Гвинет не могла успокоиться, ей хотелось бежать куда-то — хотя бы и к Хильде, чтобы требовать ответы от нее. Но, если все в доме сговорились скрывать ее недуг, ничего так Гвинет не добьется, а их еще, чего доброго, отправят домой за нарушение законов гостеприимства. Вот и оставалось ей томиться в своих покоях, где собрались и верные рыцари, чьи глаза весело поблескивали после пира. Немного жаль было отрывать их от застолий, ведь Гвинет догадывалась, что последние гости еще пьют в медовом зале, нестройными голосами затягивают песни, а то и находят укромный угол, чтобы побыть с найденной подругой или другом… Но никто из рыцарей не казался разочарованным, как бы говоря, что они здесь только для того, чтобы услужить принцессе.

— Итак, — бормотала Гвинет; ей всегда лучше думалось вслух, — Хильде тяжело больна, а семья скрывает это — ведь за больную невесту не придут свататься и не предложат богатое приданое. Хаген пытается ее лечить, но не знает нужных отваров, поэтому листает древние гербарии и пока что поит ее сонным зельем для успокоения.

— Если дочь ярла больна, то как же она будет драться? — забеспокоился Гавейн.

— Она сама придумала это испытание, значит, была уверена, что сумеет справиться, — пожала плечами Гвинет. — Хотя… с тех пор ей могло стать хуже, но свое слово Хильде забирать уже не будет. Блядство! — Он пнула ножку кровати, оказавшейся на пути, когда Гвинет блуждала по гостевым покоям. Гисла вздрогнула. Она явно не привыкла к тому, что высокородная госпожа ругается сквозь зубы.

Теперь возможность того, что кто-то победит Хильде прямо у Гвинет на глазах, казалась не пустыми страхами. Нет, Гвинет верила в нее, она знала, что Хильде обучена, что она и прежде побеждала в дружеских состязаниях при дворе отца. Но болезнь… дело такое — дрогнувшая рука, вдруг согнувший тело кашель, слабость… Малейшая ошибка — и ей поспешат воспользоваться. Бальдр, который видел в ней одновременно и препятствие к возвышению, и способ обрести союзников… Гвинет проклинала красочные картины, которые показывал ей разум.

— Это ведь не единственное испытание, — припомнил Вирр, как всегда, наиболее внимательный из всех. — Говорилось еще что-то про ловкость. Я разузнал, готовятся состязания в бросках копья, в стрельбе из лука. Возможно, там можно проявить себя?

Точно, состязания… Гвинет умела неплохо стрелять благодаря тому, что полюбила охоту. Если она за что-то принималась, ей хотелось стать лучшей. Так вышло, что умника-брата она все равно не могла бы превзойти в учености, однако что касалось состязаний, обращения с оружием… о, Гвинет втайне надеялась, что Гаррет ей немного завидует, так она метко била в цель.

Во время испытаний с луками и копьями может что-то… случиться. Бальдр окажется не в том месте. Несчастный случай, который, возможно, даже не сразу заметят. Гвинет подумывала порвать договор с Хагеном, который обманывал ее, утаивал болезнь, но пока что она не знала другого способа законно увести Хильде: Ингфрид казался неприступным, как оледеневшая скала. Значит, Бальдр должен умереть.

Так ничего и не решив, рыцари ушли, время было уже позднее. Гвинет переоделась в ночную рубаху, только заметив, что красовалась пятнами пыли на подоле, но ее друзья настолько привыкли к ее странностям, что решили этого не замечать. А может, просто смирились. Улыбнувшись, Гвинет забралась на высокую постель.

— Ложись рядом, — позвала она Гислу, которая стелила себе на лавке, чтобы свернуться там клубочком, как верная служанка. — Эта кровать слишком широкая даже для нас двоих.

Робко, но не смея ослушаться, Гисла кивнула. Она загасила свечи, легла рядом. В темноте Гвинет видела только очертания, когда прищуривалась. Накрывшись тяжелым одеялом, поджав ноги, она пыталась сохранить тепло. Суровые северные ветры, казалось, гуляли даже по дому ярла над ярлами.

— Прости, что из-за меня ты оказалась в опасности, — пробормотала Гвинет, когда убедилась, что Гисла тоже не спит, а смотрит в темноту. — Я только о себе и думала.

Она лгала: будь у нее выбор, она снова полезла бы в покои Хагена, лишь бы разузнать что-нибудь о недугах своей любимой. Гисла в этом случае была бы важной частью ее замысла, ведь сама Гвинет — в отличие, например, от матушки и брата — ничего не смыслила в травах и лекарских рецептах. Но она знала, что ласковые слова успокоят девушку и заставят поверить ей еще больше.

— Ничего страшного не случилось, госпожа, — прошептала Гисла, как и ожидала Гвинет. — Хаген… он показался мне заботливым, хотя я того не заслуживаю. Ни прежняя я, ни обычная служанка. Проводил меня в женскую половину и откланялся. И шел молча, не позволял себе… ничего.

Гвинет подавила печальный вздох: к насколько же дурному обращению привыкла эта девушка, если вежливая отстраненность Хагена видится ей чем-то особенным? Иного от колдуна Гвинет и не ожидала. Она сразу умела видеть, когда у кого-то на сердце лед. На развратника он совсем не походил, но Гвинет призналась себе, что рассказ Гислы ее успокоил.

Хаген… Он не был ей врагом, но и союзником его не назовешь, слишком многое он скрывал. Догадывалась Гвинет, что он делал это во благо семьи, но как далеко он готов был зайти?

***

— Ты и впрямь задумала убить мальчишку?

Гвинет открыла глаза, вдохнула знакомый запах благовоний. В храмах Гвинна всегда жгли травы, но дух курился не удушливый, а какой-то сладковатый, как в поле летом, как над веселым костром, через который прыгаешь, чтобы взлететь в небо и забыть обо всем. Зыбко вился дым в сумраке. Гвинет коснулась обода жертвенной чаши, в которой билось пламя, но не ощутила теплый камень, хотя ее пальцы и не провалились насквозь. Это был сон, видение, вроде тех, что посылают боги своим избранным жрецам.

Обернувшись, Гвинет увидела деда. Лицо Гвинна пряталось в тени, словно скрытое за мягкой полупрозрачной тканью. Она догадывалась, что на холодной островной земле он не обладает теми же силами, что в Эйриу, однако их связывало нечто большее, чем просто вера. Кровь. Пламя, растущее у нее в груди.

— Ты никогда прежде не убивала, — мягко сказал Гвинн.

— Ты в меня не веришь? — ощетинилась Гвинет.

— Я не хочу, чтобы ты потеряла себя. Я волнуюсь.

Он не собирался ее воспитывать, и за это Гвинет его любила. Но вопросы и впрямь всколыхнули страх в душе, неуверенность, темную и гадкую, как болотная топь. Гвинн подошел ближе, лицо осветилось, будто бы нарисованное уверенными мазками кисти. Огненно-рыжая коса, пряди которой переплетались с живым текущим огнем, блестящие зеленью глаза, такие же, как у нее. Он знал, что Гвинет не почувствует прикосновений, иначе потянулся бы ее обнять.

— Я… — она отвернулась, не выдержав взгляд. — Я не собиралась отрубать его голову или что-то вроде того, я лишь… Несчастный случай, — убежденно сказала Гвинет. — Это будет несчастный случай.

Гвинн тяжело вздохнул, как и всегда, когда она рассказывала ему, что забралась на самое высокое дерево в саду или что поймала в лесу лисенка и притащила в свои покои. Он говорил, что ее мать была такой же, бегала по лесам и сбивала колени, когда упражнялась с мечом. Постоянно попадала в неприятности. Он говорил, что Гвинет — его кровь, и этого ничто не изменит, что бы она ни делала, он будет на ее стороне.

Даже если она убьет кого-то ради своей любви?

— Ты сам говорил, что иногда приходится жертвовать ради тех, кто нам дорог, — напомнила Гвинет. — Я готова заплатить ради ее счастья. Не смогу жить припеваючи в белом дворце, зная, что кто-то просто забрал Хильде себе в жены, когда она могла быть свободной. Могла быть со мной.

— Все ужасные вещи, которые мы делаем ради любви, — с печалью кивнул Гвинн.

Он знал, что не переубедит ее, знал еще тогда, когда отпускал к вардаари, на далекие берега, где даже Гвинн не смог бы присмотреть как следует. Но Гвинет не возражала остаться в этом сне подольше, просто побыть рядом, вспоминая те светлые детские дни, когда она надоедала деду в его же храме. Гвинн всегда рад был ее видеть и учил играться с огоньками, и именно здесь, а не в суетном дворце, Гвинет нравилось проводить время. Жрецы не оставляли надежду, что она присоединиться к ним, и Гвинет хорошо знала многих Дев Огня, таких же огненных чародеек, однако предпочла волю и путешествия работам в храмах и утешению людей. Ее не осуждали: пламя — воплощение свободы.

Ей очень хотелось спросить, как там остальные. Гвинет представляла, как они бегают, ищут ее, будто она была ребенком, заблудившимся во дворце, как хлопочут и ссорятся между собой. Воображала ледяные глаза королевы, испуганный, но твердый взгляд ее верной защитницы… Принять удар пришлось бы Гаррету, который был посвящен в замысел сестры, хотя и отказался плыть с ней. Но Гвинет сдерживалась каждый раз, когда говорила с Гвинном, не желая снова чувствовать этот жгучий стыд, с которым она смотрела на удаляющийся берег Эйриу.

Гвинет хотелось просто побыть здесь, рядом с дедом, и поверить, что все будет хорошо.

***

Третий день на неделе, день Одина, наступил скоро. Гвинет не было страшно. Скорее — боязно. Это было удобное слово, ведь рыцарь не должен признаваться в слабостях. Она услышала от гостей, что традиция эта старая, что когда-то воительницы убивали тех, кто оказался недостоин их руки. Поединок один на один… победа или смерть. Но Хильде выбрала развлечение, и Гвинет слышала, как гости чествуют ее, радуясь, что дочь ярла позабавит их, а заодно и покажет, насколько крепки нынешние воины. Никто больше не знал о болезни Хильде — или это хорошо скрывали.

С детства Хильде была умелой с оружием, ее учила мать, дочь воеводы. Гвинет приходилось видеть, как Хильде кружит у чучела, набитого соломой, как снежинки оседают на ее лице. Тогда у нее был только короткий, детский меч. И очень много упрямства. Гвинет помнила ее разудалые крики, помнила нежный румянец на щеках. Им было двенадцать оборотов; Гвинет думала, что восхищается подругой, ее силой. Спустя несколько оборотов она поняла, что ей хотелось не сразиться с Хильде спина к спине, а поцеловать ее.

К сожалению, поцелуй сегодня она вряд ли получит.

Ристалище отгородили неподалеку от рощи Одина, словно кто-то надеялся, что верховный бог заглянет посмотреть на побоище. Многие и впрямь ожидали его, говорили, что выглядит он обычно как путник в длинном плаще и в широкой шляпе. Рыцари глазели по сторонам, но Гвинет догадывалась, что это такая забава для заморских гостей. Коснувшись огненного амулета на шее, она вздохнула. Увидит ли Гвинн ее битву? На помощь огненного бога Гвинет не рассчитывала, да и вряд ли местные примут такую победу. Но связь с семьей хотя бы немного приободрила ее.

Ярл над ярлами и его родичи собрались под поставленным навесом, бросавшим густую тень. Говорили гости, якобы Рикка вновь в тяжести, и Ингфрид трясся над поздним дитя, над братом или сестричкой для Хильде. Гвинет никаких признаков по жене ярла пока что не видела. Разве что… платье ее было свободно. На Островах женщины не стягивали себя корсетами, но часто носили вышитые широкие пояса, и на Рикке такого не было, так что Гвинет была склонна верить слухам. Это объясняло, отчего Ингфрид не прочь отойти от дел ярла над ярлами и готовится провести остаток дней с семьей. Так бы — кто знает, может, ему бы и позволили нарушить традиции и побороться за голоса на тинге. Но Ингфрид, выходит, поддерживал брата… Хаген, как мрачная птица, темный и сердитый, сидел рядом с ним. Стараясь не встречаться с ним взглядами, Гвинет посмотрела на среднюю сестру, прибывшую к самым поединкам, Бьоргу.

Бьорга поразила Гвинет похожестью на Хильде: те же тяжелые светлые косы, только глаза совсем другие, не теплые, карие, а похожие на бушующее море. Возможно, этот взгляд придавал суровости тетке Хильде, возможно, строгие черты, взгляд свысока. Она так и не выбрала себе супруга, донесли пересуды рыцари, поэтому кто-то из отвергнутых женихов или их родичей мог попытать счастья у Бьорги. Она воительницей не была, но мрачное лицо, делавшее ее похожей больше на Хагена, подсказывало, что легким это сватовство тоже не будет. Бьорга носила на шее тяжелую золотую цепь — она была счетоводом своего рода.

Помимо женихов, их семей и валькирий, что с некоторой завистью поглядывали на юношей и тоже не прочь были испытать себя в бою, собрались многие жители Уппсалы и окрестных деревень. Это ничуть не походило на эйрийские турниры, проводившиеся каждый оборот, куда беднякам путь был заказан. Гвинет вспомнила королевские ложи над ареной для поединков в Афале, вспомнила, как шуршал песок. Здесь все было иначе, народное гуляние. Все свободные люди собрались, чуть на голову друг другу не лезли, галдели. Дружинники Ингфрида отгоняли их от деревянных заграждений, чтоб не напирали. Сам ярл над ярлами говорил со Стариком Магреном, посмеивался, и его ничуть не волновало, казалось, что скоро придется лишиться трона. Рядом с ним стояла Рикка, скрестила руки на груди. Она — тревожилась, но какая мать не тревожится за дочь.

Гвинет и всех женихов держали вместе, а хирдманн с высоким голосом потребовал, чтобы они сами выбрали порядок сражений. Вытесненная чуть назад, Гвинет видела спину Бальдра, золотые волосы, заплетенные в косу. Шлем он пока не надевал: красовался, да и жарко было под полуденным солнцем. Бальдр не рвался первым, что удивительно, и Гвинет заметила, как другие усмехаются: неужто думают, что невесту заберут раньше? Гвинет решила не торопиться. Пусть идет своим чередом. Только тот, кто увидел бы, как она сжимает пальцы на рукояти клинка, понял бы, как она взволнована.

Облокотившись на изгородь, Гвинет ждала. Рядом с ней стояли рыцари, почетная свита, хотя в этот день Гвинет не хотелось выделяться. Бальдр же сиял — улыбкой, мечом, кольчугой. Юный вождь. Гвинет знала, что это притворство, никакой любви, только долг перед семьей, но толпа приветствовала его ревом, когда Бальдр поднимал руку с клинком.

Все стихло, когда появилась она. Хильде вышла в круг легким шагом, и Гвинет затаила дыхание. Она даже не заметила в этой круговерти, как Хильде появилась, но с жадностью смотрела… как и многие другие, что Гвинет отметила с неудовольствием, которое закипало в груди. Когда Хильде подняла руку, все разговоры стихли.

— Я пришла сюда за испытанием, — сказала Хильде звонким голосом. — Пусть тот, кто хочет стать моим супругом или кто выйдет за него, сражается достойно. Во славу богов!

Слова ее были встречены ревом, радовались им и женихи, каждый из которых почитал себя самым достойным, и старшие из племени вардаари, бородатые старики и сухие старухи. Гвинет глубоко вдохнула, пытаясь не захлебнуться воздухом. Назад дороги нет — это она повторяла себе, поднимаясь на корабль.

Первым пошел Брагут Тролльверсон, потомок знаменитых убийц великанов. Он и сам был высокого роста, широким в плечах, а в кольчуге напоминал бочку, не иначе. И закрадывались мысли, может, с троллями его предки не только дрались. Хильде казалась совсем низкой и хрупкой перед ним. Она облачилась в кольчугу, пышные кудрявые волосы собрала под шлем. В руках у нее были меч и щит — Хильде выбрала не топор, который носила, казалось, с колыбели, а оружие, которое подойдет даже самому безыскусному бойцу. Хотела показать, что она на равных с женихами.

— Как думаешь, сколько он продержится? — фыркнула Гвинет.

— Неразумно тратить деньги на подобные… развлечения, — сказал Гавейн, краем глаза следивший за тем, как передаются монеты среди слуг, которые тоже пришли посмотреть. — Сотни две ударов сердца?

— Ты его переоцениваешь. Только из-за того, что он выглядит как ожившая гора.

Зрители затихли, когда Брагут обнажил меч. Хильде ждала, поглядывая на него исподлобья, из прорези шлема. Поигрывала мечом, как будто пускала солнечные зайчики. Брагут медлил: ждал ли он какого-то знака или попросту робел, не желая начинать драку с девой… Но Хильде, невинно крутившая меч, вдруг кинулась на него куницей. Брагут едва успел вскинуть щит, и удар загудел по нему. Гвинет почти что ощутила, как он отдался в руках… Хильде крутанулась вокруг него, прощупывая слабые места в его обороне. Нужное нашлось слишком скоро: Брагут высоко задрал руку, изготовившись бить. Даже не успел понять, как его меч выбили из пальцев — он утонул в траве.

Хильде не почтила его прощальными словами, и униженный Брагут поплелся прочь, к родичам. Гвинет поняла, что усмехается, хотела спрятать улыбку, но она такая была не одна. Следующий мальчишка, ловкий Атли Хродгримсон, выбежал на ристалище. Он был из бедной семьи, подсказал Гвинет Инир, однако бойцом вырос хорошим.

Снова закружили две тени, толпа хранила благоговейное молчание, когда они медленно шли кругом, выгадывая мгновение для удара. Боялись все сбить бойцов. Шальная мысль закралась в голову Гвинет: а если крикнуть… Но нетерпеливый Атли взмахнул мечом, сталь звякнула, когда встретились клинки. Он не ожидал, что Хильде, как только расцепились мечи, двинет ему щитом — грубым, жестким ударом, который заставил Атли пошатнуться, — а потом рубанет мечом. Только чудом Атли успел отпрыгнуть. Снова сунуться к Хильде он не спешил, но она нападала, опять началась ожесточенная борьба. Теперь он злился — за то, что она наградила его этим тычком, за то, что может опозорить. Гвинет чуяла яростную силу в ударах, которые Хильде отражала.

Она метила по быстрым ногам, но в последнее мгновение вздернула меч, ударила под щит, и Атли заскулил: по руке попала. Круглый щит выпал и покатился, Атли отпрянул, но запутался в руках, боль оглушала его, и Хильде с легкостью выбила меч. По толпе прокатился вздох, когда Атли убрался с ристалища, баюкая руку.

Попытал счастья Оддлейф Бродиссон, однако битва та была предрешена. Худой нескладный мальчишка напомнил Гвинет о брате и вызвал сочувственный вздох. Может, хотел он отделаться от этого долга, потому пошел среди первых. Биться он не умел, такие притягивают жен златом. Хильде не стала долго с ним развлекаться, и бой закончился скоро. На лице Оддлейфа, который тут же снял шлем, отразилось расстройство, но Гвинет бы на его месте радовалась, что цел остался и не поколочен на глазах у всей Уппсалы.

Когда Хильде нетерпеливо ударила мечом в щит, призывая нового бойца, Гвинет начала беспокоиться, как бы любимая не устала. Драться без перерыва! Конечно, не похоже, чтобы эти схватки были для Хильде особо утомительными, но Гвинет уж поняла, что самые неопытные и нахальные шли впереди, а сыновья конунгов решили подождать, присмотреться, найти ее слабости. Бальдр тоже, несмотря на всю похвальбу, медлил, наблюдая за движениями Хильде. И впрямь она теперь тяжело дышала и шаталась. В бою это можно было объяснить борьбой, но тут… Гвинет порывисто выдвинулась вперед.

— Этот Жан-Жак из франков согласился пропустить вперед, — шепнул Гавейн, сжал руку на ее плече. Гвинет улыбнулась, коснувшись его пальцев, кивнула. — Удачи, ваше высочество.

— Мы в вас верим, — сказал Инир, сверкнув улыбкой. Вирр кивнул, хотя по его нахмуренному лицу Гвинет поняла, что он беспокоится больше, чем желает показать.

Хильде ее ждала.

Она вышла, трава шелестела под ногами. Кольчуга тяжелила плечи, но латы Гвинет решила не надевать, как и прочие женихи. Вардаари уважали простой бой. Это все совсем не напоминало арены в Эйриу, которые засыпали песком, чтобы впитывала кровь бойцов. Жертва земле. Хильде, успевшая отдышаться после предыдущей битвы, ждала, ей не нужны были жертвы, не требовалась кровь, но она жаждала честной доброй битвы, и Гвинет могла только постараться порадовать ее. К ней она вступила с улыбкой, пусть под шлемом ее и не было видно; она шагнула, как будто в объятия любимой.

Хильде была быстра с мечом, не так размашиста, как с топором. Первый удар мелькнул близко к лицу — Гвинет едва успела отпрянуть, когда перед глазами блеснуло темное лезвие. Тело откликнулось: она отразила второй удар. Потом третий — и четвертый. Еще один чиркнул по руке, и на штанине вскрылась длинная красная полоса. Сцепленные на рукояти пальцы, сжимавшие меч, дрожали, но Гвинет удавалось отражать удары. Хильде теряла терпение, но на мгновения они замерли. Гвинет ринулась первой — с коротким криком, метя ей в грудь, чтобы оттолкнуть, опрокинуть.

Меч скрестился с мечом, и Гвинет почуяла, что может переломить. Рука Хильде казалась слабее. Неужели правда устала? Ликующий крик вырвался из горла, Гвинет улыбалась, эта битва была совсем иной — не как прежние схватки. Нет, сражение, полное огня. Почти не глядя, Гвинет ударила, ее кулак в перчатке врезался бы в ребра, но скрипнул по кольчуге. Когда Хильде излюбленным щитом вышибла из нее дух, Гвинет пошатнулась. Сердитый крик клокотал у нее под шлемом.

Гвинет догадывалась, что толпа кричит. Вардаари верили, что есть девять миров на ветвях древа; всех этих миров для Гвинет больше не осталось, была только Хильде, ее сиплое дыхание из-под шлема, ее рубящие взмахи. Она стояла крепко, и с ней не срабатывали уловки, которые любила Гвинет, что заставляли неопытных рыцарей путаться, куда она бьет. Хильде встречала их щитом, а потом отбросила его, когда деревянный круг совсем иссек клинок, и звон снова запел на все ристалище.

Внутри Гвинет бушевала буря. Она чувствовала, как огонь переполняет ее тело, как сердце стучит, разрывая грудь. Она знала, что должна быть быстрой, ловкой, но каждый раз, когда она пыталась обмануть Хильде, та лишь уворачивалась или вскидывала меч навстречу, словно предвкушая очередной удар. Гвинет могла бы поклясться, что Хильде читает ее мысли, предугадывает каждый шаг, они стали единым целым, они были им всегда…

Хильде вдруг вздрогнула, попятилась, сбилась, и жажда победы и славы, вспыхнувшая в Гвинет, требовала накинуться, повалить на землю, заставить сдаться… Но вместе с тем прорезался и страх: а если она навредила, сделала больно, как она могла, она не хотела так заиграться! Хильде помотала головой, словно пыталась избавиться от шума волн в ушах, она глубоко дышала.

— Хильде, что случилось? — спросила Гвинет, тщетно пытаясь дозваться. Ропот поднимался и позади.

— Отойди! — взмолилась Хильде, и ее голос был… странным.

Так хрипели умирающие, когда рыцари резали друг друга на арене в Эйриу.

Гвинет упрямо потянулась навстречу, желая хоть чем-то помочь, хотя бы схватить за руку. Почему не зовут лекаря? Куда подевался Хаген с его чародейством? Ясно было, что испытания надо приостановить, но Хильде, смятенная из-за своего странного приступа, вдруг отмахнулась от Гвинет мечом, как бы отталкивая ее. «Не подходи, прочь!» — кричал этот резкий выпад.

Кровь брызнула на Гвинет.

Хильде упала, завалилась вперед, задрожала. Из спины ее выхлестнулись крылья, прорвав кольчугу, широкие мокрые крылья, как у нетопыря, как у… дракона. Жуткий визг расколол небо, что-то загремело, заворчало там, как недобрый зверь. Или же этот ужасный рык раздался из груди Хильде, что корчилась на земле. Она содрала шлем, глаза ее сверкали янтарем и бешенством, медом и яростью, а потом кровь залила ее, будто кожа вывернулась наизнанку, а под кожей оказалась блестящая чешуя. Над в ужасе застывшей Гвинет возвышался длинношеий дракон, воя и стеная, и пламя вскипало в его пасти, а чешуя была серебристой, как рыбья.

— Змей схватил дочь ярла! — вдруг завопили за спиной, но крик перебили: — Бегите! Беги-ите!

Люди кричали, голосили, как плакальщицы на похоронах, толпа смешалась, Гвинет слышала топот ног. Долгое мгновение она не могла оторвать взгляда от янтарных драконьих очей, но потом обернулась и увидела одного из женихов, того, с красивыми руками, Гримнара… Только теперь в руках этих был меч, и он бежал прямо на дракона.

— Нет, не надо! — взвыла Гвинет.

Она не знала, кого она пыталась вразумить, кого спасти. За спиной толпились женихи, потому что дракон вдруг гибко, текуче подался вперед, и лапа с когтями опустилась на бегущего юношу, вминая его в землю. Раздался хруст, какой бывает, когда наступишь на сухую ветку. На кости. На чью-то жизнь. Гвинет захотелось кричать, потому что кровавая лужа растекалась по траве, потому что драконьи когти поджались, как будто он подумывал уволочь добычу и растерзать ее… Остальные женихи взревели, словно почуяли кровь.

Вокруг нее все было в смятении: некоторые юноши бросились в стороны, чтобы не стать легкой мишенью, другие, наоборот, пытались защитить друг друга, но их крики лишь подстегнули дракона, который, казалось, наслаждался страхом. Хотел испить его вместе с кровью.

Бальдр выхватил меч и направил его на змея с по-лебединому изогнувшейся шеей. Под броней задрожало пламя, раскалило докрасна белые чешуи на животе, и огонь выплеснулся из-за острых зубов. Воздух наполнился зловещим треском, когда дракон, сверкая чешуей, с ненавистью взглянул на Бальдра и распахнул пасть. Огонь полыхнул, трава занялась и почернела, прогорев за несколько ударов сердца. Рухнув, Бальдр с криками катался по земле, пытаясь сбить пламя, кусавшее в его спину и руки. Огонь шептал в ушах Гвинет. Огонь сожрет его.

«Хильде», — подумала она, будто это было заклинание. Это была Хильде. Она обратилась в грозного змея прямо у них на глазах — неужели никто не видел?.. Ее болезнь, мучившая дочь ярла… Неужели проклятие, превратившее в чудовище? Гвинет бросилась вперед, не обращая внимания на страх, на пятна крови на траве. В ее голове не было мыслей о том, что она может упасть, поскользнувшись, она просто бежала. И знала одно: она должна спасти Хильде. Для этого она приплыла на Острова!

Позади она услышала крики, отрывистые слова — дружинники натягивали луки. Оглянувшись, Гвинет не рассмотрела среди бегущих людей и растерянных воинов Ингфрида. Должно быть, его с семьей увели в дом, а теперь воины вернулись, чтобы убить чудовище. Она казалась им чудовищем! Почему Гвинет была единственной, кто видел? Она не успеет их вразумить, они еще решат, что она свихнулась, но…

— Улетай отсюда! — крикнула Гвинет, размахивая руками. Дракон повернулся к ней, прищурил тлеющие уголья глаз. Пасть была далеко, но на Гвинет дохнуло жаром — тем же, который она ощутила от рук Хильде. — Лети прочь, иначе застрелят! — рявкнула Гвинет снова.

Первая стрела врезалась в землю под лапами дракона. Вторая мазнула по крылу.

— Я тебя найду! — пообещала Гвинет.

Дракон заклекотал, закричал, заметался. Трава рвалась, комья земли выворачивались из-под лап, и Гвинет пришлось быстро пригнуться, чтобы не попасть под удар, и она задохнулась, когда над головой ее просвистел тяжелый шипастый хвост. Когда женихи оказались рядом, сжимая мечи и выкрикивая боевые кличи, дракон подобрался весь, взвился на дыбы, как конь, и взмыл в небо, взбивая крыльями тучи. Вслед ему летели стрелы, но змей ввинтился ввысь слишком быстро.

Гвинет обернулась, бросилась бежать вместе с вардаари. Они стремились в город, как будто сухие крыши домов могли спасти их от драконьего пламени. Выли, голосили, что это гнев богов. Гвинет было плевать — она искала хоть какую-нибудь лошадь. Ей нужно было догнать дракона. Ей нужно было знать, что случилось.