Январь 2304 г. о.с. Болеск.

В доме Азхаты-Орелло и Луис-Лювё Болескских всё ещё было полно праздничных новогодних украшений, которые собирались снимать только к концу зимы. Луис-Лювё в который раз скосила глаза на часы в столовой, где уже было накрыто на четверых, а повара ждали отмашки выносить блюда. Казалось, стрелка напрочь перестала двигаться.

– Сколько можно? – воскликнула женщина, всплеснув руками. – Скоро еда начнёт остывать! Неужели эта его девушка не знает, что опаздывать – дурной тон, а особенно, для знакомства с семьёй молодого человека?

Её муж медленно вздохнул.

– Дыши, дорогая. Мало ли, что могло произойти. Да и вообще, ты же прекрасно знаешь, какие у нас узкие серпантинные дороги: по ним невозможно двигаться быстро.

– Ну, можно же было взять канатную.

– Можно, – согласился Азхата, – но там тоже вечные очереди.

Луис протяжно выдохнула и сдула с лица длинный смольный завиток. А она ещё переживала, что не успеет привести себя в порядок, а теперь того и гляди помнёт платье из шёлка такого качества, что его и в Такаде не все могли бы себе позволить.

Наконец, раздался переливчатый звонок, и хозяева, изо всех сил не слишком спеша, отправились встречать детей. Их любимый сын и наследник очень усердно скрывал свою девушку и ограничивался только восторженными рассказами, но ни фото, ни портрета родители никак не могли от него добиться.

– Такую красоту надо видеть вживую, – неизменно говорил он.

И вот, наконец, долгожданный день знакомства настал. Лютаце был уверен, что родители полюбят Умтару так же, как и он, потому что она поистине была самой чудесной, доброй, умной и прекрасной девушкой, какую он только встречал. Почему он затягивал знакомство, он и сам не мог себе объяснить, а потом решил, что приведёт её знакомиться в тот день, когда решит сделать предложение.

Умтара-Эрвё была сиротой и воспитывалась при храме, в котором также жила королевская семья. Она была дружна с королевскими детьми, но ни разу не зазналась, была умна и старательна, поэтому в одиннадцать лет королева отправила её учиться в Ума́ру, где было лучшее образование на Эрде. В тридцать один она вернулась на родину, хотя в Умаре ей предлагали очень хорошую работу. Сейчас ей было тридцать три, а Лютаце – тридцать пять. Совсем не существенная разница, когда живёшь до сотни лет. Они души друг в друге не чаяли и были уверены, что Люмин назначила их родственными душами и помогла воссоединиться.

– Ты им понравишься, – уверял Лютаце. – Они – мои родители, и как же могут те, кто породил и воспитал меня, сделал меня тем, кто я есть, не полюбить ту, которую полюблю я? Не переживай об этом ни минуты, звезда моя. – Он поцеловал ей пальцы, подводя к двери. – Всё будет прекрасно.

После звонка какое-то время ничего не происходило, и Лютаце ободряюще сжал руку девушки.

– Не переживай. Они идут, просто очень медленно: не положено бегать таким солидным людям, а отец вообще прихрамывает после стычки с пиратами пятнадцать лет назад. Страшная была драка! Отец еле выжил, но корабль отбил и товары тоже.

Наконец, послышались шаги, а затем дверь открылась. Несколько секунд все изучали друг друга, и Лютаце-Азхата с удивлением заметил, как вытягиваются и теряют краски лица родителей. Они неотрывно на что-то смотрели. Молодой человек скосил глаза и понял, что внимание их привлекла звезда, висевшая у Умтары-Эрвё на шее. Да и сама Умтара, оказывается, так крепко вцепилась ему в руку, что он почти перестал её чувствовать. Пауза затягивалась. Лютаце хохотнул и улыбнулся.

– Мама. Отец. Это та, о ком я вам столько рассказывал: Умтара-Эрвё Болескская, моя родственная душа.

Молчание после этого только усилилось. Наконец, отец прокашлялся и нервным движением потёр один из двух шрамов, пересекавших каждую щёку – подарок от пиратского капитана.

– Проходите. Сейчас прикажем подавать обед.

Январь 2271 г. о.с. Болеск.

Эрвё-Умтара Болескская крепко держала в руках конвертик с новорождённой дочерью. Дочери был всего день от роду, но она хотела показать её предсказателю как можно раньше, ведь всем было известно: Мален дарует магию, но не дарует знания, сколько её и когда она иссякнет. Как знать, вдруг завтра предсказатель уже будет бессилен?

Предсказатель Маэ́рра-Мада́бо Болескский, девяностовосьмилетний старик, очевидно, получил от Мален щедрый дар, раз до сих пор мог предсказывать. Он был высок, тощ, с запавшими щеками и редкими седыми волосами, что на голове, что в бороде. Молодая мать без слов протянула ему дитя, а следом – увесистый мешочек болесков – местных денег. Старик, казалось, не обратил внимания на деньги. В конце концов, он жил на добровольные пожертвования, а пожертвования всегда были настолько щедрыми, насколько могли себе позволить просители. Никому не хотелось проявить неуважение к столь одарённому богиней магии человеку.

Несмотря на то, что мог позволить себе отстроить на пожертвования целый дворец и нанять легион слуг, а то и переехать в Такаду – самый процветающий эрд, родину богатства и роскоши, Маэрра-Мадабо жил довольно скромно, в небольшом домике на вершине одной из множества гор. В Болеске горы были почти везде, чтобы быть как можно ближе к небу и Бо, или Бостону, как он сам себя нарёк, богу неба и погоды, божественному покровителю и первому правителю Болеска. От него, как и от остальных первых детей Маат (которых, как известно, было четырнадцать), пошла королевская династия эрда.

Сейчас Маэрра-Мадабо и его молодая просительница сидели на подушках в единственной скупо обставленной комнате, освещаемые лучами одного из двух светил, и молчали. Приближалась полночь, и луна вскоре должна была засиять ярче всего. Самое подходящее время для магии.

Маэрра-Мадабо несколько секунд смотрел прямо на луну, а потом, так же молча, закрыл глаза и коснулся ладонью лба девочки. С минуту ничего не происходило. Эрвё-Умтара дышала через раз и боялась моргнуть, чтобы ничего не пропустить и не спугнуть магию, но это было излишне. Наконец, предсказатель заговорил, всё так же не открывая глаз и не отрывая руки:

– Дочь твоя – та, кто получит от богини дар. – Женщина тут же просияла. Плечи её расслаблено опустились. Обычно дар богини сулил успех и счастье. – Но и большая опасность ей грозит тоже. – Эрвё затаила дыхание. – Как только встретится ей человек со шрамом на каждой щеке, пусть твоя дочь знает: он и жена его захотят её смерти, как бы ни была она к ним добра и что бы ни делала. Пусть будет внимательна и осторожна, а подарок богини использует с умом.

– А, – белея от страха и собственной смелости, подала голос женщина, – что за дар она получит и когда?

Предсказатель не рассердился вопросу и спокойно ответил:

– Через год принеси её в храм, закрой глаза и иди. К какой статуе придёшь, там ребёнка положи, жертву принеси, помолись и жди. Явится тебе богиня и получит твоя дочь обещанное. – Старик отнял руку и открыл глаза – это означало, что больше он ничего не предскажет.

Женщина горячо благодарила его, жала ему сухую ладонь и даже поцеловала, но старик только кивнул и мотнул ей головой в знак прощания.

Эрвё ушла и сделала ровно так, как он сказал: через год отнесла дитя в храм, закрыла глаза и пошла. Очутилась она перед статуей богини звёзд, Вёсты, оставила там дочь и, принеся заготовленную заранее традиционную жертву – жемчужину, отошла в сторону к центральной статуе богини-Матери, стоящей рука об руку со своим сыном Бостоном, покровителем эрда, изображённым с рогом, призывающим гарпий, в руке, поднесённой ко рту. Бог, казалось, был готов в любую секунду затрубить и призвать гарпий на защиту своих подданных.

Стала Эрвё-Умтара молиться шёпотом и Матери, и богу-покровителю, и Вёсте и вскоре молитва её была услышана. Возник вдруг яркий светлый росчерк, словно в храм упала звезда, и рядом с оставленной у статуи девочкой возникла Вёста: невысокая, черноволосая, черноглазая, с мешочком звёзд на поясе тёмно-синего платья. Эрвё смотрела на неё, не в силах слова вымолвить, а богиня кивнула ей и потянулась к мешочку.

– Знаем мы от Мален о предсказании, поэтому делаю всё, как обещано. – Она достала из мешочка сияющую звезду размером с каштан, щелкнула пальцами, и потянулась от звезды серебряная цепочка, которая вскоре оказалась у малышки на шее.

– Дочь твоя может загадать одно желание, и оно исполнится, а звезда вернётся ко мне. Никто другой звезду не сможет даже в руки взять. Пусть использует с умом. – И, не прибавив больше ничего, богиня растворилась в воздухе.

Эрвё забрала дочь, принимая поздравления и ловя уважительные взгляды прихожан, слуг и придворных, а затем с гордо поднятой головой вышла. Ну, уж с таким даром её дочери точно ничто не угрожает.

Июнь 2268 г. о.с. Люстра.

Свадьбу прибывших из Болеска одарённой швеи, что владела стремительно расширяющейся швейной мастерской, с послом и купцом, отмечали с размахом. Гуляли третий день. Каких только традиционных развлечений и обрядов не перепробовали, а потом спохватились, что предсказания молодым сделать не попросили. Нашли привезённого в Люстру предсказателя Маэрру-Мадабо, приглашённого по случаю королевской свадьбы одной из люстрских принцесс и овдовевшего гортского короля. С приезжими в Горту, родину огня и тепла, где то и дело извергался вулкан, такое случалось, а принцесса была уроженкой Воланты, где повсюду была вода и свежесть.

Не прошло и часа, как Маэрро-Мадабо Болескский, предсказатель девяноста шести лет от роду, сидел перед молодыми в мягком кресле и потягивал из трубочки принесённый холодный чай. Молодые в один голос попросили что-нибудь им предсказать в честь такого дня, выложили перед ним на стол часть свадебных подарков и протянули руки. Старик неторопливо допил чай, отставил стакан, тотчас унесённый прочь, и взял молодых за правую и левую руки. Некоторое время все молчали. Жених с невестой, распираемые любопытством, симпатичные, уже с лёгким загаром, разве что не подпрыгивали. Наконец, предсказатель заговорил.

– Ждёт вас обоих успех и процветание. – Оба переглянулись, сияя довольными улыбками. – Через год родится у вас сын, красавец. – Улыбки стали шире. – Но будьте осторожны: как появится перед вами девушка со звездой на шее, так и знайте: принесёт она погибель и разрушение всему, чего вы добились. Оставит она вас ни с чем.

Молодожёны синхронно отшатнулись, с одинаковым удивлением смотря на предсказателя, но рук не разжали.

– Что говоришь ты такое, старик!? – возмутился Азхата-Орелло, на чьём лице ещё не было и следа шрамов. – Одна девушка уничтожит всё, над чем мы вдвоём всю жизнь трудились?

– Не бывать этому! Слышишь!? – воскликнула красавица Луис-Лювё, и глаза её заметали бы настоящие молнии, одари её Мален магией хоть на грош.

– Слышу-слышу, – покладисто покивал старик. – Моё дело маленькое: в будущее заглянуть, да сказать, что там. Но будущее на то и будущее, что его, при должном усердии, можно изменить.

– Так мы и сделаем! – решительно ответствовал Азхата, вперив взгляд в мужчину, а Луис кивнула.

– Воля ваша, дети, – ответил им с улыбкой Маэрро-Мадабо, отпустил их руки, поднялся и, коротко попрощавшись, ушёл.

Молодожёны переглянулись, общаясь одними взглядами, как умеют родственные души и немногие, но очень близко общающиеся люди. В тот день было решено: никакая девушка и никакая звезда их счастью не помешает, даже если придётся пойти ради этого пойти на самые крайние меры.

Январь 2304 г. о.с. Болеск.

Обед не задался. Блюда были одно другого вкуснее и пахли восхитительно, да только разговор за столом не клеился, как ни пытался Лютаце. Наконец, поняв, что труды его не приносят плодов, он сдался и, собравшись с духом, поднял бокал с шампанским.

         – Родители. Умтара. Я долго ждал наступления этого дня, планировал и питал надежды. Будь моя воля, я сделал бы это ещё в первые дни после знакомства, но решил, что вы такую поспешность не одобрите.

           Азхата и Луис переглянулись. Лютаце же продолжал:

– Я собрал вас здесь не только, чтобы вы, наконец, увидели друг друга и познакомились, но и потому что в такой момент вся семья должна быть в сборе. – Он повернулся к девушке и неуловимым движением свободной руки достал коробочку, обитую алым бархатом. Луис-Лювё ахнула.

– Выйдешь ли ты за меня замуж, Умтара-Эрвё Болескская, войдёшь ли в мою семью и сделаешь ли меня счастливейшим человеком на Эрде?

Девушка, сияя лицом и улыбаясь сквозь слёзы радости, закивала, и юноша споро надел ей кольцо на палец. Родители же жениха снова, по давней привычке, общались взглядами. Взгляды эти говорили о том, что оспорить брак сына с девушкой, которая воспитывалась при храме и тепло принята королевской семьёй, будет неразумно, и никаких видимых причин для недовольства такой партией быть не может, тем более, если они действительно предназначены друг другу, в чём с каждой секундой было всё меньше сомнений. Но если эта девушка действительно появилась, чтобы всё разрушить, им предстоит приложить все усилия, чтобы эти двое сами решили разойтись. Или думали, что сами решили.