Несколько часов этого рабочего дня, первого после покушения, показались аль-Хайтаму целой неделей — а у него никогда не было проблем с восприятием времени. Хотелось, как в детстве на скучных уроках, вычёркивать на листке каждую прошедшую минуту.

Возможно, так происходило потому, что аль-Хайтам всё ещё мучился болями, от которых хоть немного дома помогал сон, доступный ему в любое время суток. Или потому, что он был вынужден общаться с каждым просителем, наглым или не очень, лично, будучи лишённым преимуществ большого кабинета и налаженной Ситой системы приёмов. Или потому, что не случилось ровным счётом ничего важного для расследования. Через него прошли десятки академиков с самыми разными запросами — срочно подтвердить исследование, решить проблему образовательного процесса, утвердить международный проект — но ни один не совершил промаха. Рабочий день шёл так вяло, несмотря на бешеную загруженность, что аль-Хайтам едва не проваливался в дрёму.

Сита, напротив, пребывала в возбуждённом состоянии — даже в перевозбуждённом. Места в их «кабинете» было так мало, что для её забегов подошёл лишь один маршрут, по кругу огибающий крошечное рабочее место. Каждый раз, когда помощница быстрым шагом проходила у аль-Хайтама за спиной, до него долетал порыв ветра — скорость Сита развивала приличную, — в котором ощущались падисаровые ноты. Знакомый запах убаюкивал. Пока Сита не находила себе места и готова была ходить по потолку, Хайтам с трудом держал глаза открытыми.

Признаться, не так он представлял себе первый рабочий день после покушения.

Последний посетитель был у них двадцать минут назад. Помощница весьма категорично отказала следующим просителям, выкраивая им хоть какой-то перерыв. Аль-Хайтам слышал, как за дверьми отдела редкой литературы — Сита уговорила библиотекарей дать ей запасной ключ от секции и заперла их двоих внутри — негромко переговаривались люди. Впереди ещё было Бездна знает сколько работы, и эти десятки минут в тишине оказались спасением.

Аль-Хайтам структурировал на листе информацию, которую должна была знать Сита. Он не решился говорить вслух, опасаясь, что даже в закрытом отделе библиотеки кто-то может подслушивать их — например, снаружи, около окон. Поэтому он тезисно фиксировал всё, что могло пригодиться помощнице: описательный портрет потенциального убийцы, выясненные Сайно улики, советы по тому, на что обращать внимание и как вести себя с людьми. Пока он писал, Сита бесцельно бродила вокруг, заламывая руки. Она то и дело покидала их закоулок и ходила между стеллажей. Когда она удалялась далеко от рабочего места, Хайтам запинался в собственных записях — не было слышно её шагов.

Дописывая заметки, он поймал её за руку, когда помощница курсировала у него за спиной во время очередного круга. Сита без слов нагнулась к нему через плечо, внимательно проскользила глазами по листу. Наблюдая за ней в этот момент, повернув голову, аль-Хайтам отрешённо заметил, что волосы у неё стали длиннее и легли ему крупными локонами на одежду.

— Господин, хотите, я сделаю Вам перевязку? — кивнув, спросила Сита так внезапно, что сбила Хайтама с толку. Она выразительно подняла брови. Он всё равно не понял, но решил поддержать — иногда помощница вела его в диалогах так уверенно и с таким знанием дела, что он смиренно принимал роль ведомого:

— Раз уж Вы предлагаете. — Перевязка и правда требовалась, причём давно. Нанесённые утром мази высохли и неприятно склеивали кожу и бинты. Тигнари говорил о том, что систематизированное лечение помогает эффективнее, поэтому важно было соблюдать время перевязок. Из-за бесконечного потока людей Хайтам пропустил все сроки.

Он медленно закатал левый рукав, благо свободный крой позволял. Ожогами по телу можно заняться и дома; по сравнению с теми, что красовались на повреждённой руке, это был детский лепет. Они, хоть и неприятно зудели, заживали быстро и без проблем.

Когда аль-Хайтам осторожно размотал изношенные бинты, морщась и шипя, Сита присвистнула.

— Сильно болят? — спросила она тихо, принимая из его рук чистые бинты и ёмкость с мазью.

— Терпимо, — сдержанно выдохнул он, не привыкший жаловаться.

Качая головой, Сита принялась наносить лекарство, нежно втирая его в кожу. От её пальцев холодная мазь нагревалась — приятное чувство, ещё больше вогнавшее уставшего аль-Хайтама в дрёму наяву, несмотря на постоянную боль. Попытался мысленно себя одёрнуть — давно он так остро воспринимает чужие прикосновения? Поправил: её прикосновения? Ответ на ум не приходил.

Когда Сита начала фиксировать бинты, плотно прижимая их к скользкой мази, у Хайтама побежали по коже мурашки, затрепетавшие где-то под затылком. От этого чувства, пронзившего его разрядом электро, он вывалился из сонливого состояния. Проморгался, фокусируя взгляд. У Ситы были чересчур сосредоточенные глаза; почему-то аль-Хайтама потянуло незаметно улыбнуться.

Он всё ещё надеялся, что перевязка — это какой-то элемент затеянной игры. Возможно, какой-то отвлекающий фактор на случай, если ведётся слежка — Сита ведь зачем-то подала ему сигнал. Но нет; помощница молчала и просто бинтовала ему руку с таким видом, будто занималась как минимум делом государственной важности. Аль-Хайтам почувствовал непреодолимое желание заговорить.

— Где Вы так научились делать перевязки? — спросил он. Это походило на ту самую «пустую болтовню», которой Хайтам всегда сторонился. Сита была, наверное, единственным человеком, с которым любая болтовня, пустая или нет, становилась для него комфортной.

— Мой отец был учёным, который жить не мог без приключений. Вечно он отправлялся в экспедиции, после которых возвращался весь в ранах. Однажды он утверждал, что дрался с тигром ришболандом и победил — мы с мамой не поверили, конечно, но кто знает. Он много что умел. — Она вздохнула с тёплой грустью — на губах у неё играла полуулыбка. — Поэтому первой помощи я училась на отце. Он брал меня в короткие экспедиции в детстве, но даже в них не обходилось без царапин и ушибов. Он был на редкость неуклюжим человеком — наверное, какая-то мистическая плата за светлый ум, которую взимает мировая гармония. — Аль-Хайтам усмехнулся — Ситу нельзя было назвать неуклюжей, но от отца в ней точно что-то было. — Что Вы смеётесь, господин аль-Хайтам? Думаете, этот закон на Вас не работает?

— Одного примера слишком мало для подтверждения теории. Всё-таки значительный уровень абстракции обеспечивается массивной доказательной базой, — ответил аль-Хайтам, хотя думал совершенно о другом. — Как только соберёте её, я готов предоставить личные данные.

— Так помогите мне собрать эту доказательную базу. — Сита заглянула ему в глаза, наклонившись, а затем вернулась к своему занятию. — К тому же я знаю, как этот закон действует на Вас.

— Неужели?

— Да. Мне не хватает данных для полноты картины, но скажу то, что знаю. Ваш прекрасный ум уравновешивается Вашей закрытостью. Самое разное знание, старое и новое, остаётся в Вашей голове вместо того, чтобы быть отданным миру.

— Интересно. Вы считаете меня асоциальным? — Он запрокинул голову, чтобы видеть выражение лица помощницы. Она задумчиво отвела взгляд.

— Наверное. Но это не плохо.

— Сита, Вы пытаетесь меня успокоить? — улыбнулся он уголками губ. Это было наивно — Хайтам не оценивал себя или других общепринятыми мерками, поэтому чужие пересуды не имели никакого смысла. Она неловко пожала плечами, отвечая ему улыбкой. — Тогда как этот антинаучный закон работает на Вас? Что уравновешивает Ваш ум?

— Грустная история? — спросила помощница неуверенно. — Не могу сказать точно. Но обещаю проработать это, как только появится время. Хороший исследователь проверяет свою концепцию на себе.

— Что, на Кшахреваре вы вживляете себе механизмы?

— Да, господин аль-Хайтам. Я вообще порождение Акаши. Можете спросить, чем занимаются архитекторы, у господина Кавеха. — Он фыркнул от смеха. Кавеху не светило жить в своём самом лучшем проекте, Алькасар-сарае, ближайшую вечность. — Я закончила. Заварить Вам кофе, пока перерыв не кончился?

— Сита, как Ваше здоровье? — спросил Хайтам, качнув головой. Помощница начинала излишне суетиться — обычно с ней такое случалось, когда она волновалась. Он решил, что искренний вопрос о её состоянии поможет.

Сита дёрнула щекой — он следил за её выражением, уже зная, что её понятная мимика подскажет что-нибудь. Опустилась на стул напротив, зачем-то начала расправлять складки на подоле. Опять волнуется?

— Сита, — позвал аль-Хайтам снова. Ему редко было дело до других людей, тем более до их здоровья. Он всё ещё помнил, как горько помощница его оплакивала; наверное, именно поэтому он интересовался её состоянием, чувствуя необходимость отплатить за её заботу.

Кавех в пылу ссор вечно кричал, что аль-Хайтам жуткий прагматик и педант. Что ж, видимо, какие-то критерии всё же к нему применимы.

— Я в порядке, — тихо сказала она. Подняла глаза с ткани; он прочитал в них какую-то глубоко поразившую её тоску. — Насколько это возможно. Господин Тигнари быстро поставил меня на ноги своими гадкими отварами и диетой. Ему не впервой спасать глупых учёных.

— Вам не снятся кошмары? Я знаю о побочных эффектах контакта с Ирминсулем.

— Была парочка, но они быстро прекратились. Господин Тигнари сказал, что я легко отделалась. — Хайтам не мог не усмехнуться. Тигнари считал, что им обоим крупно повезло. Это была не судьба — нет, такой человек, как аль-Хайтам не верил в судьбу, — но благоприятное стечение обстоятельств. Мировая гармония, о которой рассуждала Сита, благоволила тому, чтобы всё привело к сегодняшнему дню, когда они оба целы и добровольно впутываются в нечто опасное. — Как Ваше состояние?

— Как бы Вы оценили? — хмыкнул Хайтам и сложил руки на груди.

— Средне. Вы хорошо держитесь. — Сита, помявшись, отвела глаза. — Господин Сайно говорил, что Вы серьёзно пострадали. Пока я не начала перевязку, я не думала, что Вас задело настолько сильно. Это возвращает к разговору о том, что Вы повели себя безрассудно.

— Всё под контролем, — возразил он спокойно. Сита недоверчиво приподняла бровь. Зрительный диалог не произвёл на Хайтама должного впечатления; он был уверен, что поступает правильно, хотя и действует вслепую.

Теперь, когда они вновь работали бок о бок, аль-Хайтам чувствовал: ему хватит сил справиться с этой загадкой. Если законы мировой гармонии работают, возмездие просто неизбежно. Хайтам ему в этом охотно поможет.