Неделя выдалась просто отвратительной.

Все было не так и все валилось из рук.

Сынмину было тошно возвращаться в пустую квартиру, где его никто не ждал. Где не было громкого смеха и запаха красок. Было так невыносимо тихо — никакой тихо играющей музыки или громко играющего сериала, которые Хенджин любил смотреть без наушников. Они иногда ругались из-за этого, ведь Ким предпочитал учиться в тишине, когда ни один громкий или резкий звук не мешает заниматься.

Сейчас же в этой тишине не просто учиться — находиться невыносимо.

Имело ли это все какой-то смысл?

Первый день прошел в прострации. Занятия шли мимо, как в тумане Сынмин переходил из кабинета в кабинет, ведомый автопилотом и Хан Джисоном, что не переставал приседать другу на уши. Болтливый будущий журналист не прекращал попытки вытянуть из Кима причину странного поведения, но тот лишь отмахивался, отвечая что просто, кажется, приболел.

Второй день прошел дома в слезах. Ким заметил, что некоторые вещи Хвана пропали со своих мест — видимо тот заходил в сынминово отсутствие и забрал все необходимое: часть одежды, технику, краски и холсты. Со стен пропало несколько фотографий. Их и так было не много, но теперь стена зияет уродливыми дырами, напоминая о том, что Ким потерял. Когда мозг обработал пропажу вещей, слезы рекой потекли из глаз. Сынмин так и проплакал там, у стены, свернувшись в маленький клубочек, который никто уже не успокоит.

Было так больно, что грудь горела. Сердце хотелось вытащить из груди, лишь бы перестало так стучать.

Пауза не равно расставанию, так сказал Хенджин

Но как много таких «пауз» заканчивалось возвращением к отношениям? Все это кажется длительным мучением перед неизбежным концом.

Голову разрывали мысли.

Разве эти тайны, в которые играл Сынмин, стоили того? Да, для мира их отношений не существовали. Они были лишь для них двоих, маленький мир, в который посторонним не было входа. Но теперь и тот маленький мир был разрушен. Сынмин все потерял.

Хенджин так сильно засел в голове, что даже снится по ночам. Там они счастливы — смеются и держатся за руки. Чужие глаза смотрят, но не жалят. Вокруг них двоих — купол из счастья и любви, защищающий от всех невзгод. Было ли так на самом деле?

Конечно, нет.

Открывая глаза, Ким видит лишь пустую сторону кровати и плачет, крепче закутываясь в одеяло.

Холодно.

Так прошла неделя.

Он писал Хенджину днями и ночами, но сообщения оставались без ответа — лишь галочка внизу показывала, что оно хотя бы было прочитано. Это сильно ранило, но он понимал, что Хенджину нужно время. Нужно пространство чтобы обдумать всё. И страшно, если честно, что будет, когда это случится.

Он не может представить, что больше не коснется чужой руки, что не будет целовать опухшие веки по утрам, помогать мыть голову и в итоге выходить из ванны полностью промокшим, ведь Хван решил устроить водную битву.

Неужели это конец?

Вчерашним вечером было так хреново, что Сынмин пошел на невиданное — решил напиться. Говорят, что это дает хорошенько забыться и уснуть, а это то, чего Киму не хватало. Он нормально не спал, нормально не ел. Лишь жалел себя и строчил Хенджину очередное сообщение с извинениями.

Ким пошел в магазин и набрал себе соджу с пивом, немного закусок и вернулся домой. Нацепил Хванову толстовку, включил дораму, которую все время смотрел Хенджин и начал. Алкоголь неприятно жег горло, но после пары банок стало все равно. В теле и голове появилась невиданная легкость, и глупый романтический сюжет на экране больше таковым не казался. Ким смеялся и был поглощен просмотром, не замечая, как вокруг кровати появляется всё больше пустых банок и бутылок.

Хенджину бы понравилось смотреть с ним дораму, думает Ким.

Они обязательно посмотрят следующую серию, как только тот вернется домой.

Как уснул — Сынмин не помнит.

Вот он делает очередной глоток соджу, а в следующий миг открывает глаза и головная боль точным выстрелом бьет прямо по мозгу, заставляя застонать. Похмелье, от которого хочется выбросится из окна, во всей красе является нерадивому пьянчуге. Раньше он так не напивался. В целом, Сынмин не любил выпивать. Мог позволить себе пару банок пива за компанию, но всегда оставался самым трезвым, а на утро заботился о страдающих друзьях. И теперь он понял, почему те всегда так много ныли по утрам, растекаясь по поверхности дивана и отказываясь вставать.

Руки и ноги трясутся. Во рту отвратительно сухо и на вкус также, как использованный кошачий лоток на завтрак. Ким был недальновиден — никаких похмельных напитков он не взял, и никто не приготовит похмельный суп. Никто не поможет справится с новым отвратительным ощущением.

Около получаса Сынмин лежит и клянет себя вчерашнего всеми матерными словами мира. Потом — уговариваривает свое похмельное тело встать, но выходит только сесть. Мир вокруг покачивается и кружится, в голове боль взрывается фейерверками, заставляя морщиться. Вставать надо, ведь университет ждать не будет. Как бы плохо не было — нужно идти. Сынмин в жизни не пропускал учебу, только с средней школе, когда однажды очень сильно заболел гриппом и не мог подняться с постели неделю.

С тех пор — ни разу.

Да и в университете есть хоть небольшая возможность столкнуться с Хенджином, найти его и попытаться поговорить.

Руки находят потерянный в одеяле телефон. Экран загорается, показывая время и и просто кучу уведомлений.

Множество сообщений, пятнадцать неотвеченных звонков.

И все, к сожалению, от Хан Джисона.

Болтливая белка [08:47]:

Ким Сынмин, ты где, пара скоро начнется

Болтливая белка [09:17]:

Что ж, поздравляю, ты впервые в жизни опоздал

Болтливая белка [10:35]:

Надеюсь, что следующую мне не придется коротать в одиночестве.

Болтливая белка [10:47]:

Так, Сынмин, это уже не смешно

Ты где

Болтливая белка [12:34]:

Сынмин, уже третья пара, а тебя нет

Ты в порядке?

Пропущенный звонок от Болтливая белка Х15

Болтливая белка [13:47]:

Я убью тебя за то, что ты заставляешь меня волноваться

Засранец

Я найду твою тайную квартиру и убью тебя

Болтливая белка [13:50]:

Главное не умирай до моего прихода

Я должен сделать это сам!

Болтливая белка [14:15]:

Я нашел!

Еду надирать твой тощий зад

Сынмин в ужасе роняет телефон обратно на одеяло, прикрывая ладонью открывшийся от удивления рот.

Он все-таки проспал.

Чертов алкоголь. Никогда не напивался — не стоило и начинать.

Мир вокруг крутится и вертится, а к горлу поднимается тошнота, пока Сынмин поднимается с постели и медленно, по стеночке, бредет в сторону ванны. Ледяная вода на полной мощности помогает очнуться и протрезветь, хоть и не все неприятные ощущения проходят. Но Ким уже чуть больше чувствует себя человеком. В зеркале его встречает опухшее, но бледное лицо с темными кругами под глазами.

Всего неделя без Хенджина и во что он превратился.

Мятная зубная паста спасает и во рту больше нет мерзкого ощущения и пленки на языке. Синяки под глазами не скрыть ничем, даже косметика, наверное не справилась бы. Раньше Сынмин часто прибегал к помощи Хенджиновой косметики, чтобы выглядеть лучше, чем он есть. Хван хмурился, не понимая, откуда столько комплексов в его прекрасном парне, но помогал ему нанести легкий макияж. Сейчас же ему никто не поможет. Да и косметику Хенджин забрал с собой.

На кухне Ким щелкает кнопкой чайника и, когда тот вскипает, наливает кипяток в кружку. Чай заваривается крепким настолько, что приходится разбавлять его водой и ложкой сахара. Сынмин падает на стул и тыкает в телефоне доставку еды — готовить нет никакого желания и никаких сил.

На кухне так тоскливо — небо за окном серое и печальное. Скоро должен выпасть первый снег, но радости от этого события никакого. Он так хотел посмотреть на первый снег с Хенджином, который так его ждал. Хван фанат зимы и рождества, и уже с октября начинал делать рождественские подборки музыки, искать и выбирать украшения, чтобы квартира была максимально праздничной. Он успел повесить гирлянду в спальне, что светилась разноцветными огнями. На двери красовался изящный рождественский венок.

Без Хенджина все это не имеет смысла.

Сынмин не знает, сколько он сидит, листая новостную ленту и гипнотизируя взглядом переписку с Хваном. Вчера он ничего ему не отправлял. И сегодня, наверное, не отправит. Его сообщения наверняка лишь головная боль для парня, которые тот, возможно не читает. Хенджин не любил висящую пометку о сообщениях и просто открывал чаты, пролистывал их вниз, не читая, и выходил. Делал ли он так в отношении Сынмина. Стал ли он такой же раздражающей пометкой о входящих? Думать об этом больно.

На всю квартиру раздается громкий звонок в дверь и Ким плетется открывать. Доставка всегда была быстрой в этом районе, что каждый раз спасало. Дверь открывается и Сынмин видит перед собой высокого мужчину в черной теплой куртке и шлеме на голове. Тот учтиво кланяется, передает шуршащий пакет с горящей курочкой и уходит. Сынмин выдыхает и уже хочет закрыть дверь, как чья-то нога наступает почти ему на пальцы. Ким поднимает голову, не понимая, что происходит и видит его.

Свой ночной кошмар.

— Слышь, псина сутулая, — Хан Джисон ярко улыбается, но глаз дергается, показывая, что тот явно не в восторге. Парень делает резкий шаг вперед, от чего Сынмин отшатывается назад в квартиру, и закрывает за собой дверь. — Сначала ходишь неделю как зомби, а теперь вообще с радаров пропал. Знал бы ты, чего мне стоило узнать где ты живешь!

— И как ты узнал? — Ким уставше трет глаза и не спеша топает на кухню. Ему уже, собственно, все равно. Да, его квартира с Хенджином была секретным местом, где никого не было кроме них, но сейчас это, как будто, не имеет смысла.

— Сначала я пошел в деканат, но там, конечно, отказали, — Джисон снимает черные берцы и кидает их у входа. Примерно тоже самое происходит с его теплым пальто с рокерскими значками на лацканах. — Так что мне пришлось обращаться в высшие инстанции, — Хан проходит следом за другом на кухню и падает на стул. Его глаза с интересом осматривают все вокруг. Он чувствует себя первооткрываетелем в какои-то ранее неизеданном месте.

— Что? — Ким дергается и в ужасе смотрит на предателя, который заинтересовано осматривает магнитики на холодильнике. — Нет. Ты не мог…

— Я мог, — дьявольски улыбается Джисон, научившись этому у своего чертового парня. — Я мог и я сделал.

Повисшую тишину нарушает громкий звонок телефона.

— Я позвонил твоей матери.

Разговор с мамой длился минут пятнадцать, что в целом, не очень долго. Но и разговором назвать это сложно — Ким просто слушал как мама кричит на него и причитает, что он в своем Сеуле совсем отбился от рук, за здоровьем не следит и университет прогуливает. Наверняка тусуется по клубам и забивает на все, вдалеке от родного дома и пристального материнского внимания. Сынмин морщится и уверяет маму в обратном, просто приболел и из-за температуры проспал универ — с кем не бывает?

С Сынмином не бывает, но он просто надеется, что такие отговорки прокатят.

Когда словесные истязания сына подходят к концу, мама интересуется не нужны ли деньги на лекарства и не стоит ли приехать. Получив на это отрицательный ответ, женщина говорит, что любит его и чтобы сын приезжал на зимних каникулах, а после кладет трубку.

— Я почти оглох, — телефон отправляется на стол, а уставшее тело вновь садится на стул. Джисон следит за другом внимательно. Он уже успел обойти квартиру и открыть для себя много нового, но что-то в его голове не укладывается. — А все из-за тебя.

— Я всего лишь беспокоился о друге, — Хан достает коробку уже немного остывшей курочки и под неодобрительный взгляд Сынмина берет ножку и отправляет её в рот. — Так поведай мне, друг мой, почему в квартире следы попойки, а я не был приглашен. Ты же почти не пьешь?

— Не пью, — кивает Ким и устало трет виски. Он тоже берет куриную ножку в руки и откусывает. Почти стонет от удовольствия, когда нежное куриное мясо начинает щекотать вкусовые рецепторы, а приятная острота жжет губы. Сынмин так соскучился по еде.

— И что случилось? — Джисон хмурится.

— Я… меня…

Стоит ли произносить это вслух? Никто не знал. Даже такой близкий друг как Джисон. Он наверняка будет обижаться и возбухать. Но на это Сынмину, если честно, плевать. Произнести вслух то, что у него были отношения с Хенджином тяжело. Ещё тяжелее сказать вслух что, кажется, они действительно были.

Но Сынмин и так слишком долго скрывал. Скрывал и чем это закончилось?

Пора перестать быть трусом.

— Меня, кажется, бросили, — говорит и весь потухает. Недоеденная куриная ножка ложится обратно в коробку, а лицо падает в подставленные ладони.

— Ха-ха-ха, — говорит Хан с неверием. — Ты думаешь я такой тупой? Чтобы тебя бросили, Сынмин, у тебя должны были быть отношения, — но увидев загнанный взгляд друга, его трясущиеся губы, неверие Джисона сменяется шоком. — У тебя были отношения?! Что? С Кем? Как долго?

— Где-то восемь месяцев, — почти шепчет Ким. Он дергается, увидев как сильно округлились глаза друга. — Да, восемь месяцев.

— Восемь месяцев… — Джисон в состоянии шока. Он пристально смотрит на Кима, надеясь что это шутка, но тот всем своим видом показывает, что нет. Не шутка. — Я знаю этого человека? — Ким кивает.

— Хенджин, — после этого имени становится ужасно тихо. Неуютно. Сынмин буквально может видеть, как на лбу Джисона крутится колесико загрузки.

— Хенджин, — тупо повторяет Хан, кивая сам себе. — Хенджин? — Он подскакивает на месте и перегибается через стол, ошарашенно смотря на Кима. — Хван Хенджин? — кивок. — Хван Первый Красавчик Универа Хенджин? — Кивок. — Наш Хенджин?

— Да блять, да, да, Холодное сердце Хенджин, Ледяной принц Хенджин и дальше по списку! — Сынмин начинает немного злиться. С другой стороны он понимает неверие Джисона. Хенджин, такой невероятный и прекрасный, и простой обыкновенный Сынмин.

— Ты должен рассказать мне все.

К концу рассказа Сынмин находится в беспорядке. Он успел трижды поплакать почти до истерики, множество раз сказать, какой Хенджин великолепный и как он его любит и как ему жаль. Они с Джисоном перебрались в комнату, на кровать, где Джисон пытался поддержать друга. Он гладил его по голове, когда тот, в очередном приступе плача, положил ее на костлявые колени. Хан слушал и не перебивал, давая другу высказаться и рассказать то, что так долго и усердно скрывал.

— Какой же я мудак, — хлюпая носом говорит Сынмин, устраиваясь удобнее головой на чужих бедрах.

— Еще какой, — мягко, почти мило говорит Джисон, сдерживая свой внутренний ахуй от чужой истории. Сейчас его главная задача быть поддержкой другу.

— Он совсем точно меня бросит, — выдыхает Ким.

— Конечно бросит, — поддакивает Хан, за что получает болючий щипок в ляжку. — Ай! Ну что?

— Ты, кажется, меня поддерживать должен, — Ким отталкивает чужую руку от собственной головы и садится на постели рядом с другом.

— Я и поддерживаю. А еще говорю правду, — Джисон хмыкает и натягивает на ноги одеяло. — Это же Хенджин. Он открытый и совсем не умеет врать. Вообще не представляю, как он мог держать в себе тайну ваших отношений так долго и не проколоться.

— Он молодец, — плечи Кима печально опускаются. — Так много ради меня делал. А я что? Я такой идиот.

— А я всегда это говорил.

— Что?

— Что ты идиот. Ай! — Джисон получает подушкой по лицу и повержено валится набок. — Я вот понять чего не могу, дружище, — парень садится, забирая мягкое орудие убийства себе. — В чем причина такой скрытности? Из-за того, что вы оба парни? Как давно это не проблема в нашем мире? Посмотри на меня с Минхо, — Хан влюблено улыбается, вспоминая о возлюбленном. — У нас не было проблем. У президента нашей страны есть муж, а у нашей ректорки жена и трое детей. Гомофобия в нашем мире давно побеждена. Чего ты боишься?

— Нет проблем в том, что мы оба парни, — глухо тянет Сынмин, натягивая рукава толстовки на пальцы. — Проблема в том… Ты вообще видел Хенджина? Красивый, умный, высокий. Он собирает вокруг себя толпы таких же красивых и умных. Душа компании. Да и вообще у него душа прекрасный. Хенджин — как любовь. Как искусство. А я? Нелюдимый задохлик с журфака, с чертовыми брекетами. Ни рожи, ни кожи, — Ким натягивает на голову капюшон и затягивает его так сильно, что один нос торчит.

— Мда-а-а… Братан, да у тебя беды с самооценкой, — Джисон цокает и начинает снимать с чужой головы капюшон. — Раньше за тобой такого не наблюдал. Где тот Ким Сынмин, который «Все пидорасы, а я Д’артаньян?» Где тот самый «общаться с этими тупоголовыми утырками — ниже моего интелекта?» Куда ты его дел?

— Сравнил тоже, — Сынмин отпихивает руки друга и тяжело вздыхает. — То дело одногруппники, а здесь отношения. Рядом с искусством должно быть искусство.

— Ну знаешь, банан, прилепленный к стене скотчем — тоже искусство. Вон, за шесть лямов долларов ушел на аукционе.

— Говно это, а не искусство, — фыркает Сынмин, закатывая глаза.

— Ну, а я о чем. Но в галерее висел, — Джисон хихикает, защищая локтями ребра от атаки длинных пальцев друга. — А если серьезно, Сынмин. Тебе нужно походить к психологу — это раз. И решить, действительно ли готов потерять любовь всей своей жизни из-за собственных страхов.

— Если он после этого будет счастлив, то готов, — грустная улыбка появляется на чужих губах и у Джисона щемит сердце. Но следом за этим закипает негодование.

— Да блять, Сынмин! Ты заебал меня, честное слово! — Хан вскакивает с кровати и начинает ходить по квартире как безумный. — Хенджин любит тебя, судя по всему, что ты рассказал. И он умный, ты сам сказал. Думаешь, он не может сам для себя решить, что его сделает счастливым?! — Почти кричит и Ким морщится. — Ты говоришь, что хочешь лучшего для него, думаешь о нем! А ощущение, что, блять, думаешь только о себе! Ты хочешь для него счастья и он счастлив рядом с тобой, долбоеб! Так дай ему то, чего он хочет!

— Да что я могу ему дать! — Ким вскакивает следом за другом и тоже начинает кричать. — Ты сам, блять, не поверил, что мы с ним в отношениях! А что подумают другие! Они будут обсуждать! Я не хочу чтобы кто-то лез в наши отношения! Хенджин не должен получать все эти осуждающие взгляды!

— Да не похуй ли на других? Какая разница? Ты боишься? Тебе страшно? — Хан хватает Сынмина за плечи и, встряхнув его, смотрит прямо в глаза. — Если ты не хочешь бороться за любимого и его счастье, то бросай Хенджина нахуй и не подходи к нему никогда. Он такого, блять, не заслуживает. — Джисон отталкивает друга и тот больше не подходит. — Если бы я думал о каждом человеке, что осуждает меня за то, что я встречаюсь с Минхо, то я сошел бы с ума. Но знаешь что? Нет ничего лучше чем его улыбка, когда мы идем по улице, держась за руки. Нет ничего лучше, чем счастье на его лице, когда я приношу ему еду в тренировочный зал. И мне похуй сколько злых языков облизывают наши отношения. Потому что это только наше дело.

Сынмин обессиленно падает на кровать. У Джисона в груди что-то ёкает, боится, что переборщил. Друг выглядит таким маленьким и несчастным, что хочется плакать. Кто бы знал, что в этом самоуверенном и иногда высокомерном человеке столько страхов. Это пугает и расстраивает. Джисон никогда не видел ничего такого в чужих глазах и теперь ощущает себя плохим другом. Хан подходит к другу и садится перед ним на колени, взяв чужие холодные руки в свои.

— Сынмини, ты же совсем не хочешь этого? Чтобы ваши отношения закончились?

— Нет, — на грани слез хрипит Ким. Его плечи трясутся сильнее, когда Хан обнимает его. — Я так его люблю его, Джисон, — Слезы снова текут по и так опухшим щекам. — Я так его люблю, я не хочу чтобы мы стали незнакомцами. Я просто не смогу, не смогу!

— Тогда ты должен сделать все, чтобы вернуть его. И сделать его уверенным в ваших отношения, — Джисон улыбается, когда видит в глазах, полных слез, маленький, едва заметный огонек решимости. — Ты готов?

— Я… нет, но я сделаю все, — Сынмин утирает рукавами толстовки слезы и выпрямляется. — Все, что угодно.

— Вот так, — Джисон улыбается своей прекрасной сердечной улыбкой и Ким улыбается в ответ. — Главное — не струсить в последний момент.

— Я постараюсь. Спасибо, Джисон. За поддержку и пинок.

— Не за что, — улыбка становится еще ярче. — Разве не для этого нужны друзья?

Ким пожимает плечами и, наконец, улыбается. Он любит этого странного придурка, действительно любит.

Но хитрый огонек в его глазах не сулит ничего хорошего.

— А теперь давай придумывать план по возвращению хорька в норку.