысяч рау. А всё почему? Потому что арги - лучшие инженеры в мире! Такого корабля нет ни у кого! Орудия триста сорок линий с механической подачей и полумеханическим заряжанием. SBW есть чем гордиться!

Второй плакат был поскромнее. Офицер торгового флота приветствовал большой парусник, а надпись гласила: "Моя судьба - наш флот". Проще говоря, первый плакат звал в военное Кайзерфлоттеншулле, а другой - в гражданское Флоттеншулле. Хозяину понравилась манера рисунков - силуэтами, ничего лишнего. Практиш, квадратиш, гут!

Позади скрипнула дверь. Но не та, что вела в подсобку, а другая, в зал трофеев, что недавно обозвал варварством один наглый сопляк. Кабатчик начал поворачиваться к самому желанном гостю, но тут в лицо ему уткнулось дуло револьвера, а затем в зал ворвалось жуткое чудовище и начался кошмар.

Не сказать, что Рурро был уж так сильно поражён увиденым. Во время штурма Реминдена он картины и пострашней видывал, да и потом впечатлений хватало. Но волчарды либо съедали убитых, либо хоронили. А зачем вот так-то делать? Со стен на него смотрели изуродованные головы орков, ундманов, людей. Одни плавали в мутной жиже среди прозрачной воды, другие сидели на вбитых в камни крюках. В этом была мерзость. Воин не глумится над телом противника. Он его съедает с почестями или хоронит с уважением. Тот, кто выдумал такую гадость, сам выбросил себя из достойных врагов. Ру встряхнул правой лапой. Сейчас он идёт убивать безо всякого почтения. Там, за деревянной перегородкой, собрались хорьки, а не гладкие.

Посередине правой стены висело полотнище с жутким шлемом. Чем-то он напоминал парадную каску старших офицеров, но полумаска с узкими глазными щелями больше подошла бы временам Двадцатилетней Войны. И под шлемом и за ним воткнули аж четыре шпаги и две кавалеристские сабли.

- Это что за чудо-юдо? - возмутился Торба. - Да такое даже огнемётчики не таскали.

- Это рыцарский. - пояснил небритый молодчик с длинными руками.

- Рыцари, мать их, на детей и баб!

- А ну заткнулись! - рыкнул Вожак.

Он открыл дверь, шагнул в шумную, провонявшую пивом и табаком, залу. Они вышли за стойку, где стоял крепкий седой кабатчик. Вожак без разговоров ткнул его в нос дулом "гранд-вигана".

- Бандиты! - завопил хозяин - К оружию! К оруж...

- Не ори, папаша! - рявкнул каролинец.

Кабатчик отшатнулся от маленького тощего человечка с огненным взглядом. Вожак толкнул его в грудь и хозяин полетел на задницу. А затем из потайной двери послышался леденящий душу вой и огромная серая тень одним прыжком оказалась посреди пивной. Огромный волк поднялся на задние лапы и принялся наносить удары передними - со страшными кривыми жёлтыми когтями. Оскаленая пасть, горящие глаза и невероятная быстрота ошеломили завсегдатаев "Старого Боцмана". Один полетел на пол с разодраной когтями шеей, другому волк откусил ухо, третьего сбил со стула так, что тот перевернул соседа вместе со столом. Вопли, звон, грохот, рык дикого зверя. А между тем в залу выбежали из-за стойки шесть человек с закрытыми платками лицами и открыли огонь из револьверов.

"Пики" кинулись врассыпную. Кто-то бросился к двери на улицу, но там уже стоял оскалившийся волчард с окровавлеными лапами и клыками. Нос его вздёрнулся, морда сморщилась:

- Р-р-р-рауууууу!!!

От этого воя в глазах темнело и в штанах сырело. Волк лихо раздавал удары острыми, как бритва, когтями. Одному человеку он сорвал пол-лица с черепа и тот рухнул на парня с разорваным животом, смешав его кровь с собственной. Револьверы гремели без перерыва, выбивая людей из углов. Затем к налётчикам подошло подкрепление в четыре человека в кожаных куртках. Они тоже принялись стрелять в стороны, чтобы не попасть в волка. Зазвенело выбитое окно, вопли ужаса и боли смешивались с грохотом выстрелов, звоном посуды, треском мебели.

Стрельба прекратилась, как по команде. Пиджаки и кожаные оглядели залитую кровью залу. Одиночный выстрел за стойкой возвестил конец хозяина "Старого Боцмана". С треском выломали сейфик и со звоном перевернули в мешок кассу.

- Кто пошевелится - пристрелю. - процедил маленький налётчик в зеленоватом пиджаке. Его внимательные глаза ощупывали залу. - Так, заваливайте дверь.

Его подчинённые придвинули к дверям три стола и набросали стульев. Волк меж тем опустился на четыре лапы и принялся бродить по грудам мёртвых и ещё живых стонущих людей.

- П-п-п-пощадите... - пробормотал хорошо одетый юноша, распластавшийся на мокром полу. Он косил взглядом из-под белёсых бровок на гигантского зверя. Рурро оскалился и поднёс клыки к самой голове дрожащего парня. От того так противно несло страхом, что Ру кусать его побрезговал. Вместо этого он задрал лапу и оросил целую кучу хорьков остро пахнущей струёй.

Полилась жидкость, грохнулась на пол железная канистра, запахло керосином.

- Пощадите! - вскрикнул юноша.

Бонке без промаха выстрелил ему в голову. Налётчики отступили откуда пришли. Последний сорвал с крюка керосиновую лампу и швырнул её на груду мебели.

Через полчаса через Маркетцплац со звоном и резкими криками рожков промчались три красных пожарных автомобиля с молодцами в серых робах и золотых касках. За пожарными скакали по два в ряд конные жандармы, затем резво пропыхтел старый санитарный паровик Милосердных Братьев. А над крышами, на безымянной улице чуть ниже Маркетцштрассе, вытянулись из окошка кабачка длинные красные языки и поднимались в весеннее небо Дессау чёрные клубы дыма.

- Не беспокойтесь, мы позаботимся о вашем брате и доставим его в Аренбург, как только он поправится. - заверил Вожак Пауля, когда брыкающееся тело главного "пика" Дессау загрузили в гондолу. - Вам и правда больше ничем не надо помочь? Орден ценит смелых и честных людей.

- Благодарю Орден святого Кароля от всей души, - Пауль поклонился маленькому бандиту, прижав правую ладонь к сердцу. - но не стоит, право.

- Добрых дорог! - Вожак запрыгнул в карету и кучер щёлкнул кнутом. Экипаж с грохотом и скрежетом покатил по разбитому просёлку к шоссе. В лесу Вожак велел остановиться, спрыгнул с подножки и ушёл в чащу, а его люди поехали дальше.

Экипаж "Амалии" прогрел двигатели, подготовил всё к отправлению. Крайне довольный собой Рурро валялся в салоне под ногами Лаузена, а лежащий животом на диване Маутцен не без удовольствия почёсывал пушистый волчий бок. Вскоре все трое почувствовали лёгкий толчок и машина начала подниматься. Запели двигатели, дирижабль двинулся на юг. Никто, разумеется, не заметил крупного рыжего лиса, наблюдавшего из густых зарослей орешника за взлётом машины. Если ринек не желает показывать себя, никто его не увидит. Мороки и отвод глаз это талант маленького хитрого народца. Лис мелькнул белым кончиком хвоста и растворился в тёплой ветреной ночи.

- Одним врагом меньше. - святой отец Иоанн, он же смиренный брат Жан, перебирал чётки, сидя в своём неудобном с виду деревянном кресле. - Любопытно, что он с ним сделает?

- Да уж наверняка в живых не оставит. - заверил главу каролинцев пан Номак.

- Всё же вы перестарались с молодым бароном. - досадливо протянул настоятель.

- А по-моему как раз то, что надо. - отрубил Номак. - Раны заживут, зато благодарность к Вашему Преосвященству будет крепче.

- Теперь всё в руках брата Ольгерда. - отец Иоанн откинулся на скрипучую спинку. - Благодарный граф это одно, а новый рыцарь-каролинец... - он мечтательно прикрыл глаза.

Номак чуть заметно улыбнулся - у Его Преосвященства только и забот как вернуть Ордену силу и могущество. У него же забота не менее тяжкая - возродить свой народ и заставить прочих уважать его. Довольно сидеть по лесам! Ринеки вернут свои земли!