Придя в себя — процесс был трудный и медленный, сознание никак не желало проясняться, — аль-Хайтам обнаружил, что лежит на плетёной кушетке — он с трудом перевернул непослушную ладонь и ощупал под собой мебель. Сомнений быть не могло, такие стояли только в палатах Бимарстана; он сам недавно принимал опись инвентаря, ещё будучи секретарём.

Отлично, он в лечебнице — значит, о нём позаботились и не дали умереть в пожаре. Ещё бы осмотреться, чтобы знать наверняка…

— Лежи спокойно. — Аль-Хайтам поморщился, чувствуя, как раскалывается голова. Кто-то снял с головы наушники; будь они на месте, звуки бы не отдавались такой зубодробительной пульсацией. — Лежи, кому говорю.

Это Тигнари — ещё один факт о действительности, которую Хайтам пытался упорядочить даже в таком состоянии. Он несколько раз моргнул, сгоняя муть перед глазами — не помогало. Тигнари придвинулся достаточно близко, пытаясь поймать его взгляд, и только тогда картинка сфокусировалась.

— Как тебя зовут? — спросил Тигнари невозмутимо.

— Аль-Хайтам… Тигнари, я всё помню, давай без обязательных опросов. — Он едва очнулся, но мозг уже заработал с бешеной скоростью, обрабатывая, структурируя и анализируя. Отвечая, аль-Хайтам мысленно уже был на стадии сопоставления фактов — до того это был стремительный и беспрерывный процесс, угомонить который не могли ни физические увечья, ни шоковое состояние: — Приведёшь Сайно? Он вряд ли откажется от такого дела.

— Без спешки, понятно? Приди в себя хоть немного, ты серьёзно пострадал. — Хайтам прикрыл глаза, смиряясь с тем, что драгоценное время сейчас будет утекать сквозь пальцы. Получилось плохо. Терпения ему было не занимать — но не в этом случае. Сейчас каждая минута была на счету, он понимал это отчётливо. — Плохой ожог на руке, перелом нескольких рёбер, я уверен, что сотрясение, множественные гематомы и ожоги по телу. Нужно отлёживаться.

Аль-Хайтам вздохнул, не вполне осознавая, что вкладывает в этот вздох. Ощущения приходили толчками, как будто издалека. Он концентрировал все свои силы на речи — это было намного важнее, чем остальное состояние. От вздоха заныла грудная клетка. Левую руку, от кончиков пальцев до плеча, пекло, но боль эта пока была терпимая. Гадость; он не сможет управляться вторым мечом какое-то время. Тело ощущалось тяжёлым и незнакомым, очаги боли вспыхивали тут и там — ещё тускло, наверняка Тигнари дал ему обезболивающее.

Он с трудом приподнял голову, пытаясь осмотреть себя, но Тигнари тут же запротестовал:

— Нет-нет, лежи! Если что-то нужно, я принесу. — У Тигнари время от времени дёргались уши. Не хотелось думать, что это волнение. — Ты чуть не погиб, дай себе время.

Он чуть не погиб… Хайтам криво усмехнулся — губы тоже почему-то немели. Он не испытывал страх, даже ни единого намёка на панику. В нём просыпался острый азарт — редкий гость в повседневной жизни. Обычно аль-Хайтам ждал его, когда какие-то спорные, противоречивые исследования находились на грани провала.

Что ж, его ждало новое исследование, которое нельзя было объявить тупиковым или неэффективным.

— Это… Что это? — Тигнари осторожно подложил ему под голову подушку, чтобы у аль-Хайтама был хороший обзор. Первым делом он начал осматривать себя. Полуголый и весь в бинтах — если костюм сильно обгорел, будет неприятно, конечно, ну да Архонты с ним, это тряпки. Левая рука, как и предполагалось, перебинтована сверху донизу, от неё разило чем-то горьким — наверное, целебные мази. Вот только на бинтах нарисована какая-то рожица, смутно напоминающая кота.

— Ох… Это Куйлейн-Амбар, — смутившись, ответил Тигнари. — Твоей рукой занималась Коллеи — под моим строгим надзором, так что беспокоиться не о чем. Кажется, это рисунок тебе на выздоровление. — И правда, Хайтам видел что-то похожее, когда был в Гандхарве. Тигнари прибавил голосу строгости, будто его ученица была где-то рядом: — Девчонка… Лучше бы она училась с таким усердием.

— Пускай, — сказал Хайтам спокойно. Наивно было думать, что рисунок кошки поможет, залечит ожоги — но в этом была вся Коллеи. Если человеческие верования не вводили в заблуждение и не затмевали рациональное зерно, имевшееся в любой ситуации, в них не было ничего такого, как он считал. — Да и учится она неплохо, не наговаривай.

— Ты прав, я погорячился… Но я говорил ей отнестись к ранению со всей внимательностью. Это не тренировки на манекенах, а живой человек, который нуждается в её помощи. — Тигнари коротко вздохнул — теперь он звучал мягче, жалел: — Ну и перепугалась же она. Да и… мы все перепугались, если честно.

Аль-Хайтам ничего не ответил. Ему было не понять: к чему переживания? Одна мудрость, которую он почерпнул много лет назад, а затем сам вывел из жизненных ситуаций, всё ещё была для него одним из принципов, которыми стоило руководствоваться. Звучала она так: «Если проблема имеет решение, то волноваться незачем; если решения нет, то волноваться бессмысленно»приписывается к принципам дзена. Она помогала держать эмоции, всегда такие мешающие, в узде.

Но… От мысли, что его потенциальная смерть переполошила друзей, где-то внутри неприятно закололо — и в то же время потеплело. Возможно, это отозвался какой-то ожог.

— Сайно, — напомнил Хайтам терпеливо.

— Думаю, он скоро сам к тебе придёт. Он сейчас прочёсывает город вместе с матрами.

— Сколько я был в отключке?

— Часа три. Мало, учитывая твоё состояние, легко отделываешься. — Тигнари сложил руки на груди — и тут же поменялся внешне. Обычно с таким видом он или отчитывал зазевавшихся лесных дозорных, или занимался непослушными пациентами: — Пей, нужно восстанавливать силы. Тебе вовремя оказали помощь, сейчас только наблюдать за состоянием и помогать организму.

Хайтам протянул руку к пиале — попытался. Левая не слушалась, будто отказала совсем, правая крупно дрожала. Аль-Хайтам тут же уяснил: в этой истории он не главный герой. Ему бы голову удержать на весу, не испытывая боли от каждого движения, какой там меч… Нет, придётся опять пораскинуть мозгами, координируя чужие действия.

Сердобольный Тигнари поднёс посуду к его губам, прекращая эту пытку. Аль-Хайтам проглотил невкусное варево; во рту было так сухо, что он сейчас выпил бы даже гидро слайма, чтобы стало легче.

— Если что-то будет нужно, я недалеко, зови, — кивнув своим мыслям, продолжил Тигнари назидательным врачебным тоном.

— Ты… опоил меня? Ах т-ты… — Он ощутил, как туманится сознание, и так не слишком ясное. Неприятное чувство, липкое.

— Всего лишь сильное снотворное. Спи, Хайтам, а не думай. Пользы от этого будет…

Он провалился в сон так быстро, что не услышал конца фразы.

***

В следующий раз аль-Хайтам очнулся под вечер. Из открытого окна тянуло прохладой — голая кожа покрылась мурашками. Где-то снаружи доносились приглушённые голоса. От долгого сна он не ощутил никакой обещанной пользы — все повреждённые конечности горели от боли, тяжёлая голова превратилась в чугунную. Вдобавок начало ужасно мутить; несмотря на то, что он ел ранним утром, голода не было совсем.

По привычке, не отдавая себе в этом отчёта, аль-Хайтам анализировал обстановку, хотя что может привлечь внимание в пустой палате, где нет никого и ничего? Вот и может; он заметил в тенях фигуру, которая привалилась к противоположной стене.

— Сайно, давно наблюдаешь? — спросил он сухо.

— Нет, только вернулся. — Тень отделилась от стены, приблизилась к кушетке — бесшумно, кошачьей поступью. В уличном свете, лившемся из окна, Хайтам разглядел напряжение на лице Сайно. — Покушение. На великого мудреца. Ты бы знал, как гудит город. Я бы даже сказал, что Академия стоит на ушах, но не скажу.

— Почему? — спросил аль-Хайтам, предчувствуя очередную плохую шутку.

— Потому что у Академии нет ушей, — закончил Сайно не моргнув и глазом.

— У Академии есть уши, ты сам это прекрасно знаешь. Ты генерал махаматра.

— Это метафорические. А я про физические.

— Если принять во внимание, что студенты, мудрецы, матры принадлежат Академии как физическому объекту, то у неё есть уши. Множество пар.

— Ты разрушил шутку, — вздохнул Сайно устало.

— Было бы что разрушать, — хмыкнул аль-Хайтам равнодушно.

Он проигнорировал неудавшийся каламбур — иногда на Хайтама лился такой поток, что он давно научился этому. Дело было в другом: Сайно, находясь на службе, перевоплощался в другого человека. Если даже он сдаёт, значит, ситуация паршивее некуда.

— Что ты выяснил? — спросил он немного нетерпеливо.

— Пока ничего. Подозреваемых слишком много, кто только ни точит на тебя зуб. Или…

— Сайно, ещё одна шутка, и тебе конец, — обрубил аль-Хайтам, уже по интонации зная, что будет дальше. — Ты хотя бы смог ограничить круг?

— Пусто. Пока ни единой зацепки. — Они оба обречённо вздохнули. Надежда быстро найти убийцу стремительно таяла. Кому-то могло сойти с рук серьёзное преступление, значит, он мог повторить попытку в обозримом будущем. Если бы аль-Хайтам был на месте зачинщика, он бы попытался сделать это, пока жертва находится в уязвимом состоянии… Сайно отлично прочитал это по его лицу:

— Я буду охранять палату ночью, об этом не беспокойся. Твоим лечением будет заниматься только Тигнари, никаких посторонних. О твоём состоянии знают только некоторые, остальной Сумеру вообще думает, что ты умер. Всё схвачено. — Аль-Хайтам посмотрел так выразительно, что Сайно поднял руки в примирительном жесте: — Кроме отсутствия бомбы в твоём кабинете. Извини, это я не предусмотрел.

— О, Бездна… — Он потянулся потереть занывший лоб, но тело всё ещё плохо реагировало. — Хорошо, я начну. Я сидел за столом и…

Он замер на полуслове, почувствовав, что что-то идёт не так. Мысль о том, что память подводит его, показалась такой абсурдной, что привела аль-Хайтама в искреннее недоумение. С ним такого не случалось; память всегда была его лучшим инструментом.

— Тебя нашли около стены. Если бы ты сидел за столом, там нашли бы только твои сапоги, — рассудил Сайно здраво. — Не помнишь?

— Помню смутно, — процедил Хайтам сквозь зубы. Вздохнул, досчитал до десяти, пытаясь выстроить цепочку воспоминаний. Как назло, что-то никак не хотело приходить на ум. Он поделился тем, что помнил точно: — Я вернулся в кабинет с документами. Произошёл взрыв. Я потерял сознание. Давай, махаматра, вот тебе задачка.

— Негусто… Тогда вот тебе, что происходило потом: в твой кабинет как раз направлялся посетитель, так что всё сложилось как нельзя лучше для тебя. В кабинете начался пожар, матры из Дома даэны и посетитель успели тебя вытащить. Матры быстро закрыли город, чтобы никто не покинул его. Никто не уехал из Сумеру — видимо, матры не успели, слишком поздно спохватились. Я прибыл сразу же, как узнал, как раз был на пути из Караван-рибата. — Сайно раздражённо вздохнул, злясь то ли на подчинённых, то ли на себя. — Напряги память, Хайтам. Мне понадобится твой светлый ум, но ещё больше — свидетельства. Поправляйся и чеши мозги. — Немногословный, готовый работать сутками Сайно направился к выходу из палаты. Опека друзей начинала порядком раздражать; аль-Хайтам знал, что мыслительный процесс сейчас намного важнее вынужденного отдыха.

— Сайно, что за посетитель? — спросил он в спину.

— Секретарь Спантамада. Приходил насчёт какого-то прошения. — Хайтам чуть не засмеялся в голос, позволив себе лишь тихую усмешку. Отвратительная бумажка косвенно спасла ему жизнь, кто бы мог подумать.

— Выпиши ему денежное вознаграждение. Я пока не могу заниматься бумажной волокитой, как видишь.

Глядя, как Сайно, кивнув, подходит к двери, аль-Хайтам вспомнил кое-что важное — то, что пока не приходило ему в голову.

— И ещё… Кто-то, кроме тебя, вернулся в Сумеру после закрытия?

Сайно одарил его пристальным взглядом, развернувшись всем телом. Аль-Хайтам не отреагировал, предпочтя оставить соображения при себе. Пока что.

— Пара-тройка торговцев, вернувшихся с товаром. Там всё чисто, матры всех допросили и осмотрели. — Сайно задумчиво потёр подбородок. — Сообщай мне, если что-то значительное придёт в голову.

Он послушно кивнул; иногда стоит соглашаться с махаматрой, даже если думаешь иначе. Нет, конечно, он собирался помогать следствию всем, чем мог — учитывая, что аль-Хайтам был единственным свидетелем. Но…

С отъезда Ситы пошли пятые сутки при обещанных двух. Дело принимало скверный оборот.