«Испокон веку «рыжий» и «бесстыжий» идут рука об руку. Рыжих либо любят, либо ненавидят — третьего не дано»

— Сомар Арундий, «Об истоках людской морали»

_______________

Близился полдень. За облачной хмарью, размазавшейся непроницаемым серым киселём по небосводу, солнца было не разглядеть — но сама хмарь ощутимо посветлела и побелела.      

      Эмма сидела перед догоравшим костром и активно зачерпывала ложку за ложкой из закопчённого и уютно-тёплого ковшика, который, недолго думая, пристроила прямо к себе на колени. На дне ковшика плескалась ячменная каша. Простецкая, несолёная, на воде — по сути, пресная и безвкусная, но после чёрствых корок и похлёбки из несвежей капусты казалась желудку Эммы, постепенно наполнявшемуся сытой тяжестью, просто божественной.      

      Настроение поднимала и новая одежда — облегающий костюм мужского покроя из тёмно-синего сукна, к которому прилагался короткий плащ-накидка. Единственная загвоздка заключалась в высоком росте бывшей хозяйки костюма. Лилия строго-настрого запретила что-либо обрезать. «Некоторые не отличающиеся умом личности могут тебе это посоветовать, — объявила она Эмме перед тем, как оставить её вновь одну во влажном мареве запруды. — Но мы не богатеи, у которых денег куры не клюют, советую это запомнить».      

      Пришлось закатать рукава и штанины, а в носки мягких кожаных сапожек затолкать несколько лоскутов, оторванных от старого балахона, чтобы обувь не болталась на ногах. Впрочем, несмотря на мелкие недочёты, одежда оказалась тёплой и удобной — а ещё от неё слабо-слабо, на грани миража, пахло душистыми летними травами…      

      Лансло после переодевания в чистое, наоборот, стал каким-то раздражительным. Должно быть, потому что ему пришлось выкинуть свой прежний костюм — кровь и грязь отстирались, но тухлая болотная вонь въелась в ткань накрепко, и к моменту возвращения Эммы с источника Лилия как раз ставила компаньону жёсткий и уморительный ультиматум: «Или я, или… это».      

      Наряд, которым поделился с ним Нэйв, был не менее чёрным, чем нынешний, а Лансло любовь к «чернушности» явно не разделял и оттого выглядел в этой одежде очень несчастным, хотя та пришлась ему впору. Разве что Нэйв был более узким в плечах, и верхние пуговицы на кожаной куртке, скроенной «из сажи адских печей и душного полуночного мрака», остались легкомысленно расстёгнутыми, демонстрируя всем ключицы и свежие, отчасти сглаженные зельем шрамы.      

      Лансло ещё какое-то время хрипло жаловался на отсутствие у Нэйва хорошего вкуса — и что этот цвет придаёт коже болезненной желтушности. Но Нэйв никак, кроме тихого злого смеха, на эти упрёки не отреагировал.      

      …Последний язычок пламени, лениво лизавший головёшку, в какой-то момент совсем сник, погас, но Лансло, перегнувшись через Эммино плечо, просто ткнул в угли пальцем — и тот занялся вновь, сам по себе, даже дров подбрасывать не пришлось. Лансло не стал это комментировать, и Эмма постаралась скрыть удивление.      

      Для собственного душевного спокойствия она решила вообще ничему не удивляться — пока при ней не удивляются другие. Вот если бы он заявил: «Надо же! И как это у меня так получилось?» — вот тогда можно было бы самую капельку удивиться. К тому же от её охов и ахов было мало толку: во-первых, происходящее могло быть в порядке вещей, и её в очередной раз посчитали бы за дурочку; во-вторых, трудно просить каких-либо разъяснений, не владея внятной речью.      

      Оставалось наблюдать. И не шарахаться от всяких непонятных штук — по крайней мере, кажущихся относительно безопасными.      

      Эмма передёрнула плечами и сунула в рот ложку с кашей.      

      — Тихо ты, а то опять выйдет косо, — шикнул на неё Лансло. — Обрею тогда налысо — ровнее некуда!      

      Щедро поделившись с Эммой половиной своего завтрака, прямо сейчас он крутился за спиной и орудовал остро отточенным лезвием в опасной близости от её шеи — пытался придать большей гармонии и соразмерности её подсохшим разновеликим лохмушкам (язык как-то не поворачивался называть этот ужас «волосами»).      

      Кинжал достался Лансло от Лилии — та кинула ему на прощание, вместе со вздохом:      

      — Будь добр, исправь хоть немного последствия своей криворукости, Локке, — и признала, снисходительно разглядывая Эмму — свежевымытую, в чистой одёжке, пусть и с чужого плеча: — Ну вот, если отмыть как следует и приодеть — эта ведьмочка довольно ничего, миленькая…      

      Неожиданный комплимент Эмма прослушала: напряжённо отследила дугу, очерченную пролетевшими над головой ножнами с кинжалом — тем самым, которым ей совсем недавно угрожали отрезать палец.      

      Пальцы, языки… Скорее всего, для Лилии это были заученные, ничего не значащие угрозы, без каких-либо намерений воплотить их в жизнь. Но сам факт того, насколько легко они приходили на ум этой утончённой красавице, внушал серьёзные опасения…      

      К счастью, полчаса назад оба — придирчиво-угрожающая Лилия и угрюмый, молчаливый Нэйв — наконец-то покинули лагерь. И оставили Эмму наедине с типом, к которому доверия она испытывала не больше, чем к ним. Может, и меньше, учитывая, сколько всего тот успел натворить накануне.      

      Компания после недолгих споров разделилась — Эмма так и не поняла, была ли она главной причиной перемены их планов. Как ей стало ясно из скупых пояснений и обрывистых, сердитых реплик Лилии и Лансло, в неведомое место, куда приключенцы направлялась изначально, вело два пути: шахты, тоненький дымок от которых еле различимо курился на востоке, да местная святыня — далеко, по другую сторону горной гряды, за пологой седловиной перевала.      

      — Гиблое дело — соваться в шахты без карты! — категорично заявила тогда Лилия, встряхивая отобранный у Эммы роскошный плащ. Поднесла ткань к носу, недовольно принюхалась, ещё раз встряхнула. — Если нам не соврали, и она действительно находилась в сундуке, на котором ты так глупо попался, Локке, — там же теперь всё проморозило насквозь!      

      В тот момент Эмма, только-только пристроившаяся поближе к жарко потрескивающим поленьям и скованно заправляющая за уши влажные, непривычно короткие прядки, с неожиданным злорадством подумала, что наводка им выпала сомнительная. Не было там никаких карт — Братья при ней жгли любые книги и свитки, испещрённые «магическими письменами». Их суеверные души настолько мучил страх перед неизведанным, что в огонь полетели бы даже рецепты яблочного пирога и пюре из репы, будь те самую малость заковыристо написаны…      

      — И что ты предлагаешь?      

      — У нас теперь есть маскировка, проверенная не на ком-нибудь, а на братьях-дознавателях. Продолжим спектакль — и отправимся к святыне. Пройдём через Врата Источника Откровений.      

      Навострившей уши Эмме это витиеватое название ничего не говорило. Очередной горячий источник, который был… э-э-э… чуточку горячее других? Или тысячу лет назад один из святых отшельников, блуждая по горам, соизволил по пути, на привале, постирать там рубашку? А после его постигло откровение, что с мылом вышло бы лучше?.. Эмма прикусила губу, чтобы не хихикнуть.      

      — Нас же предупреждали туда не лезть, упомянули про Врата мимоходом — и только. — Лансло щелчком пальцев послал в костёр щепочку, которой до этого мрачно ковырялся в зубах, выслушивая сетования на свои промахи. — Крепость битком набита святошами, паломниками и вояками. Ты думаешь, они радушно встречают незнакомцев и гремят ключами, торопясь пропустить к старому капищу? Чтобы пробиться к гробницам, требуется вооружённый до зубов отряд. Или гильдия в полном составе.      

      — Или хитрость. — Лилия вздохнула: — Врата могут быть запечатаны и под охраной, но это прямой путь. Никаких неизведанных лабиринтов, ловушек и подземной живности. А герб на этом плаще… — Она ткнула ему под нос золотую вышивку, и Лансло скорчил гримасу. — Он принадлежит тем, кому повинуются беспрекословно. Ещё и проводят со всеми почестями прямиком ко Вратам, гремя ключами, как ты выразился. А если нет — сориентируемся на месте.      

      Лансло хмуро оглядел свою грудь, на которой с трудом сходилась чужая куртка.      

      — Но раз ты решила сделать ставку на маскарад, значит…      

      — Значит, мы отправимся туда вдвоём. С Нэйвом, — отчеканив это, Лилия отвернулась и с преувеличенной тщательностью принялась седлать своего скакуна. — Дело даже не в этой девчонке… Ты нынче и без неё, сам по себе, — разыскиваемый преступник. Да и видок у вас обоих не соответствует свите благородной дамы. Кому как не тебе знать, насколько в выступлении на публику важна убедительность?      

      — Предлагаешь главному актёру просто сидеть здесь и ждать?      

      — Посидишь, не переломишься… Ключ будет действовать как минимум семь дней. Если всё пройдёт без проволочек — обернёмся и за три-четыре.      

      — Но…      

      Лилия резко обернулась — гладкие белые пряди волос, рассыпавшись, хлестнули по воздуху:      

      — Никаких «но»! Твой спектакль окончен — за прошлый день ты и так уже отличился. Не хватало нам опять вляпаться в твою жиденькую удачу, Локке!      

      Она постоянно звала его «Локке» — кажется, это было частью его невообразимо длинного имени. Эмма глянула украдкой на нахохлившегося парня: от возмущения на его носу отчётливо высветилась россыпь веснушек. Хм, разве он не упоминал, что для друзей он — Лансло? Выходит, они не были друзьями? А кто тогда, случайные попутчики? Но для случайного попутчика Лилия выглядела чересчур неравнодушной.      

      Между тем Лилия непримиримо скрестила на груди руки и уставилась на горизонт, где едва заметно, выделяясь инородным тёмным пятнышком среди белёсого тумана, коптил дымок шахт. Вид у неё был сосредоточенный, как если бы она что-то прикидывала в уме. Затем снова устремила взгляд на Лансло, и её мелодичный голос остерегающе взрезал осеннюю стылость:      

      — Даже не думай… Даже не думай! Что бы ни случилось, через семь дней я планирую вернуться — и застать тебя на этом самом месте.      

      Эмме, изучающей носки новых сапог и напряжённо выжидавшей, чем же всё закончится, не досталось от Лилии ни взгляда, ни предупреждения — и так было понятно, что никуда ей по доброй воле не деться.      

      …В конце концов Лилия с Нэйвом забрали с собой коней, роскошные плащи (отчего временный шалаш разом превратился из «норы» в нечто, напоминавшее обглоданный и почерневший остов гигантской рыбы) и половину имевшихся припасов. По сути, оставили ни с чем — разве что с котелком и парой потёртых спальных скаток, на одной из которых Эмма провела прошлую ночь.      

      Но всё-таки это было на порядок лучше, чем находиться в заключении. Хотя мысль о том, чтобы неделю ютиться с Лансло один на один на этом каменном пятачке не сильно радовала Эмму. Если Лилия вела себя надменно и недружелюбно, а Нэйв её попросту игнорировал, то этот рыжий был… несносным! Эмма по-прежнему не представляла, чего от него ожидать и можно ли вообще ему доверять.      

      Вдобавок нашлись уже с утра «учителя», наглядно объяснившие, чем чревато доверие к незнакомцам. Спасибо!..      

      Вспоминая об этом, Эмма обидчиво скрежетнула ложкой по донышку и зажевала кашу ещё усерднее. Хоар, казалось, напрочь растворился в её теле, впитался в него вместе с пахнущей дьявольской серой водой и нынче даже не пытался реагировать на эти, отчасти провокационные, мысли.      

      А что, если он не все до единой её мысли читал, а лишь те, что хотел? Или те, что Эмма и не пыталась скрыть — сами едва с языка не срывались?      

      Не показывается — ну и прекрасно! Ве-ли-ко-леп-но! Вот же чёртово привидение!.. Эмма не знала, как общаться с ним теперь, как реагировать на его блёклое присутствие после столь наглого и отвратительного поступка. Кожу, от шеи до низа живота, до сих пор фантомно покалывали прикосновения своих-чужих пальцев. Но страха после этой выходки Эмма не испытывала — больше раздражение за то, что не сумела ему противостоять. Чувствовала злость на себя, на свою беспомощность. Беспочвенную досаду на других.      

      Растерянность…      

      Эмма доскребла остатки каши, с трудом удержавшись, чтобы не провести украдкой пальцем по стенкам, подбирая последние прилипшие зёрнышки. Лансло за её спиной присвистывал, увлечённый нехитрой работой; скорее всего, он бы и не заметил. Да если бы и заметил, вряд ли бы что-то сказал — после того как Эмма весь прошлый день охотилась при нём в клетке за объедками. Но жизнь потихоньку стала налаживаться — стоило вспомнить о хороших манерах.      

      Ну… как налаживаться… Её накормили, приодели и вроде бы действительно не собирались пытать и убивать. Всё, что от неё требовалось, — смирно посидеть здесь, в скалистом закутке, в компании с этим странным парнем.      

      Каких-то несколько дней, пока не вернутся остальные. Или пока она от скуки не придумает, что же всё-таки у него попросить. Возможно, хитрая Лилия на это и рассчитывала, оставляя их вдвоём.      

      — Готово! — наконец объявил Лансло и, потягиваясь, отошёл в сторонку.      

      Эмма отставила на камень пустую посудину и с сомнением ощупала ещё более укоротившиеся и мягкие, точно гусиный пух, волосы на затылке. Пожалуй, вышло ровно.      

      «Интересно, как сильно вытянется его лицо, если в качестве ответной услуги я попрошу на мне жениться — и загладить тем самым надругательство над девичьей честью?» — фыркнула про себя Эмма.      

      Ей показалось — или в ушах отдалось призрачное эхо чужого смеха? Эмма поёжилась, вдыхая свежий горный воздух: на секунду её пробрала дрожь, несмотря на тёплый новенький костюм.      

      Пытаясь отвлечься, она покосилась на тощий мешок с остатками продовольствия — на двоих на неделю маловато, — потом на безлесную голую равнину в белой дымке. Наверное, в здешних краях можно было охотиться… Разумеется, не ей, она-то и костра не сумела бы разжечь, позорище… Но у Лансло что-то не было видно под рукой никакого оружия — не брать же в расчёт кинжал, которым разве что мышей и кроликов пугать. Что же он, кстати, за искатель приключений, если отправляется в опасное путешествие без оружия?..      

      Однако переживания по поводу охоты и скудного рациона быстро сдулись.      

      Четверть часа спустя, когда она вымыла посуду и возилась с пуком наломанных веток — ближайший, недогрызенный лошадьми, кустарник отчётливо поредел, — пытаясь залатать самые неприглядные прорехи в сделанном на скорую руку шалаше и хмуро опасаясь даже не того, что придётся ночевать в нём вдвоём, а непредвиденного дождя, Лансло, вернувшийся с прогулки по окрестностям, подтянул к себе походный мешок, после чего ловко скатал и приторочил к нему спальник.      

      — Что ты тут копаешься с этими сучьями, Эму? — пробурчал он, попеременно приподнимая и окидывая недовольным взглядом чёрные рукава своей куртки. — Пора выдвигаться, если хотим добраться засветло.      

      — Эмма… — безнадёжно поправила она. А затем, встрепенувшись, изобразила губами, глазами, бровями, разведёнными в стороны ладонями (в общем — всем телом) ошарашенный вопрос: «Куда?!»      

      — Куда, спрашиваешь?.. — Он выдержал короткую паузу и, убедившись в полном взаимопонимании между ними, бодро заявил: — В шахты, конечно!

***

      Идея разделиться не понравилась Лансло сразу же, едва Лилия впервые её озвучила. Ещё меньше пришлось ему по душе предложение болтаться на одном и том же, ужасно скучном, месте семь чёртовых дней — и уповать на чужие успехи.      

      Хах! Успех — это то, что следует выковывать собственными руками, только тогда он приносит удовлетворение. Ведь не ради праздного и безопасного сидения в глуши он, Лансло, рисковал и добровольно испортил один из лучших своих костюмов в попытке взломать проклятый инквизиторский сундук! Он не намерен ждать, пока желанный вступительный взнос в Гильдхолл принесут ему на блюдечке. Да и не факт, что принесут. Лилия, несмотря на самоуверенность и знаменитую мудрость эльфов, — временами такая глупышка…      

      «Дорогая моя, чудесная Лилия, ты и вправду надеялась удержать меня на привязи сурово сведёнными бровями и строгими предупреждениями?»      

      У Лансло всё ещё имелся шанс на невероятную удачу. Пусть ради этого шанса приходилось рисковать не менее невероятно.      

      Он достанет венец. Сам!      

      Докажет Лилии, что он лучший гильдмейстер из всех возможных. Утрёт нос задавакам из гильдии Дигни. И сложит об этом приключении песню. Или даже сагу — долгими зимними вечерами все любят слушать саги… Хотя над вступлением придётся поработать, как минимум опустить часть про болото… Пожалуй, кое-что приукрасить, самую малость… Ведь место действия не выглядело достаточно героическим.      

      Смотреть в округе было не на что. За день сидения в клетке Лансло навидался окрестных пейзажей с лихвой: с одной стороны пустоши, с другой — затянутые дымкой горы. Туман висел над головами влажной взвесью, будто в гигантском перегонном кубе. Разгулявшийся ветер цепко кусал ничем не неприкрытую шею — старый плащ куда-то затерялся, хотя в «болотную» вылазку Лансло его не брал.      

      С высоты временного лагеря равнина казалась гладкой, как растянутая на столешнице скатерть из небеленого полотна. Но первое впечатление всегда обманчиво: вблизи, под ногами, земля рыхлилась каменисто-комковатыми бороздами и рытвинами, прикрытыми ковром из жёсткой посеревшей травы. Острые травяные кончики неприятно покалывали колени даже через плотную ткань штанов.      

      Впрочем, имелись вещи и похуже травы — скрытые под ней промёрзшие норки неведомых тварей, куда так и норовила угодить нога, или же петли и узлы суховатой лозы, которые, как нарочно, раскидали там и сям, чтобы заставить спотыкаться незадачливых путников, решивших пересечь пустоши напрямую, вне хоженых дорог.      

      С дрянью вроде лозы Лансло сталкивался не впервой. Та была живая — и сразу получила предупреждение в виде парочки подгоревших усиков, едва те попытались опутать его лодыжки.      

      По всей густой, стянувшей равнину мириадами хищных ростков сети вмиг разнеслось: на двуногую добычу с горячими, словно жар, ступнями нападать себе дороже. А после того как Лансло подпалил слетевшей с пальца искрой сухое щупальце, подбиравшееся к его спутнице (та выдёргивала из очередной ямки застрявший сапог и не заметила ни того, ни другого), лоза замерла, скукожилась и будто впала в спячку. Похоже, пришла к выводу, что лучше вообще воздержаться от охоты на ближайшие несколько часов.      

      — Бездна и дьяволы! — невнятно ругнулась девушка, рывком высвобождая ногу и не подозревая о миновавшей её опасности.      

      Лансло ухмыльнулся: его уроки постепенно приносили плоды. Он взялся учить её торговому языку — заняться по пути всё равно было нечем. Начал с простейших слов: «да», «нет», «наверное». Затем к ним прибавились «вода», «еда», «лево-право», «небо» и «земля». Разумеется, «деньги» — любимое слово Лилии. «Великолепно» — для описания всех его поступков. И, само собой, десяток ругательств — универсальный набор на все времена, если не знаешь ничего другого. Хотя о последнем Лансло уже жалел: эти ругательства начали регулярно прилетать ему в спину. А вот «великолепно» — ни разу.      

      Она схватывала на лету — во многом помогало то, что изначально всё понимала, разве что ей требовалось размять губы на непривычных словах и уложить их в памяти. Кажется, в клетке она именно этим и занималась. Лансло пришёлся по нраву её интерес. Теперь ему только и оставалось, что брести по полю и тыкать пальцем, называя что-то новое.      

      — Серый! — показал он решительно в небо. Потом на шипастую траву: — Серый! — Наконец с некоторым сомнением обвёл рукой жиденький туман: — Э-э… серый…      

      — Сер-рый, — повторила его спутница и впервые за всё время расхохоталась.      

      Лансло, мысленно с ней согласившись, решил, что цветовой палитре научит её в другой раз. В месте, где будет поменьше… серого.      

      — Эй, Эму, прибавь шагу, отстаёшь! — Он снисходительно глянул через плечо на ковылявшую по осыпающимся буеракам спутницу: в изящно скроенном костюмчике Лилии та и впрямь смотрелась неплохо, синий цвет им обеим был к лицу.      

      Она перестала смеяться и опять зашипела, поминая Бездну и дьяволов, — на этот раз в отношении него самого, обидчивая, как и все девчонки.      

      Зря Лилия в неё не верила: под маской слабого, трусоватого мышонка явно проглядывало что-то стойкое и упёртое. И, если опустить отдельные странности, реакция на происходящее у неё была удивительно адекватная…      

      А ещё она огрызалась на его дразнилки.      

      Лансло перепрыгнул небольшую канавку и с усмешкой подтянул сползшую лямку вещевого мешка.      

      Подозрительная Лилия вечно перестраховывалась, выискивая в чужаках тайные умыслы, но у Лансло имелось кое-что получше подозрений — природное чутьё. С ним он доверял даже Нэйву — что Лилию порядком бесило… И чутьё подсказывало: эта взявшаяся из ниоткуда Эмма (кстати, миленькое имя, с мягко растянутым «м» — наверное, когда произносишь, губы словно целуют друг друга) была неопасна, но далеко не безнадёжна.      

      Надо всего лишь постараться найти ей применение в ближайшую пару-тройку дней, пока та в конце концов не определится с требуемой услугой.      

      К Лансло внезапно пришла уверенность, что эта услуга не окажется чересчур сложной. Уложится в три слова!      

      «Эх, жаль не с кем на это поспорить…»      

      Он прочистил горло и затянул вполголоса походный марш — из тех, что любил напевать под нос старик Таэлли, довольно протирая бокалы за стойкой в дни наплыва посетителей. Под рукой не было лютни, а чёртов голос всё никак не желал возвращаться, зато у Лансло выходило дребезжаще и низко, почти похоже…

***

      — Он наверняка отправится в шахты. Быть может, уже там, — нарушила долгое молчание Лилия, когда ближе к вечеру дорога в предгорьях запетляла и стала неудобной для быстрой скачки. Двое всадников были вынуждены перевести коней с аллюра на резвый шаг.      

      Путь был наезженным, широким, но в эту пору года дожди и оползни быстро приводили его в негодность, и вряд ли пожертвования паломников были достаточно щедрыми, чтобы расчищать его часто.      

      Наконец Лилия и вовсе придержала своего скакуна, всматриваясь в показавшуюся на горизонте цель их путешествия — пока что ещё далёкую, замыкавшую собой извилистую нить дороги. И со вздохом принялась цеплять к капюшону плаща душную вуаль. Прежде необходимости в ней не было, встреченную у перевала одинокую группку путников они миновали на полном ходу, двумя стремительными тенями. Никому и дела не было до её лица — лишь бы увернуться вовремя из-под копыт.      

      — Ты же запретила ему. — Нэйв поравнялся с ней и тоже воспользовался остановкой, чтобы поправить платок-маску и надвинуть поглубже капюшон.      

      — Вот именно. Запретила. Наистрожайше. А перед этим выкинула его любимый костюм.      

      Её спутник коротко хмыкнул. Механически, по отточенной за долгие годы привычке, вытянул на полпальца пару кинжалов из ножен, притороченных с каждого боку, у пояса, и опустил обратно. Те вышли и зашли гладко, с приятным тихим шелестом. Его жеребец, ничуть не растратив сил и только взбодрившись от недавней скачки, нетерпеливо переступал копытами.      

      — Не боишься, что он там потеряется? — всё-таки поинтересовался Нэйв, подхватывая выпущенные поводья.      

      — Невелика потеря, — протянула Лилия. Казалось, её куда больше занимала ускользающая из пальцев шпилька. — Выкрутится как-нибудь. Как всегда. Уверена, он бы и в той дурацкой клетке что-нибудь сообразил, без моей помощи… — Шпилька в очередной раз убежала и, царапнув край вуали, выпала из рук. Лилия шикнула в сердцах ей вслед. — И вообще, я уповаю на то, что не пройдёт и дня, как девчонка наприключается с ним по уши и выдаст первое попавшееся желание — лишь бы поскорее от него отвязаться. Это же Локке!..      

      Последняя фраза прозвучала так, словно не нуждалась в пояснениях; в этих словах заключалась вся тоска мира.      

      — Это же Локке… — протянул ей в тон Нэйв. Тёмный взгляд, устремлённый на неё из-под капюшона, был ужасно задумчивым.      

      Лилия выругалась ещё раз, мысленно. Она до того привыкла к его тихому присутствию подле себя, что порой мерещилось, будто Нэйв — её вторая тень, грозная и неотвратимая. И пусть из-за этой близости он временами влёгкую считывал её мысли, но это не давало ему никакого права на понимание и сочувствие! Он был последним, от кого она это сочувствие ожидала!      

      Она против воли огрызнулась:      

      — Мерзавец, не смотри на меня так!.. И без тебя знаю, что давно надо было вернуться, ещё два года назад. Но ведь там так холодно, а я не выношу зиму… Проклятье! Я же эти ледяные заклинания у Жеоффа покупаю только потому, что денег вечно нет, а они самые дешёвые!      

      Нэйв молчал, и Лилия от избытка раздражения чересчур резко и неаккуратно дёрнула уздечку, терзая мягкие губы жеребца. Животное под ней недовольно фыркнуло, обнажая крупные зубы, — но она не замечала.      

      Песнь пурги — как зовущий за собой голос давно ушедшей матери…      

      Морозная, продирающая до костей стылость — там, где когда-то зеленели травы…      

      Чёрная тень, растекающаяся по снегу под ногами того, кто обещал быть её солнцем…      

      Ледяная волна в душе Лилии привычно накатила и схлынула. Нэйв между тем соскочил на землю, поднял упавшую шпильку и спокойно протянул, покачивая на кончиках худых бледных пальцев.      

      В этот раз коварная застёжка легко встала на место. Лилия порадовалась, что за вуалью он больше не может считать её эмоций.      

      Она приложила ладонь к груди, свела брови, нащупывая через ткань успокаивающе твёрдые, возвращающие к реальности грани амулета. Нечего отвлекаться на всякую ерунду — совсем скоро им предстоит играть на публику. Вновь войти в те роли, что и много раз прежде. Нэйву было проще, ему даже играть не приходилось — он держался позади и был самим собой. Вечно унылым, вечно таинственным и вечно опасным. Главное, чтобы не забылся и не выдал случайным саркастичным замечанием, что далеко не немой.      

      Впрочем, он был профессионалом — и никогда не забывался.      

      — Темнеет, поспешим. — Подпустив в голос усталого равнодушия, Лилия выпрямила спину и величаво двинулась вперёд.      

      Нэйв некоторое время смотрел на неспешно удаляющуюся фигуру всадницы. Потом пожал плечами, легко, одним стремительным рывком взлетел обратно в седло и направил вслед за ней своего коня.            

***

      Крепость выглядела так, будто её не построили, а высекли в самой горе. Высокий чёрный зёв распахнутых ворот являлся продолжением скал — и преддверием ожидавших странников чудес: святынь новых, воздвигнутых поверх святынь старых — проклятых, запечатанных, но не забытых окончательно.      

      Одна власть сменила другую: Красное Солнце, чьими символами и стягами отныне полнились каменные залы и галереи, осияло, ослепило и выжгло дотла идолов прошлого. А пергаментные свитки с историей былых времён были тщательно подскоблены и переписаны — либо же отправились в костры новой, сильной и не терпящей компромиссов религии.      

      Напоследок один из святых отцов-основателей, объявившись среди заброшенных стен древнего храма, стукнул посохом и провозгласил прежних богов, королей и героев демонами, а чудодейственную силу здешних мест — творением высших мудрых сил, низвергнувших этих самых демонов туда, где им и место, — в жаркую подгорную Бездну.      

      Схожие сценарии — за некоторыми отличиями — не раз встречались в прошлом. Лилии даже не стоило тратить время на изучение хроник здешних мест. Ветхий фолиант, найденный в библиотеке Палеристы она проштудировала больше по привычке, когда узнала, что пройдоха Локке умудрился-таки выбить для них право на эту миссию.

      Торговые гильдии не чурались использовать наёмников, когда не хватало рабочих рук, но чтобы нанять его… Локке, наверное, опрокинул в себя сразу три неразбавленных зелья удачи, не иначе!      

      — …Госпожа! Госпожа! Ваша Милость! — люди во дворе крепости-святыни, как и ожидалось, падали ниц и наперебой стремились угодить той, чей герб внушал им уважение и благоговейный трепет.      

      Всё оказалось даже проще, чем думала Лилия: они сами признали этот герб, сами назвали её по затейливому имени, которое к тому моменту окончательно выветрилось из её головы (изначально маскарад не планировался, все мысли тогда крутились исключительно об угодившем в ловушку Локке — вот и не расспросила бывшую владелицу одежды как следует).      

      Оставалось лишь благосклонно кивать и надменно поводить плечами, пока ей помогли спешиться, поднесли воды для омовения рук, любезно отворили перед ней и её молчаливым прислужником массивные, окованные железом двери, ведущие в глубины крепости. Лилия бросила последний взгляд на грязновато-сумеречное небо, уронила: «За мной, Пёс!» — и, переступив порог, принялась спускаться по широкой, освещённой чадящими факелами лестнице.      

      В сопровождении услужливых помощников, облачённых в рясы, точно монахи, — возможно, в этом месте все так одевались, — Лилия с Нэйвом достигли Гостевого зала, где обычно собирались новоприбывшие.      

      Под высоким сводчатым потолком просторного помещения ярко пылали камины, а на длинных столах кое-где гостеприимно поблёскивали кувшины с водой и разбавленным вином и блюда со свежими ячменными лепёшками. Паломников в крепости находилось немного — или же час был поздний: скамьи занимали всего несколько человек в таких же рясах, что и местные служители. Трое тихо переговаривались над опустевшим блюдом, поминутно осеняя себя святыми знаками. Ещё один хмуро горбил спину в тени за дальним столом.      

      Из внутренних покоев им навстречу вышел благообразный худощавый старик, державшийся весьма уверенно. Назвался он скромно, отцом Эссером, но намётанный взор Лилии сразу отметил, что ткань его рясы куда более дорогая, чем у прочих, а на тонкой цепочке на груди покоится золотой кругляш, символизирующий солнце; все остальные ему поклонились. Он стал первым, кто — после полагающихся слов приветствия — осмелился задать резонный вопрос:      

      — А где же ваша свита, госпожа? Мы ждали не менее двух дюжин человек после обеденной трапезы. Неужели дело в странной буре на равнине? Мы видели отсветы в ночных тучах, а путники, — его взгляд рассеянно пробежался по залу, — доносят тревожные вещи…      

      — Я отделилась от остальных ради прогулки, — заученно повторила Лилия старую ложь. — Кому как не нам с вами знать, что суета низших мешает молитвенному сосредоточению… А буря действительно была, она вынудила меня и моего охранника заночевать в пустошах. Должно быть, остальная часть группы сбилась с пути, или они сделали крюк в поисках убежища. Полагаю, их стоит ожидать завтра… — Она доверительно наклонилась к старику и пожаловалась: — Вы не представляете, что мне — мне! — пришлось снести! Ужасные неудобства! Все мои вещи и личная служанка остались вместе с ними! А я, представьте себе, ночевала на голой земле! Только взгляните на мой плащ: весь в грязи и пропах костровой гарью!      

      Выражение тёмных глаз Нэйва, стоявшего поодаль, во время её возмущённой тирады осталось бесстрастным, но Лилия была уверена, что под своей маской он улыбается — самыми кончиками губ.      

      — И напомните мне завтра с утра высечь этого Пса, — мстительно припечатала она.      

      — За что? Ваш слуга в чём-то провинился, госпожа?      

      — Пусть он охранял меня всю ночь… Но этот смерд видел меня спящей!      

      Под конец рассказа вокруг раздались сочувственные шепотки. Сочувствовали, разумеется, ей.      

      Лилия распрямила плечи и решила брать быка за рога, пока ей не начали предлагать отдых и удобства — по их скудному разумению. Ей не хотелось лишний раз снимать вуаль и из-за этого сочинять истории, почему она, к примеру, гнушается отведать здешнюю пищу (хотя лепёшки на деле выглядели аппетитно). Существовал крохотный, но неприятный шанс, что в крепость на ночь глядя заявится потерявшаяся «свита». Или же здесь мог находиться кто-то, знающий её семью или её саму — вернее, девицу, чью одежду «позаимствовала» Лилия, — и легко разоблачить притворщиков.      

      Ей не было дела до тех, кого, вероятно, застали врасплох отголоски вызванной магической бури. Но даже если они сюда доберутся, даже если попутно обнаружат двух несчастных, оставленных посреди пустошей в одном белье (и с лучшим плащом Локке — Лилия не была извергом, хотя девица до последнего поливала визгливой бранью неожиданных грабителей и проводила их выпученными глазами, не в состоянии уразуметь, что кто-то осмелился поднять руку на благородную кровь), — доведись им с Нэйвом к тому времени уйти в подгорье, будет неважно, кто их разыскивает или проклинает.      

      — И раз мне пришлось снести столько лишений ради шанса припасть к великой святыне — я хочу увидеть её немедленно! — объявила Лилия и повелительно взмахнула рукой, пресекая возможные возражения. — Отведите нас туда! К Источнику Откровений!      

      Все переглянулись, кто-то нерешительно пробормотал про положенные церемонии… Однако седовласый отец Эссер после недолгой паузы почтительно склонил в согласии худую шею.      

      Победа была предсказуемой и короткой. Ведь главное в любом обмане — собственная в нём уверенность.      

      Лилия незаметно перевела дух под вуалью… И тотчас же низкий, звенящий сталью голос, раздавшийся со стороны, от обеденных столов, заставил её безотчётно вздрогнуть.      

      — Похвально наблюдать в наши дни подобное рвение!.. — Одинокий гость, притулившийся у самой границы желтоватого света очага, распрямился, выбрался из-за скамьи и неторопливо двинулся к собравшимся. По пути он смахнул на плечи капюшон своей рясы, обнажая седой ёжик волос и квадратное, неумолимое, будто высеченное из камня лицо. — И такую удивительную удачу. Вас явно хранит Предвечное Солнце, госпожа, ведь вчера мы разминулись прямо перед той страшной бурей. В которой я потерял всех своих людей.      

      — Замолкни, брат! Твои несчастья прискорбны, но не дают тебе право дерзить. Здесь ты простой гость, которому дали приют. Мой гость, — осадил его преподобный Эссер, уловив неуместные нотки иронии.      

      Тот не повернул к нему головы, разве что кивнул с усмешкой. Цепкие серые глаза инквизитора неотрывно смотрели на Лилию.