Сомбра

Это случилось мгновенно. Единорог даже не успел понять, как именно это произошло, когда ему в горло ткнулся окровавленный кончик рога. От увиденного его охватил озноб, а глаза наполнились предательской влагой.

Луна первой пришла в себя. Она подалась назад, вытаскивая рог из грудной клетки дочери и в голос завопила: «Шадия!» Подхватив единорожку, аликорница прижала её к груди и закачалась взад-вперед. Её сотрясали рыдания, а из дыры в груди Шадии, идущей на сквозь, лилась алая кровь, становящаяся багровой на темно-серой шерстке.

Сомбра не мог. Он просто не мог понять почему, почему дочь кинулась наперерез разъяренной матери, заслоняя его собой? Впрочем, отрицание произошедшего подстегнуло его к действиям.

— Уйди! — рыкнул он, резко толкая аликорницу в плечи и подхватывая единорожку. Кобылка не подавала признаков жизни, но Сомбра чувствовал её тепло, а кровь тут же намочила его шерсть на груди. Он бросился в коридор, ведущий в его комнату, а, судя по неотступным рыданиям, Луна поспешила за ним.

— Шади, — выла она, зажимая виски копытами. — Шади, прости меня! Что я натворила?! Что я натворила?! — поток слов прервался бурным всхлипом, а кобыла начала задыхаться, но продолжала говорить. — Эт-о-о й-ааа ви…винов…ата! Й-ааа!

— Заткнись! — громко и резко огрызнулся единорог, но это не прекратило поток рева и соплей. Он испытывал странные чувства: гнев, ненависть, недоумение и… страх. Страх, что он потеряет ту, кому на него не наплевать.

— Я убила её! — прорыдала аликорница, цепляясь за его ноги. — Я убила свою дочь! Боже, мой, не ты, я принесла ей больше боли!

Единорог коротко развернулся и наотмашь ударил кобылу по лицу. Та немного отлетела назад и удивленно уставилась на него, даже рыдания заглохли.

— Поверь мне, — прорычал единорог, — это меньшее, что я хотел с тобой сделать. А теперь заткнись и перестань сотрясать воздух! Своими рыданиями ты её не вернешь, — Сомбра знал, что говорит правильно. Но, если бы от этого что-то изменилось, он сам бы пролил немало слёз. Глаза давило изнутри, и он упрямо держал их открытыми, чтобы слезы не сумели скатиться по его щекам.

Он принес её в комнату, чтобы спасти. Пока есть время, её можно погрузить в анабиоз, и тогда она будет спасена. Надо только успеть. «Почему перед глазами всё расплывается?» — ругался Сомбра, опуская рычаг с тайником.

Луна даже не обратила внимания на то, что в стене открылась дверь. Она продолжала плакать и удивлено смотреть на Сомбру. Но когда тот зашел внутрь, аликорница поползла за ним.

— Что ты делаешь? — вскрикнула она, когда единорог спешно открывал капсулу и клал туда дочь. — Ты всё продумал?! Ты знал, что она кинется тебя спасать?!

С рога принцессы сорвалось заклинание, но она промахнулась и попала в стену. Жеребец быстро кинулся к аппаратуре и нажал нужные кнопки. Металлический голос произнес:

— Процесс жизнедеятельности прерван. Системе нечего приостанавливать.

— Нет! — завопил жеребец и замолотил копытом по панели. — Нет! НЕТ! Шадия…

В груди что-то оборвалось. Сомбра смотрел на маленькую кобылку, лежащую в капсуле, которая могла спасти ей жизнь. Цепочка красных пятен, тянувшаяся от самого Ока, прервалась, а пятно на груди заметно побурело и расплылось.

Но самое главное, то, чего он не хотел замечать, что разрушало ту спасительную ложь, в которую он верил, было другое.

Кристальное стекло капсулы не запотевало. Шадия не дышала.

Единорог подошел к капсуле вплотную и прижался лбом к стеклу. Дочка лежала не шевелясь, а с закрытыми глазами она ещё больше походила на него. «На этом месте должен быть я, — глотая комки слез, мысленно всхлипнул жеребец. — Я должен был умереть, не она. Зачем, зачем ты это сделала, милая…»

— Моя маленькая девочка, — прошептал Сомбра, отрешенно глядя на будто бы спящую кобылку. Ему впервые было больно, а воздух словно изъяли из легких. Голова налилась тяжестью, а по щекам всё же побежали дорожки слез.

— Шади! — вскрикнула аликорница и в каком-то порыве метнулась вперед. Сомбра преградил ей путь, и на какое-то время она повисла на его плечах, шепча: «Шади, Шади…»

Единорог уже не чувствовал ничего. Он будто умер вместе с дочерью, а его душа очерствела и превратилась в камень. Луна уткнулась в его плечо и зарыдала ещё пуще. «Ей тоже больно, — подумал жеребец. — Теперь её будет мучить совесть». Он слегка приобнял кобылу, а та только крепче стиснула копыта на его шее. Это было их личное горе, каждый из них страдал по-своему. Но в следующую секунду на нос единорогу капнула капля ещё теплой крови, упавшей с окровавленного рога.

Сомбру охватила ярость и злость. Он оттолкнул кобылу и от всей души ударил её. Луна вскрикнула, но не сопротивлялась.

— Это всё ты! — единорог схватил её за грудки и прижал к стене, тряся кобылу на каждом слове и ударяя её об камень. — Ты убила мою дочь! Ты, мерзкая ты сука! Почему ты не использовала заклинание, проклятие на ауру, то, что могло причинить вред только мне?! Почему ты не смогла держать себя в копытах?! Почему, твою мать, ты решила убить меня именно так?! Почему ты не увидела, что она кинулась наперерез?! — речь жеребца начала затухать, а испуганный и повинный взгляд аликорницы, полный слез и раскаяния, заставили единорога отпустить её. Шерсть на груди, где он её схватил, потемнела, а дрожащая голова продолжила колыхаться как безвольная кукла.

— Я не хотела… — прошептала она. — Сомбра, я не хотела. Я… я любила её! Правда! Я…

— Перестань оправдываться, — нажимая на каждое слово, отрезал единорог. Вспышка ярости угасла, и осталась лишь пустота. Оглушающая и засасывающая в бездну пустота. По его щекам уже безостановочно катились слёзы, но жеребец их не замечал. Его взгляд был прикован лишь к капсуле с Шадией.

«Доигрался, — с горечью подумал он. — Если бы я не строил из себя невесть что, она бы не стала защищать меня. Придурок».

— Сомбра, — голос принцессы прозвучал неожиданно, а прикосновение её крыла заставило его вздрогнуть, — ты… ты плачешь?

— Заткнись, — огрызнулся он, отдергивая плечо. — Не смей ко мне прикасаться. Я тебя даже видеть не хочу.

— Это я во всем виновата, — потрясенно проговорила Луна, игнорируя его слова и прижимаясь ближе. — Если бы я её любила хотя бы вполовину как ты, она бы не сбежала.

— Я сказал убери свои крылья от меня! — рыкнул единорог, но аликорница мягко усадила его и прижалась к нему всем телом.

— Мы оба её потеряли. И всё из-за меня, — пробормотала она, зарываясь носом в его гриву. — Я ещё никогда так не ошибалась, Сомбра…

Единорог раздраженно выругался и попытался отпихнуть кобылу.

— Я не хочу слушать твое раскаяние, — громко и резко вспылил он, вставая на ноги и отталкивая принцессу. — Ты никто для меня, чтобы пытаться утешать, да ещё после того, что ты сделала с моей дочерью! Да я бы убил тебя прямо сейчас! — ярость снова захлестнула его, но он закрыл глаза и глубоко вздохнул, а затем более спокойным, но горьким голосом произнес: — Это я должен был умереть, а не она. Я слишком сильно вошел в роль и не смог её обманывать. Это моя вина…

— Сделай это, — серьезным, но от слез жалким, голосом сказала Луна. Сомбра поднял на неё глаза. На лице принцессы он увидел готовность умереть и какую-то надежду.

— Что сделать? — устало спросил он, отворачиваясь к Шадии. Ему всё ещё казалось, что это всё страшный сон, что он скоро проснется, а Шадия будет прыгать рядом с ним, читать книжки, печь кексики… Что всё, что случилось лишь кошмар и только.

— Убей меня, Сомбра.

Единорог с немым удивлением обернулся к аликорнице. Та лежала рядом с ним на коленях и с мольбой смотрела на него.

— Я не смогу жить, зная, что от моих копыт погибла дочь. Она ведь единственная у меня была! Я больше не смогу иметь детей, а вспоминая это, — кобылка кивнула на единорожку, лежащую с пробитой грудкой, — я не смогу жить. Убей меня, прошу. Мне не хватит духу наложить на себя копыта. Молю, смилуйся и подари мне смерть. Пожалуйста!

Сомбра вздернул бровь. Кобыла всё также лежала в его ногах и смотрела на него.

— Никто раньше не умолял меня о смерти, — медленно произнес он. — А кто же будет поднимать луну, мм?

— Селестия с этим тысячу лет справлялась, — Луна подползла ближе и чуть привстала, положив копыта ему на плечи и смотря прямо в глаза. Сомбра видела свое отражение в её глазах, полных боли, раскаяния и желания смерти. — Пожалуйста.

Её дыхание будоражило старые и давно забытые воспоминания. Она нервно ерзала копытами по его плечам, но глаза смотрели прямо и не моргали. Решимость кобылы его поразила, но тут в голову пришла странная идея.

Единорог резко вырвался из захвата и направился к панели управления. А что если…

«Тебе хватит духу это сделать, Сомбра? — спросил он сам себя. — Тебе хватит решимости, чтобы оборвать свои планы, амбиции, жизнь? Тебе хватит сил?»

Хватит.

— Что ты делаешь? — удивленно спросила аликорница, шугаясь от внезапно зашевелившейся комнаты.

— Спасаю жизнь моей дочери.