Её звали Сита. Аль-Хайтам вычитал это в её личном деле, так что ей не было нужды представляться — но прерывать он всё равно не стал.

— Двадцать шесть лет, дастур Кшахревара. Специализировалась на исследовании Акаши. — Он опустил подбородок на сплетённые пальцы. Девушка говорила спокойно, без волнения. Обычно люди робели, если аль-Хайтам смотрел им в глаза так внимательно. Сита чуть склонила голову, пытаясь прочитать это выражение на его лице — но оно было стерильным, не подкопаешься. Ни благосклонности, ни неприязни.

— Почему прекратили? — задал он очевидно глупый вопрос — просто посмотреть на реакцию.

— Вы видите здесь Акашу? — Она постучала пальцем по ушной раковине с такой же непроницаемой улыбкой. Отлично, не смотрит на него снисходительно, как на душевнобольного — но и бессловесного вызова тоже нет. Люди, чуя слабину, всегда предпочитают в неё бить — даже если это мнимая слабина, даже если не осознают причин и последствий. — И я не вижу. А она была.

— Иные исследования?

— Пара работ в соавторстве с Амуртой о дендро природе Акаши. Так что нет, всё было посвящено ей. — Слух зацепился за это «было». Сита выдержала очередной его пристальный взгляд. Учёные, находящиеся в поиске своего призвания, иногда меняли сферу интересов, кто-то умудрялся перейти в другой даршан. Но в этом конкретном случае кардинальная смена темы была вынужденной.

— Можно продолжить работать в этом направлении, разве нет?

— Нет, господин великий мудрец.

— Исполняющий… Исполняющий обязанности великого мудреца, — поправил он привычно. Губы Ситы дрогнули от смешка.

— Я сломаю язык обращаться к Вам так каждый раз.

— Тогда просто аль-Хайтам.

— Господин аль-Хайтам, — проговорила она с тенью улыбки, слегка кивнула, будто знакомясь. — Тема неактуальна. Академия же занимается выработкой практического знания, а не коллекционированием любого.

— Тогда какова Ваша цель здесь, в помощниках секре… исполняющего обязанности великого мудреца?

— Убить время, — ухмыльнулась она озорно. Аль-Хайтам нахмурил брови, но девушка не дрогнула. — Мой научный руководитель сжалился и отправил меня в отпуск. Мне нужно заняться чем-то, пока решается вопрос о новом направлении исследований.

— Решается… — Ученик Кшахревара, давно оставивший стены даршана позади, он всё равно по привычке обращал внимание на формулировки, хотя и считал, что споры о них — переливание из пустого в порожнее. Невольно улыбнулся уголками губ: — Пассивное участие?

— Пассивнее некуда, — кивнула она с улыбкой — светло-карие глаза у неё блестели таким живым взглядом, что даже равнодушного аль-Хайтама это зацепило. — Вдруг в процессе возни с документами мне придёт в голову светлая мысль, которую я смогу отстоять?

— Понятно, заявления об исследованиях не давать, — хмыкнул он насмешливо. — Дела о плагиате решаются матрами, так что всё серьёзно. — И добавил вслух, чтобы прозвучавшая ирония была подкреплена фактом: — Приступите к работе сегодня, когда я Вас со всем познакомлю.

Это была вынужденная мера, но затея от этого не переставала быть абсурдной: бывшему секретарю Академии требовался собственный секретарь. За месяц до встречи с Ситой аль-Хайтам бы точно отбросил эту затею — но за месяц до этого он был другим человеком, поставленным в другие условия. Теперь же чужая помощь была необходима.

Удовольствия от должности великого мудреца в целом было мало. Аль-Хайтам привык заниматься делопроизводством и документооборотом, пока другие решают насущные проблемы — теперь он занимался этими проблемами. Конечно, когда он работал секретарём, у него всегда и на всё было собственное мнение, которое он не озвучивал. Зачем? Люди, обладающие властью, редко прислушиваются к кому-то другому, ослеплённые своей значимостью. Хайтам судил трезво: если бы он был великим мудрецом изначально, того краха, который ждал Академию, не произошло. Это были ненужные мысли, которые он допустил в голову лишь раз; нет никакого смысла в том, чтобы анализировать гипотетическую ситуацию в прошлом — уж лучше заниматься такими в обозримом будущем. Но у судьбы имелись свои планы: его назначили великим мудрецом теперь, в переломное время, с облегчением отказавшись от груза ответственности.

Аль-Хайтам был к этому готов — не было таких ситуаций, которые поставили бы его в тупик. Но… Подарок Кусанали не пришёлся ему по вкусу. Теперь чужая головная боль стала его личной. А через пару недель он начал замечать: новая должность сосёт из него соки слишком быстро. Он протянул ещё какое-то время, потому что никогда не позволял себе отступать от трудных задач.

За неделю до того, как появилась Сита, он вырубился от усталости на скамейке под окнами дома — присел перевести дух после тяжёлого дня. Как сидел, оперев локти на колени, так и уснул, свесив голову. Впервые за долгое время почувствовал себя унизительно: перед ним стоял Кавех, сложив руки на груди, и недовольно качал головой.

— Слушай, ты заслоняешь мне свет из окна, я работаю, — пробурчал он.

— Какой свет, Кавех, сейчас уже ночь, — махом обрубил Хайтам все возмущения.

— Ладно, меня просто раздражает, что ты тут сидишь. — Аль-Хайтам подавился смешком. Кавех до сих пор поражал его уровнем озвучиваемых претензий. — Ещё по ночам шастаешь по дому, мне это мешает. Я сейчас работаю над новым проектом…

— Это мой дом, я имею полное право делать в нём всё, что пожелаю.

Кавех хмыкнул, проглотив обиду. Молча зашёл в дом и вернулся с одеялом, которое швырнул в аль-Хайтама:

— Найди себе помощника, Хайтам. Хотя бы сон наладишь, когда тебя разгрузят.

Это была здравая идея — даже от Кавеха была хоть какая-то польза, удивительно. Аль-Хайтам решил не откладывать дело в долгий ящик, занявшись им на следующее же утро. Однако брошенный великим мудрецом клич о поиске личного секретаря оказался не услышан: анкет он получил не так много, как рассчитывал. Боятся они его, что ли…

Сита принесла свою анкету лично, в отличие от всех других претендентов. Напросилась на собеседование сразу же — он уступил, чтобы не мешать чужому рвению. До неё он успел просмотреть другие анкеты, но ни одна ему не понравилась. Как и всегда руководствуясь логикой, он задал сам себе вопрос: с какими критериями нужно подходить к выбору? Исполнительность и усидчивость, это точно. Но анкеты были безликими и ничего не говорили о таких качествах конкурсантов, никак не могли их продемонстрировать.

Желание «убить время» вряд ли сигнализировало об исполнительности. Аль-Хайтам всё равно быстро согласился — и сейчас, лёжа в лечебнице и проводя тщательный анализ всего, что происходило вокруг него за последнее время, он не мог внятно ответить почему. Тогда, принимая её, он подумал: если Сита окажется плохим работником, всегда можно сменить её.

Сита оказалась отличным секретарём, несмотря на то, что до этого всю жизнь была учёным.

Он был честен с самим собой, поэтому не мог не заметить: избегает мысленного вопроса, а это не в его правилах. Он каждую загвоздку на пути к истине встречал с гордо поднятой головой. Хорошо: почему он так легко принял Ситу на должность? Хм… Первое впечатление, которое подкупило его — хотя Аль-Хайтам всегда был предельно аккуратен с ним? Может, манера её речи и то, как она вела себя? Многонедельная усталость, которая говорила в нём тогда, подталкивала к принятию решения? Её рвение — единственная пришла к нему лично, соблюдя при этом все требования, найдя время в его часах приёма?

Глядя, как Тигнари возится с обработкой ожогов, аль-Хайтам бессознательно вздохнул. Необходимо признать, что его собственная мотивация не совсем ясна — сухая констатация, но пока пойдёт. Помимо Ситы у него есть, о чём подумать.

Но вернуться к ней мысленно всё равно придётся — особенно, если она сама не вернётся к нему физически в ближайшее время (ох, эта шутка достойна Сайно).