Блэйд проснулся, когда Серебряный Волк привалилась к его плечу спиной. Кроме них в гостиной никого не было. Он слышал, как десятки визгов, писков, свистов и боевых кличей исторгались из ее телефона, пока она усердно боролась с очередным боссом в очередной игре. Блэйд не подал виду, что больше не спит, не сменил позы и не открыл глаз, дышал так же ровно и глубоко. Тем не менее, Волк, лопнув пузырь жевательной резинки, спросила у него:

— Ты уже подготовил подарок для Кафки?

Блэйд едва не застонал. Меньше, чем через неделю, наступит день рождения Кафки, а у него не было ничего заготовлено. Это обстоятельство терзало его с каждым днем все сильнее и сильнее. И дело было вовсе не в том, что он не знал, что преподнести Кафке: Блэйд твердо решил, что подарит ей кольцо, — но того самого, идеального кольца ему так и не удалось отыскать.

— Еще нет, — ровно ответил он, но долго и тяжело вздохнул.

— Поторопись, — хмыкнула Волк, — Кафка расстроится, если ничего не получит именно от тебя.

Он знал это. Каждый день разум рисовал ясные картины, как Кафка принимает от него пустые поздравления, благодарно улыбается, кажется, даже не печально, но в уголках ее губ угадывается напряжение, потому что ей приходится удерживать улыбку, чтобы не выказать ни тени разочарования из-за неоправданных ожиданий. Как огня он боялся увидеть это в реальности. Он возненавидел бы себя еще сильнее, если бы расстроил Кафку в такой особенный день.

Свои поиски он начал более месяца назад. Позаботившись о мерах предосторожности (в черном пальто, шляпе, очках и с подобранными волосами он выглядел как нельзя по-идиотски, зато почти не узнаваемо), Блэйд обошел бесчисленное множество ювелирных магазинов на Пенаконии, Пир-Поинте и ближайших торговых кораблях; даже посетил пару аукционов. Кольца, отлитые по единому образцу, ослепительно сверкали, ровные потоки света струились по ним, драгоценные камни мерцали тысячью звездных осколков, эмаль была ровная и гладкая, без единого изъяна. Терпеливые консультантки выкладывали на бархатные подставки каждое изделие, на которое указывал Блэйд, примеряли их по его просьбе, давали покрутить, рассмотреть, взглянуть под лупой, и эти одинаковые кольца на одинаковых девушках не шевелили ничего в его душе. Их холодный блеск нисколько его не трогал. Они, безусловно, были красивы, а те, кто разрабатывал их дизайны, определенно знали, что делали. И все же что-то было не так, чего-то не хватало. Бесплодно промучив очередную консультантку с три четверти часа, Блэйд в рассеянности покинул еще один ювелирный магазин. Он не знал, который это был по счету: перестал замечать после двадцатого.

Ощущение, что он искал не там, крепко обосновалось в его душе. Бросив последний взгляд на до того яркие витрины, что от слез щипало глаза, Блэйд наконец смог облачить в мысль смутное чувство: Кафке не могло подойти кольцо, которое имеет сотни копий под каждый размер; поставленные на поток фабричные украшения — бездушные пустышки, способные скрасить посредственность, но никак не подчеркнуть ее неповторимое изящество. Блэйд представлял эти кольца на ее тонких длинных пальцах, думал, как голубизна вен будет отражаться в гладком металле, и тот тускнел в его фантазии, обращаясь дешевой подделкой. В этих магазинах не было ничего достойного Кафки.

Тогда он решил, что отыщет то, в чем нуждался, у частных мастеров, и так оказался на одном из кораблей Сяньчжоу. Когда-то он слышал о ремесленнике, который создает изумительные, ни на что не похожие изделия, и понадеялся, что тот еще держит мастерскую и не отошел от дел. Надежды себя оправдали: старик отыскался в крошечной лавчонке, затерявшейся среди жилых домов. Возле крыльца, похоже, недавно отстроенного заново, раскинулся небольшой садик, и в нем цвели, подставив лепестки теплому свету, белые амариллисы. Блэйд вошел, и над дверцей тонким звоном, похожим на весеннюю перекличку синиц, залились колокольчики.

Из подсобного помещения показался мастер. Это был пожилой человек с тщательно уложенными волосами, отливавшими чем-то жемчужным, в роговых очках на цепочке и с желтоватой, как старый пергамент, кожей. Глаза его были бледно-голубыми, выцветшими, но в их ободке угадывалась прежняя глубокая синева. Да и смотрел он едва ли не с юношеской насмешкой, которая, впрочем, ничуть не спорила со старческой степенностью. Несмотря на аккуратную прическу, одет он был почти по-домашнему: видно, посетители у него бывали нечасто.

Старик заложил руки за спину и кивнул Блэйду; тот коротко поздоровался и стал прохаживаться вдоль витрин, внимательно приглядываясь к изделиям. Слухи не врали: украшения по ту сторону выставочного стекла были неподражаемы. В них не было ничего от моды любого из кораблей Сяньчжоу, зато многое было от самой природы. Формы были плавными, но непредсказуемыми, как течение реки или узор древесной коры; асимметрия конструкций складывалась в естественный порядок. Ни один камень не имел традиционной огранки: кажется, они вовсе ей не подвергались, оставаясь в своем первозданном виде. Жемчужины неправильной формы, облаченные в черненое серебро, выглядели нежнее и очаровательнее, чем шарики безупречной формы. Блэйд видел серьги, походящие на продольный срез бамбука, и подвесы, позаимствовавшие форму у соцветий рогоза. Старик, создавая изделия, укрощал саму природу, но не губил ее трогательной красоты. Блэйд был очарован; настолько, что совсем перестал обращать внимание на время, пока разглядывал украшения. Наконец, он указал на серебряное кольцо с осколком аметиста.

— Есть такое семнадцатого размера?

Старик, который все это время стоял поодаль и терпеливо ждал, направился к нему.

— Все кольца у меня в одном экземпляре, молодой человек. Но я могу его уменьшить.

Блэйд выпрямился и посмотрел на старика. Тот щурил свои голубые глаза, но не от слепоты, а от любопытства.

— Можно взглянуть поближе?

— Пожалуйста.

Старик выдвинул ящик и протянул нужное кольцо. Блэйд не без горечи отметил, что руки, истончившиеся и пожелтевшие, были твердыми и ловкими. Он, стиснув губы, принял кольцо дрожащими пальцами. Аметист дробил свет и бросал на его кожу фиолетовые всполохи.

— Значит, вы не делаете копий?

— Нет. Принципиально не делаю. Все украшения здесь придуманы с нуля, некоторые просто на продажу, а некоторые под заказ — из таких на витрине те, которые остались не востребованы или возвращены.

Блэйд вскинул брови и вернул кольцо.

— Кто-то возвращает вам украшения?

Старик улыбнулся без тени печали и убрал кольцо.

— Мои изделия далеки от модных течений; некоторые дамы не принимают их в подарок, иногда даже обижаются.

Блэйд вновь опустил взгляд к совершенно уникальным украшениям.

— Не могу поверить. Это восхитительная работа.

Голубые глаза сощурились еще уже, и в их уголках скопилось больше тонких морщинок.

— Раз вы так говорите, то кое-что смыслите в искусстве. Что вы ищите?

Блэйд рассеянно повел плечом.

— Не знаю. Нечто особенное.

— Особенное кольцо для особенной женщины, все ясно, — усмехнулся старик. Видно, с таким запросом к нему обращались нередко. — Какая она?

— Она не знает страха.

— Очень поэтично, — он развернулся и прошагал вдоль витрин, подыскивая что-то подходящее. Блэйд не стал уточнять, что его характеристика не является преувеличением. — Поглядите-ка на это.

Блэйд принял кольцо с заключенным в металл малахитом. Его тонкие прожилки походили на стройный поток воды, а цвет был глубоким и мягким.

— Оно тоже было сделано на заказ?

— Да. Как раз для бесстрашной женщины.

Блэйд покачал головой и вернул кольцо. Старик пошел дальше.

— А это?

Кольцо было из белого золота, без инкрустаций, широкое и грубоватое. Узор на нем напоминал песчаную рябь, собранную ветром на волне бархана. Блэйд покусал губу.

— Тоже не то.

Десять колец спустя он так и не был удовлетворен. Кольца, от которых отказались, он отвергал, потому что те предназначались другим людям и на неправильном владельце потеряли бы всякий шарм. А те, что были сделаны просто на продажу, хотя и имели индивидуальность и характер, казались ему неподходящими для Кафки. Наконец, старик, утомившись от беготни, предложил:

— Давайте я сделаю вам кольцо под заказ. Опишите мне будущую владелицу, а я постараюсь придумать ей что-нибудь этакое.

— Вряд ли я смогу описать словами то, что чувствую.

Старик развел руками.

— Здесь мне больше нечего предложить.

— Не будет толку, если кольцо сделает кто-то кроме меня, — вдруг вырвалось у Блэйда то, что уже некоторое время вертелось на языке.

Прежде он дарил друзьям свои искусные изделия, которые начинали сиять во всю силу, только когда их носил истинный владелец. Ему хотелось создать для Кафки нечто подобное. Нечто, резонирующее только с ее красотой.

— Сомневаюсь, что у вас достаточно времени, чтобы пройти самый короткий курс ювелирного дела.

— Я умею делать украшения, — Блэйд осекся и исправился, — умел.

Старик фыркнул.

— Невозможно разучиться своему ремеслу. Что значит «умел»?

Блэйд вытянул вперед руку. Та мелко подрагивала, а пальцы порою пронзал нервный тик. Старик, поправив очки, пригляделся, а затем понимающе кивнул.

— Мне очень жаль.

— Не нужно, — резковато ответил Блэйд, хотя планировал сделать тон ровным и безразличным.

Старик вздохнул и покачал головой, вновь сложив руки за спиной.

— Что ж. Тогда желаю удачи в поисках, молодой человек. Надеюсь, вы сможете осчастливить свою даму.

В нерешительности Блэйд покинул лавку. На душе у него скреблись кошки, и он совершенно растерялся. В отчаянии он посетил еще несколько частных мастеров, но и у них не отыскал ничего нужного, потому что уже твердо убедился: то, чего он ищет, не купить ни в одном уголке Вселенной.

— Прием, Блэйд. Ты слышишь меня? — Серебряный Волк водила перед его глазами ладонью с растопыренными пальцами. — Ау-у-у.

Блэйд моргнул. А затем рывком встал, и Волк, потеряв опору, с коротким визгом навзничь упала на диван. Телефон шлепнулся ей на лицо с глухим стуком.

— Куда это ты? — спросила она, потирая лоб.

— За подарком, — не оборачиваясь, бросил Блэйд и захлопнул дверь, оставив Волка в одиночестве со своей болью.

Перед лавкой Блэйд замер, колебаясь. Решимость в нем была еще некрепкой, да и в успех своего предприятия он, признаться, не верил. Что же он мог сотворить своими неверными руками, особенно когда дело касалось таких тонких изделий, как ювелирные украшения? Даже идея не созрела в его сознании, позабывшем, что это такое — творить.

Подул ветер, взъерошив его волосы, и кроны деревьев тихонько зашептались, а белые амариллисы заплясали в саду. Их тоненькие тычинки качались в одним им известном ритме, а лепестки, свежие, зеленоватые у самой середки, вились по краям, как оборки свадебного платья. Блэйд решился немедленно и смело отворил дверь. Колокольчики под потолком зазвонили, и ему навстречу вышел хозяин лавки. Блэйд, не здороваясь, выдохнул:

— Могу я воспользоваться вашей мастерской?

Он раз за разом раскатывал вальцами слитки белого золота и медленно, осторожно, лишь бы не испортить форму, вырезал лепестки и каждый раз оставался недоволен их толщиной. Тогда он расплавлял металл, и все начиналось сначала. Время от времени Блэйд принимался так нервничать, что пальцы бессильно роняли инструменты, но затем он брал себя в руки и заставлял успокоиться. От пота волосы липли ко лбу. Наконец необходимая толщина была достигнута, и Блэйд с предельной аккуратностью приступил к выпиливанию заготовок. Шесть пока еще плоских лепесточков оказались освобождены от излишек металла. Придать им естественную форму не составило особого труда, чего не скажешь о попытках изогнуть их края пинцетом. Если испортить один неосторожным движением, то придется переделывать все лепестки, а не только бракованный: Блэйд не был уверен, что сможет раскатать лист точно такой же, одинаковой толщины. Еще ему страшно хотелось сделать прожилки на нижних сторонах лепестка, но было принято решение отказаться от этой идеи, так как шансы на успех были слишком уж малы. Той еще задачей оказалось пригнать края лепестков друг к другу, чтобы при пайке они слились плотно и без заметных швов. Две чашечки — в каждой по три лепестка — ложились одна в другую не так аккуратно, как ему хотелось бы, но Блэйд знал, что не сможет сделать лучше. От напряжения позвоночник, кажется, налило свинцом. Ему казалось, что в его руках надфиль не шлифует, а только царапает кольцо, уродуя благородный металл так, что он терял всякий намек на блеск. Но все равно приходилось шлифовать его вручную — бор-машиной испортить заготовку было бы еще проще. Отлить тоненькие тычинки было решено из сплава золота и платины, чтобы они не погнулись, но с такой работой Блэйд точно не справился бы, потому ему помог хозяин мастерской, который обругал его за то, что заставил возиться с такой мелочью. Получилось, однако, отлично: на кончики тычинок он даже посадил крошечные шарики пыльников. Собрал все воедино Блэйд сам, и все внутри в нем поджималось от страха, что чашечки лягут кривовато. Так, к сожалению, и вышло. Он промахнулся всего на полградуса, но ощущалась это как настоящая катастрофа. Однако старик, который с безопасного расстояния наблюдал за его сокрушениями, асимметрии не заметил и снова обругал его, на этот раз за излишнюю нервозность. Полировка далась Блэйду с трудом, и на места, где царапины были очевидны, он посадил маленькие листочки, повторяющие форму кольца.

Только когда работа была кончена, он ощутил, как вымотался. Неудивительно, заметил старик: прошло уже около десяти часов, и на дворе стояла глубокая ночь. Блэйд извинился за задержку и расплатился за материалы, а брать деньги за аренду старик наотрез отказался.

Блэйд не был слишком доволен работой: полировка могла быть лучше, без прожилок все же было как-то скучновато, неясно было, насколько удачным композиционным решением стали листья, а лепестки по краям неровно волновались. И, тем не менее, это было лучшее, что он мог предложить, потому что больше у него не было ничего. Вздыхая, он не задумывался о том, насколько каждое несовершенство роднило кольцо с настоящим, живым цветком.

В день рождения Кафки Блэйд не мог найти себе места. Чем больше он смотрел на кольцо, тем больше ошибок в нем находил, так что пришлось спрятать его в бархатную коробочку и запретить себе открывать ее. С самого обеда в гостиной происходила какая-то возня, и Блэйд полагал, что Светлячок, как самая сентиментальная из них, решила что-то подготовить для Кафки. Ему не хотелось поздравлять ее при всех, и он бесшумно, чтобы его не привлекли к приготовлениям, проскользнул в каюту Кафки.

Кафка наслаждалась последними на сегодня минутами тишины и поправляла макияж. Блэйд несмело, словно в чем-то провинился, пересек комнату и опустил коробочку на край ее туалетного столика.

— Пожалуйста, возьми это, Кафка.

— Блэйди, — Кафка ласково улыбнулась и взяла подарок. — Как мило с твоей стороны. Спасибо.

Все замерло в нем в миг, когда она открыла коробочку. Она с интересом вынула кольцо и теперь внимательно разглядывала его, мягко сощурившись. Блэйд горел. Вдруг осознание мелькнуло в ее взгляде, и она резко подняла голову.

— Ты сам его сделал?

Ее нежный грудной голос поднялся от изумления. У Блэйда упало сердце. Неужели настолько заметно, что только его неверные руки могли создать нечто настолько недостойное ее?

— Да, — глухо проговорил он. Слова застревали в горле колючим комком.

— Оно прелестно, — тихо ответила она, и улыбка ее стала мечтательной. — А как выглядит твое?

Он непонятливо моргнул.

— Что мое?

— Кольцо. Ты же делаешь мне предложение, так что у тебя тоже должно быть кольцо.

Блэйд оторопел. Верно, именно потому он ответил сходу, на одном дыхании, четко, и ни доли секунды не задумываясь над своими словами:

— Это помолвочное кольцо, оно не должно быть парным, как обручальные.

Это помолвочное кольцо? Когда оно успело стать помолвочным? Он делает Кафке предложение? Выйти за него? И Кафка согласна?

— Точно, — Кафка мягко засмеялась и отдала кольцо Блэйду. Тот, как завороженный, принял его и растерянно заморгал, а Кафка продела в него безымянный палец и поднялась, чтобы торопливо поцеловать Блэйда в уголок губ. — Нам нужно поспешить, а то Светлячок скоро изведется от нетерпения.

Она зашагала к выходу, и Блэйд послушно следовал за ней. Сейчас произошло что-то, что никак не могло улечься в его разуме, и пройдет еще не день, прежде он сможет это осознать.

Пока он знал только одно: видимо, скоро придется сделать еще одну пару колец.