Тепло дома после поистине ледяной улицы приятно прокатилось по всему телу Уэнсдей, заставляя чуть вздрогнуть.

Однако, вскоре пришлось вздрогнуть ещё раз, так как неожиданно загоревшаяся свеча в руках Ларисы, что сидела в кресле неподалёку, действительно напугала, вынуждая стать по струнке. Выдохнуть. Чёрт.

— А я думала, ты устала и будешь спать до завтрашнего обеда, — Лариса не шевелилась. Казалось, пред Уэнсдей и Бьянкой попросту оказалось привидение, иллюзия, сотворённая их продрогшими мозгами, чтоб напугать. Однако её ухмылка, которая не предвещала ничего хорошего, вынуждала нахмуриться. И этот взгляд, пока их будто бы изучают, прямо сейчас раскрывая грудную клетку, заставил Ларису ещё сильнее уголки губ поднять. На их одежде не было грязи, — вот оно как. Сбежали и даже не на кладбище. И как? Мисс Синклер достойно оценила Ваше воровство?

Разумеется, она знала об увлечении. Сложно не знать, когда в твоём подвале временами чужие тела, откопанные и привезённые тайком, оказываются в нежных руках увлеченной, подобно безумному учёному, дочери, что без страха копошится внутри, проверяя всё, что только может. В последний раз, кажется, Уэнсдей смогла найти какие-то зрительные бугорки(1) и долго с ними сидела, сверяясь с атласом. При всей мерзости ситуации Ларисе это показалось забавным.

— Мы не украли, а позаимствовали. Если это была дорогая тебе вещь, я… — Аддамс начинает защищаться. Старается казаться всё такой же уверенной, стойкой, подобно ледяной статуе, вылепленной на главной площади Лондона по случаю Рождества, да не обращать внимание на то, насколько же ярко улыбалась Лариса.

— Нет. Но вы могли бы спросить. И ты не ответила. Достойно ли Энид оценила твой подарок?

Вопрос с именем блондинки, которое даже Уэнсдей старалась в мыслях свести к минимуму, ощущая от него поистине божественную силу, заставил на мгновение моргнуть, отводя взгляд от явно забавляющейся Ларисы, перед которой открылась поистине интересная картина — Уэнсдей думает, прежде чем ответить и сомневается в том, что необходимо сказать. И она чуть усмехнулась. Беззлобно. С одной лишь ей известной истиной.

Возможно… Лишь возможно! Лариса увидела в названной дочери себя.

— Да. Достойно. Только я не могу понять лишь одного: каким образом моё письмо к ней не дошло? — догадываясь, что мисс Уимс к этому причастна, Уэнсдей перебирала ещё возможные варианты.

— Ах, точно. Завуалированные две строчки о ночи. Вся корреспонденция этого дома вначале попадает мне в руки, милая. А уже после до конечного отправителя. Видимо, я слишком долго читала это письмо, и он не успел закинуть его в ящик до вечерней раздачи. Как неловко, — однако, за всей этой бравадой, жесткими стенами замка, в который мисс Уимс превратила не только этот дом, но и своё сердце, Уэнсдей заметила… волнение. И как бы она не злилась, она даже понимала, почему так произошло.

У них есть план. А Аддамс который раз его нарушает из-за мисс Синклер.

Из-за Энид она нарушила правила о сближении. Из-за Энид многолетняя игра грозилась задавить тяжесть груза правды. Из-за Энид она становилась другой. Вечный холод и отстранённость давала трещины, показывая горячее и пылающее сердце. Показывая то, что Уэнсдей сама о себе не знала.

Из-за Энид они с Бьянкой сбежали, совершая настоящую глупость, отправляясь в промозглый декабрь в лёгких одеждах. Из-за своих странных ощущений Уэнсдей нарушила соглашение с Ларисой. Ей же придётся оставить Энид после университета. Зачем сближаться, когда исход уже известен? Рвать и своё и чужое сердце?

— Идите спать, — Лариса встаёт и, запахиваясь в свой серый плотный халат, пошла в сторону своей комнаты, оставляя задумчивую Уэнсдей и сбитую с толку Бьянку одних в темноте. Всё-таки пламя пока ещё было в её руках.

— Ты написала две строчки? А ты сама романтичность, — стараясь хоть как-то вернуть Аддамс в мир живых из мира мыслей, Бьянка стянула шарф, принимаясь расстегивать пальто.

— Краткость — сестра таланта. Мне следует сократить время с мисс Синклер. Не писать ей. Хотя бы эти две недели.

— Гениальное решение, — чужой сарказм тут же вынуждает Аддамс поднять чёрные во мраке прихожей глаза на Бьянку, хмурясь ещё ярче, явно не понимая.

— Объяснись.

— Объясниться? Уэнсдей, ты впервые что-то ощутила помимо тяги к науке. Да и то я не уверена, что к науке ты правда что-то чувствуешь, кроме желания показать самой себе, что ты лучше мужчин. Что твоя голова работает на опережение. И нет, помолчи и послушай, — тут же направляя палец на приоткрывшую рот Аддамс, Бьянка продолжает, делая глубокий вдох, — люди думают, что любовь — это хрень из-под коня. Что её можно купить, когда захочется. Да и ты сама так думала. Но, даже если зная, как потом будет больно, ты откажешься от этого? Серьёзно? Снова превратишься в труп на ножках? Класс. Но я в этом принимать участие не хочу, — складывая руки на груди, примораживая своим неземным взглядом Уэнсдей к месту, брюнетка вначале ощутила злобу.

У них часто возникали споры, но такие, когда её в собственные убеждения тыкают, говоря, что они ложь — впервые. Однако… вслед за злобой пришла и вина. Осознание.

— Думаешь, если я продолжу то, что делаю, но буду скрывать основу, правда будет легче?

— Ты ведь можешь исчезнуть не как мертвый человек, а как тот, кто пытается найти лечение. Не умирай уже сейчас, Уэнсдей. Побудь живой. Наслаждайся тем, что тебе дано. И помни, не всем так везёт.

— Думаешь, я влюблена? — Уэнсдей и сама это прекрасно понимала, учитывая, что с её телом происходило, следовало бы только подумать об Энид. Стоило только представить её глаза. Вспомнить улыбку и жар тела, что ощущался и сквозь перчатки, и платье во время того волшебного танца.

— Да. Пошли спать, хватит на сегодня, — отбирая у Аддамс пальто, вешая на вешалку, Бьянка делает два опасных шага, оказываясь спиной к Уэнсдей, которая пустила опасный нож куда-то между рёбер.

— Сколько раз ты слышала слова о любви в свой адрес? — она знала о прошлом Бьянки.

Девочка рано сбежала из дома и, имея от природы прекрасный голос, думала получится зарабатывать на жизнь песнями. Так и было, пока её не нашёл «инвестор», который предложил за её талант больше, чем та могла бы за полгода зарабатывать. Он приодел девочку, привёл уроки основных манер, которые девушка впитывала в себя, как губка, легко понимая.

А после начал звать её к более взрослым «коллегам». Объяснял, что так надо. Так будет лучше. И деньги правда начали сыпаться, вот только спустя пару недель бессонных и болезненных ночей, ей выставили безумно огромный чек за обучение. За спасение.

Чтоб покрыть его требовалось много времени. Но, несмотря на то, что деньги приходили, они также легко списывались за каждое благо. Еда — платная, новая одежда, которую порвал клиент, — тоже. Это был опасный круговорот и Бьянка в него попала с головой, понимая, что придётся либо учиться дышать под водой, либо умереть.

И, что удивительно, Барклай научилась не просто плыть по течению, а становилась опасной. В свои десять она приносила дому терпимости намного больше денег, чем более опытные коллеги. И пусть этого было мало. Этого было недостаточно, чтоб спокойно выйти на улицу свободным человеком, Бьянка, привлекая как-то клиентов своим вокалом, смогла привлечь мисс Уимс, которая шла мимо.

Она сняла Бьянку на всю ночь. И, всегда вспоминая с какой-то действительно радостной улыбкой, голубоглазая говорила, что ещё ни разу не была с женщиной и её это пугало. Но… та ночь была волшебной. С ней просто говорили. Проверили знания, позволили поесть и, что самое главное, пообещали скоро забрать.

Бьянка уже слышала это, но всё же этой женщине доверилась. Поэтому ждала.

Прошло по меньшей мере две ночи, пока её, уже уводящую в одну из личных комнат, не выдернули из крепкой хватки пьяного и жирного мужика, прижимая к себе. Этот запах Бьянка узнала и прижалась в ответ.

Её спасли. Её привели домой и в ту же ночь девушка сбрила все волосы, что будто бы хранили в себе ароматы того дома. Ужасного. Отвратительного места.

Бьянка до сих пор помнила этот удушливый аромат. Пот, вперемешку с розовым маслом и сандалом, которые более опытные «подруги» по несчастью обливались с ног до головы после каждого клиента. Помнила эту засаленность, никогда не присущую от природы курчавым волосам, которые насильно вытягивали. Помнила и отвратительно—розовое платьице с рюшами и корсетом, которое душило её одним видом.

Благодаря мисс Уимс она и в правду смогла освободиться. Сделать первый шаг на пути к очищению, которого ей не хватало. Сжигая вместе с ней на заднем дворе своё прошлое, она наконец смогла отпустить и забыть сальные прикосновения и аромат алкоголя, что исходил от каждого любителя «лилий». От каждого, кто отказывался от «розы».

От каждого, кто больше не смел ей угрожать.

Она здесь уже шесть лет. Она вместе с Уэнсдей почти что выросла, не сразу доверяя девочке, которая была ещё более закрытой, нежели она сама. Но они постепенно сошлись. Аддамс, на свою беду, научила её обращаться со шпагой и, как оказалось, у Бьянки был талант.

Но всё же… сейчас, получив напоминание о том времени, Барклай, тяжело выдыхая, предпочла бы настоящую шпагу, нежели данный вопрос.

— Двадцать шесть, если считать повторы от постоянных клиентов. Но ни в одном я не видела того, что сейчас вижу в тебе, Уэнсдей. Их слова — пустышка, лишь бы вызвать улыбку ничего непонимающей доверчивой девчонки. Твои, которые ты столь упрямо отрицаешь даже сейчас, до сих пор не произнесённые… настоящие. Не упусти этот шанс, — Бьянка, оставив Аддамс с бурей мыслей в тёмной голове, скрылась во тьме дома, вскоре позволяя тихим хлопком двери её комнаты отмереть последней статуе.

Сбрасывая верхнюю одежду, точнее то, что от неё осталось, девушка тоже направилась к себе. Только сон так и не пришёл.

Она включила свет, пуская газ в лампы, создавая неприятный скрип, да осмотрела слегка ободранные ладони. В следующий раз следует взять какие-либо перчатки. Хотя в тех и есть большая вероятность полететь вниз во время подъёма.

Значит… просто довериться чувствам? Позволить им, молчаливым, сидеть внутри и греть, когда вокруг бушует рождественская вьюга?

Аддамс усмехается и, обрабатывая ранки чистым спиртом, как учили в новых учебниках по микробиологии и даже не шипя от лёгкой боли, вскоре, спряталась под действительно тёплое одеяло. И надеялась, что Энид не настолько холодно у окна. Что не заболеет эта девушка, заставляя волноваться.

Что никогда не уподобится ей, спрятавшейся во льдах, оказаться такой же. Что будет гореть.

«Тёплых снов, мисс Синклер»

***

Энид, несмотря на то, что свеча неожиданно потухла от сквозняка из-за закрытого окна, вскоре вновь смогла ту осторожно зажечь. И, поставив подсвечник на окно, она провела пальцами по подарку от Аддамса.

Это было… безумно приятно. Безумно важно. И она сохранит его до самой смерти, прижимая к груди. Потому что единственные люди, от кого Синклер могла ждать хоть какого-либо внимания — это отец, да Йоко с Дивиной. Но все их подарки будут намного позже. От сестёр названных — после праздников, от отца — как всегда к концу января, когда он приедет по делам в город.

Но сегодня, получив подарок в самую волшебную ночь, девушка себя едва ли сдерживала от прыжков не только на постели, но и по полу. Едва ли справлялась с желанием довольно пропищать, радуясь. Прыгать на носочках, совершенно откинув все пресловутые нормы морали и эти осточертелые манеры.

Аддамс — сумасшедший! Одно чудо, как он не сорвался, пока добирался до неё! И письмо… что в нём ожидать? Какие строчки вывела его рука? Почему он был уверен, что девушка его получит?

Много вопросов, но Энид, мягко открывая записную книжку, что тут же заиграла разноцветными огоньками камней из-за попадания на тех пламени свечи, заулыбалась, как радостный ребёнок. Чуть хихикнула и, проведя по белоснежной, явно дорогой бумаге, закусила губу.

Это очень дорогой подарок. И Энид даже думает никогда не пачкать его чернилами, да своим несколько прыгающим почерком.

Но она подносит его к носу и вдыхает, ощущая помимо аромата бумаги ещё и… аромат Уильяма. И чего ещё, чуть сладкого. Странное сочетание. Может, она лежала рядом с какими-то духами? Кто знает. Но этот аромат, такой противоречиво—терпкий, такой необоснованно сладкий и ускользающий, как только его поймаешь, начинает ассоциироваться с одним — с любовью. С Уильямом.

Энид в любом случает безумно рада, даже если бы Аддамс ей просто подарил их встречу, если бы протянул ничем не примечательное перо. Энид испытывает жар. И дело точно не в возможной болезни.

Аддамс согрел её своей слабой улыбкой. Этим блестящим безумием в глазах, что будто бы светились под слабым светом свечи. Белого снега, что лежал повсюду во дворе. К слову, выглядывая в окно, Синклер даже следов не заметила. Он действует аккуратно даже во время такого отчаянного поступка.

Однако, вспомнив их встречу, Энид шокировано прижала горячие руки к таким же пылающим щекам.

Она назвала его по имени. Она произнесла то без какой-либо задней мысли. Но… он не был неприятно удивлён. И его слова о подарке в ответ… Неужели ему было приятно? Может, попробовать ещё раз когда-нибудь на встрече?

Девушка, хорошо спрятав данное сокровище, что можно было бы посчитать свадебным подарком, всё же снова затушила свечу, укладываясь на подушки. Хотелось уснуть, прижимая этот блокнот к себе, но она всё-таки пересилила себя, закрывая глаза. Она может и не уснуть до утра, думая в очередной раз об этом вечере, проживая ещё раз эту встречу, эти яркие, пылающие эмоции. Может.

«Господи, выздоравливай, Уильям. Спокойной ночи.»

***

Утро, что наступало рано даже во время каникул, встретило Синклер не только явной усталостью и лёгкой головной болью, но и… письмом у кружки.

Она без страха показаться взволнованной, сразу же вскрывает его и губы трогает улыбка.

«Мисс Синклер, сегодня волшебная ночь. Говорят, звёзды только сегодня будут столь яркими.

Вы знали?

У.А.»

Энид, стараясь не настолько ярко улыбаться, понимая, что Аддамсу действительно очень повезло, что девушка вчера решила перечитать одну из рекомендованных им книг, засиделась допоздна. Вот почему он назвал себя счастливчиком.

Проведя по бумаге кончиками пальцев, замечая, что буквы несколько дрожали в отличие от предыдущих писем, она, решив подумать после того, как спрячет письмо, положила то вместе с конвертом в карман, приступая к завтраку.

Почему буквы казались написанными будто впопыхах? Неужели он волновался, решив написать настолько опасную, пусть и завуалированную, загадку? Неужели его слова о браке правда не спроста упали с губ во время их диалога в библиотеке? Неужели он…

Видимо, да.

Он воплотил мечту многих девушек, столь нагло и среди ночи почти что проникая в её пустую комнату. Он, решив порадовать её в рождественскую ночь, преподнёс подарок, который не был обязан делать. Если в его глазах это просто дружба, то Энид согласна, конечно, пусть и считает его уже прямо сейчас полным дураком. Но если это тонкие намёки на то, чтоб показать собственные чувства — Энид принимает их. Энид разделяет их, понимая, что невкусная, будто бы на воде, каша кажется сейчас даже очень съедобной, ведь собственные чувства грели и подслащивали абсолютно всё.

Вернувшись вскоре в комнату, тут же доставая бумагу и перо, понимая, что писать так скоро может оказаться странным, но они уже странные, учитывая, что происходит между ними. Они оба сумасшедшие и ей это до безумного нравится.

«Звёзды просто прекрасны, но я предпочитаю ночами спать, мистер Аддамс.

Тем более, мне импонируют прогулки. И пусть мои подруги уехали, а я не люблю находиться в одиночестве, всё же думаю завтра отпроситься в парк.

Энид С.»

Если бы она знала заранее, насколько эти каникулы будут прекрасными, особенно их начало, без задней мысли осталась.

Ведь она сможет увидеть Аддамса. И, быть может, скрывшись от толпы, чтоб их никто не увидел и не узнал, они могли бы поговорить… Коснуться рук друг друга.

Просто улыбнуться, замечая напротив ту же эмоцию.

Энид этого хватит. Всегда хватало…

Но хватит ли сейчас, зная кто её будет ждать?