Ставни были распахнуты, чтобы впустить в покои соленый морской воздух, и Гвинет, подтянувшись в последний раз, проскользнула между них. Окно было открыто — она сочла это приглашением. Услышала шорох впереди. В это мгновение Гвинет прикладывала все усилия, чтобы не запутаться в ногах и не запнуться о высокий подоконник — вовсе не хотелось растянуться на полу перед Хильде. Было бы неловко. Хотя Хильде же обещала любить ее всегда. Даже если она перед ней грохнется, наверное, тоже.

— Гвинет! — воскликнула та задушенным голосом.

Гвинет широко улыбнулась. Хильде стояла напротив, в ее руке тускло мерцал кинжал. Гвинет не сомневалась, что Хильде даже с таким несерьезным оружием сражалась бы до последнего вздоха, вздумай убийца пролезть в ее спальню. Медленно рука опустилась. Хильде молчала. Покачиваясь на волнах по пути на Острова, Гвинет множество раз представляла, как бросится к ней, заключит в торопливые объятия… Но это тяжелое, тревожное молчание не позволяло ей сразу кинуться в омут с головой. Она тоже замерла, озираясь. Что не так?

Все пошло не так. Она опоздала из-за проклятого шторма. Может, боги и правда были против нее, не желали ее видеть на Островах.

Все, блядь, было не так. Но они увиделись. Они были рядом — ближе, чем когда-либо за последние обороты!

Хильде ничуть не изменилась: те же светлые кудрявые волосы, рассыпавшиеся по плечам, те же глубокие карие глаза, ореховые — Гвинет знала, что они сияют золотом, если на них упадет солнечный свет. Она несмело подошла ближе, от Хильде пахло морским ветром, медом с можжевельником — сладко, пьяняще, что хотелось захлебнуться. И еще чем-то. Гвинет нахмурилась. Так пахло пламя. Дикий огонь. Откуда?.. Что она жгла тут? Это все было неважно. Гвинет была рядом, могла коснуться, заговорить. Несколько оборотов она получала лишь письма. Перечитывала строчки снова и снова. Запоминала их.

— Я не знала… — наконец, вымолвила Хильде. Она отошла к столу, положила на него нож. Тот тихо звякнул. — Не знала, что ты здесь, когда объявляла испытание! О, боги… Если бы я только увидела, я бы что-то другое придумала!

Видеть ее, мучающуюся виной, было невыносимо. Неправильно!

— Да брось, ничего страшного не случилось. Только не вздумай мне поддаваться, я обижусь! — хихикнула Гвинет. — Ты не проиграешь этим мальчишкам. А я сговорюсь, чтобы увезти тебя в Эйриу.

Хильде рассмеялась в ответ — мягкий, тихий смешок. Гвинет медленно прошла за ней, как бы боясь ошибиться. Она, признаться, не тревожилась о том, что их застукают: она тоже женщина, если Гвинет что и нарушит, то только правила приличия, не позволяющие гостье вот так залезать в спальни семьи ярла. Оглянувшись украдкой, увидела простую постель, устланную пестрыми покрывалами, прялку, у которой стояла корзина с мягкой шерстью, боевой топор, начищенный и голодный, прислоненный к сундуку с резной крышкой. Одета Хильде была в простое зеленое платье из добротного льна, на шее висел железный амулет в виде ладьи. Была такой же, как Гвинет ее запомнила. Ее Хильде.

— Тебе не стоило приезжать одной, это опасно, — негромко сказала Хильде, когда Гвинет подошла, подкралась ближе. Позволила взять себя за руку; тонкие, но сильные пальцы дрогнули. Она почему-то сомневалась.

— Я не могла бросить тебя одну с этими напыщенными женихами, — отрезала Гвинет, смеясь. Несмотря на улыбки, беспокойство червяком выедало ее изнутри: Хильде вовсе не шутила, ей незачем было соблюдать правила, не перед кем. Что же не так? — Ну, посмотри на меня.

Свободной рукой Гвинет из-под своей рубахи вынула подвеску — обычный камень, амулет с выбитой руной. Завороженная, Хильде коснулась его, потерла пальцами. Теплые — нет, почти горячие. Уж не больна ли она?.. Может, поэтому не пошла встречать женихов? И ведь не признается. Гвинет прикусила щеку изнутри. Помнила — в детстве. Суровую зиму, лед на озере, разбитую коленку. Хильде потом кашляла, но скрывала, чтобы играть с нею в то короткое время, пока Гвинет не уплывет в Эйриу. Пока Хильде не свалилась с лихорадкой…

— Мы поклялись, — напомнила Гвинет. — Я всегда за тобой приду, что бы ни случилось.

Они пролили кровь, и магия связала их. Может, это были лишь красивые слова, которые говорятся влюбленными по всему миру, всего лишь юношеская причуда, но Гвинет не нарушила бы клятву. Она сама хотела этого, желала принадлежать Хильде всей душой, и даже если придется доказать это перед десятками ярловых и конунгских сынков — пожалуйста, так даже лучше! Ее Хильде не нужен тот, кто не покажет силу и удаль. А ей не нужна дева, которая не выйдет сразиться за свою судьбу.

Горячая ладонь легла на ее щеку, Хильде улыбнулась, и грусти в этой улыбке отчего-то было больше радости. Но и сам вид ее, смягчившейся, прижмурившей глаза с мягкими черными ресницами, вызвал приятную дрожь. Гвинет подалась ближе, прижалась губами. Она решила, что не станет торопиться, несмотря на время разлуки, она будет терпелива, она распробует эту нежность и запомнит навсегда. Хильде сначала робела, но потом растаяла, прижалась ближе, позволила чувственно расцеловать шею.

— Госпожа моя Хильде, — выдохнула Гвинет, оторвавшись от нее на мгновение, поймала руку, целовала белые пальцы, — после поединков мы уедем, и больше никто не заставит тебя выбирать между этих мальчишек.

— Потому что я выбираю тебя, — прошептала Хильде. Ее обжигающая рука скользнула под рубаху, и пламя откликнулось ей навстречу. Пламя внутри. Огонь внизу живота. Тянущий, голодный. — Но уехать… Я… я буду драться честно, и пускай все увидят хороший бой, — кивнула она, словно отогнав все дурные мысли. — Тебе нужно отдохнуть, нам обеим нужно. Нельзя, чтобы они решили, что мы в сговоре!

— Уже гонишь меня? — поддела Гвинет; она совсем не злилась, она понимала. И страх, и нерешительность. Рука соскользнула с ее бока. Хильде тускло улыбнулась, но не размыкала объятий, пытаясь продлить их близость.

Гвинет написала ярлу Ингфриду от лица брата, умело подделав его почерк, но не посылала писем самой Хильде, боясь, что их перехватят слуги королевы и запрут Гвинет дома, чтобы не рисковала собой. Она прибыла к самому пиру — тут, впрочем, не из-за предосторожностей, а потому что море было неспокойным, а моряки говорили, это хищные дочери Ньерда охотятся за ними. Но все трудности остались позади, она преодолела их, чтобы сейчас держать Хильде за руки и греться ее необъяснимым жаром.

Почему Хильде не весела? Боится, что кто-то другой ее завоюет? Гвинет бы обидеться, что в ее силу не верят, но она видела соперников, тех, кто сражался с медведями и троллями. Она улыбнулась. Нет уж, она выстоит, ведь надо не прорубиться через прочих женихов — что Гвинет с радостью бы устроила, — а победить Хильде. Она знала Хильде, она училась сражаться вместе с ней, угадывала движения. Как и теперь, когда Хильда вздохнула, догадалась, что та отнимет руки.

— Если тебя что-то тревожит… — начала Гвинет. — Ты можешь довериться мне.

— Нет, ничего, с чем ты могла бы помочь, kjæresten min«моя возлюбленная»; универсальное обращение к любимой девушке или парню на норвежском, — сказала Хильде. — Я рада, что ты здесь. Я очень не хотела… остаться теперь одна.

Гвинет кивнула. Она не знала, что за страхи мучают Хильде и почему боль поселилась в ее взгляде, но она сделала бы что угодно, чтобы помочь. Однако пока что она только могла уйти, загадывая на будущее. Ей нужна была удача. И добрая сталь.

***

Хильде выдумала испытание, что собьет спесь со многих сыновей конунгов, ведь нет позора большего для мужчины, чем проиграть женщине — тем более той, кого хотел бы назвать невестой. Разговоры ходили по дому ярла, недовольное гудение прорывалось во двор. Гвинет ловила на себе насмешливые взгляды, но в открытую задирать ее, почетного посла из Эйриу, не решались. И все-таки конунги повеселились, когда она с утра, выйдя позавтракать в медовый зал, спокойно сказала, что сама станет драться за честь брата.

Хорошо, если ее недооценивают. Они уже списали ее со счетов, делили Хильде и власть ее отца между собой. Гвинет слышала, как они болтали про нее: будто обычная девица — даже не из валькирий! — не сумеет достойно сразиться. Только сражаться им самим тоже предстояло против девицы Хильде.

Беда в том, что Гвинет, конечно, могла превзойти братца, которому привычнее было гусиное перо, а не меч. Но умелым воином она не была, не давалось ей ремесло. Множество раз она проигрывала столичные турниры, падала в песок, недовольно рыча. Скеррис говорил, ей недостает сосредоточенности. Внезапное нападение хорошо, но во всем нужен порядок. Гвинет же… легко забывалась, ее запросто выводили из себя.

Сможет ли она побороть Хильде? И почему Хильде так тревожна, как будто занемогла?..

— Ты сумеешь справиться, — убеждал Гавейн, что вертелся рядом; он не знал подробностей о ночном свидании с Хильде, а потому принимал задумчивость Гвинет за тоску перед битвой. Они вышли во двор, отдыхали, наблюдая за пробным боем женихов. Пока что Гвинет не влезала, а смотрела, как Брагут Тролльверсон и Утнард Аггенсон обмениваются ударами. — А если не хочешь драться, то я могу сразиться от твоего лица! Переменить мнение никогда не поздно!

— Не хочу? — поглядела на него Гвинет, улыбнувшись.

— Но ведь… — он смутился, вздохнул. — Не стал бы я нападать на деву, которую люблю! Ранить ее даже по случайности… нет, недопустимо!

— Мы с Хильде много раз дрались. В первый раз она мне так рукоятью по носу заехала, что я еще полдня кровавую юшку вытирала, — хмыкнула Гвинет. Это были приятные воспоминания, беззаботные, как порхание мотылька. — А ведь меч был деревянный! Трепку она мне задавала знатную. Но теперь я крепче, да и ты меня многому обучил, сир Ллеоурга!

Она могла бы многое рассказать, и про детские забавы, и про игры с мечами, и про то, как коньки резали лед, взвизгивая. Хильде была ее подругой по детским играм. Хильде была ее первой и единственной любовью.

Хильде была ее клятвой, и Гвинет и поныне носила под рубахой подаренную ею руну.

Легко было убедить и Гавейна, и Хагена, что она справится, сдюжит. Она могла победить, могла обыграть нахальных соперников, могла увезти Хильде в Эйриу — корабль Белого Змея ждал ее в порту несколько недель, как было уговорено. Но что дальше?.. Каково ей будет вернуться домой с увезенной женой, смотреть в глаза родне, у которой не спросилась в поездку, вырвалась без благословения? Только Скеррис, названый отец, и пожелал ей удачи, да еще отдал родовой меч; что скажут ее матери, когда она явится на порог? Гвинет не знала, лучше ей вернуться с победой или поражением.

Каково было остальным? Сколькие из них думали, что отправляются на праздник, а сами приехали на битву? Тот мальчишка из франков, который едва ли понимал половину слов, обращенных к нему, совсем не казался воином, могучим героем. Дитя цветов, вин и песен. Он спел бы для Хильде, станцевал бы с ней, надеясь, что это увлечет ее, поразит… А теперь Хильде собьет с него всю эту нежность обухом топора. Печально, но такова жизнь. Пусть это будет Хильде, а не парень с соседнего надела — тот наверняка смахнет голову.

Впрочем, и Гвинет не походила на могучего воина, если поставить ее рядом с Гавейном. Особенно если нарядить Гавейна в начищенные красивые доспехи. Вот только никто не знал, что Гавейн не способен никакого человека обидеть, что он никогда не станет тем, кто впивается мечом в пасть чудовища, отчего то захлебывается кровью. Гавейн никогда не дрался, только на поединках, и то он считал не насилием, а красивым представлением, как те, что давали бродячие музыканты. Рыцарь, который не желает драки… Диковинка.

— Думаешь, про эти испытания Хильде станут рассказывать легенды? — хмыкнула Гвинет.

Обычно девы придумывали загадки. Мало кто пойдет против женихов с оружием. Но такова была Хильде, прямая, упрямая… Сильная.

Нет, про такое не пели в песнях. Не было легенды о том, как какая-то хитрая девица явилась на чужую землю и выкрала дочку ярла себе в супруги. Должно быть, потому боги вмешались, старухи-норны перепутали пряжу узлом.

— Как бы там ни было, она умно придумала, — сказал Гавейн. — Никто не заподозрит обмана, если ты честно ее победишь и по уговору увезешь к брату. Суд поединком здесь признают превыше всего. Осталось выиграть…

Беспокойство на лице Гавейна заставляло Гвинет колебаться, а это чувство ей вовсе не нравилось. Недовольство рычанием вскипало в горле, и она распрощалась с другом и решила прогуляться. Наверняка где-то во внутреннем дворе должно быть место, чтобы размяться вдали от всех. Боль в мышцах всегда ее отвлекала.

Гвинет боялась заблудиться, но не нашла служанку, за которой могла бы увязаться. У дворни этого дома появилось много забот: им нужно было прибирать за целой толпой женихов, стряпать, стирать… Наверняка многие из них мечтали, чтобы Хильде уже наконец раскидала всех этих юнцов и заставила униженно уползти в свои земли. Гвинет поймала себя на том, что шкодливо улыбается, представляя это побоище.

Когда впереди мелькнула светлая длинная коса, Гвинет возликовала… но за поворотом оказался Бальдр Светлые Ресницы, юный вождь, почему-то гулявший без сопровождения. На пиру его окружали женихи помельче, но сейчас он предпочел идти один… Однако, увидев Гвинет, он вдруг широко улыбнулся и остановился у конюшни, показывая, что поджидает ее. Гвинет едва не выругалась: теперь не получится сделать вид, что ненароком с ним столкнулась, следуя по своим делам.

— Доброго дня, королевна, — поклонился Бальдр. Его эйрийский был мягок, как журчание весеннего ручья.

Хотелось его поправить — не королевна, принцесса. Но Гвинет решила не отвлекать, лишь с благодарностью улыбаясь и кивая, кивая и улыбаясь. Она гадала, столь ли поддельны медовые улыбки Бальдра, как ее собственная? Улыбка горчила. Гвинет показалось, что кто-то смотрит на нее, но она побоялась обернуться. Правда ли Хаген глядел на них — немое напоминание о заключенном соглашении?

— Я хотел помолиться. Если хочешь, можешь пойти со мной, — великодушно позвал Бальдр. — Один принимает всех странников и чужеземцев.

— Молиться деревьям? — спросила Гвинет, вспомнив склонившуюся Гислу.

Но Бальдр не обиделся, лишь рассмеялся, сверкнул жемчужной улыбкой:

— О, так ты знакома с нашими обычаями!

Гвинет не нашла ничего лучше, кроме как последовать за ним, не отставая от своего проводника. Без всякого страха Бальдр покинул двор ярла Ингфрида и пошел по улице Уппсалы с уверенностью человека, которому никто в целом мире не мог навредить. В эти дни город бурлил, оживленный, многие женихи и их друзья тоже прогуливались, но именно Бальдр приковывал взгляды. Легкий ветерок играл с его волосами, а на лице сияла улыбка, полная юношеской уверенности. Бальдр не замечал, как за ним следили, как шептались о нем за спинами. Прохожие девушки провожали его взглядами, задумчивыми и немного тоскливыми. Наверняка скальды уже пели о том, что сердце Бальдра отдано Хильде.

А Гвинет, похоже, предстояло вырезать сердце из его груди.

— Я думала, ты пойдешь упражняться с мечом, как другие.

— За день-другой ничему новому я не научусь, — решил Бальдр. — У нас воинскому делу учат с колыбели. Отец подложил мне кинжал, чтобы я привыкал к стали. Но завтра… мне поможет только удача. И расположение богов.

Богам на Островах молились под открытым небом, они не терпели тесные, душные храмы. На юге Уппсалы раскинулась роща, точнее сказать, клочок леса, заключенный людьми в границы каменных заборов. Роща напомнила Гвинет о друидах, что перешептывались с землей в Эйриу, однако здесь она не чувствовала того щекотливого ощущения, что оставляла их магия. Роща просто была — и до того, как вардаари пришли сюда, и будет после.

Роща стояла, молчаливая и величественная. Окинув ее взглядом, Гвинет подметила, что все здесь ухожено, кусты не разрастались буйно, не превращались в мешанину кривых веток. Несомненно, дело рук людей, а не богов. Пройдя по протоптанной тропе, они оказались напротив большого ясеня, раскинувшего ветви.

Гвинет оставила Бальдра, склонившегося перед ясенем, чтобы побродить вокруг. Ветка переломилась под ногой, и она вздрогнула. Высокие деревья шелестели листьями, переговаривались. Смотрел ли на нее Один? Гвинет надеялась, что нет, не хотелось привлекать внимание чужих богов — пусть Бальдр отвлекает его своим бормотанием и просьбами. Ладонь легла на рукоять меча. Бальдр не ожидает удара. Совсем не станет сопротивляться. Нет! Слишком опасно, слишком подозрительно — их могли видеть, как они вместе идут со двора. И Гвинет не станет проливать кровь в святилище, если не хочет навлечь на себя какое-нибудь премерзкое проклятие… Ветер с шумом трепал кроны.

Хоженая дорога вывела ее к тихому колодцу, в который Гвинет с опаской заглянула. Глубокий, черный зев, запах чуть затхлой воды. Только ведра нигде не было видно, и Гвинет заколебалась, облокотившись на холодный бортик. Нечто, что древнее страха, тянуло ее перегнуться сильнее, заглянуть дальше, глотнуть мшистый запах… Шорох шагов отвлек ее.

— Это жертвенный колодец, — тихо сказал Бальдр. Он был подавлен, как будто молитва истратила все его силы… или будто он услышал ответ, на который не рассчитывал. Все же поглядев на колодец, он покачал головой: — В нем топят тех, кого хотят принести Одину, чтобы заслужить его милость.

Дрогнув, Гвинет отстранилась, словно Один сам мог вынырнуть из колодца, чтобы уволочь ее на глубину. На ее родине кровь имела значение, какая это жертва, если ты не забрызгал алтарь горячим, живым, сладким… Но боги севера были иными, холодными, как вода, что плескалась в колодце. Не вода, а сжиженная ночь.

— Чаще всего это мелкие животные! — сказал Бальдр, видимо, увидев вспыхнувшее на лице Гвинет удивление. — Всякие кролики, дичь… Еще, бывает, вешают на деревьях, потому что Всеотец наш Один сам подвесил себя на дереве, чтобы обрести божественную мудрость… Как по мне, надо быть очень смелым для такого, — улыбнулся Бальдр. — Я перед испытанием-то робею, а тут сам себя… Только бог на это способен.

— Боги способны на многое, — кивнула Гвинет отвлеченно. — Нам лишь остается надеяться, что наши дела их не посрамят. Ты разве не доблестный воин? — хмыкнула она. — К чему страх? Никто не убьет тебя, если ты оступишься. Поверь мне, Хильде это выдумала не ради крови. Калечить для забавы не станет.

Она осеклась. Не хотела делиться Хильде. Ни единой историей о ней.

— Это я знаю. Но позор для воина хуже, чем самые страшные раны. Напротив, из-за шрамов тебя станут почитать, а вот проигрыш… Вскоре я выйду на тинге, и если незадолго до этого покажу себя слабаком, мало кто поддержит меня. Вождь должен быть и силен, и мудр. А моя семья рассчитывает на меня.

Гвинет это было знакомо: рыцарь, сдавшийся на поединке, считался опозоренным. Но что значит нелюбовь двора, такая же переменчивая, как его восхищение, по сравнению с возможностью четверть века править всеми Островами?

— Ты и впрямь желаешь стать ярлом над ярлами? Мне-то можешь рассказать, — поддела она, — я тебе не соперник, у меня свой народ есть.

— Я с детства мечтал стать героем, — признался Бальдр, — но когда я вырос, все великие набеги окончились. Моя мать радуется этому, потому что у нее из-за походов не осталось братьев — может быть, она права. Тогда я подумал, что мирный путь тоже могут воспеть скальды и стать ярлом над ярлами почетно. Кто бы знал, что ради этого мне придется сразиться против невесты…

— Ты любишь Хильде? Она правда тебе дала повязку? — не выдержала Гвинет. Не выдала ли она того, что волнует ее сильнее всего?

Бальдр широко улыбнулся, плечами пожал:

— Это не повязка, а шарф, мне и впрямь он понадобился, когда я гостил в этом доме, еще будучи сопливым ребенком. А передала его не Хильде, а одна из ее служанок, но так история не вышла бы.

Гвинет усмехнулась: все великие легенды появлялись именно так. С маленькой лжи.

— За Хильде стоит много родов, много сильных семей, которые не оставят ее супруга — таковы наши традиции. Мой отец был простым рыбаком, пока не женился на дочери конунга, — сказал Бальдр. — Мне нужно жениться, чтобы найти союзников для тинга.

Он вовсе не был наивен, но о Хильде говорил с добротой, которая не вязалась у Гвинет с любовью, с горючей страстью, что вспыхивала у нее самой в груди, заставляя мучиться, не имея возможности коснуться Хильде, только снова и снова читать написанные ею строки, изредка касаясь бумаги там, где могли лежать ее пальцы. Бальдр же и впрямь мог выбрать любую, но выбрал дочь прежнего ярла над ярлами. Сильная семья, много союзников… И это расколет их, лишив Хагена части поддержки. Как бы не началась война, которая разобьет союз Островов на осколки.

— Значит, твой отец задумал для тебя такую судьбу?

— Судьба создана задолго до нас. Я не знаю, что там, я не смогу дойти до норн, что сидят у подножия Иггдрасиля и снимают с него стружку с пророчествами. Если мне суждено стать ярлом над ярлами и мужем почтенной Хильде, скоро мы об этом узнаем, — искренне ответил Бальдр. Верил, что он избранный. Героям не нужна любовь смертных женщин, только слава… Гвинет вздохнула. — Отец всегда был добр со мной, но не скрывал, что желает для семьи большего. Он не умел сражаться, зато учил меня быть справедливым. А твой отец?.. Он, верно, научил тебя обращаться с мечом?

Любопытный взгляд коснулся ее клинка. Гадал, похожи ли ее боевые навыки на умения валькирий? Сравнивал, кто из них будет успешнее в бою?

— Мы в Эйриу больше почитаем матерей, — сказала Гвинет. Бальдр покачал головой — как бы извиняясь, что не знал их традиций. — Скеррис учил меня среди прочих. Я помню, как он разбил мне нос рукой — ты наверняка слышал, Скеррис Аргетлам, Серебряная Рука, — и матушка шипела на него и угрожала снять кожу. Но я встала и полезла на него с мечом снова, и он посмеялся, потому что все Ши’урсгарлады такие.

— Я заметил, что вы с рыцарями прибыли не под драконьим королевским гербом.

На фибуле, что скалывала ее плащ, скалила зубы гончая.

— Не хотела привлекать внимание разбойников королевскими символами. Ши’урсгарлады — семья моего… отца и деда, они издавна правили на севере, и нравы там похожи на здешние, — сказала Гвинет. — Мне всегда нравилось там больше, чем где-либо в Эйриу. Затеряться среди гребней гор, бродить по тихим лесам. Свобода, которой никогда не достичь при дворе.

Знал ли он что-то о свободе, сын рыбака, мечтавший стать ярлом над ярлами? Принадлежала ли эта золотая мечта ему, или была подсказана родней, или была напета скальдами? Бальдр смолчал. Возможно, ему странным казалось, что она, с рождения обладавшая властью, по праву крови, стремится сбежать. Ему придется сражаться за власть; Гвинет стоило всего лишь появиться на свет.

С Бальдром они распрощались на выходе из рощи. Гвинет не знала, куда теперь направится он, но напоследок он пожелал ей:

— Удачи тебе в день ОдинаИначе говоря, в среду. Название Wednesday происходит от формы имени Одина — Woden; вардаари решили устроить испытания в день главного божества., — поклонился Бальдр. — Через два дня мы почтим Всеотца добрым сражением.

Гвинет смотрела ему вслед, думала о чем-то… о героях, про которых она слышала, о том, что сложно стать легендой, если ты еще жив. Гвинет могла сделать Бальдра героем.

— Прекращай притворяться можжевельником, Вирр, — проворчала она, повернувшись к колыхавшемуся кусту. Куст вздохнул.

Вирр выбрался, попутно пытался вытряхнуть мягкие иголочки из растрепанных волос. Рыцарь с опаской покосился на Гвинет — у него не было приказа следовать за ней, но он пошел, крался. На мгновение Гвинет призадумалась, не заметил ли Бальдр этого и не сделал ли из вежливости вид, что ничего не понял. По законам Эйриу леди крови не могла оставаться с мужчиной наедине без служанок или хотя бы без рыцаря — считалось, что рыцари слишком благородны, чтобы покуситься на девичью честь. Ну да, когда-то так королева Гвенуфайр стала слишком близка с сиром Ланселотом, из-за чего половина Эйриу утонула в крови…

— Спасибо за службу, Вирр, — улыбнулась Гвинет. — Я, признаться, тоже боялась, что он сбросит меня в жертвенный колодец, пока никто не видит.

Боялась, потому что она могла это сделать. Она хотела. Это решило бы слишком много проблем: ее, Хильде, Хагена… Но не стала бы Гвинет нарушать законы гостеприимства в чужой стране. Пока что.

— Он не кажется опасным, — признался Вирр. Он всегда много, долго думал, прежде чем высказаться, но редко когда Гвинет слышала от него слова не по делу. Каждое он взвешивал и словно процеживал. — Может, потому он многим и нравится. Вардаари привыкли к мирной жизни.

Прежде они не вспахивали поля, а собирали кровавую жатву с берегов Эйриу. Ши’урсгарлады, правившие на севере, прославились тем, что обороняли границы от грабителей, приходивших на лодках с драконьими носами.

— Хаген уверял меня, что иные ярлы развяжут войну, если добьются власти, — припомнила Гвинет.

— Хаген мог и солгать. Для своей выгоды.

Намеки эти заставляли Гвинет всерьез задуматься, одобрят ли рыцари ее сделку. Хмурый взгляд Вирра о многом говорил. Хотя хмурился он всегда.

— Что-то вызнали о нем?

— Инир как раз этим занимается, госпожа. С местными болтает, в доверие втирается…

— Иначе говоря, пьянствует, — фыркнула Гвинет.

— Умеренно, — неохотно проворчал Вирр. Он и сам знал, как брат может разойтись, хапнув лишнюю чарку… — Узнали вот, что Хаген этот не просто чародей, а обучался у горных ведьм. Говорят, из всех Островов на Исэйле ведуньи особенно сильны, вардаари их вельвами зовут. Живут они в горах, далеко от всех. Хагена в детстве туда отправили, и с ними он провел несколько оборотов. Оттого его люди и боятся: мало ли, чему он научился. Говорят, если его разозлить, случится несчастье.

— Суеверия, — решила Гвинет. — А вот горные ведьмы… когда я бывала на Островах, никогда Хагена не видела при дворе. Выходит, в эти обороты он учился.

Жить в горах, вдали от двора, в окружении женщин, что говорят с рунами? Удивительно, как Хаген не сошел с ума окончательно! Гвинет поблагодарила Вирра за выведанное, и обратно они пошли уже вместе, как и пристало принцессе и рыцарю. Украдкой поглядывая на Вирра, Гвинет заметила, как он приосанился, грудь выпятил. Хотя он не носил кольчугу (служанки сказали, что в доме ярла это может считаться знаком недоверия к хозяину и привести к ссоре), все равно вид у рыцаря был внушительный и гордый.

Вирр всегда был тихим, что Гвинет поначалу его побаивалась. Из всех придворных больше всех ей нравились те, кто много болтает. Значит, в голове у них ветер гуляет, вот они и сыплют словами. А из слов их, по неосторожности сказанных, можно было многое узнать, всякие тайны, которыми кишел королевский замок. Но тем, кто похож на Вирра и Хагена, Гвинет не доверяла: мало ли, что скрывается за этим хмурым молчанием.

Ее брат такой же. Думает, зыркает, только изумрудные глаза сверкают.

***

Когда Гвинет вернулась в покои, чтобы переодеться к ужину в платье, встретила ее оживленная Гисла. Синяк почти сошел с щеки, да и вообще выглядела девушка очень даже весело. Внутри у Гвинет затеплилась гордость, что она сумела показать ей другую жизнь, совсем не похожую на забитое существование в портовой таверне. Быть может, получится пристроить Гислу в слуги к ярлу? Домашние у Ингфрида всегда сытые и благополучные, вот и замолвить бы словечко…

— Мне бы хотелось сегодня пообщаться с ярлом, — сказала Гвинет, — так что уложи-ка мне волосы покрасивее.

Из нарядов выбирать не приходилось: помимо вчерашнего, самого красивого, Гвинет взяла только шелковое черное платье с длинными рукавами, подарок от матери. Серебряными прожилками текла вышивка. Обычный узор, который напоминал изморозь, на подоле превращался в драконов, что вились, играли и взмахивали крыльями, когда принцесса двигалась.

— Вот бы Хильде спустилась да посмотрела, — шутливо бросила Гвинет, посмотрев на разложенное на кровати платье. — Сразу бы со мной за море уплыла.

Она, конечно, смеялась. Но то, что Хильде заперлась у себя, внушало опасения.

— Я поговорила со слугами, как вы и просили, госпожа, — откликнулась Гисла. Она, похоже, стеснялась первая начать этот разговор, но раз уж Гвинет сказала… — Они слышали, что Хильде больна, потому и не выходит к женихам. Да и задолго до этого она стала все реже появляться. Ей все сильнее нездоровилось.

В волнении Гвинет измеряла шагами покои, хотелось выбежать и броситься к двери Хильде. Конечно, это могут быть сплетни, слуги любят болтать о хозяевах. Но и она заметила неладное, когда касалась Хильде. Жар, топкий страх в глазах… Гвинет вспомнила письма, в которых Хильде неизменно повторяла, что здорова и довольна жизнью; неужели это была ложь? Они не встречались слишком долго, несколько оборотов… Посмотрев на Гислу, Гвинет вспомнила рассказ о ее матери, и тревога сжала ей горло. Хильде, положим, не могла заболеть страшной вороньей хворью, но люди умирали от всяких болезней.

Хильде сказала бы ей, будь что-то не так! Не хотела, чтобы Гвинет волновалась?

Не думала, что они еще встретятся?..

— Что-нибудь еще ты знаешь? — спросила Гвинет, обратившись к Гисле, которая в испуге наблюдала за ее метаниями.

— Она пьет отвары, которые готовит Хаген. Проводит время в покоях, со своими служанками. С ними я поговорить вряд ли смогу, — нахмурилась Гисла, — но я попытаюсь.

Гвинет нравилась ее преданность. Она подсказала с утра Гисле поболтать со слугами, разузнать. Точных указаний Гвинет не давала, желая испытать ее сообразительность, и Гисла угадала… или же болезнь Хильде обсуждали, не слишком-то таясь, и это уже сами по себе были плохие вести. Поджав губы, Гвинет покачала головой:

— Если сумеем раздобыть то питье, которым Хаген потчует Хильде, ты скажешь, из чего оно? И от чего?

— Я ничего не понимаю в чародействе, госпожа, — потупилась Гисла. — Но если он варит те же настойки, каким меня научил отец, я смогу отличить.

— Прекрасно! — Гвинет оживленно кивнула. — А теперь ты все же поможешь мне причесаться, времени мало.

Облачаться в платье она тоже предпочитала не просто так — для боя, только не того, что ведут на мечах. Голову Гвинет оплетали косы, как корона. Украшений носить она не любила, но за воротом платья висел тот же камень с руной, знак их с Хильде договора, и огненный амулет. На пояс Гвинет повесила меч, чтобы показать, что она ничуть не слабее женихов. Рыцари, поджидавшие ее снаружи гостевых покоев, в один голос уверяли Гвинет, что она выглядит прекрасно.

В этот раз в зале собрались не все гости ярла: многие еще прогуливались по городу, другие тоже отправились помолиться. Гвинет заметила, что блюда не стали беднее: она видела и пышущее жаром мясо, и жареную рыбу. Сидя за длинным дубовым столом, Гвинет наблюдала за тем, как слуги снуют взад-вперед, наполняя чаши медовухой. Она не могла не улыбнуться, когда один из слуг, споткнувшись, чуть не уронил поднос с жареным поросенком, но, ловко подхватив его, продолжил свой путь, не обращая внимания на смех гостей.

Ее мысли прервал скрип открывающейся двери. В зал вошел ярл Ингфрид, и внимание всех гостей тут же перетекло к нему. Он был одет в богатый кафтан, украшенный золотыми нитями. За ним следовал верной тенью Хаген, весь в черном, и Гвинет почувствовала мрачный взгляд чародея, впившийся в нее. Знал ли он, что Гвинет была в роще с Бальдром? Злился ли, что тот еще дышит?.. Бальдр появился вскоре в сопровождении стайки женихов, его уверенная походка и сияющая улыбка привлекали взгляды, и Гвинет не могла не заметить, как он, словно светоч, озарял даже самые темные уголки зала.

— Друзья! — произнес Ингфрид во главе столе, поднимая кубок. — Позвольте поблагодарить вас за то, что почтили мой дом.

Зал наполнился дружным гулом одобрения, и гости, подняв кубки, закричали в ответ: «За ярла! За Уппсалу!» Золотые и серебряные кубки блестели в свете факелов. Гвинет качнула и своим, хотя не спешила вскакивать на ноги. От принцессы ожидали сдержанности и изящества, это она знала прекрасно.

Снова играли музыканты, гости пошли в пляс. Гвинет заметила, что Инир смеется и танцует с местными юношами и девушками — пожалуй, он исполнял ее приказ смешаться с вардаари и разузнать обо всем слишком усердно. Но одергивать рыцаря Гвинет не стала. Воспользовавшись шумными танцами и всеобщим весельем, она поднялась со своего места и проскользнула к Ингфриду, которого сумела выловить как раз тогда, когда он говорил со Стариком Магреном, еще одним возможным ярлом над ярлами. Судя по лицу Ингфрида, он даже порадовался появлению принцессы, спасшей его от скрипучего голоса мудрого старика, который уступил заморской гостье разговор.

— Ярл Ингфрид, — Гвинет уважительно склонила голову. — Для меня честь оказаться на Островах в столь важный момент. Вы выбираете будущее не только для дочери, но и для всего народа вардаари.

Она догадывалась, что Ингфрид не потерпит лишнюю лесть, сразу раскусит ее, поэтому удовлетворилась этими словами. Он кивнул, рассматривая Гвинет с любопытством. Они тоже долго не виделись, а может, раньше просто он не замечал ее в тени королевы, с которой вел давнюю дружбу.

— Миледи Гвинет, — улыбнулся он, — я рад, что вы здесь. Вы с Хильде были добрыми подругами в детстве.

— Я смею надеяться, что и сейчас между нами та же дружба, — согласилась Гвинет. — Сегодня мы тоже не увидим ее?.. — мягко намекнула она, не слишком-то рассчитывая на честность.

Ингфрид окинул взглядом пирующих женихов.

— Незачем раззадоривать их больше нужного, они и так хорохорятся перед сражением, хотят друг другу что-то доказать — и Хильде, — рассудил он. — Я уважаю ее выбор, и ее испытание… умно придумано. Наш род не принимает слабых.

Они приняли Рикку Белую, у которой не было ни земли, ни золота, только меч и верность ярлу. Ее семья издавна сражалась за род Ингфрида. Иногда Гвинет размышляла о том, что было бы, родись она мужчиной… Пожалуй, слишком просто. Сговор, в котором с удовольствием поучаствовали бы родители.

— Хильде спрашивала о вас, — сказал Ингфрид, — быть может, вы успеете свидеться перед испытаниями.

Похоже, и Ингфрид, и Хаген что-то скрывали и не хотели рассказывать просто так. Что-то о здоровье Хильде.

— Что ж, тогда буду наслаждаться пиром, — пообещала Гвинет.

Пока он не превратился в резню.

***

Гисла ждала Гвинет около покоев Хагена, переминалась с ноги на ногу. К счастью, в доме были слишком заняты празднествами, чтобы следить за всеми гостями — достаточно было знать, что женихи не устроят драку прямо в чертоге, где пировали предки хозяев, оскорбив их память. Гисла трусила, вся тряслась, как зайчишка, но оставалась на месте из преданности Гвинет. Та поймала ее за руку, вынырнув из темноты. Черное платье сливало ее с густым сумраком — у Гвинет не было времени переодеться, и она только надеялась, что бегать не придется.

— Хаген все еще с братом, — подбодрила она Гислу. — Но ты гляди, чтобы никто из дружины не объявился!

Стоя на страже, Гисла тихонько вздыхала. Гвинет наклонилась к двери, чуть не обнюхала ее. На первый взгляд она ничем не отличалась от многих других дверей, но Гвинет, наученная обращаться с колдовством, чуяла, что тут что-то не так. Хаген — умелый чародей, и обиталище он свое защитил. Вот почему дружина не охраняла его покои: он полагался на колдовство! Обратившись к пламени, что тлело внутри, Гвинет коснулась ладонью прохладной деревянной двери. Амулет на ее шее, висевший рядом с клятвенным камнем от Хильде, накалился, казалось, что от платья вот-вот повалит дым. Каким-то внутренним взором Гвинет видела, что рунная защита, наброшенная на дверь, как легкая паутина, вспыхнула и прогорела.

— Так ведь нельзя!.. — прошептала Гисла.

Толкнув дверь, Гвинет заглянула внутрь покоев. Было прохладно, как в земле. Света совсем мало — окна узкие, едва пропускали янтарные закатные лучи. С любопытством Гвинет осмотрела низкую кровать, застеленную шкурами, сундуки, несколько стульев. Работал Хаген за столом, который был завален какими-то книгами. Помимо них, были здесь и склянки, ступка в миске, а на стене на крючках висели высушенные травы.

— Пучки все растрепанные, — заметила Гисла. Тронула связку. — И совсем сухие, чудом не рассыпаются. Он не учился лекарскому делу.

— Чтобы кого-то отравить, особой науки не надо.

Вот только зачем бы Хагену травить Хильде? Гвинет представляла, сколь губительными могут быть ссоры между родичами, однако… Хильде ничем не мешала Хагену возвыситься. Выйдя замуж, по закону вардаари она уходила в семью мужа, а потому занималась хозяйством там. Этот дом остался бы Ингфриду с Риккой, потом — средней сестре, Бринье, а после — Хагену и его отпрыскам, если найдется безумная женщина, которая решится за него выйти.

Нет, вряд ли Хаген вредил Хильде — слишком уж искренне он защищал ее давеча, волновался о ней. Но вот за то, что скрыл болезнь дочери ярла, Гвинет на него злилась. Еще как.

Оказавшись в привычной обстановке, Гисла приободрилась, отщипнула листочек от связки трав, осмотрела его со всех сторон. В миске на столе нашла остатки истолченного порошка, попробовала и быстро сплюнула, высунув язычок, как кошка. Гвинет отодвинулась, чтобы не мешать. Взялась за книги в потрепанных кожаных обложках, но они написаны были с помощью знакомых угловатых рун, что звенели на руках Хагена, а потому прочесть она ни строчки не смогла.

— Это не отрава, — заключила Гисла. — Скорее всего, он готовил сонное зелье. Валериана, лаванда…

— И зачем бы ему это?

— Иногда отец давал такое зелье, чтобы изгнать бессонницу. Или, если больной мучается, сон ненадолго его отвлечет и избавит от страданий.

Гвинет нахмурилась. Хильде вовсе не показалась ей настолько несчастной, чтобы усыплять ее из-за страданий. Хотя… бессонница? От забот, от предстоящей женитьбы? Или же то был признак болезни? Гвинет повернула к Гисле одну из книг, что лежала раскрытой на столе — такой ее оставили. На развороте был нарисован какой-то растительный корень, на редкость уродливый, чем-то напоминающий сморщенного человечка со скривленной рожей, а на другой странице бесконечными черточками собирались руны.

— Это мандрагора, — сказала Гисла слегка неуверенно. Она явно тоже ничего не понимала, но пыталась угадать по старинному рисунку. — Говорят, она может изрекать пророчества. Или, скорее, вопить их. Никогда вживую не видела.

Значит, это колдовской гербарий? Гвинет полистала еще страницы, но не нашла ничего интереснее картинок с цветами, которых ей видеть никогда не приходилось. Хаген поспешно взялся за изучение трав и колдовских растений. Пытался найти снадобье, которое вылечит Хильде, а пока что успокаивал ее сонными зельями? Гвинет схватилась за следующую книгу, когда вдруг чутким слухом уловила шаги… Хаген? Неважно — никому не стоит их видеть!

— Прячься! — шикнула Гвинет на Гислу, которая так и замерла посередь покоев, а сама юркнула под кровать.

Шкуры, свисавшие до пола, прикрыли ее. Щекой Гвинет почувствовала нечто мягкое — клок пыли, от прикосновения к которому ее передернуло. Собственное дыхание казалось ей слишком громким, и она прикрыла глаза, постаралась успокоиться, чтобы дышать размереннее… и желательно не наглотаться пыли. Отсюда она не могла видеть, что делает Гисла и куда она спряталась, а выглядывать Гвинет было боязно.

Когда дверь распахнулась, ненадолго повисло молчание. Рукоять меча впивалась под ребра, каменный пол был холодным, будто Гвинет лежала на льдине.

— Карла«Карлами» в скандинавских странах называли свободных незнатных людей, в этом случае — аналог обращения вроде «мисс». Гисла? — раздался тихий, вкрадчивый голос Хагена. — Чем обязан?

Гвинет едва сдержалась, чтобы не застонать в голос. Что эта девчонка творит? Испугалась и не смогла найти укрытие? Дура! Боги, какая же дура! Уж Гвинет потеснилась бы, чтобы они вместе затолкались под кровать, а потом тихо выползли бы, когда Хаген уйдет по своим делам или уснет.

Гисла шумно дышала.

— Простите! Простите меня, я совсем не хотела… у вас было открыто, дверь распахнута, я думала!.. М-мне сказали, вы чародей, господин! — воскликнула Гисла. — Я знаю, что мне нечем заплатить, но… Я искала средство, которое сможет избавить меня от памяти о тех днях… в порту…

Поверил ей Хаген? Что за глупость: раскрытая дверь! Гвинет надеялась, что его тяготит слишком много забот — о семье, о зельях, о предстоящем тинге, — и Хаген подумает, что и впрямь мог забыть и не запер свои покои.

— И почему ты здесь? Потому что ведьмы заговаривают память? — сказал Хаген.

— Служанки этого дома сказали, что вы можете помочь, что вы знаете сейд. Простите, что нарушила покой, — прошептала Гисла. — Я не хотела стоять снаружи, там… ходит много мужчин.

Уже и сама Гвинет не знала, это искусная ложь или и правда Гисла готова была согласиться на любое снадобье, лишь бы спастись от воспоминаний, полных боли и всяческой мерзости. Но Хаген, казалось, смягчился. Подошел к столу, шаги его были легкими. Гвинет замерла, готовая к тому, что сейчас он заметит, как шарились в его вещах…

— Я не властен над памятью. Моя наставница ходила по деревням и крала у людей сны и воспоминания, чтобы прясть из них полотно, но я этому ремеслу не обучен, — сказал Хаген. Гвинет затаила дыхание. — Она говорила, у меня слишком грубые руки. Не зря вельвами становятся только женщины.

— И что… ничего нельзя сделать? — робко спросила Гисла. Ее бурые башмаки стояли как раз рядом с кроватью. По ее голосу Гвинет поняла, что девчонка увлечена историей Хагена настолько, что могла и забыть, зачем они сюда явились изначально. — Даже если заставить забыть на день, на полдня…

Было тихо. Кажется, Хаген хмыкнул. Огненный амулет пек шею Гвинет; возможно, чародейство огненного бога не позволяло обнаружить ее, свернувшуюся под кроватью, но Хаген и не пытался. Подойдя к Гисле, он остановился напротив. Раздался шорох. Положил руку на плечо? Погладил волосы?

— Вот, вытри слезы, — сухо сказал Хаген. Гвинет могла вообразить его лицо, чуть отрешенное, с потемневшими глазами. — Давай я отведу тебя на женскую половину. Не дело бродить тут по ночам.

Гвинет готова была кататься по полу от хохота: поверил! Он купился! Конечно, едва ли к чародею с такой славой, как у Хагена, часто обращались за помощью, вот он и надломился, он!..

Они ушли, но Гвинет еще выжидала, не спешила. За дверями не было дружинников, к счастью. Хаген никому не доверял, кроме своих рун. Перепачканная в грязи и паутине, Гвинет пробиралась к своим покоям.