Когда в семье начальника Органов Общественной Безопасности и его милейшей жены-домохозяйки рождается долгожданный ребёнок, это становится поводом для празднования. Сколько чета Вицлебенов пыталась завести наследников, сколько раз им это не удавалось — госпожа Вицлебен была слабой от природы, болезненной, и, казалось, совершенно не способной выносить здоровое дитя.

      Как оказалось на диву всем, вполне себе способна — так и родилась Норма Вицлебен, маленькая куколка, папина гордость, мамина отрада; все девять месяцев тяжёлой беременности, мучений и постоянных головных болей окупились в виде очаровательной, румяной девочки.

      Господин Георг Вицлебен, пусть и стал известен в военных кругах за свой сварливый нрав и суровый подход к работе, души не чаял в своей долгожданной дочери — не было ни скандалов, ни глупых ссор из-за желания обзавестись сыном, что с гордостью унаследовал бы фамилию. Всё это не имело смысла — маленькая Норма была развита не по годам, умна и прелестна на радость и родителям, и родне.

      Маленькая Норма была миниатюрной, тоненькой, как тростинка; на ней прекрасно смотрелись все аккуратные платья, которые охотно дарили любвеобильные тётушки, и которые она послушно надевала, позволяя наряжать её, как декоративную собачку. Позволяла гладить по светлым волосам, всегда заплетёнными нянечками в красивые косы, и смотрела своими большими, трогательными карьими глазками всем в лицо, словно внимательно-внимательно слушала каждое слово. Ей даже улыбаться постоянно не приходилось — стоило ей лишь чуть нахмуриться, надув по-детски пухлые щёчки, как все тут же начинали с ней ворковать, спрашивая, что же её не устроило, находя это очаровательным и умилительным.

      Норму Вицлебен с самого детства многое не устраивало, и прислуга охотливо исполняла её маленькие прихоти, лишь бы столь очаровательное и долгожданное дитя было счастливо.

      Впрочем, её весьма легко было осчастливить. Нужно было лишь знать специфические предпочтения и увлечения маленькой куколки с очаровательным лицом.

      — Норма, милая, — подзывает её отец, когда замечает её интерес к происходящему, — иди сюда.

      То было субботней вечерней посиделкой в саду Вицлебенов — на Норму обратили внимание все присутствующие коллеги, собравшиеся в гостях, но никто и слова не сказал, когда Георг подхватил на руки свою дочь и усадил к себе на колени, словно совершенно безнравственным было допустить мысль, что ребёнку не подобает слушать детали подавления жестокого бунта в Либерии.

      Норма охотливо прижималась теснее к тёплому свитеру отца, хватаясь руками за него, словно силилась обхватить целый мир себе на радость; уже тогда она знала, что только попроси она — отец отдаст ей этот самый мир.

      — Норма, — окликнул её отец, прервавшись от обсуждения того, как кого-то из бунтующих в Либерии загрызли собаки, — как проходит твоё обучение?

      — Всё хорошо, папа, — охотно ответила Норма, подняв блестящий взгляд на отца, ожидая долгожанной похвалы, — тётушка Летиция хвалит меня за успехи в изучении политической истории Марлии.

      — В таком юном возрасте начали учить ребёнка политике? — удивился один из коллег, бросив неоднозначный взгляд на Норму.

      — Ей даётся учёба, — с гордостью отвечал Георг, пока Норма косилась на коллегу отца, продолжая широко улыбаться, — мы решили не отдавать её в школу — рассудили, что домашнее обучение лучше ей подойдёт. Ей совсем неинтересно со сверстниками, зато она с большим удовольствием изучает и политику, и историю… и заинтересована в стрельбе. Малышка далеко пойдёт — Бог благоволит ей во всём.

      Норма перевела взгляд на отца, и на прелестном личике отчётливо, совсем как по детской азбуке, читался восторг. Ей было совсем не сложно учиться больше других детей, если это означало, что папа и мама будут хвалить её.

      Мог хвалить и только папа — добродушная, со всеми улыбчивая мама её интересовала куда меньше. Зато улыбки от вечно хмурого отца, что, кажется, за долгие, долгие годы на фронте совсем забыл, как улыбаться и радоваться жизни, были куда ценнее и желаннее. Ей нравилась маленькая власть — никто, кроме неё, не мог добиться такой реакции от горячо любимого ею отца, и Норма никогда не планировала менять это.

      И, ко всему прочему, всегда умело пользовалась своим положением.

      — Нянечка Анна ругается, что я на голубях тренируюсь стрелять, — жалобно протянула Норма, привлекая внимание и к себе, и к своему по-детски очаровательно нахмуренному личику, — но на чём ещё? Как будто так трудно просто убрать их потом.

      — Не переживай, радость моя, — Георг потрепал по макушке Норму, улыбаясь, — я поговорю с ней насчёт этого. Лучше скажи мне, что ты хочешь на свой скорый день рождения.

      Норма мгновенно просияла — светлое, румяное личико украсило улыбкой, когда она, показательно помявшись, ответила без запинки, уверенно, точно зная, чего хочет на свой двенадцатый день рождения:

      — Я хочу собачек. Охотничьих.

***

      Это случилось в один из знойных дней.

      Матушка впервые взяла маленького Порко с собой за пределы Либерии, чтобы суметь купить те товары, что нельзя достать на их территории.

      Всё было строго по правилам — перед выходом матушка поправила и свою повязку, и его, и, накинув на голову платок, скрывающий волосы и ложащийся на осунувшееся лицо тень, вывела Порко за пределы Либерии, где он до этого никогда не был.

      Матушка всегда воспитывала и его, и Марселя в строгости — учила следовать всем законам, чтобы не навлечь на себя беду ещё большую, чем они навлекли на себя своим рождением, и говорила всегда прислушиваться к тому, что говорят им солдаты Марли. Порко всегда был строптивым и суетливым — голову поднимал выше нужного, говорил громче остальных, но никогда, никогда не перечил солдатам.

      Марлия — великая страна, давшая приют таким дьяволам, как они; Марлия — добродушная и радушная страна, позволяющая жить в достатке таким отребьям, как они.

      Пока остальные трусливо прятались по своим углам, лишь бы лишний раз не показаться на глаза солдатам, Порко для себя всё решил с самого начала — он станет воином, достойной своей великой нации; он станет гордостью семьи, причиной, почему их тяжкие грехи наконец-то простят и позволят жить, как людям, готовый стать личным псом режима.

      В тот знойный день он впервые встретился с Нормой Вицлебен.

      Слишком резко, под выкрик матушки, чтоб не носился, выскочил из магазинчика — звякнул колокольчик над скрипучими дверьми, ахнул кто-то за спиной Порко. Он врезался в кого-то — сам не ожидал, сам испугался, когда столкнулся носом к носом с кем-то. Отскочил резво, схватился за ушибленное лицо и во все глаза уставился на девочку перед ним — к ней мгновенно подскочила испуганная женщина, заверещавшая во весь голос:

      — Господин Вицлебен узнает об этом! Я всё ему доложу!

      А после едва не задохнулась возмущением, словно лишь в тот миг поняла самое важное, и, бережно-бережно, точно та форфоровая и хрупкая, от одного касания способная стереться в пыль, обхватила девочку за щёки и приподняла личико:

      — Господи, ты в порядке, куколка? Не ушиблась? Не поранилась? Ничего не болит?

      Девочка, точно совсем не понимавшая, что происходит, лишь пару раз моргнула, так и не изменившись в лице. Из магазина выскочила матушка — схватила Порко за плечи, одним яростным взглядом вопрошая, что он уже натворил, и сходу развернулась к женщине, что всё продолжала лепетать вокруг безразличной девочки, и согнулась в почтительном поклоне:

      — Прошу, Бога ради, простите моего непутёвого сына, он совсем несносный…

      — Закрой свой рот! — вновь заверещала женщина, в ярости обернувшись к ним. — Ты хоть понимаешь, с кем говоришь!

      — Нянечка, — мягко окликнула её девочка, шмыгнувшая ушибленным носом, — я перехотела мороженое.

      — О, моя радость… — разочарованно протянула та в ответ, смотря на неё жалобно, словно та смертельно поранилась и теперь мучается в ужасных страданиях.

      Пока девочка не сделала шаг к ней, прижимаясь в объятиях, утыкаясь лицом ей чуть ниже груди, словно выпрашивая утешение — женщина тут же забыла и о своей ярости, и разочаровании, и охотно приласкала её, приговаривая, что ничего страшного, они обязательно зайдут в другой магазин. И девочка кивала, пока матушка Порко так и не посмела поднять головы, а сам он стоял и смотрел, смотрел на маленькую Норму, выглядывавшую на него из-за сгорбившегося силуэта своей нянечки, и улыбка её становилась всё шире и шире, пока она не произнесла:

      — Хозяину этого магазина стоит заняться выносом мусора.

      Наказания сразу тогда не последовало — все собравшиеся зеваки, сбежавшиеся на визглявый голос долговязой женщины, разбрелись, когда поняли, что представление окончено, а матушка, побоявшаяся на мгновение дольше задержаться вне стен Либерии, схватила маленького Порко за руку и дёрнула за собой, обратно домой, в родные стены, где они имели хоть иллюзорное ощущение защиты.

      Лишь после Порко узнал, что хозяин того магазина запретил им появляться у него, прогоняя любого из их семьи, стоило только им появиться в поле его зрения.

      Лишь год спустя на пороге их дома появились солдаты из Органов Общественной Безопасности, чтобы сообщить, что они отбирают кандидатов в воины, и Порко Галлиард — первый в списке.

      И иного ответа, кроме как «для меня честь служить родине», от него не подразумевалось.

***

      Норма прекрасно помнит своё детство. Своё беззаботное, счастливое и удовлетворительное детство, в котором у неё не было ни забот, ни переживаний. Несмотря на трудности во время беременности и слабое здоровье матушки, сама Норма — пышет здоровьем, крепкая, вытянувшаяся с возрастом.

      Норма Вицлебен — персонификация понятия «здоровый ребёнок».

      Впрочем, это не мешало нянечкам суетиться, как умалишенным, стоило только чему-то случиться.

      Если Норма что-то разбивала, тут как тут были обе нянечки — одна оттаскивала дитятку, вопрошая, не порезалась ли, не поранилась ли, не испугалась ли, пока вторая сходу начинала хлопотать и прибираться, сетуя на то, что они не досмотрели за бедной, маленькой девочкой.

      — Ты в порядке, куколка? Нигде не болит? — из раза в раз лепетала её нянечка Олли, и порой Норме казалось что она, крикливая, долговязая, как сторожевая башня, других слов и не знает, ходячая заевшая пластинка.

      Анна, в отличие от Олли, была чуть спокойнее — не сходила на крик при малейшей причине, но была такой же суетливой, словно отец специально отбирал именно таких нянек — раздражающих, неугомонных и душащих своей заботой. Даже ходили вместе, как кривые близняшки — в одинаковой, тёмно-коричневой форме дома Вицлебен, состоящей из идеально-выглаженных белых блузочек, пиджаков с накрахмаленными воротниками и прямыми брюками. Обе заплетали волосы в низкие пучки — Олли начала седеть уже к одиннадцатому году Нормы, проигравшая в генетической лотерее, а Анна оставалась неправдоподобно-молодой даже к совершеннолетию Нормы, — и никогда не поднимали взгляда на хозяев дома, глядя на них лишь уважительно исподлобья.

      Все в доме боялись Георга Вицлебен и боготворили Норму Вицлебен. Возможно, эти факты были по неоднозначной причине связаны, но саму Норму это не слишком волновало.

      То, что они обе раздражали её до безумия, было неизменной константой.

      Пока Олли скандалила на кухне с личным поваром семьи Вицлебен о том, что он готовит неподходящую для маленькой Нормы пищу, ведь она не может набрать необходимый минимум белков, Анна самолично бралась за готовку, тщательно следя за тем, чтобы сбалансировать рацион. Пока Олли визгливо высказывала сапожнику всё, что она думает по поводу новых туфелек — очаровательных, спору нет, но чуточку тесные в носике, — Анна аккуратно переобувала Норму, чтобы ей было удобнее.

      Норма была маленькой собачонкой, с которой носились так, словно в её брюхе был зашит всемирный клад, и все ждали, когда же придёт время его вытащить; ждали взросление Нормы, когда придёт время наконец-то отпустить её в свободное плавание.

      Поначалу Норма воспринимала их как должное, считая, что ничего страшного в их опеке нет — смышлённая не по годам, Норма вполне могла справиться сама, и разбитая тарелка, определённо, не убила бы её, но если нянечки хотели почувствовать себя так, словно выполняют священную миссию, с которой лишь они способны справиться, это было их право.

      Так она думала, пока лет в десять не легла с прилипчивой, раздражающей заразой.

      Дорогая матушка слегла первой — слабая здоровьем, долго и упорно боролась за своё здоровье при помощи лучшего доктора Марлии, и ещё долго отлёживалась в кровати, пытаясь прийти в себя. Весь дом переживал за неё, весь дом надеялся, что госпожа Вицлебен поскорее поправится и будет и дальше каждое утро приветствовать прислугу и благодарить их за тяжёлую работу.

      Стоило матушке пойти на поправку, как заболела Норма; больное горло раздражало, заставляя её недовольно хмуриться и лишний раз промолчать, чтобы не зайтись кашлем, но ничего смертельного. Для неё.

      Для нянечек это было катастрофой; они сразу же уложили её в постель, решив, что ей необходим строгий постельный режим. Вновь сорвали с работы доктора, чтобы он её осмотрел и выписал все необходимые лекарства, убеждая его, что Норма сильно-сильно больна и нуждается в тщательном уходе. Норма лежала, глядя в белоснежный потолок в своей комнате, и желала, чтобы с обеими нянечками что-нибудь случилось.

      Что-нибудь плохое, трагичное и очень смертельное. Норма клятвенно пообещала себе, что сдержанно, но достаточно убедительно поплачет на их похоронах, если вдруг что.

      А они продолжали хлопотать над ней, кормя с ложечки супом, следя за тем, чтобы он был комфортной температуры для её смертельно больного горла; сюсюкались с ней, утешая так, словно она мечется в агонии. Следили за тем, чтобы ни в коем случае не повторилась ситуация матушки — как же они все без маленькой госпожи Нормы? Как же они могут не переживать за неё, пока она так мучается?

      Главной мукой Нормы было то, что с нянечками так ничего и не случилось, а из постели её, абсолютно здоровую и совсем заскучавшую, выпустили нехотя.

      Норма первым же делом отправилась в сад и, приметив случайно залетевшего к ним голубя, бросила в него камень. Поняв, что едва ли сумеет сделать хоть что-то, попросила отца научить её стрелять.

      Маленькое хобби для успокоения и возможности деть неуместную агрессию, осталось с ней и по сей день; двадцатилетняя Норма превосходно стреляет, и ещё ни одна добыча не ушла от неё и её преданных гончих.

      Но то — совсем другая история.

***

      Прозвучал выстрел; темнеющее небо испачкалось в чёрных кляксах, когда напуганные птицы взлетели. Мужская фигура, застывшая на входе в охотничьи угодья, осталась неподвижной, пока из леса не вышла Норма.

      Она улыбалась ему, словно была в превосходном настроении, что являлось большой редкостью для неё.

      Норма подошла ближе, держа в руках охотничье ружьё. С собой на охоту она взяла лишь один патрон, что уже выстрелил; безопаснее от этого сама Норма не стала.

      — Господин Вильгельм, — спокойно произнесла Норма, протягивая ему винтовку, прижав ту корпусом к его груди, — к сожалению, нянечка потерялась в глухом лесу. Мы с вами обыскали всю территорию, но так и не смогли её найти. Отец приложил все свои усилия, чтобы найти пропавшую женщину, но безуспешно. Подготовьте, пожалуйста, подходящий костюм для похорон — ей будут устроены достойные проводы.

      — Конечно, госпожа Норма, — лишь ответил мужчина, прикрывая глаза и принимая винтовку, — неурядицы случаются. Жаль, что это случилось и с ней.

      — Жаль, очень очень, — кивнула Норма.

      Две фарфоровые гончие поспешили за Нормой, что двинулась в сторону дома; она стирает платком кровь с рук, а они — облизывают вытянутые морды.