Мягкий взгляд Гуй Чжун, мерцающий даже сквозь молочный туман, согревал продрогшее нутро лучше любого огня.

Моракс в тысячный раз ощутил, как эти глаза заставляют дракона внутри него свернуться кольцом и затихнуть. У смертных никогда не было таких глаз, мудрых тысячелетиями увиденного, — да и она никогда не была смертной. Властелин Камня усмехнулся. Наверное, именно этот взор, незлобивый и спокойный, заставлял идти её народ следом за своей богиней.

И его — воинственного бога, бога-копьё, бога-сталь, — тоже.

В конце концов, богине-щиту нужно верное оружие, чтобы не остаться совсем в глухой обороне.

Да и он, Моракс, бог-землетрясение, нуждается в надёжном тыле. Он может выстоять в любой битве. Смертный народ, с которым он заключил контракт, — нет.

— Дождь, — улыбнулась Гуй Чжун пасмурному небу.

— Твои лилии завянут, — обронил Моракс скорее для того, чтобы она перевела обратно на него взгляд. Глазурные лилии его мало интересовали. Когда на поле боя реками проливалась кровь, они впитывали её из земли и цвели багрянцем до тех пор, пока не умрут — то есть всего несколько дней.

Вот, как коротка память цветов. Камень же помнит о сражениях веками. Нет ничего надёжнее его.

— И ладно, — серебристо рассмеялась она. Горящий светом взор опалил его пониманием — и задержался на лице дольше положенного. Гуй Чжун была так проницательна, что даже его, Рекс Ляписа, умеющего действовать, а не говорить, понимала без труда. — Завянут одни — расцветут новые.

Он огляделся, слабо понимая, что они забыли около пруда в Долине Гуйли: недавно он брал штурмом крепость на горе Тяньхэн вместе с Адептами, оставив в Ассамблее Гуй Чжун и самых слабых смертных: женщин, детей, стариков и немощных. Как скоро он оказался здесь? И чем кончилось то сражение?

— Мне нужно идти, — мягко сказала она, но не поднялась с места. Моракс оглядел богиню, лежавшую на его коленях, — и обомлел: золотой ихор пропитал её одежды и остался на ладонях, когда он попытался прижать рану. Как странно, отстранённо подумал он. Даже кровь у неё — и то будто сотканная из света.

Он привык к смерти. У бога-копья не может быть страха перед ней — и не может быть слёз для участи союзников. Война, разразившаяся в каждом уголке Тейвата, требовала от богов мужества и жертв. Они все знали, на что шли, вступая в очередной бой. Моракс, бог-знамя, вёл за собой многих, чтобы сразить ещё больше.

Всё, что могло позволить себе божество-скала, — это скорбное молчание, которое прерывало очередное сражение.

А сейчас он растерялся, едва не разжал руки, позволив слабеющему телу соскользнуть в воду. Дождевые капли со звоном разбивались о водную гладь. Впервые взгляд Гуй Чжун был неприятен, будто кто-то вогнал острый клинок между рёбер. Бог-камень не знал, что ему делать, — тоже впервые.

— Защити их, — Голос богини окреп и прозвенел сталью, какой он не думал услышать от неё. — Так, как не смогла я.

Её взор начал тускнеть. Гуй Чжун коснулась негнущимися пальцами волнующейся под дождём воды.

— Этот мир…

Моракс прижал тело ближе, накрыл его своим, зная, что только божество может вынести смерть другого божества, в агонии способного разрушить всё. Но её смерть была такой же тихой, как она сама.

Она рассыпалась пылью, которую дождь тут же прибил к земле.

Моракс опустил дрожащие ладони в воду. Золото так с них и не сошло, будто въелось в кожу и в сердце.

***

Чжун Ли распахнул глаза, когда над ним нависла улыбающаяся от уха до уха госпожа владелица ритуального бюро. Он всё ещё был в плену сна, поэтому юные черты лица Ху Тао наложились на давно забытые, оставшиеся белоснежным пятном в его памяти.

— Господин Чжун Ли, Вы это, извините, пожалуйста… Вы просили разбудить Вас, как взойдёт солнце, — затарахтела она возбуждённо. Чжун Ли неосознанно подтянул одеяло выше, до подбородка; иногда бешеная, неисчерпаемая энергия Ху Тао пугала его. Неужели он разучился распознавать бессмертных, и хозяйка Ваншэн на самом деле была одной из них? — А… Вы в порядке?

Глаза пекло, а грудь вздымалась с надрывом, будто совсем недавно, в мареве сна, он… плакал. Чжун Ли быстро коснулся ресниц: сухие. Он провёл твёрдой ладонью по лицу. Усилием расслабил занывший лоб. Видимо, хмурился достаточно долго, от чего начала дёргаться бровь.

— Всё в порядке, не беспокойтесь, — ответил он сдержанно, умело скрывая собственное замешательство. — Дурные сны. Дурные сны играют злую шутку с теми, у кого много пережитого за спиной. — Он был настолько честен, насколько мог. В конце концов, он так привык к маленькой хозяйке ритуального бюро, что не хотел обижать её своей скрытностью.

— Меньше знаешь — крепче спишь, да? — переиначила она на свой манер осторожно. Чжун Ли видел: в глазах у неё вспыхнуло огнём любопытство, но Ху Тао так аккуратно подбирала слова (так, как умела: не думая, но от всего сердца), что он с теплом ощутил её безграничное уважение, не позволившее сунуть нос в чужие переживания. Не так сильно сунуть, как ей хотелось бы. — Знаете, господин Чжун Ли, от плохого сна помогает хороший чай. Загляните к господину Бай Чжу, он выпишет Вам свои травки. А если не поможет, у Вас всегда есть я и моё ремесло!

Чжун Ли совершенно искренне глухо расхохотался.

Ху Тао часто поднимала ему настроение. Многие не понимали её юмора, в ужасе отшатывались, — а он всегда выслушивал до конца, отвечал если не смехом, то благосклонной улыбкой.

Он с самого начала знал, что терзало её. Поэтому Чжун Ли не составляло труда выслушивать её иногда странные, иногда пламенные речи и всегда поддерживать разговор. Если даже ему, прожившему не одну тысячу лет, тяжело давалось уединение, — что говорить о маленькой девочке, рано оставшейся одной?

Чжун Ли едва сдержал усмешку. Как много веков ему понадобилось, чтобы начать читать души смертных! Для этого требуется тонкий инструмент, а камень — слишком громоздок. Несподручен без огранки.

Он поднялся с кровати, когда Ху Тао смущённо скрылась из комнаты. Распахнул шторы, впуская неверные ещё лучи солнца внутрь. Постоял у распахнутого окна, вдыхая терпкий, холодный запах нового дня и подставляя будто стянутое кожей лицо свету. Поймал себя на мысли, что по привычке пытается охватить Ли Юэ всевидящим острым взором. Потребовалось время, чтобы перестали болеть слабые смертные глаза, забывшие прежнее нечеловеческое зрение.

Прошло полгода с тех пор, как Властелин Камня продолжил земной путь в облике смертного. Он совершенно свыкся с хрупким телом, научился использовать то, что осталось от его несметных сил, и привык к ритму жизни нынешнего Ли Юэ. Вот только память сильнее новых привычек; иногда он едва сносил человеческую слабость, забывая, что сон нужен ежедневно, а мышцы порой пытались оживить прежнюю мощь, запечатлеть издревле знакомые движения в бою. Он оступался, пропускал удары, промахивался — бесстыдство.

Если бы он дрался так в Войну Архонтов, не было бы ни его, ни Ли Юэ.

Прожитые годы не позволяли злиться. Он смиренно сносил тяготы — вновь брал отяжелевшее копьё в висевшие плетью руки, кричал Алатусу: «Давай!», раз за разом отражал цепочку атак и всегда ошибался на последней, нечестной со стороны Адепта, но не оправдывавшей его невнимательность.

— Можешь бранить меня, я не против, — выдыхал Чжун Ли с хрипом. У смертных были такие тонкие сосуды, что кровь из носа заливала воротник после одного несильного удара.

— Не буду, — отсекал Сяо с неизменной непоколебимостью. Наверное, поэтому Чжун Ли тренировался именно с ним: преданный ему беспрекословно, Якса мог видеть его слабость и не осуждать за это. — Ты вернёшься в форму. Нужно время.

— В прежнюю — нет.

— Именно, — продолжал юноша бесстрастно. Он всегда позволял Чжун Ли отдышаться, прийти в себя, сколько ни требовалось времени, а затем протягивал руку и крепкой хваткой поднимал на ноги. Теперь он был сильнее. — Но ты всё ещё можешь быть хорошим воином.

Он говорил это всегда. У Сяо был нечитаемый тяжёлый взгляд, но за столетия их контракта Чжун Ли научился распознавать оттенки эмоций. Во время их повторяющегося слово в слово диалога-ритуала Сяо смотрел на него серьёзно и почтительно. Так, словно Чжун Ли всё ещё был Властелином Камня, метавшим каменные копья размером с гору во врагов.

— Кто же знал, что гнозис давал мне так много сил? — нарушив ритуал, обронил он недавно в задумчивости, смотря на то, как расползается по ушибленной кисти лиловый кровоподтёк.

— Не давал. Ты обманываешь себя, — ответил ему Сяо прямо — так, как думал. — Ты и раньше был сильным богом. Не Архонтом. Ты только думаешь, что ослаб. Никакой гнозис, Фатуи или Селестия не в силах отнять мощь божества.

— Может я хотел ослабнуть? — спросил он, непроницаемо улыбаясь уголками губ. Сяо сощурил янтарные глаза и по-птичьи склонил голову — изучал и думал.

— Я не знаю, чего ты пытаешься добиться. И не имею права обсуждать твои решения, — нахмурился Адепт. Добавил тише: — Какими бы… сомнительными они ни были.

Чжун Ли не ответил, только усмехнулся совсем по-человечески, отчего Сяо помрачнел окончательно. Он всё ещё не простил Властелина Камня за подставную смерть и был холоден — холоднее обыкновенного. Он говорил резко и не церемонясь, как не посмел бы раньше.

Но ни обида, ни непонимание не вытравили из его взгляда признательности и почтения.

— Когда-нибудь, когда ты привыкнешь к новому Ли Юэ и человеческим эмоциям… Например, при помощи одной белокурой путешественницы из дальних земель… Я объясню тебе. — Чжун Ли улыбнулся совсем уж загадочно, прямо как мадам Пин. Он поднял перед собой копьё и встал в стойку: — Нападай.

— Твоё право, — процедил юноша, ощетинившись, и крутанул Нефритовый Коршун перед собой, намереваясь избить хозяина до состояния мешка с песком.

Это было неделю назад. Чжун Ли умиротворённо улыбнулся; бой тогда выдался славным, хотя рёбра ныли до сих пор. С трудом, но он смог приноровить смертное тело под ловкость и силу Яксы, подгоняемого смущением.

Чжун Ли прощальным взглядом окинул рассветный Ли Юэ. Дела не ждут — что Архонта, что смертного.