Я пытаюсь найти что-то в лице сидящего Демона Врубеля.

Стыд? Мощь?

Вижу каждый из трёх миллиардов плоских мазков. В моменты, когда моргаю, мозаичная картинка складывается по новой.

Власть? Любовь?

А у меня вот был знакомый, который точь-в-точь повторял все демонические черты — от задумчивых глаз до заломленных рук. И когда он куда-то садился, незамедлительно приобретал исконно скорбящий вид, и складка между его бровей никогда не разглаживалась от мыслей, а лоб никогда не был открыт, потому что Врубель вопреки всем канонам живописи обрезал Демона по макушку. Он жил в одном из худших городов Российской Федерации по мнению жителей других городов Российской Федерации и, безупречно играя на гитаре последнюю попсню в мире тяжёлой музыки, выходил на сцену в розовых тапочках с красными розами. Руки его не без труда упорно скользили по восемнадцати ладам чёрной акустической, ибо из положенных десяти Врубелем было прорисовано только четыре пальца: три с правой и один с левой демонической руки. Все, у кого бы я ни спросила, несомненно, знают его, хотя он отнюдь не ступал в наши края ни ногой и забывал людей легче, чем ноты к уже сыгранным песням. Все, у кого бы я не спросила, не могут описать, что выражало его лицо в моменты, когда он, заламывая руки, смотрел в пол. На всех фотографиях он получался каким-то лоснящимся и смазанным, потому что масло, которым Врубель писал Демона, визуально априори не передаёт всех свойств человеческой кожи. Он знал историй больше, чем я. Он первый придумал собрать кипятильник из запчастей от тостера и будильника. А обращались к нему только по фамилии.

Где он сейчас?

Я не помню. Одно из свойств амнезии.