— ...А вообще, я в какой-то момент подумал, что будет легче, если представлю тебя на том месте.

Тигнари дергает ухом, когда выслушивает это. Он невольно сжимает руку, заставляя покоящемуся в ней перу надломиться, а чернилам под рукой растечься в кляксе. Что, черт возьми, несет этот придурок? Фенек кидает суровый взгляд на лежащего на кровати перевязанного в области живота и груди Сайно, улавливая глазами множество деталей, которые делают его вид очень потрёпанным сейчас. Нерасчёсанный, с заспанными глазами и припухшим лицом, забинтованный и заклеенный от множества ранений, истерзанный душой и телом генерал Махаматра. Тигнари боялся признать это, но на деле действительно ощущал ничто иное, как чувство жалости, хотя точно понимал, что Сайно не хотел такого отношения к себе.

— У меня не получилось, честно говоря. Не стало приятно. Сам понимаешь, додумался я до этого раз на четвёртый...

Голос Сайно спокойный. Раздражающе спокойный, будто бы ничего не произошло. Но если бы не произошло, он бы не лежал здесь, измученный несколькими днями без еды и питья и принесенный из пустыни лично Дехьей. Она говорила, что она и ее группа вышли на его след после того, как Кандакия обеспокоилась тем, что генерал махаматра не вернулся в деревню после своей экспедиции по пустыне. Кто знает, что бы с ним случилось, если бы она не среагировала так быстро и не осталось бы никаких следов? Хотя что тут говорить... Тигнари знает, что бы было.

— ...Но, думаю, в первые разы тоже не было бы приятнее. Ты нежный сверху, просто царапаешься. Даже если бы присобачил меня к стене, был бы таким аккуратным, какой ты всегда.

Тигнари сложил руки на столе крестом и уронил голову на них, прижав уши к голове. Он не хочет это слушать и ему просто больно осознавать не столько то, что с Сайно произошло, сколько тот факт, что он спокойно относится к этому. Страшно представить, насколько ему тяжело это пережить, но он продолжает говорить так просто, будто бы он обесценивает не свои чувства, а его, Тигнари. Валука шуна хочет подорваться, встать и подойти ближе, чтобы схватит Сайно за щеки и поднять его лицо на себя. Он хотел посмотреть глубоко в два рубиновых глаза, сдуть с лица челку и уронить скупую слезу ему на щеку, чтобы он точно понял, что ему не все равно. Он почти ощущал, как касается пальцами, не перчатками, чужого лба и отодвигает пряди за ухо, почти ощущает пухлые разбитые губы на своих, но... Но ничего не предпринимает, а молча дергает ухом, показывая, что он продолжает слушать монолог Сайно.

— ...Но вообще, я бы не сказал, что было очень плохо. Страшнее было, когда я еще не понимал, что к чему и что со мной будут делать. Боялся, что жребий они тянут, чтобы выбрать счастливчика, который располовинит мне череп. Знаешь, как я удивился, когда вместо того, чтобы перерезать мне глотку, он раздвинул мои ноги и...

— Хватит... — процедил Тигнари через зубы, медленно поднимая тяжелую голову со стола. Уши его медленно прижались к голове, он был тихим и смотрел куда-то вперед, упираясь взглядом в стену.

Сайно послушно замолчал. Он безмолвно глядел на Тигнари, не меняя положения и стараясь не двигаться совсем, будто бы ожидая, что фенек разозлится сильнее от любого звука, который громче его дыхания. Лесной страж же вслушивался, изо всех сил пытался сфокусироваться и держаться мыслями здесь, в теплой комнатке, где на его кровати развалился сам генерал Махаматра. И даже сейчас, после того, как раздражающие до чертиков речи прекратились, он не мог заставить себя подняться или хотя бы повернуть голову. Внутри смешались горечь, обида и беспросветная тоска, и ему было трудно сформулировать вообще, чем это всё вызвано, — речами матры, или же всё-таки его чувствами?

— Тигнари. — спокойный голос заставляет вздрогнуть, что становится неожиданностью даже для названного. Он не ответил, а показательно поднял ухо, показывая, что он слушает, но Сайно нужно было не это. — Тигнари, повернись на меня.

Стражу требуется некоторое время, чтобы собраться с мыслями и повернуть голову на его пациента, и взору Сайно предстал тот Тигнари, которого он не видел никогда. Он напряжён, брови хмуро сведены, губы поджаты, — такой он бывает, когда злится, и он действительно злится сейчас, но в этом выражении есть нечто особенное. Эти блестящие глаза, покрасневшие и мокрые. Сейчас, глядя на своего генерала, он не может до конца поверить, что видит его наяву, а не во сне, и, как бы он не пытался сдержаться, по щекам пробегают две крупные слезы. Тигнари не пытается их сдержать или поспешно вытереть, как он бы сделал в другое время. Сейчас он словно бы не замечал ничего, кроме уродливых бинтов и пластырей на ЕГО Сайно, который снова попадает в жуткую передрягу и от которой он даже не пытался спастись.

— Ты... Плачешь?

— Почему ты не сбежал, не отбился, не защитился? Ты ведь... — Тигнари понимает, что несет бред. Разве можно у жертвы спрашивать нечто подобное? И всё-таки, он хотел бы понять, что было у Сайно в голове. Его не интересовали мерзкие описания ни чужих грязных рук на смуглых бедрах, ни громовых прикрикиваний и сбитых рычаний и криков матры, ни холодной стены, об которую раз за разом Сайно бился головой, лишь бы выключить сознание хотя бы ненадолго. Те тупые ублюдки жаждут мести за товарищей, которых махаматра так же беспощадно сажал. Теперь так же беспощадно из самого Сайно выдалбливали дух, и что бы случилось, если бы никто не искал его так, случайно?

— Я ведь... Что? Сосуд? Владелец глаза бога? Ты и сам можешь пасть под атакой простых хиличурлов, если их много, а ты не готов к бою в нужный момент. Правда, хиличурлы не приложат тебя к земле с ножом у горла со словами...

— Перестань... — вновь рычит Тигнари, сжимая кулаки. Он не хочет подробностей, а когда Сайно болтает черезчур много, он готов рвать волосы на голове, потому что постоянные описания просто походят на личное издевательство. Сайно вновь замолкает, а Тигнари, наконец, находит в себе силы встать. Махаматра не сводит взгляда с потухших глаз, которые смотрят куда-то в пол, когда фенек оборачивается и идет не к нему, а на выход. Сердце пропустило лишний удар, когда генерал увидел, что его возлюбленный отправляется куда-то не в ту сторону, будто бы он просто потерялся, ослеп, перемещается в пустоте по запаху. А запах Сайно остался там, в пустыне.

Сайно не решается ничего сказать, когда всё-таки видит, как фенек останавливается в проёме и резким движением зашторивает крупные листы, чтобы в комнатку не проходил свет закатного солнца, а их голоса хотя бы немного приглушились. После он вновь оборачивается и смотрит на генерала, а после этого всё-таки подходит к нему ближе и садится на край кровати. Он издает тихий вздох, ловя на себе пристальный взгляд алых глаз, а сам опускает голову, стараясь не смотреть...

Сайно хочет что-то сказать. Что угодно, лишь бы между ними не было этой тяжёлой тишины, лишь бы Тигнари не обижался и был рядом. Сайно всё сделал бы для этого. Он не понимал или не хотел понимать, что фенеку и не нужны эти клятвы в любви, постоянные подтверждения очевидного факта, что это не было изменой и он не получит удовольствия ни с кем, кроме его "пушистика" и что его тошнит не от того, что Сайно с кем-то был, а от факта, что кто-то навредил ему.

— Прости меня. — выдавливает из себя матра после долгого молчания, когда тишина стала уже невыносимой и он цеплялся за любую возможность продолжить разговор. Жаль только, что Тигнари эту попытку не оценил, потому как угрожающе рыкнул, беспорядочно ударил по ноге генерала хвостом, а потом вновь поднял испорченные слезами глаза.

— За что ты извиняешься?

— За то, что я ничего не смог сделать.

Тигнари будто бы бьет током. Он хмурится и закрывает глаза, ему требуется несколько секунд на то, чтобы упасть на грудь Сайно, перед ударом всё-таки остановившись и укладываясь совсем мягко, прикладываясь щекой чуть ниже крепкой связки из бинтов.

— Ты не... Не извиняйся за это. Ты ничего не мог сделать... — тихо бормочет Тигнари, буквально повторяя саму суть высказанной проблем и пытаясь пресечь собственные мысли о всей ненависти к ситуации. Сейчас он искренне пытается удержаться от дерзких комментариев и срывов, ведь понимает, что Сайно это не нужно. — тебе нужен покой сейчас...

— Мне сейчас ты нужен, Тигнари.

Сайно будто иглой впился прямо в сердце, Тигнари вздрогнул и прижался к нему крепче. Страж старался быть максимально аккуратным и не сделать ему больно неосторожным движением или фразой. Сейчас он казался совсем хрупким, подбитым и склеенным в слезах, как ваза, упавшая с тумбы. Но это всё, быть может, оставалось внутри, потому что снаружи крепкие руки обхватывают возлюбленного в объятиях, а на лбу у фенека остаётся нежный поцелуй. И кто из них сильнее переживает?

Определенно им обоим плохо, но пока они вместе, они готовы переживать всё друг за друга. Сейчас плохо Сайно, а когда станет плохо Тигнари, первый обязательно придёт, чтобы так же уткнуться в чужую грудь и нежно оглаживать плечи и бедра, нежно зацеловывать лоб и виски, наслаждаться теплом и любовью.