— Мы все равно не сможем победить богов, — прошептала Хильде, отвернувшись. Несмотря на хорошие вести, не обрадовалась, как рассчитывала Гвинет, и она ощутила, как запал в груди потух. Раз — и изошел седым дымом. — Если они решили, что это заслуженно…

— Глупости, — отмахнулась Гвинет, уже теряя терпение. — Моя мать богиня, думаешь, она никогда не ошибается? Боги получаются из чародеев, а чародеи — те же люди. Может, ваш Один и провисел на ясене, чтобы обрести мудрость, но более честным это его вряд ли сделало. Даже если твои предки совершили проступок, ты в этом не виновна!

Наверняка кто-то из вардаари на вилы бы ее поднял после таких слов, брошенных легко, как будто речь шла не про богов, великих, вечных, могучих. Но Хильде с интересом прислушивалась к ней, и в конце она даже отважилась кивнуть.

Хильде никогда не сдавалась, когда они сражались, когда бегали наперегонки. Гвинет винить ее не могла: она же мучается, страдает, и ей кажется, что не осталось никакой надежды, особенно после холодных речей Гульвейг. Гвинет не злилась на Хильде, но чуть не скрипела зубами от досады… на всех вокруг, и на себя тоже.

— Принцесса права, — сказал Хаген, — я видел подлость вельв, а их считают мудрейшими из смертных. Не думаю, что боги сильно лучше тех, кто им служит.

Он сделался молчалив, когда они вошли в дом, занял свое место в углу, зыркал на Хильде. Даже взгляд у них был разный: у Хагена — мрачный, темный, а в глазах Хильде светился теплый янтарь. Гвинет не приняла бы их за родичей, если бы не светлые волосы… и то у Хагена они были прямые, а не вьющиеся, темнее, чем кудри Хильде. Чужак в собственном доме. Его отдали вельвам, потому что никто не знал, что с ним делать, но Гвинет уверена была, что они даже не пытались. Ведь так было проще.

Хаген не хотел обращать на себя их внимание, когда Гвинет рассказывала Хильде и про источник, и про колодец Мимира, и про то, что они могут искусить самого Одина дивным напитком — если добудут его, конечно. Хаген молчал, кусал сухие губы. Неужели страшился, что Гвинет расскажет и про его ссору с бывшей наставницей, про крики, про его прошлое? Лезть в его дела Гвинет не хотелось, а уж тем более — идти против колдуна, которому поют руны. Может, он и не божество, но Гвинет уже поняла, как проклятия могут быть губительны.

— Я слышала про колодец. Это правда, — сказала Гисла, встрепенувшись, когда речь зашла про легенды, — будто бы есть исток великанов, в котором напиток, который дарует мудрость.

— А если не байка, то почему Один еще до него не добрался? — прищурилась Гвинет.

— Вероятно, Один не хочет встречаться со стражем, — сказала Гисла, поджав губы. Она уважала своего бога и явно не хотела и дальше слушать их болтовню про его подлость, а уж самой оскорблять его и подавно. Но боги были далеко, в Асгарде, а Гвинет, которую она упорно звала госпожой, стояла напротив, сурово скрестив руки на груди. — Мой отец ходил к колодцу, — неожиданно призналась Гисла. — Он пытался узнать, как вылечить мать… Но Мимир только посмеялся над ним и сказал, что лекарства нет. Или не захотел его отдавать. Возможно, он пожалел его, — голос Гислы дрогнул, — потому что я слышала, будто он жестоко расправляется с теми, кто не пройдет его испытания. Но мой отец вернулся домой с пустыми руками, вот и все.

— Что, в самом деле? — губы Хагена искривились в улыбке. — А мы уверены, что он и правда ходил к колодцу, а не пропил свое горе на ближайшем постоялом дворе?

Хаген не привык смягчать слова, и поэтому Гисла кинула на него обиженный, очень жгучий взгляд. Не признавая своей вины, тот развел руками, как бы показывая, что вся история звучит странно. Ненадежно. Расскажи кто ее Гвинет несколько дней назад, она бы только посмеялась да попросила налить сказочнику за ее счет, но теперь у них не оставалось иного выбора, кроме как довериться предсказаниям и слухам.

— Говорят, мои предки были чародеями, но со временем дар изошел, — вспомнила Гисла, — остались только знания трав и разных отваров. Многие в наших краях пытались ходить к колодцу великанов, но никто не возвращался. Мой отец нашел записи своего отца, а там… быть может, они сделаны еще раньше. В те времена, когда великаны жили рядом с людьми.

— Мы знаем, что Мимир и впрямь жив, — кивнула Гвинет Хагену, как бы признаваясь, что доверяет его видениям, тому, что открыл источник. — Надо думать, просто так он мед не отдаст.

— Отец сказал, что цена была слишком высока и он не справился.

— Надо сначала добраться, а потом уже решать, как справиться с великаном, — сказал Гавейн.

Испытания, значит. Недавно Гвинет проходила одно — она покосилась на Хильде. Если даже всеведущий Один не хотел встречаться с загадочным великаном, людям не стоило туда лезть, но из рассказа Гислы следовало, что Мимир не кровожадное чудовище. Отец Гислы — всего лишь лекарь, а у них есть и рыцарь, и колдун, и ее пламя…

— Так ты знаешь, где найти колодец? Хоть догадываешься?

Вспомнился колодец в Уппсале, в роще Одина. Черный провал, словно зрачок, темнеющий в земле. Из него веяло могильным холодом. Наверняка колодец Мимира не лучше, но если такова цена мудрости… такова цена жизни Хильде, ее Хильде, ради которой Гвинет поборолась бы и с богами, и с великанами. Но Хильде права: это бессмысленно, она лишь убьется, пытаясь сразиться с ними в золотых чертогах Асгарда, а вот обман… Обман был ей ближе. Ради этого Гвинет сюда прибыла — чтобы увести Хильде якобы в жены брату. Что ей стоит притвориться той, кто ищет мудрости?

— Отец говорил, что оставил карту… нам нужно вернуться в наш старый дом, — сказала Гисла, сглотнув. — Он в деревне, в Хлинне. Я смогу провести.

— Если дом еще стоит, в чем я сомневаюсь, — заметил Хаген.

— Люди суеверны. В тайники моего отца они бы не полезли, опасаясь проклятия.

Признаться, Гвинет испытала прилив облегчения. Они хотя бы знали, куда им идти, им не придется оставаться среди вельв дольше нужного и испытывать терпение Хагена, который с каждым разговором с Гульвейг все больше напоминал загнанного в угол, затравленного зверя. Его лицо тоже посветлело, он знал, что свобода близка. В прошлый раз он сбежал украдкой, но теперь мог показать Гульвейг, что нашел свой путь… даже если сам Хаген был в этом не до конца уверен, все время наклоняя голову, словно пытаясь различить еще какой призрачный шепот, который направит его.

Когда все отошли ко сну, Гвинет улучила мгновение и выскользнула за дверь, уселась на холодное крыльцо рядом с Гавейном, который, как и всегда, вызвался первым посторожить. Дозор он нес со всей ответственностью, на какую способен королевский рыцарь. Вот только Гвинет подозревала, что дело и в том, что ему хочется сбежать, побыть одному.

— Кажется, я там убил кого-то, — прошептал Гавейн, глядя на звезды. Ему тяжело дались эти слова, как будто он собирал их по буквам.

«И всего-то?!» — хотелось взвыть Гвинет, тряхнуть друга как следует, чтобы не пугал ее так больше: она уж подумала, он увидел, как умрет, или Гвинет, или кто-то из их небольшого, очень странного отряда. Но для Гавейна это было важное дело, и Гвинет вздохнула, задержав дыхание и рвавшиеся слова. Морозный воздух колол нёбо.

— Ты ведь тоже не убивала! — повернувшись к ней, сказал Гавейн, рассчитывая, что Гвинет поймет.

— Нет, точнее, я не… я не пыталась нарочно, — кивнула она. Подумала про сговор с Хагеном, про Бальдра, от которого они сбежали — это было к лучшему, потому что отсрочило исполнение сделки, но вечно бегать не удастся. — Я знаю, что есть такие сражения, в которых не выйдет иначе. Когда я была маленькой… тебя тогда не было с нами, Вейн. Во дворец пробрались убийцы, их послал один из мелких лордов, рассорившихся с королевой. Аэрона зарубила врага прямо передо мной, но прежде… я с перепугу швырнула огоньками в одного из них. Говорят, я его не убила, не сожгла насмерть, но я знаю, что моя родня могла и соврать… чтобы облегчить детскую душу. Однако я думаю, что иначе быть не могло. Они хотели убить нас, меня и брата. И ради семьи я бы сделала что угодно, и ради Хильде тоже!

Ее не пугала цена, хотя Гвинет и знала, что чужая смерть — это то, с чем ей придется всю жизнь прожить, с этой тяжестью. Всем в ее семье пришлось чем-то — кем-то — пожертвовать, и она знала, что они стараются уберечь ее, сделать так, чтобы Гвинет не пришлось проходить через то же.

— Убить, защищая своих родных или тех, кому ты служишь, или за свою родину — это благородно, — заключил Гавейн. — Вот только я не уверен, что там, в видении, я поступал честно.

— Разве видение не могло ошибаться?

— Это источник истины! Если Хаген увидел Мимира, то мы его встретим, если я стану причиной чьей-то гибели… — Гавейн сдавленно застонал и уткнулся ей плечо. Пальцы Гвинет запутались в его растрепанных кудрях.

— Ты лучший воин, которого я знаю, — шепнула Гвинет, — победитель Зеленого Рыцаря.

Гавейн сдавленно хмыкнул.

Во время одного из афальских турниров вдруг раздался трубный рев, и чудовище ворвалось на арену, где бились конные рыцари, сшибаясь копьями. Рыцарь был обвит плющом, старые доспехи потемнели, но были крепки, а сквозь шлем будто проросли оленьи рога. Сир Гавейн принял вызов под шум ошалевшей толпы; они не смогли выбить с лошади друг друга, а потому кружили в песке, танцевали, пока в красивом развороте рыцарь не достал жуткого противника. И, боги, Гвинет очень старалась не победить, потому что сир Гавейн Ллеоурга под суровым блестящим шлемом умирал от смеха.

Это она придумала, а Гавейн согласился, это Скеррис приладил клятые рога и обмотал ее шуршащей зеленью (это он был виноват, он рассказывал им истории про рыцарей прошлого), а Рона проверила доспехи и поцеловала ее в лоб на удачу, чтобы Гвинет не ранили, и никто из них ничего не сказал королеве, потому что они опасались ледяных взглядов. Королева волновалась, а им было весело, и Гвинет скучала по тем временам, когда их сражения были шуточными. Весь Афал гудел после пришествия лесного чудовища, а они потешались над суеверным шепотом и простолюдинов, и даже рыцарей, съехавшихся в столицу.

— Я ведь говорила, что не знаю, как все на Островах обернется, — напомнила Гвинет. — И ты пошел со мной, хотя мог остаться и присматривать за Гарретом, чтобы он не натворил чего, пока я в отъезде.

— Знаю, и я не хочу подвести тебя… Но еще больше боюсь себя предать! — воскликнул Гавейн и тут же понизил голос, испугавшись поднять переполох и всех разбудить: — Я не отказываюсь от службы, но…

— Я всегда буду на твоей стороне, — поклялась Гвинет, — я тебя не брошу, потому что ты мой брат — не по крови, ну и пусть. Если ты будешь сражаться ради того, во что веришь, я буду биться с тобой спина к спине. Если нужно будет стрелять, я подам тебе стрелы. Мы вместе отправились, Вейн, — прошептала она, сжав его пальцы, — и я сделаю все, чтобы мы вместе вернулись.

Любой ценой.

***

Выехать из леса, к удивлению Гвинет, оказалось куда проще, чем пробраться в чащу. Деревья словно бы расступались перед ними, выпроваживая незваных гостей. Вельвы не стали прощаться, даже Гульвейг не вышла на них посмотреть, когда они собрали немногочисленные вещи и пошли прочь. Лошадей у вельв не было, и Гвинет пожалела об этом: двигаться они будут медленно, ну, и ей бы хотелось попробовать поторговаться со всеведующими провидицами.

Когда они уходили, Хаген не проронил ни слова, словно переняв местные порядки. Теперь впереди, наравне с ним, шла Гисла. Предстояло, конечно, выбраться из леса, преодолевая крутые спуски гор, глубокие обрывы-овраги и даже коварные корни, поднимающиеся из земли словно бы в попытке схватить человека за щиколотку… Но Гисла уже, почувствовав немного власти над небольшим отрядом, объявила, что они отправляются на север. Гвинет вспомнила их разговор — недавний, но уже кажущийся далеким. Хлинн, деревня к северу от порта. Тогда это не показалось Гвинет хоть сколько-то важным.

— Вот видишь, — сказала она Хильде, — не зря мы с собой взяли Гислу.

— Ты не веришь в судьбу, но теперь пытаешься убедить меня в том, что это счастливый случай, будто она знает, где колодец? — нахмурилась Хильда. Мрачное настроение все-таки делало ее немного похожей на дядю, Гвинет узнавала эту морщинку между бровей.

— Нет, я говорю, что все к лучшему и что мы знаем, куда идти, — пожала плечами Гвинет. — Уверена, что не хочешь отдохнуть?

— Нет, — рыкнула Хильде.

Они остановились на ночной привал, и Гвинет лежала рядом с Хильде. Она бы и обняла, и прижала ближе, чтобы успокоить, но от Хильде разило таким жаром, как будто спишь на печке. Конечно, огня Гвинет не боялась, но от горячего воздуха у нее в голове гудеть начинало, и она откатилась на шаг, съежилась на своей подстилке, сделанной из плаща. Несмотря на мысль о том, что в Хлинне они могут найти разгадки, путь казался бесконечным. Может, им стоило просто уехать дальше, где никто — ни женихи, ни Хаген — их не достанет? Гвинет прикрыла глаза, теша себя этими мечтами.

А на следующий день они снова шли.

***

Деревня представляла собой удручающее зрелище, и Гвинет даже стало неловко рассматривать прохудившиеся крыши и серые лица обитателей Хлинна. Местные не ожидали гостей, сначала испугались, скрылись в домах. Приняли за разбойников? Ватага у них подобралась та еще. Гвинет усмехнулась под капюшоном, который натянула чуть ли не по нос, чтобы скрыться от неприятного мелкого дождя. Когда они вышли на широкую проселочную дорогу, что прорезала деревню пополам, всю размытую, расхлябанную, навстречу появилось несколько человек. Высокая женщина с каменным лицом, пара молодых парней. Мужчин постарше Гвинет не видела: наверняка они ушли на заработки или промышляли чем-то еще. Тишина. Это напоминало о деревне вельв, память о которой была еще слишком свежа, и Гвинет поежилась.

Когда показалось, что сейчас в ход пойдут вилы и факелы, суровая женщина узнала Гислу, что робко вышла вперед. Гисла пошатывалась после долгой дороги, Гвинет по пути видела, как она собирала травы и втирала их в сбитые ноги. Казалось, ей просто хотелось рухнуть в объятия этой женщины, как в омут. Лицо той смягчилась. Последние шаги Гисла уже бежала — и все же прижалась к ней. Покачиваясь, они стояли, обнимались, и Гвинет показалось, что никакая сила не может их расцепить.

— Как ты… но я думала, что никогда больше тебя не увижу! — воскликнула женщина. Остальные деревенские за ее спиной тоже переглядывались, и Гвинет увидела на их лицах несмелые улыбки.

— Ее высочество… госпожа Гвинет меня выкупила! — Гисла указала на нее. — Я здесь, чтобы кое-что забрать в доме отца.

— Не останешься… — скрипнул голос женщины. Она с печалью посмотрела на Гислу, потом на Гвинет, на ее странное сопровождение. Наверняка не узнала в Хильде и Хагене высокородных гостей, они все были в пыли и грязи после долгой дороги, жалкое зрелище. Но оценила наметанным взглядом клинки Гвинет и Гавейна, резные рукояти. И все же попыталась: — Нам бы пригодилась хорошая лекарка, Гисла, ты же знаешь, твой отец был самым умелым на северном побережье, и с тех пор, как его… больше нет с нами, люди болеют и умирают целыми семьями.

— Мне жаль, — шепнула Гисла. — Я… у нас есть важное дело, но потом… не знаю, может, я и вернусь. Сначала — наше путешествие! — она нетерпеливо посмотрела вперед, по развезенной дороге.

Дом лекаря на окраине стоял обветшалый, совсем покинутый. Староста, та самая суровая женщина, Хьялма, сказала, что многие дома сейчас пустуют, потому как деревня медленно вымирала, и некому селиться в оставленных жилищах. Не только из-за болезней — потому что жизнь стремилась в большие селения и в города, как Уппсала. Встав перед домом, в котором выросла, Гисла впала в какое-то оцепенение. Гвинет порывалась было сказать, что не обязательно заходить, если она того не хочет, но это была глупость: только Гисла сможет найти нужную им карту, или записку, или еще что-то. И все же они не торопили ее, и даже Хаген молчал, ожидая, когда она отважится переступить порог.

Здесь было тихо, пахло пылью, сухими травами. Гвинет вспомнила покои Хагена; вспомнила каморку королевского лекаря, где всегда можно было найти что-то забавное (вроде замоченной в спирте руки со страшными когтями). На первый взгляд, однако, в доме Гислы не было таких жутких диковинок. Жили скромно. Все столы, лавки, кровати застыли так, будто люди просто собрались и ушли. В таких тихих деревнях, как Хлинн, жили большой семьей, не крали у своих, поэтому дом остался нетронутым… а может, Гисла была права и они побоялись навлечь на себя проклятие.

Прерывисто вздохнув, Гисла покачала головой. Наверняка то, что Гвинет казалось обычным скромным жильем, низкой деревянной кроватью, полкой для книг (редкое для обычного деревенского лекаря собрание), для Гислы расцветало многими воспоминаниями. Она привалилась к стене, провела ладонью по дереву.

— Не знаю… — начала она и осеклась.

— Надо осмотреть весь дом, — встрепенулся Гавейн. — Давайте начнем с разных углов!

Это было разумно. Хотелось сказать, что торопиться было некуда, но Хильде пошатывалась, когда развернулась и осмотрелась, вероятно, прикидывая, с чего ей начать. Она хотела выглядеть стойкой, но Гвинет не позволила ей мучиться зазря, подставила локоть, и они вместе отошли в дальний угол.

Гвинет раскрыла сундук. Хильде наклонилась рядом, от нее разило жаром, но она помогала перебирать книги. Пролистывать их казалось занятием долгим и муторным, но Гвинет знала, что на любой странице могла быть спрятана карта. Позади скрипнула дверца: Гавейн сунулся в шкаф, но не нашел ничего, кроме заплесневелых тряпок.

— Все книги по лекарству! — поразилась Хильде. — Как он сумел столько набрать? И не где-то, а здесь…

— Рядом порт, к этому побережью часто пристают торговцы, — сказала Гвинет. — Могли привозить по заказу. Смотри, тут на эйрийском, наверняка наши купцы постарались.

Она покосилась на Гислу, прикусила язык, чтобы не сболтнуть: возможно, если бы ее отец не тратил столько денег на ныне пылящиеся книги, им не пришлось бы продаваться в рабство. Но это было не ее дело. Чужие ошибки. Гвинет была знакома такая жажда знаний, именно из-за нее брат подолгу пропадал в большой королевской библиотеке, где тоже листал старые хрупкие страницы, пытаясь найти на них ответы на все вопросы. Но он был принцем и мог себе такое позволить; более того — обязан был учиться. А вот отец Гислы должен был заботиться о семье…

Хаген и Гисла оказались в другом углу, они вместе перебирали бумаги со стола, которые грозились рассыпаться у них в руках. Хотя и ненарочно, Гвинет могла слышать, о чем они говорят: изба была совсем небольшой.

— Та женщина… — тихо сказал Хаген. — Она тебе дорога? Похоже, она правда о тебе заботится.

Гвинет показалось, что она услышала тихую зависть. Вспомнила, как Гульвейг приветствовала Хагена холодной, всезнающей улыбкой, с гордо поднятой головой, как не пожалела его, хотя знала, что он пережил в лесу…

— Она была подругой моей матери, так что я считала Хьялму тетушкой, — сказала Гисла, глядя не на него, а на очередной сухой пергамент. — Но у нее никогда не было денег, чтобы помочь нам, только добрые слова. Когда отец разорился, Хьялма ничего не смогла сделать. Сами видите, какой это край. Бедный и голодный. У нее сын был рыбаком, но потерялся в море. Ньерд не вернул его матери. Но она… Хьялма всегда говорила отцу, что его обманут на рынке трэллов, и так оно и случилось. Меня обещали взять служанкой, а я…

Она вздрогнула. Хаген, подумав, коснулся ее руки, по движению видно — готовый чуть что отдернуть ладонь, но Гисла вцепилась в его пальцы и с отчаянием взглянула в его глаза, ища там что-то… упрек? Сколько мужчин говорили ей, что она сама виновата, раз оказалась в порту? Гисла выглядела до того напуганной этой откровенностью, что Гвинет решила: если Хаген скажет что-то не так, она его ударит. Больно.

— Судьба несправедлива, как и боги, — сказал Хаген. — Жаль, что так случилось с твоей семьей. Я мало понимаю в лекарстве, но вижу, что твой отец был добрым человеком и старался всех спасти.

— Это-то нас и погубило, — помотала головой Гисла, но не смогла сдержать гордую улыбку. Даже спустя столько оборотов, после стольких лишений она считала, что отец поступал верно, леча бесплатно. — Мне жаль, что я тогда не могла ему помогать. Возможно, если бы я тоже принимала больных…

— Ты была еще ребенком!

— И все же меня купили как товар. Значит, для этого я была достаточно взрослой.

Она словно опомнилась, убрала руку и вернулась к поискам. Небольшой стол, где стояли старые миски, плошки, деревянные кружки, особенно заинтересовал Гислу, которая решительно переставила посуду на пол. Кто другой смахнул бы этот хлам, но Гисле было жаль даже старые миски, которые все равно ей не увезти с собой. Гвинет никак не могла понять, что Гисла творит, почему так пристально смотрит на стол, выглядевший как самая крепко сколоченная мебель в доме, пока та не потребовала какой-нибудь пергамент и уголь.

Лист Гвинет вытащила из сундука, убедившись, что ничего важного на нем не накарябано — учет больных, которые обращались за помощью. Наверняка это было чуть ли не десяток оборотов назад, но лекарь кропотливо собирал записи. За углем в соседнюю избу послали Гавейна, который вернулся с целым ведерком. Пришлось подождать, пока чуть остынут. Когда хлипкая дверь хлопнула, Гвинет увидела краем глаза, что у рассыпающегося дома лекаря собрались деревенские. Ближе они не подходили, не зная, что там творится. Не иначе как ожидали, что демоны начнут выпрыгивать из трубы.

Наложив лист на стол, Гисла принялась усердно штриховать углем. Теперь Гвинет видела: то, что она приняла за небрежную работу плотника, было настоящей картой. Вырезанные Острова. Она столько времени провела, рассматривая карту Исэйла и представляя, как они с Хильде встретятся в Уппсале, что с легкостью угадала очертания. Вот и северное побережье. Путь, проложенный отцом Гислы, вел прочь с Исэйла, на небольшой островок, который мог бы затеряться среди прочих. Такой, на котором уместится только небольшая деревня — точка, крупица на карте, среди россыпи других таких же. Как раз подходящее место, чтобы спрятать колодец, в котором вместо холодной воды плещется мудрость.

— Я никогда не покидал Исэйл, — проворчал Хаген, когда Гвинет посмотрела на него. — Я не знаю, правдива ли эта карта. Но путь недалек — почему бы не сплавать туда?

— Потому что Хильде с каждым днем становится все хуже, у нас нет времени на гадания, — огрызнулась Гвинет, но Хильде положила горячую руку на ее плечо:

— Мы никому не поможем, если будем сидеть и препираться. Хотя бы путь недалекий, — сказала Хильде, вздохнув, — не придется пересекать все Острова.

На том и порешили. Гвинет вышла, чтобы оставить смятенную Гислу проститься с родными местами. Заштрихованную карту, которая пачкала пальцы углем, Гвинет бережно спрятала в суму, да поглубже, чтобы не промокла, если вдруг пойдет дождь. Подумывала, что надо перерисовать карту начисто. Хильде пошла за ней, за руку вытянула Хагена, который засомневался. Думал, что его слова помогут Гисле?.. Гвинет встретилась с ним взглядом и покачала головой. Иногда лучше оставить в одиночестве переживать горе. Гвинет никогда не теряла близких и надеялась, что вскоре ей не придется этого испытать, но думала, что понимала.

— Мне кажется, если отец Гислы вернулся, то и нам бояться нечего, — сказал Гавейн, который приободрился, стоило им заполучить карту. Гвинет украдкой улыбнулась, поежившись на ветру: она знала, на что это похоже. На сказки, которые им рассказывали в детстве.

Только в сказках драконов обычно убивали.

— Значит, это не ловушка, — кивнул Гавейн, когда его поддержали, — и в худшем случае мы только потратим время…

— И деньги лодочнику, — фыркнул Хаген. — Самое время озаботиться этим приземленным способом передвижения, сир, потому что только в легендах герои переносятся в нужную сторону по ветру.

— И нет такой руны? — подмигнула Гвинет.

Хаген закатил глаза, что было весьма загадочно.

Поиски лодки на себя взял Гавейн. Он был придирчив, ему не нравились утлые суденышки рыбаков. В лицо он ничего не говорил, а только отшучивался и переходил к следующему, но Гвинет знала, что в такое дырявое корыто Гавейн не сядет, даже если это ему заплатят золотом, и уж тем более не посадит их с Хильде. Он бывал безрассуден, когда дело доходило до подвигов, но в остальном это был самый ответственный человек, которого Гвинет знала.

Когда Гавейн уже вовсю торговался с одним парнем, Хильде вдруг согнулась пополам, прижала руки к груди. Гвинет тут же подхватила ее, в ужасе оглянулась по сторонам, потому как вокруг рыцаря крутились почти все жители деревни, пытаясь нажиться на их нужде в лодке. Если Хильде обратится — все увидят… Отведет ли им проклятие глаза? И даже если так, то взметнувшиеся крылья дракона деревенские не забудут и смогут рассказать женихам, если те все еще идут по их следу.

— Сюда, госпожа! — услышала Гвинет шепот Гислы.

Девушка выглянула из-за угла дома и тут же скрылась, только косица мелькнула, и Гвинет сама чуть не рухнула от облегчения. Они могли укрыться в доме Гислы, пока Гавейн и Хаген обо всем позаботятся. К ее изумлению, за углом пряталась не одна Гисла, а еще и Хьялма, которая посмотрела на Хильде суровым взглядом, будто оценивая ее раскрасневшееся лицо, и поманила идти за собой. Выбора у них не оставалось, и Гвинет почти тащила Хильде на себе, скрипя зубами от вдруг ощутимой тяжести, будто не дева прислонилась к ее плечу, а воин, облаченный в тяжелую кольчугу… в кольчугу из стальной чешуи.

В свой дом их Хьялма не пустила, зато распахнула дверь большого деревянного сарая, в котором пахло сеном и травами, которые сушились под потолком, подвешенные охапками. Гвинет догадывалась, что теперь староста, хотя и не знает многого о лекарском деле, пытается лечить своих людей, возможно, по советам, оставшимся от отца Гислы. Думать об этом было некогда, Гвинет позволила Хильде бессильно рухнуть в сено, тяжело дыша, как в жару.

— Ты ей рассказала про проклятие! — шикнула Гвинет на Гислу, скосила взгляд на Хьялму, которая замерла в углу, глядя на тихо застонавшую Хильде со смесью страха и любопытства, присущей скорее девчонке, чем старосте деревни с сединой в косах.

— Я… — Гисла испуганно вздрогнула. — Простите, я только… рассказала, куда мы держим путь! — Она упала к ногам Гвинет, вцепилась в штанину. Что-то привычное было в этих движениях. Гисла привыкла так умолять о прощении. — Ничего дурного я не хотела!

Гвинет тихо зарычала, тоже — как злой дракон. Она догадывалась, что Гисла доверяет — слишком доверяет — женщине, которую чуть ли не теткой себе считала, но слухи… они всегда растекаются, как весенняя река, вышедшая из берегов, их не удержишь. Когда они брели по зарослям дикого леса, населенного хищными тварями и ведьмами, Гвинет меньше боялась за Хильде, чем в окружении обычных рыбаков.

Вырвавшись, она бросилась к Хильде, когда услышала, что та вскрикнула. Но никакие слова, которые Гвинет шептала на ухо, никакие касания рук не могли унять дрожь в ее теле, огонь, плещущийся под кожей, как бурная морская вода омывает каменистый берег, так и драконья суть выливалась наружу… За спиной Гвинет услышала, как Гисла выталкивает из сарая Хьялму, как хлопнула дверь; она все еще злилась на Гислу, на ее болтливый язык, но Гвинет хотя бы могла быть уверена, что та позаботится о Хьялме. Хильде что-то стонала в забытьи, вцепилась в ворот рубахи, будто он душил ее, оттянула…

Догадавшись, что ей жарко, Гвинет помогла Хильде раздеться, не порвав одежду, потому что тонкие пальцы сверкнули загнутыми когтями. Гвинет выдохнула, прижала ее в объятия — обнаженную, дрожащую. Без пылкого желания, в одной лишь тщетной попытке успокоить, показать, что Хильде теперь под ее защитой. Беспомощность царапала Гвинет изнутри, она не могла смотреть на то, как Хильде трясет, на блеск пота у нее на лбу, на искусанные губы.

Рукой провела по спине, но вместо нежной кожи вдруг ощутила чешую, пальцы соскользнули, и Гвинет, сжимавшая Хильде в объятиях, вдруг завалилась, потеряв равновесие, все потому, что вокруг была раскаленная чешуя, блеск, скрип искривляющихся костей. Пахнуло кровью и жаром. Дракон обернулся вокруг, как кошка — в клубок. Гвинет помнила, с каким ревом вырвался дракон в прошлый раз, как заметался, но теперь они были вдвоем. Только она и змеица. Застонала стена сарая, к которой привалился тяжело вздымающийся драконий бок. Крыло задело крышу, сшибло связку трав. Гвинет вдруг оказалась лицом к морде змеицы — длинной, узкой, как и она сама. Замерла, как мышь перед кошкой. Вспомнила, как пламя плескалось за острыми зубами.

— Хильде? — сипло позвала Гвинет. Воздух был тяжелый, раскаленный, как в пустыне из рассказов заморских купцов. Но она медленно, несмело шагнула навстречу, протянула руку к чешуе, кончиками пальцев ощутила тот самый огонь.

В голове стало чисто от страха. Может быть, она так и умрет — в затерянной на северном побережье Исэйла деревне, в сарае у старосты. Может быть, ее никогда не вспомнят и не сочинят легенд. Да и стоит ли придумывать песни про обманщицу, пришедшую на чужую землю? Она все еще лгала, она смотрела в змеиные глаза и шептала, что все будет хорошо, просто потому что ложь звучала красиво, но Гвинет не знала, правда ли это. Может, ей стоило заглянуть в источник вельв. Узнать, не сгорит ли она сегодня — она не была уверена, какой нынче день, не день ли Одина, проклявшего Хильде. Это было бы славной шуткой судьбы. Пламя — ее судьба. Только ее дед, огненный бог, выл бы и, быть может, все-таки сожрал бы солнце из-за горя, как говорят.

За прошедшие дни Гвинет привыкла видеть янтарный блеск в глазах Хильде, она почти забыла, что когда-то они были карими, и поэтому ее не пугало золото и иглы зрачков. Змеица моргнула — медленно, тягуче прошлась пленка века по сияющему глазу. Она не злилась на руку, протянутую слишком близко, но раздула прорези ноздрей, чтобы вдохнуть запах. Гвинет прижала руку ближе, почти ласково прошлась, хотя вовсе не была уверена, что жесткая чешуя может чувствовать ее прикосновения, ее несмелую ласку.

Дракон не отозвался на голос, склонил голову только, и Гвинет расценила это как предложение приникнуть ближе. Душно было, как в купальне, когда нагреешь воду. Ей тоже хотелось раздеться, но лишними движениями рук Гвинет боялась напугать, а тогда… Даже если не сгорит, сарай быстро займется, а там дым… Лучше было об этом не думать. Чешуя под рукой была твердая, как рыцарские латы. Шея изогнулась длинная, обвилась, и Гвинет услышала рокот в драконьей груди, который поначалу показался ей рвущимся наружу кипучим огнем, но потом она догадалась, что змеица — Хильде — так курлычет.

Гвинет прижалась к чешуе, ощущая, как тепло драконьего тела проникает под ее кожу, все равно что с печью обниматься. Она закрыла глаза, позволяя себе на мгновение забыть о страхе и тревогах, которые сжимали ее сердце — не за себя, за Хильде.

— Видишь, не боюсь тебя, — шепнула Гвинет, проведя по драконьей щеке уже сильнее, ощутимее. Хотелось, чтобы змеица почувствовала ее руку. — И не оставлю, будь ты в человеческой шкуре или в змеиной, мне не важно. Не для того я столько проплыла и прошла, чтобы какого-то проклятия испугаться!

Она не знала, говорит ли со своей любимой, заключенной в гибкое драконье тело, в этот железный панцирь, или же со зверем, который был призван самим Всеотцом, чтобы мучить Хильде — и отчего-то завороженным Гвинет, может, потому что в ней горел такой же огонь?.. Догадывалась только о том, что надо Хильде полежать, отдохнуть, как в прошлый раз она лежала под ивой. Что дракон отвоевал ее тело, но не мысли — пока что. Что она вернется в объятия Гвинет.

Только в этот раз дракон остался до заката, когда красный свет расплескался по воде. И когда-нибудь дракон останется навеки.

***

Правил лодкой высокий парень в шапке набекрень, налегал на весло, а с другой стороны сел Гавейн. Гвинет наблюдала за их лодочником исподлобья, думая, что он может выкинуть какую-то глупость. Гавейн, конечно, соблюдал предосторожности во время договора, но тот мог догадаться, что они не обычные путешественники. Судя по опасливым взглядам, что он кидал, принимал за таких же контрабандистов, что он и его подельница, вязавшая паруса. О том, что они торгуют в обход всех купцов, эти двое не сказали, но Гвинет заметила рукояти мечей под тщательно подоткнутой тканью. Оружие для кого-то из конунгов — по сдельной цене. Наверняка в Хлинне был хороший кузнец. Выбирать их отряду, дружине, как издевательски прозвала их Гульвейг, однако, не приходилось. Гвинет никогда бы не поверила, что кораблем можно управлять вдвоем, но судно это было совсем невелико по сравнению с большим торговым кораблем Белого Змея, покачивалось на волнах, и легкий попутный ветер дул им в расправившийся парус.

— Как тебя звать-то? — Гвинет пыталась развлечься беседой, когда парень ненадолго отложил весло. Ветер взвывал в вышине, море угрожающе рокотало.

Парень зыркнул на ее. Был он худой, но очень высокий, что можно было заподозрить у него великанью кровь. Оно бы и неудивительно: если рядом обретался Мимир, то на этом берегу в стародавние времена могли жить и другие великаны. Гвинет задумчиво рассматривала лицо контрабандиста с крупными, жесткими, будто из дерева вырубленными чертами, прекрасно сознавая, что он оттого смущается.

— Ярвик, — неохотно сказал он, — а это Финн, моя сестра, — кивнул он на девицу.

— Что скажешь про остров, куда мы плывем, Ярвик? — улыбнулась Гвинет.

Тот пожал плечами:

— Скалы — они скалы и есть. Ежели вы какие охотники за сокровищами… ну да, пожалуй, могла там разбиться пара драккаров, налетев на камни, но вряд ли вы много на том заработаете. Распорют брюхо — и все достается Ньерду. Глубоко там, — изрек Ярвик.

О том, почему же они согласились пойти в столь опасное место, спрашивать было глупо. Все решалось деньгами, которые пообещал Гавейн. Рыбаки отказывались или заламывали цену, потому что знали, что незачем свою голову на плаху класть, если рыба в море никогда не иссякнет и они не пропадут. А вот брат с сестрой привыкли ходить по лезвию ножа.

— Пугать не хочет, вдруг скажете в Хлинн вертать и серебра не дадите, — вдруг выдавила Финн. Она натянула шапку по самые уши, спрятав жидкие светлые волосы. Зыркала на брата, и в ее взгляде Гвинет чудились страх и сердитость; похоже, она не хотела отправляться в плавание. — В прошлый раз, говорят, туда один пришлый мужик поплыл. Сам, своим ходом. Ну, и сгинул навсегда!

— Сама думай, че говоришь! — рявкнул на нее Ярвик. — Своим ходом! Еще б сказала, так, без лодки поплыл, еще бы он не сгинул! Тьфу, дурак. Да и мужика того мы своими глазами не видели, а болтать у нас мастаки, — понизив голос, сказал он Гвинет.

— Если расскажешь про опасности на скалах, еще добавим серебра, — предложила она.

Встретилась взглядом с Хагеном, который сидел рядом с Хильде, привалившись к борту. Тот выглядел так, будто мечтал Ярвика в море выкинуть, а не добавлять денег. За весло он садиться не захотел, поэтому пришлось за него Гавейну отдуваться, но рыцарь был не против взять на себя тяжелую работу. Зато благодаря ему Финн была свободна, и от нее Гвинет надеялась узнать ответы.

Та определенно была умнее братца, потому как, посмотрев на них и оценив добротность их пусть и грязных одежд, смекнула, что стоит поторговаться за сведения. Такой подход Гвинет уважала.

— Ну, это ж сказки все, — сказала Финн. — Но говорят, там живет великан. По всему Исэйлу их перебили, а один вот остался. Песенку не слышали? — она осмотрела всех.

— Последняя битва убийцы великанов, с улыбкой на лице войду я в сердце урагана. Может быть, тогда я наконец найду покой, ярко вспыхнув на рассвете поздней утренней звездой…

Тонкий голос Гислы, пронзивший ветер, вдруг заставил Гвинет вздрогнуть, так отчаянно это прозвучало. Последняя трель соловья. Гисла не привыкла петь для других, поэтому ее голос затих, стоило взглядам перекреститься на ее печальном, задумчивом лице, отзвук разнесся по морю, и песня утонула в высоких волнах, лизавших корму.

— И опять бессилье рвется наизнанку, меч натер мозоли и раскрыл все ранки. Снова пропустил удар и оступился — маленький герой, лучше б ты и не родился, — вдруг продолжил Хаген, только он не пел, просто говорил тихим хрипловатым голосом, будто страшную сказку или печальную быль рассказывал. — На пирах такого не поют. Так эта песня здесь появилась?

— На северном побережье, да, — мотнула головой Финн.

— Выходит, последнего великана не сумели убить? — спросил Гавейн, обернувшись из-за весла.

Гвинет хмыкнула: уж не задумался ли Гавейн, что это дело как раз для рыцаря? Что это и может быть то убийство, которое ему предсказано? Перерубить великанью шею и добраться до колодца — слишком уж заманчиво. Только вдруг Мимир сам может рассказать, как Хильде расколдовать? Снести голову они всегда успеют, посмотреть бы, что эта голова изречет.

— Скоро уже, — проворчал Ярвик, когда впереди показались скалы. — Выходит, вон тот вам нужен островок.

Берег застилал густой туман. Ярвик вдруг сказал, что приставать не будет, боялся напороться на камни. Лодка шкрябнула по дну, проехалась, и Ярвик аж вздрогнул, затребовал деньги, лицо его словно вытянулось, когда речь зашла о серебре, и Гавейн поспешил перекинуть ему заранее подготовленный мешочек, чтобы не вышло чего. Пришлось вылезти и по бедро, а потом и по колено в воде брести вперед. Хильде и Гислу Гвинет держала за руки, чтобы не потеряться, впереди маячили тени Хагена и Гавейна. Туман колыхался и тянул к ним холодные щупальца, как морские гады. Казалось, что их путь должен был давным-давно закончиться, но они шагали и шагали вперед, и ноги уже не чувствовали ледяную воду — только то, что они куда-то бредут. От холода дыхание вырывалось клубами пара, который смешивался с непроглядным туманом.

Показалось, Гвинет видит тень, отчего-то знакомую, которая вдруг протянула к ней руки… Нет, лишь один из вырывавшихся из воды камней. И все равно… тени перемешивались, изменялись с каждым шагом. Гвинет видела то королеву, склонившуюся к воде, в платье с длинной юбкой, то вскинутый меч ее защитницы, то пасть-оскал огненного пса, то вдруг лицо брата, соткавшееся из тумана, ее собственное лицо, и она…

Очнулась Гвинет на берегу. Она цеплялась за Хильде, та лежала на гальке. Обе они были сухие, и от одежды Хильде валил пар. Вдохнув теплый воздух возле ее лица, Гвинет слабо покачала головой. Хильде смотрела в небо слепым взглядом; вздрогнула, когда Гвинет тронула ее за плечо. Пошарив рядом с собой, Гвинет надеялась найти Гислу, она помнила, как тонкие пальцы дрожали в ее хватке.

— Мы ее потеряли! — испугалась Гвинет. Вскочила, оглянулась. Сердце колотилось бешено, будто она бежала. — Вот сука. Блядский туман!

— Может, она проснулась раньше нас и ушла вперед? — предположила Хильде.

Но Гвинет была уверена, что Гисла слишком опаслива, чтобы отправиться на разведку. Вот Гавейн и Хаген наверняка пошли вперед, чтобы проверить, не притаился ли кто на острове, ожидая, когда сюда высадятся наивные искатели мудрости.

— Ничего не вижу… — пожаловалась Хильде, которая пыталась рассмотреть нечто в молоке тумана. — Думаешь, наши контрабандисты дождутся? Не хочу добираться до Исэйла вплавь!

— Ну, я всегда мечтала прокатиться на драконьей спине! — надрывно, слишком резко рассмеялась Гвинет.

Хильде нахмурилась, но Гвинет приобняла и поцеловала ее, желая приободрить, желая забыться, хотя бы так почувствовать тепло на этом промозглом побережье. Она потеряла Гислу. Если бы она потеряла Хильде, Гвинет не пережила бы, но… Гисла решила служить ей, она шла сюда ради Гвинет, и отпустить ее руку значило предать. Может быть, себя.

— Эй, еще недавно мы даже не знали, существует ли это место, — сказала Гвинет, натянув улыбку, что губам было больно, будто нашив ее поверх, — а теперь мы ближе к цели. Пока мы вместе, мы все сумеем!

Слишком много лжи.

Они не знали, куда идти, карта отца Гислы оказалась не настолько подробной, лишь указывала на островок. Когда корабль покачивался на бурных волнах, Гвинет думала, что они вряд ли заблудятся, ведь остров совсем мал… Но теперь, бредя по засыпанному камнями побережью, всерьез сомневалась, так ли это. Магией пропитано было все вокруг… Магия вцеплялась ей в загривок и давила на уголки глаз. Ей множество раз казалось, что в густом тумане блуждают тени, но в этот раз Гвинет не узнавала никого из своих родных, и это ее беспокоило. Теперь туман не был белым, как на побережье, а потемнел, посерел, будто свалявшаяся пряжа.

— Сзади, — прошептала Хильде.

Обернувшись, Гвинет выставила перед собой меч. Серое создание, будто бы обезвоженное, такое сухое, что казалось, кожа порвется от малейшего прикосновения. Одетое в старое тряпье, оно пошатывалось. Вода стекала с него ручьями. В нем Гвинет с трудом узнала человека — мертвеца.

— Драуг, — сказала Хильде. — Наверное, утонувший моряк. Острова нет на обычных судоходных картах, они могли разбиться. Как Ярвик и говорил.

Гвинет нахмурилась: сколько еще таких мертвецов бродит в округе? О Гисле она все еще волновалась, не хотелось, чтобы девушка попалась им в руки. Но серая тень не устремилась к ним, а так и брела вдоль берега, протягивая в туман руки-ветки и разевая рот в беззвучном крике.

— Что-то он… ищет? — удивилась Хильде.

— Драккар, что еще можно в море искать, — проворчала Гвинет, которая опустила меч к земле, но не убирала. — Хорошо, что приставать не стали. Ну, идем. Только тихо, не хочу ему на глаза попадаться… если они у него еще есть.

Они посчитали, что надо удаляться от берега, где могут бродить другие потерянные в тумане моряки, но Гвинет никак не могла отделаться от неприятного предчувствия оттого, что они бредут наугад. Камни, коряги деревьев — все это она не могла запомнить, как ни пыталась, и не могла сказать, не нарезают ли они круги.

— Будем надеяться, что они нас тоже ищут, — шепнула Гвинет.

— Когда что теряется, всегда идут к Хагену, — украдкой улыбнулась Хильде. — Он, конечно, поворчит, но скажет, где потерянное. Один раз даже воришку среди кухарок так нашли, кубок украла. Только благодарности он не принимает. Скажет: «Ну, я же говорил», да и пойдет себе по своим делам.

Впервые Гвинет услышала в ее голосе искреннее тепло, когда она вспомнила о дяде. Оно и неудивительно: любить Хагена лучше издалека. Но все же… странно ей было, что Хильде ничего не знает о своем родиче, что даже Гвинет, толком не расспрашивая, а только подслушав тут и там, гораздо больше выяснила о Хагене и его истории, из которой тоже можно было сложить грустную песню для скальда.

— Я помню, как он вернулся, — сказала Хильде. — Я тогда была маленькой, но все переполошились. И отец… думаю, он испытывал вину, всегда испытывал, — решила она. — Это ведь он предложил отдать Хагена ведьмам.

— Думаю, он правильно поступил, — ответила Гвинет, подумав. — Колдовству нужно учиться, как и любому искусству, а при дворе ярла Хаген бы себе наставницу точно не нашел. Даже меня дед учил чувствовать пламя, хотя зажигать огоньки — особого ума для того не нужно. Кто ж знал, что вельвы такие… не как люди живут.

— И все равно… — Хильде покачала головой. — Теперь я вижу, что нас всех наказывают за что-то, и… может, отец знает, за что. Сначала он пытался сберечь Хагена, потом меня укрыть ото всех, спрятать в покоях. Но рано или поздно проклятие начинает мучить нас и правда вскрывается.

Гвинет уже прикидывала: если представить, что и Хаген родился с проклятием Одина, то проступок совершили до его рождения. А значит — по малости, как раз перед тем, как Ингфрид стал ярлом над ярлами. Двадцать пять оборотов назад. Двадцать пять лет и зим, как говорили на Островах.

— Отец бы не стал ради власти!.. — возмутилась Хильде, вскрик забился по камням.

— Я и не говорю, что он какое преступление страшное совершил, — развела руками Гвинет. — Может, то был сговор, может, неотданный долг, кто его знает, но слишком это все подозрительно выходит, — она невольно вспоминала свою сделку с Хагеном. Да и додуманное казалось ей таким настоящим, таким складным, что Гвинет не могла промолчать.

Она знала, что для вардаари семья — самое важное, самое дорогое, долг рода, защита чести. Потому Хильде прикусила губу и отвернулась, чтобы не разругаться с ней вдруг, ведь сейчас, на диком островке, им совсем не это было нужно. Они зашли глубоко, трава путала ноги, в тумане она казалась не зеленой, а седой. Гвинет утихла, но знала, что зародила сомнения, что Хильде теперь будет напрягать память и искать, что же ее отец мог совершить… И, может, найдет, и всем это будет на пользу.

Гвинет подняла голову. Они уже от моря отошли далеко, но туман полз за ними, и тени вырастали среди него. Серые, колеблющиеся на ветру. Целое войско мертвецов, которые беззвучным строем следовали за незваными гостями. Когда Гвинет остановилась, придержав Хильде, встали и они. Слишком пристальные взгляды — и ни одного глаза, только провалы в черепах. Гвинет хмыкнула себе под нос, вскинула меч. Солнце не пробивалось сквозь туман, так что при всем желании не получалось сказать, что сталь красиво сверкнула, но Гвинет заставила искры скользнуть по клинку и улыбнулась.

— Ну, кто будет первым? — спросила она у мертвого воинства.