— привет, хен, — дружелюбно здоровается чонгук уже не первый раз за все это время, что они не начищали друг другу лица. — тебя так сложно выцепить в последнее время.

мин опять остался в зале допоздна. пойманный слишком неожиданно мяч знакомо оттягивает руки. это не привычная для парня издевка или ирония. чон поздоровался с ним, как со своими друзьями, которые воздерживались от покрывания мина хуями, в отличие от чонгука. юнги по-настоящему удивленно вскидывает брови: чонгук начал думать, что они подружки? вот уж новость.

миленько.

для мина особо ничего не менялось, потому что их оттепели-заморозки чуть ли не постоянная в уравнении взаимоотношений. причем что оттепель — лживая, совсем лживая — нужна для того, чтобы сильнее сковало холодом. оттепель — это даже не потепление, юнги просто забывался и забивал на свою ядовитую зависть, которую все время заталкивал чонгуку в глотку, как кашу, которую поголовно ненавидят окружающие.

— зачем? — сухо интересуется парень, интонацией ясно давая понять: чон ему мешает.

пару раз набивает мяч для пущей убедительности. ни привета, ни улыбки — потому что юнги чонгуку не рад. чонгук, может, не плохой. но юнги — не хороший. ему не интересно возиться с чужой теплотой, гораздо лучше — избивать в мясо и делать вид, что тебя воротит от каши, которую все ненавидят. а ты. ты ее ненавидишь больше всех, но ешь, думая, что она пиздец какая вкусная. потому что ты, блядь, особенный. ты пытаешься быть, как иисус, хотя отнекиваешься: «вторую щеку не подставлю». сквозь страдания к-

а к чему? будущее разве кажется каким-то невероятным? перспективным? которое достойно того, чтобы его заслуживали превозмоганиями? мол, сквозь тернии к звездам, брехня какая. разве это не простая корка и затем работать где-нибудь не по профессии? но корчить из себя страдальца и вытягивать ненависть из человека, у которого есть все и которому ты небезразличен, — интереснее. живее.

жить, паразитируя на жизни.

юнги трусцой пробегается по залу, набивая мяч. эхо расходится по залу, заглушая все то, что мог бы сказать волейболист, но почему-то не говорит, застывая с какой-то переломанной радостью на лице. юнги подпрыгивает, выполняя слэм-данк и повисает на баскетбольном кольце, подтягиваясь, а затем спрыгивая. чонгук то ли эмпат, то ли читает мысли: вдруг улыбается уязвленно-брезгливо.

— а, прости. показалось, что ты больше не уебок.

— с чего бы? — ленно спрашивает юнги.

чонгук хмыкает с издевкой. подскакивает к низкой длинной скамейке, пиная ту в ножку своими берцами. с агрессией у него нет проблем явно. чон хочет что-то сказать, но только продолжает буянить, мелко пакостничая тут и там. юнги складывает руки в карманы спортивных шорт.

— говори уже, ты ведь зачем-то сюда приперся.

юнги — мудак, но он никогда не пытался казаться лучше. он глух к чужим проблемам, мстителен и завистлив. чонгук резко разворачивается в его сторону, будто бы открывает для себя то, что в зале он еще не один. глаза зло блестят.

— да, ты прав. я ведь пришел сказать, что с чимин порвал. потому что, — интонация плаксиво уезжает вверх, срываясь. — а хуй с ним.

— а мне это знать нахуй? — юнги одновременно и строит дурачка, и не понимает.

провоцирует? может и провоцирует.

— а ты не понимаешь?

— ты заебал меня своими шарадами, чонгук, — он тяжело вздыхает, возвращаясь к ускакавшему куда-то мячу, — может я не хочу понимать.

— я это сделал из-за тебя, — надрыв сочится изо всех щелей: вид чонгука, его голос. — моя жизнь начала идти под откос из-за тебя.

мин ухмыляется и закатывает глаза. делает это напоказ. так, чтобы чонгук увидел. потому что он действительно так считает и пытается донести всеми возможными способами.

— если бы ты так этого не хотел, то не сделал бы. разве я не прав?

чонгук роется в корзине с мячами, выискивая, вероятно, тот, что поплотнее. и с разворота втемяшивает в стену один такой баскетбольный слегка левее, чем юнги. после звука, похожего на раскат грома, реальность сжимается в одну точку. точнее — в две. яростные, темные и распахнутые. мину не нужен ответ: он его и так видит. черт возьми, как в замедленной съемке видит летящего на него чонгука, что мигом сбивает с ног.

даже хруст переносицы он чувствует не сразу. а уж кровь, заливающую рот, словно кран с водой у него поместили в носу — и подавно. он вроде пиздец медленно падает, а вроде — как мешок картошки. то, что чонгук придает ему ускорения, держась за ворот и находясь сверху, — однозначно. следует серия ударов по лицу, которые юнги не считает, но начинает чувствовать отдаленно из-за онемения. только болезненная пульсация крови, которую гоняет сердце все медленнее и медленнее.

мин захлебывается в крови, даже, наверное, рефлекторно дергается, но думать тяжело. ему на лицо капает что-то теплое, быстро остывая. человек сверху слишком не в себе, чтобы остановиться. еще немного — и юнги отключится.

— ненавижу тебя! — истошно орет чонгук, хрестоматийно оттаскиваемый кем-то. барахтается забавно так еще. — чтоб ты подох, мудозвон!

у юнги все плывет перед глазами. резкий запах нашатыря более менее приводит его в сознание, а не чистое овощеобразное наблюдение. его трясет джин — на одном факультете учатся.

— сколько пальцев видишь? — и машет двумя. лицо так рассматривает беспокойно, как будто реально волнуется. — еб твою мать, как тебя отделали хорошо-то, а? походу нос сломали. — повторяет: — юнги, блядь, сколько пальцев показываю?

юнги полузадушенно стонет от боли, неаккуратно отмахиваясь, и еле давит хлесткое:

— отъебись.

чонгука минут пять как нет, только погром и кровь, собравшаяся во рту, напоминают о его присутствии.

юнги немного жаль. чонгука, вернувшего все на круги своя — такие привычные и нравящиеся мину, отстранят на время от учебы, скорее всего, если прознают.