— Кажется, это гроза, — сонно пробормотал Джерард мне в ухо. Я завозился, перевернулся на другой бок и прижался к нему поближе, не открывая глаз. Джерард обнял меня в ответ и вздохнул.

Вокруг нас царила кромешная тьма. По ощущениям, было еще совсем рано — может быть, часов семь или восемь вечера. Я слышал приглушенный грохот грома и шелест дождя по крыше мансарды, и совсем не хотел просыпаться. Этажами ниже раздавались размеренные шаги Боба и шум посуды, и я знал, что совсем скоро он поднимется сюда, чтобы постучать в дверь и позвать нас к завтраку.

Но подняться все-таки пришлось — потому что о крышку нашего с Джерардом гроба заскрежетали когти и раздался нетерпеливый скулеж.

Джерард застонал.

— Лу хочет погулять.

— Я слышу, — обреченно вздохнул я. Возможно, стоило укусить пса немного позже — после его подросткового периода. Но теперь Лу навсегда остался щенком, гиперактивным, шустрым и счастливым вампиро-псом. Никакой старости и никаких эвтаназий. Меня такое положение вещей вполне устраивало. Лу, кажется, тоже.

Я поднял крышку нашего гроба, и Джерард заворчал, отворачиваясь от тусклого света, льющегося из окна, с головой накрылся одеялом и зарылся лицом в подушку, вздыхая. Я начал натягивать джинсы, стараясь увернуться от языка Лу, который скакал по мансарде, размахивая хвостом и приплясывая от нетерпения.

— Не уходи далеко, ладно? — попросил Джерард сонно, пока я пытался вытащить ступню из дыры на коленях на своих джинсах. Лу совсем не помогал — он схватился зубами за другую штанину и пытался меня уронить, пока я балансировал на одной ноге. — Если нужно, пусть помочится на тот страшный дуб на заднем дворе, бабушка его никогда не любила.

Я закатил глаза и мягко взъерошил черные волосы Джерарда, и тот довольно, словно кот, заурчал в ответ. Хелена Ли точно не была бы в восторге, если бы мой пес решил помочиться на ее дуб.

— Идем, мальчик. — Я почистил зубы, кое-как причесал волосы пальцами, набросил толстовку Джерарда, нахлобучил капюшон и нацепил поводок на ошейник Лу, чтобы вывести его на прогулку. Я махнул Бобу ладонью и выбежал из особняка, под проливной дождь. Лу недовольно заскулил, но тут же засеменил к кустам, чтобы задрать у них ногу, и я расслабленно вздохнул, подставляя лицо навстречу холодному дождю.

Я и забыл, какая в Джорданвилле паршивая погода.

— Сладость или гадость?

— Что?

Я вздрогнул от неожиданности. Передо мной стояли двое мальчишек лет десяти — оба были в желтых дождевиках, то ли чтобы не промокнуть, то ли в поисках Пеннивайза. Один из них держал промокшую насквозь пластиковую тыкву, в которой одиноко громыхал паршивенький шоколадный батончик.

Точно. Хэллоуин сегодня. Мой сотый Хэллоуин.

— Сладость или гадость? — повторил один из них уже смелее. Оба были на территории особняка. Я посмотрел на ворота — они были закрыты на цепь. Видимо, любопытство оказалось сильнее страха перед законом. Как и у меня в свое время.

Я наклонился, чтобы мое лицо было на уровне мальчишек, и плотоядно оскалился, демонстрируя острые клыки.

— Гадость, — произнес я с ухмылкой. Румяный мальчишка помладше мгновенно побледнел. — Что ты мне сделаешь, а?

Несколько секунд я смотрел в перепуганные лица мальчишек, а после мне в лицо прилетело что-то голубое, липкое и пахнущее мятой.

Раздался топот ног по мокрой грязи, Лу зашелся громким лаем, приняв все за игру, но я одернул его за поводок и не позволил догнать маленьких засранцев, которые уже карабкались по воротам. Я стряхнул с лица ошметок зубной пасты и тихо выругался, возвращаясь домой.

Джерард спускался вниз по лестнице и зашелся громким хохотом, и Боб принес мокрое полотенце, чтобы я смог хотя бы протереть лицо перед тем, как уйти в душ. Я спустился к завтраку как раз после заката — Джерард сидел за столом, листая книгу, найденную в библиотеке бабушки, и я подтащил свой стул к нему поближе, чтобы сесть рядом и с любопытством заглянуть в старый фолиант.

— Что это? — полюбопытствовал я, почти повиснув на плече Джерарда, пока тот неторопливо листал страницы.

— История Румынии. Кажется, ты проходил такую в интернате.

— Не напоминай, — закатил глаза я. Джерард ухмыльнулся, убирая книгу в сторону, чтобы продолжить завтрак. Я принялся за свой, и мы ели в полной тишине, иногда мягко пихая друг друга под столом коленями.

Через пару часов дождь стал таким сильным, что даже с мансарды я не мог разглядеть огней городка. Пару раз к дому приходили самые отчаянные и любопытные, которым Боб щедро насыпал конфет в тыковки, но на этом вся суета закончилась — поэтому мы с Джерардом обосновались в гостиной, неторопливо доедая шоколадный торт, который испек мне Боб на день рождения. Джерард подарил мне новенькую гитару, с которой я возился на диване, настраивая и вслушиваясь в мелодичный звон струн, лежа на коленях Уэя. Джерард без особого интереса листал каналы телевизора и перебирал мои волосы пальцами, а Лу носился по этажам, изучая особняк.

Родители позвонили ближе к полуночи — они поздравили меня с днем рождения. Подарок должен был прийти со дня на день, и я догадывался, что отец снова раздобыл для меня что-то особенное — вроде автографа Тима Бертона, который, имитировав свою смерть, теперь обосновался где-то в Пенсильвании.

И посылка действительно пришла в тот же день — сначала раздался громкий похоронный звон колоколов, известивший о посетителе за дверью, и Боб пошел встречать гостей, шурша батончиками Сникерса — но за дверью не оказалось никого, кроме картонной коробки, почти размокшей от дождя.

— Здесь Ваше имя, мастер Айеро, — известил Боб замогильным голосом, поставив коробку прямо на кофейный столик. Джерард зевнул, пока я откладывал бережно в сторону гитару и перебирался на пол, чтобы ногтем разодрать коробку.

Сначала я даже не узнал ее — и решил, что это просто тряпка, в которую родители решили завернуть коробку. А после я присмотрелся — и понял, что знаю, что это.

I'M GONNA KILL YOUR VALENTINE

Это была моя толстовка — которую я купил много лет назад в Нью-Йорке. Ее выбрал для меня Стефан Олсдал, которому я очень и очень понравился. С которым я поступил очень и очень плохо. Я не видел эту толстовку очень давно и думал, что оставил ее в Интернате или где-то у отца, и уж точно не думал увидеть ее столько лет спустя.

Я вытащил ее из коробки, хмурясь. Джерард сел рядом со мной, разглядывая разодранную толстовку. Она не выглядела поношенной или старой — ее, кажется, кромсали ножницами.

— Это кровь? — поинтересовался он. Я было закатил глаза, чтобы сказать, что это просто принт, когда понял, что ткань действительно пропитана кровью. — Чья она? Там есть записка?

— Я не знаю. — Я заглянул в коробку. Ничего, кроме бурых пятен.

Боб, наблюдавший за нами с откровенной долей скепсиса, подошел ближе. Он склонился к столу и поднес толстовку к лицу.

— Стефан Олсдал. — Боб выпрямился, хмурый и помрачневший. — Это кровь Стефана Олсдала, из Нью-Йоркского клана вампиров. Как я могу судить — это предупреждение.

Джерард оказался на ногах быстрее, чем я успел что-то сообразить. Он уже держал в руке планшет, быстро щелкая по нему пальцами и успевая приводить комнату в порядок.

— Собирай вещи, Боб, мы вылетаем в Румынию ближайшим рейсом, — объявил он мрачно. Я все еще сидел на полу, держа в руках окровавленную толстовку. — Прости, Фрэнки. Нам действительно лучше уехать.