За два месяца до дня, когда кабинет Хайтама взлетел на воздух, подал заявление об увольнении уважаемый мудрец Хараватата. Аль-Хайтам почему-то хорошо запомнил тот день; наверное, дело было в том, что он внимательно наблюдал за тем, как помощница разговаривала с Фаридом.

То, что Сита взяла на себя проведение рабочих встреч, значительно облегчило ему жизнь. Многие добивались аудиенции у великого мудреца по таким глупым вопросам, которые можно было решить на уровнях ниже, что аль-Хайтам подумывал назначить целый штат секретарей, которые бы принимали у себя. Но появилась Сита, разумно распределявшая заявки и наладившая систему приёма у великого мудреца. Отныне аль-Хайтам минимально контактировал с людьми — там, где невозможно обойтись без его вмешательства.

Сита придумала гениальную вещь. Теперь просители не утомляли его общением, но при этом Хайтам оставался в курсе любого дела, даже самого пустякового, в котором подразумевалось его участие. Сита выслушивала людей в другой части кабинета, расположившись вместе с человеком на софе, скрывшись за комнатными растениями, — не так далеко от их совместного рабочего места, но при этом в необходимой иллюзии уединения. Приподнявшись в кресле, Хайтам мог лицезреть переговоры, но обычно этого не делал, создавая видимость усердной работы. При этом ему было прекрасно слышно всё, о чём разговаривали помощница и очередной посетитель.

Спустя время они выработали систему знаков, значительно упростившую бесстыдное подслушивание. Если Сита покашливала два раза, значит, аль-Хайтам должен был обратить особое внимание на разговор. «Я могу сделать кофе, не хотите?» — требуется срочное вмешательство. «Кажется, чернильница опустела, нужно наполнить» — что-то не так с документами или с самим просителем. Обычно Хайтаму хватало одного взгляда без кодовых фраз, чтобы понять обстановку. У Ситы был такой выразительный язык тела, что даже он, далёкий от тонкостей человеческого общения, всё понимал. Помощница, осознавая это или нет, многое говорила о себе другим людям безотчётными жестами — и этим почему-то располагала. Даже аль-Хайтама. Особенно аль-Хайтама. Возможно, её состояние читал только он; эта мысль была такой же невозможной, как и неожиданно приятной.

Она с лёгкостью раскалывала даже тех, кто заявился в кабинет с твёрдым намерением достучаться до великого мудреца, игнорируя кого бы то ни было. Взгляд, улыбка, спокойный голос — Сита переключала их внимание, доказывая, что она — надёжный человек, который разберётся с любым вопросом. Люди быстро понимали, что с Ситой общаться намного приятнее и эффективнее, чем с закрытым и категоричным великим мудрецом. Помощница вела переговоры мягко и вежливо, всегда предлагая несколько вариантов решения проблемы. Аль-Хайтам всё равно контролировал ситуацию от и до, незаметно вмешиваясь в обсуждения. Если он подходил к стеллажам и начинал перебирать книги, то Сита должна была и дальше предлагать последнее прозвучавшее решение. Если зашторивал окно за спиной, то это означало, что озвученный вариант не подходит. Если он переставлял на столе письменные принадлежности, значит, Сита получала полную свободу в ведении диалога.

Это невербальное и такое кристально-ясное общение приходилось Хайтаму по душе. У каждого знака был лишь один смысл. Никаких подтекстов, которые можно понять превратно, никакой примеси эмоций, только работа с фактами действительности. И Сита, с которой они были созвучны, как ни с кем другим.

В тот день всё началось с того, что Сита впервые упала во время излюбленного передвижения по кабинету. Аль-Хайтам продирался сквозь зубодробительные, тяжеловесные формулировки в диссертации, с которой возникло много проблем. Автор выражался так сложно о простом, что Хайтам перечитывал один и тот же абзац несколько раз. Он не сразу понял — погрузился в перегруженные конструкции с головой, — что за грохот раздался в кабинете. А когда поднял глаза, то Сита уже сидела на коленях, растерянно перебирая разлетевшиеся листы.

— Вы в порядке? — Аль-Хайтам помог ей встать. Он искренне удивился; ему всегда казалось, что помощница бродит по помещению, как автоматон Каэнри’ах — может, и бесцельно, но с полным самоконтролем.

— Д-да… Просто не ожидала. — Она моментально совладала с собой, придав лицу сосредоточенное выражение. Отличная реакция; было похоже на Сайно, который с невозмутимым видом сносил позорную тишину после шуток. — Вы знаете господина Фарида? Профессор Вашего даршана.

— Знаю. Один из немногих, чьи лекции я посещал, — хмыкнул он. — Исследует трудные и обширные темы, за которые никто не берётся. Хороший учёный.

— Секретарь Хараватата передал мне сегодня это. — На документе, который протягивала Сита, значился заголовок: заявление об увольнении. И ниже имя мудреца — Фарид.

Аль-Хайтам хмыкнул значительно.

— По личным обстоятельствам, — зачитал он. Высказал вслух: — Неожиданно и беспочвенно. В Академии у него всё превосходно: новые исследования, много студентов, международные сотрудничества… Неужели что-то со здоровьем или с семьёй?

— Сейчас он работает над совместным проектом Хараватата, Кшахревара и института Фонтейна. Разрабатывает искусственный язык и как-то внедряет его в технику. — Хайтам кивнул, подтверждая, что тоже находится в курсе. — Такой выдающийся учёный… Очень жаль.

— Сита, приведите его, пожалуйста, если он свободен. Не будем тянуть.

Когда помощница вернулась спустя время, аль-Хайтам успел обдумать несколько проблем. Как помочь, если что-то произошло — это входило в обязанности Академии и являлось личной ответственностью великого мудреца. Кем заменить, чтобы не пропали учебные предметы. Что делать с амбициозным проектом, который реализовывался на базе не только Академии, но и Исследовательского института. Даже немного поразмышлял над мотивами; чужая душа — потёмки, а для Хайтама — Зона Увядания. Как бы рационально он ни рассуждал, это ничего не значило и редко когда совпадало с реальными причинами, но попытаться всё равно стоило.

Сита незаметно кивнула ему, когда лифт заканчивал подъём. Аль-Хайтам кивнул в ответ, чтобы не бросать зрительный диалог незавершённым — но он всё равно понятия не имел, что значил этот сигнал. Готовность к работе? «Всё под контролем»? «У меня есть подозрения»? Бесконтекстные кивки не входили в их словарь жестов…

А потом вдруг понял: Сита одним этим кивком уже организовала всё, что происходило дальше. Это её умение уверенной хваткой взяться за непослушное, хаотичное и не поддающееся логике — то, чему Хайтам бы, если мог, просто наступил на глотку и раздавил в зародыше, — теперь виделось ему неоценимым преимуществом. У него в помощницах оказалась умная женщина — в нужный час, когда каждый безумный день в неподходящей роли великого мудреца испытывал на прочность все его слабые стороны.

По-идиотски было пялиться на Ситу, устроившуюся на краю софы, когда её собеседник сидел на другом конце, подчёркнуто выдерживая дистанцию. Хайтам не мог. Вид Ситы, собранной и тщательно отбирающей каждое движение, каждую интонацию, запускал в голове вихрь из мыслей. И — о ужас — аль-Хайтам не мог это остановить, как и разобрать по полочкам.

Фарид держал оборону долго, дольше, чем многие другие. Степенный старик, всегда говоривший медленно и вдумчиво, отвечал помощнице рублеными фразами, будто имел для неё лимит слов. Хайтам ловил его взгляды. Такого блистательного гения не провести расстановкой сил в кабинете, будто шахматным дебютом наяву. Но Хайтам оставался глух, хотя и отвечал глазами на каждое такое бессловесное воззвание. Старик что-то для себя смекнул. Загадочно улыбнулся — и принял правила игры, включившись в разговор с Ситой по-настоящему, точно зная, что великий мудрец всё слышит.

Причина оказалась проста до безобразия: учёный мирового масштаба решил, что пришло время пожить для себя, оставив развивающуюся науку на выращенных им молодых специалистов. Фарид, седовласый, но с гордой осанкой, по-стариковски жаловался: пропустил, как растут собственные дети, но не хочет пропустить, как растут внуки. Предательство Азара и бардак в Академии подкосили его здоровье. Да и новый нашумевший проект не принёс пока желаемых результатов: Исследовательский институт погряз в коррупции и внутренних дрязгах, которые сказывались на деловом сотрудничестве.

Аль-Хайтам шумно переставил на столе письменные принадлежности. Сита даже не повернула головы, но зато моментально пошла в атаку. Довольный, снисходительный вид Фарида её не смущал: она наверняка понимала, что её не воспринимают всерьёз, и мудрец через неё ведёт диалог с аль-Хайтамом, не очень вежливо отсиживающимся за «неотложными» делами. Она всё равно продолжала с мягкой настойчивостью.

— Господин, это значимая причина. Я надеюсь дорасти до Вашего уровня и дожить до Ваших лет, чтобы тоже однажды устать от науки, отстроенной мною. — Мудрец чуть расслабил напряжённые плечи. Аль-Хайтам сохранил равнодушное выражение, внутренне ухмыляясь: Сита нащупала почву. Фарид был самолюбивым человеком — небезосновательно, имел полное моральное право. — Но подумайте: что станет с даршаном и шире — с современной наукой, если она лишится такого светила?

— Всё будет только лучше. Старики должны освобождать место молодым. Хотя, конечно, я буду рад, если моё учение образует научную школу в Хараватате.

— Вы совсем недавно опубликовали сравнительный труд о диалектах Царства Дешрета. До Вас наверняка дошли слухи, что гробница аль-Ахмара была вскрыта, пока в Академии происходили важные для всех нас изменения. Представьте, сколько там памятников письменности, которые можно изучить в рамках Вашей теории.

Молодец, подумал аль-Хайтам уважительно. Сита не успела бы подготовиться, не было времени. Козыри у неё в руке оказались внушительными; он бы не нашёл лучше.

— Милая девушка, — рассмеялся Фарид. — Я вырастил превосходных учеников. Ваш начальник — один из них. Как только он освободится от ужасного бремени великого мудреца, наверняка займётся этим вопросом.

— Если. Если освобожусь, — хмыкнул Хайтам себе под нос — специально. Поднял пристальный взгляд. Сита, тон которой не выдавал напряжения, явно порывалась вскочить и начать любимые забеги по кабинету. Фарид смотрел на аль-Хайтама в ответ, но в его выцветших глазах невозможно было что-либо прочитать. Только на губах блуждала скользящая улыбка. — Сита, принесите заявление, пожалуйста. Его невозможно склонить, господин Фарид всё давно для себя решил.

Фарид расплылся в такой благодарной улыбке, что у аль-Хайтама разболелись щёки.

После этой встречи, кончившейся долгими напутствиями разомлевшего от счастья мудреца, Сита до самого вечера хранила тишину. Аль-Хайтам её не трогал, полагая, что помощницу вымотало внезапное испытание. Если честно, будь Хайтам на её месте, его пришлось бы откачивать, поэтому он выражал своё искреннее понимание, как мог: до конца рабочего дня он подсовывал Сите только документы на переписывание. Никаких мыслительных и речевых операций, лишь механический труд.

Но Сита в очередной раз его удивила.

— Господин аль-Хайтам, я не справилась. Прошу прощения, — коротко вздохнула она, будто готовилась сказать это несколько часов.

Он замер, занеся перо над чернильницей. Для Хайтама лишние переживания всегда были нежелательными переменными. Чужие волнения казались ему пустыми и губительными; когда человека захлёстывают эмоции, с ним невозможно вести диалог, а попытка логически отследить причины приносит головную боль. Но он знал Ситу некоторое время, поэтому мог её понять — пускай не в полной мере и лишь косвенно, но мог.

— Сита. Вы справились. Я — нет, — мягко улыбнулся аль-Хайтам уголками губ. Сита рванула с кресла, но Хайтам взял её за ладонь, вынуждая сесть. Пришлось тянуться через стол всем телом, края накидки легли на свежие чернила. Но — плевать. Это один из исключительных случаев, когда речевое взаимодействие он посчитал критически необходимым. — Если бы не Вы и не Ваша организация встреч, я бы не вытянул из него ни слова. Фарид высокомерен, так что чудо, что Вы смогли его разговорить. Его невозможно переспорить даже в научных диспутах, он железно держится за свою точку зрения. Я должен был продумать раньше, как сохранить ценные кадры после случившегося в Академии. Вы разбирались с последствиями моего просчёта и сделали это блестяще.

Сита так и не отдёрнула руку, поэтому Хайтам отцепился сам, чувствуя, что перебарщивает. Он редко прикасался к людям, оберегая в первую очередь своё личное пространство. Кавеха, например, он обычно хватал за шкирку, когда тот напивался и едва стоял на ногах.

— Но Вы же всегда нацелены на результат? — Аль-Хайтам услышал, как пробивается в её голосе привычная ирония. Он усмехнулся.

— Не всегда. Я знаю, когда нужно отступить, чтобы попробовать иной путь. Вы правы, Фарид необходим науке. Попробуем достучаться до него через несколько месяцев, когда он насытится свободой и спокойствием. Он сам захочет вернуться.

— Будем надеяться, что Ваши прогнозы верны. Признайтесь: на самом деле Вы с Ртавахиста?

— Сита, должен сделать заявление: иногда Вы невыносимы.

— Весомо, господин исполняющий обязанности великого мудреца. Только, мне кажется, Вы слышите это чаще.

— Это бунт против начальства?

— Нет, это внимательный учёт данных для оценки Вашего авторитета среди подчинённых. Я использовала статистический метод и уже сделала выборку.

— Смотрите, нашлась тема для статьи. В Тейвате существует что-то помимо Акаши, видите? Вас ждёт успех на любом поприще, Сита; социологические исследования могут стать первой ступенью.

— Буду считать, что это комплимент.

Он почувствовал, как рабочий процесс плавно вернулся в привычное русло — без вездесущей иронии и сарказма работать оказалось тяжело.

… И как теперь возвращаться в эту рутину, если Ситу отстранят от должности? Аль-Хайтам умрёт от скуки, покроется плесенью и превратится в лесного человечка Дендро Архонта. Со всем безумием вокруг этот вариант — не самый плохой.