«В верховьях реки мы увидели их города — такие субтильные, словно сотканные из утреннего тумана, из которого те возникали. Казалось, они вот-вот растают, улетят с ветром, что покрывал рябью поверхность воды. Там стояли особнячки — белые, как цветы лилий. Были башенки, казалось, сплетённые из плюща, мостики — воздушные, как плакучие ивы. И было многое другое, чему мы не могли найти имени и названия. А ведь мы уже дали имена и названия всему, что в этом новом, возродившемся мире видели наши глаза.

Неожиданно где-то в дальних уголках памяти всплывали названия драконов и грифов, сирен и нимф, сильфид и дриад. Белых единорогов, что в сумерки приходили к реке и склоняли к воде свои изящные головы. Всему мы как бы заново давали названия. И всё становилось близким, знакомым, свойским. Кроме них. Они, казалось, так похожие на нас, были чуждыми, настолько чуждыми, что мы долго не могли найти названия для этой чуждости».

Хен Гедымгейт, «Эльфы и люди».

***

Сбросив три карты, вытащил столько же, а потом постарался сдержать лицо. Брукса! Мне выпала брукса! Весьма сильный вид вампиров, да ещё и имеющий усиление от стола… охо-хо.

— Повышаю, — озвучил я, бросив в центр золотой.

— Вот это верно. Вот это правильно… — пробормотал Хавэль.

— Молодёжь всегда спешит. Хочет сразу всего, не умеет ждать, — вздохнул Неремий.

— Зато ты ждёшь слишком долго. Поддерживаешь или пас? — как всегда агрессивно, спросил полуэльф.

— Вот поэтому с тобой никто не хотел играть. Раздражаешь, — пробормотал Добряк.

— Это потому что во мне кровь эльфов, да?! — вскочил тот столь резво, что стул позади графского бастарда отлетел в сторону.

— В жилах всех нас кровь эльфов, — бросил я ему, а потом положил карты на стол, рубашкой вверх. — Мы из поколения в поколение смешиваем нашу кровь, из столетия в столетие, люди и эльфы, и получается это прекрасно. Не знаю только, к счастью или наоборот. Смешанные браки вы начали осуждать четверть века назад — кстати сказать, с жалкими результатами. Ну покажите-ка мне сейчас человека без примеси Аен Сеидхе, крови Старшего Народа.

— Образованный, — проговорил Хавэль, с интересом на меня посмотрев. — Редкость для нашего времени.

— Таланты нужно примечать, — поддакнул ему Неремий.

— А играть с тобой не хотят по другой причине, — продолжил я. — Ты и правда раздражаешь. Я только начал первую партию, но ты, Бенедикт, уже, кажется, вывел из себя абсолютно всех. Представляю, что случится за час или более.

Полуэльф заскрежетал зубами.

— Значит, мы идём на дуэль, — постановил он. — Сразу после игры.

— Разве? — ухмыльнулся я. — По-моему, дуэли в Новиграде запрещены.

— Трусливый смерд, — бросил Бенедикт. — Это было ожидаемо. — Раз так, то закрой рот и не смей высказывать вообще ничего, иначе я выпорю тебя на конюшне, как провинившегося холопа. Уяснил?

— Не имеешь права, — высказался Добряк. — Нападение на свободного жителя. Наказание — штраф или тюрьма.

— Да дам я тебе денег, жадная морда, — презрительно хмыкнул полуэльф. — Уймись уже.

— Боюсь, так не сработает, — притворно покачал я головой. — Я не испытываю никакого удовольствия от порки, а потому проигнорирую это предложение. Но, быть может, кто-то из привлекательных дам этого заведения…

— Кто тебя!..

— Бенедикт, заткнись, иначе я превращу тебя в жабу, — рыкнул друид.

Полуэльф замолк, словно Хавэль уже применил свои чары.

— Неужто тишина? — натянуто улыбнулся лейтенант.

— Неужели и вы, лейтенант Добряк, боялись нашего вспыльчивого товарища? — алхимик приподнял бровь.

— Лезть поперёк точно бы не захотел, — пробурчал Добряк. — Не нужно мне очередных проблем со знатью. Я-то уважаемого графа Орлена ан Пулиуса не знаю, и в Кринфриде ни разу не был. Надеяться же лишь на самого себя… — Отокар Раумбез пожал плечами. — Признаюсь, мне хватило того случая, когда после конфликта с бароном Каркано меня обвинили в получении взяток.

— Я слышал об этом, — вклинился Лютик. — Но тогда в деле был замешан какой-то капитан, а не лейтенант. Ваш начальник?

— Это я, — проронил Добряк. — Я раньше был капитаном.

— Оу, сочувствую, — певец склонил голову.

— Не стоит, старая история, которой уже несколько лет.

— Я слышал, — вновь поменял я карты, — недавно Каркано вляпался в очередной скандал.

— Вы о том случае, когда жулики, пойманные с поличным, обвинили его в получении «заказа» на имущество купца Изидора из Аретты? — проницательно спросил Неремий.

— Вы удивительно осведомлены, — улыбнулся я.

— Это моя работа.

— А я думал, — усмехнулся Добряк, — работа алхимика заключается в приготовлении разных мазей и эликсиров.

— Как говаривал мой хороший друг Яков, это всего лишь приятное хобби. — Хавэль рассмеялся. Ещё не замолкло эхо его голоса, и он добавил, отправив на стол две золотые монеты: — Повышаю.

— Мне перестала быть интересна эта игра, — недовольно процедил Бенедикт, ведь как раз настала его очередь. Полуэльф несколько ударов сердца рассматривал свои карты, а потом облизнул губы и поддержал ставку. Признаться, я ожидал, что после своих слов он их бросит.

— Зато мы, наконец, начали получать удовольствие, — проскрипел Неремий.

— Возможно, обращение в жабу — не такое уж серьёзное наказание? — покрутил я рукой. — Знаю я одну такую — замечательный собеседник.

— Неужто вы про великолепного Тревора? — оживился друид.

— Как много, если задуматься, у нас общих знакомых… — протянул я.

— И, конечно же, Сибор, — с толикой презрительного пренебрежения добавил Лютик.

Вновь прошла серия вызовов, где я даже сумел победить.

— При последней встрече Сибор обещал составить тебе достойную конкуренцию в деле написания баллад, — припомнил я.

Комбинация на монстрах вышла неплохой. К бруксе и василиску добавился гуль с утопцем. Низшие чудища, слабые, но всё равно усиливают итог. Получилась весьма сильная рука. Есть надежда на победу.

— Вот трепач! — с толикой удивления возмутился бард.

— А вы, Лютик, не планируете начать рисовать картины? — спросил Неремий, полностью отложив свои карты. Он осматривал стол с таким видом, будто тот стеклянный, а под ним подвешено зеркало, дающее ему возможность узнать чужие комбинации.

— Картины пишут, не рисуют, — поправил его Добряк. Лейтенант хмурился, периодически поигрывая крыльями носа.

— Да? А почему? — Неремий отряхнул высокий воротник, на котором обнаружил какие-то крошки.

— Вот уж чего не знаю… — пожал плечами его собеседник. — Наверное, потому же, почему корабли ходят, а не плавают.

— Мир полон странностей, — Хавэль подпёр голову рукой, словно шея устала поддерживать копну его волос.

— Я предпочитаю развиваться в своём основном направлении! — важно надулся Лютик. — К тому же меня совершенно не прельщает ни рисование картин, ни их написание.

— Эй! — воскликнул Бенедикт, обратившись к проходящей мимо девушке. — Принеси ещё водки.

— Конечно, господин, — широко улыбнулась она, метнувшись куда-то в сторону.

— Значит, хотя бы тут Сибор в безопасности, — ответил я барду.

— У нас в поместье висят две его картины, — полуэльф, казалось, немного успокоился, даже перестал высекать искры своим взглядом.

— Вы умеете объясняться без агрессии? — не смог удержаться я.

Бенедикт зарычал.

— Нет-нет, я честно не хотел, — махнул руками. — У нас только-только начал завязываться диалог…

К счастью, агрессивного полуэльфа удалось успокоить, и мы продолжили игру. Моя комбинация оказалась сильнейшей, хотя, признаться, под конец я уже потел, как свинья, пытаясь придумать, как всё-таки себя усилить, при этом пристально изучая оставшихся оппонентов. На кону стояла внушительная сумма в размере пятидесяти золотых. И двенадцать из них были моими. Лишаться не хотелось.

Повезло мне под самый конец. Причём дважды. Во-первых, вытащил кикимору, что снова усилило мою комбинацию на монстрах, во-вторых - на стол легла ещё одна карта, ослабившая моего основного противника — друида Хавэля. Его Каэдвенские рыцари получили хороший штраф из-за дождя, а катапульты и вовсе стали почти бесполезны.

Славная победа!

Принял её бородач стойко. Лишь с улыбкой кивнул и предложил новый раунд. Разумеется, я согласился! Мало того, что золото не бывает лишним, так ещё и компания попалась весьма интересная. По-хорошему, мне нужно суметь расстаться на положительной ноте с каждым. Даже с ублюдком Бенедиктом.

Любезно ссудив денег Лютику (поэт, словно последний дурак, решил продолжить игру), ворвался во вторую партию.

— Доченька, — остановил Хавэль девушку, которой на вид не было и шестнадцати. — Принеси нам ещё вина.

Водка, заказанная полуэльфом, успела кончиться. Пили здесь много и быстро, не отвлекаясь от стола.

— Конечно, — улыбнулась она, — папочка.

В ответ на смешки друид лишь широко улыбнулся.

— Не вижу в этом ничего такого, — отмахнулся Хавэль, вернувшись к игре. — Как и любому другому, мне нравятся женщины. Молодые лучше старых, это очевидно. А разница в возрасте… кому до этого есть дело?

— Всё-таки отцы больше любят дочерей, чем сыновей, — протянул Неремий, рассеянно изучая свои карты.

— Что? К чему ты это, — не понял Хавэль.

— Сам подумай, — усмехнулся алхимик.

Друид пожал плечами.

— У меня тоже нет достойных мыслей, — вклинился Добряк.

— А недостойные? — хохотнул я. — Признавайтесь, лейтенант.

— В этом и признаваться не надо, — с готовностью поддержал он. — У каждого мужика полная голова недостойных и неблагопристойных мыслей. Особенно в Страстоцвете.

— Это место таковым и задумывалось, — кивнул Лютик. — Удваиваю!

Получив от меня золото, он словно вошёл в раж, стремясь отыграться каждым новым раундом. Мне даже интересно, к чему это приведёт.

— Изволю сказать прямо, — продолжил Неремий. — Сын для отца — это наследник, продолжение его воли. А дочь — это продолжение воли жены. И если жена люба для него, то и дочь будет… люба. Причём весьма и весьма.

— Никто так не поступает! Это мерзко! — поморщился бард.

— Я не говорю, что кто-то так поступает, лишь то, что так действуют необременённые моралью личности, — алхимик сложил карты в стопку и принялся неосознанно постукивать ими по столу. — У матерей, кстати, то же самое. Наглядный пример тому — выражение «маменькин сынок». Откуда оно? Почему матери с детства натаскивают дочерей на различные «женские дела», в то время как сыновей берегут до последнего? Балуют?

— Где в крестьянских домах ты видел подобное? — приподнял я бровь. — Все сыновья, как и дочери, работают с самого детства.

— У них нет выбора, это нужда, — отмахнулся он. — Я сейчас скорее говорю об аристократах и тех, кто может позволить себе роскошь.

— Тогда это не имеет смысла, — фыркнул Добряк. — Аристократы представляют собой смесь извращений и инцеста. Вспомни только Фольтеста.

Бенедикт покосился на него, но почему-то промолчал.

— Но я не про Фольтеста. Я про общую массу людей, — не соглашался Неремий.

— Будь любезен изъясняться точнее, — попросил я.

— Тогда начну заново, — так же рассеянно алхимик кинул в центр стола золотой кругляш. — В условиях отсутствия необходимости с самого детства впрягаться в тяжёлую работу мать будет подсознательно беречь сына и максимально использовать дочь. Вся причина в том, что она непроизвольно воспринимает её не как продолжение себя, а как ещё одну женщину на своей территории. Младшую женщину, которую можно использовать…

Подошедшая девушка принесла четыре больших кувшина вина, широко улыбнулась Хавэлю, а потом ушла, виляя попкой. Все мы посмотрели ей вслед.

— Кхм, — откашлялся Неремий. — Так о чём я… Ах да, мать и дочь… Собственно, я высказался. Исключения не в счёт, это частности. И причина тому — женщина всегда иначе относится к мужчине, чем к другой женщине. Откуда это исходит? Из природы личности. У мужчин всё то же самое. Дочерям они дарят подарки и балуют куда чаще, чем сыновей. К последним проявляют больше строгости…

— Потому что растят мужиками, а не бабами, — веско произнёс Добряк. — Не нужно искать двойное дно там, где его нет. Можно и до земли докопаться.

— Поддержу этого… человека, — с толикой презрения добавил Бенедикт, бросив косой взгляд на лейтенанта.

— Вот чисто гипотетически предположим, — развернулся я в сторону алхимика. — Просто для примера. Почему тогда я знаю кучу людей, где отцы балуют своих сыновей?

— А дочери у них есть?

— Есть…

— И что, их они не балуют?

— Хм, да вроде тоже, — почесал я висок, и правда задумавшись над его словами.

— Так же? Не больше ли им достаётся любви? — ухмыльнулся Неремий. — Позволь, я поясню. Есть отцы, которые с самой юности растят себе наследника, но что, если такой уже есть? Тогда их внимание нацелено на иных детей.

— Предположим, что есть наследник, покрывающий их нужду в сыновьях. Но что, если с ним что-то приключится? Нет, аристократ будет стараться уделять внимание и остальным мальчикам, сугубо на всякий случай, — прищурился я.

— Видимо, исключить отсутствие нужды в полном ключе невозможно даже для аристократа, который имеет наследника, — высказался Хавэль.

— И ты всё равно утверждаешь об ином отношении? — хмыкнул Добряк, посмотрев на алхимика.

— Всё равно, — уверенно кивнул Неремий. — Я более чем уверен, что при прочих равных мужское отношение к противоположному полу, равно как и женское, будет отличаться, даже когда речь о собственных детях.

— Это невозможно проверить, — полуэльф достал трубку, начав набивать её даже на вид качественным табаком.

— Думаю, можно провести эксперимент, но необходимы сотни подопытных и десятки лет наблюдений, — Неремий пальцем провёл на столе длинную линию.

— Даже для чародея это сложноосуществимо. И какой прок? — скептично поинтересовался я. — Разве столь затратный эксперимент необходим хоть кому-то?

— Смешно, но почти никому, — рассмеялся алхимик.

— Я думаю, прок бы был. Мы бы определили уровень распространённости инцеста по миру, — сказал Добряк.

— Теперь ты говоришь о мерзостях, — поморщился Лютик.

— Лавры Фольстеста, господа, только и всего, — хохотнул лейтенант.

— Даже он не опускался до своих детей, лишь сестры, — рубанул Бенедикт.

— А то, что сестра родила ему, представьте себе, дочь, ничего тебе не говорит? — Добряк подался вперёд. — Попомните мои слова, уже с двенадцати, если не раньше, он полезет к ней в постель.

— Она ведь проклята? — заменил я карты. В этот раз собиралось что-то эльфское. У меня была дриада, две эльфки-лучницы и остроухий маг.

— Так неужто не найдётся тот, кто проклятие снимет? — Отокар неприязненно посмотрел на свои карты и отбросил их в общую стопку, признавая поражение. — Это же не какой-то свинопас, а король. И ежели Визимир не снесёт его башку на этой войне, то Фольтест продолжит править, плодя бастардов и разных уродов.

На последних словах незаконнорождённый полуэльф гневно фыркнул, но смолчал.

— С последним будет туго — сестры у него теперь нет, — ехидно улыбнулся друид.

— Другие родственники уже не в счёт? — зеркально улыбнулся я.

— Думаю, они достаточно дальние, чтобы это не играло весомой роли, — пожал он плечами.

Настал черёд вскрываться, а мне — чесать затылок и откатываться во времени, ведь оказался среди проигравших. Но не страшно: в застывшем времени в должной мере сумею осмотреть карты каждого из компании, подобрав себе такую комбинацию, которая победит всех.

***

— День к закату стекает привычно,

Бьётся сердце в груди непривычно,

Улыбнётся луна неприлично

И закружится звёзд хоровод… — раздавался звучный, нежный и весьма красивый голос.

Лютик играл на лютне, вышагивая с грацией цапли. Люди замолкали и расступались перед ним, но сам поэт, музыкант и бард двигался вперёд с чётко отображаемой целью.

— Окунёмся мы в ночи безбрежность

И расскажет тебе моя нежность,

Что любовь — бесконечная вечность!..

Соловей серенаду споёт…

Вскоре люди на главном рынке Площади Иерарха заметили, к кому был устремлён шаг юного, но успевшего прославиться певца. К обворожительно прекрасной эльфке, которая смотрела на него с испуганным видом, удерживая в руках корзину, полную овощей и фруктов.