Первая встреча была довольно запоминающейся. Хотя можно ли её считать первой — вопрос хороший, но Фрэнк не задумывался в тот момент об этом. Его перевели в главный штаб относительно недавно, и всё лучше, чем оказаться в самых низах. Работать руками сложно, особенно, когда у тебя здоровье ни к чёрту. Помогать на кухне, подавать еду — и держать язык за зубами, само собой, вполне реализуемо и легко.

Посреди дня за ним пришли двое офицеров и потребовали следовать за ним. Кто бы знал, что приведут его прямиком к главнокомандующему. Его завели в кабинет, где пахло кофе, табачным дымом и едва различимо кожей. Так пахли роскошные залы, в которых никогда не бывало крови — она была на руках хозяев, отчего те носили перчатки. Мистер Уэй тоже носил их — наверняка не зазря. Его звали за спиной диктатором, и господина Уэя всё более чем устраивало, если судить по разговорам прислуги. Чтобы вести за собой столько людей необходимо быть харизматичным и уверенным в себе, не беспокоящимся о слухах и россказнях — Фрэнк понимал это. «Диктатор» его даже устраивал, прозвище несло страх в сердца неповинующихся — так говорили военные за спинами начальства.

Фрэнк тоже был неповинующимся, пускай и пытался казаться верным. Это всё лишь ложь, блестящая обёртка от конфет, не более. Он оказался местной прислугой только из-за своей внимательности и тому, чему научила его мама, когда он был ребёнком. Айеро неплохо обращался с ножом и знал, как сварить похлёбки на всю ораву из ничего — потому что так приходилось выживать, а поваров никогда не было много. «Это лишь очередная крайняя мера выживания», — говорил он себе.

И стоять перед главнокомандующим здесь тоже крайняя мера выживания.

— Хотели меня видеть, сэр? — спросил Айеро, пряча взгляд. Ладони потели под пристальным взглядом, и парень молился, чтоб повод оказаться здесь не был для него летальным.

Айеро стоял ровно у стола, смотря куда угодно, но не на мужчину, расположившегося в кресле. Тот едва склонил голову набок, рот скривился в полуулыбке. Одно мановение ладонью в кожаной перчатке и офицеры безмолвно вышли из помещения, закрыв тихо за собой дверь. Оказаться наедине с диктатором оказалось ещё страшнее, чем думалось. Ком в горле пережимал голос, сердце билось в ушах. Стоять прямо по струнке перед таким важным лицом невыносимо, мышцы сковывало от напряжения, голова плыла от мыслей.

— Здравствуй, Фрэнк, — мягко произнёс главнокомандующий, продолжая наблюдать. Голос мужчины был приятным и обманчиво успокаивающим. Айеро судорожно вспоминал, мог ли где-то напортачить на кухне или оговориться с кем-то в разговоре. — Я ждал нашей встречи. Присаживайся.

Зачем? Что такого успел сделать парень, что его вызвали прямо на ковёр к главнокомандующему? Сглотнув, Фрэнк осмелился поднять глаза и встретиться с взглядом зелёных глаз. Главнокомандующий смотрел на него совсем иначе, нежели на солдат или простой народ — Фрэнк почувствовал мороз на коже, однако отвести взор не мог. Хотел, но не мог; взгляд потемневших в тени глаз его гипнотизировал, пугал и завораживал. В нём более не было скуки или раздражения — зато взгляд пестрил еле скрываемым любопытством и интересом.

Мистер Уэй вновь махнул ладонью, но в этот раз в сторону стола, на котором стояли две чашки. Пахло кофе, и Фрэнк соврал бы, если б сказал, что ему не хотелось попробовать кофейного напитка. Раньше он чувствовал эти запахи в залах, улавливал лёгкий аромат на кухне, когда готовили выпечку для приёмов, а теперь главнокомандующий предлагал ему самолично попробовать такой дефицитный напиток? Удивительная и подозрительная щедрость. Айеро приподнял бровь, беззвучно сглотнув. Может, он хотел, чтобы кто-то опробовал напиток на яд?

— Не заставляй меня ждать, — мистер Уэй продолжал мягко улыбаться. Пришлось переступить через задубевшие от напряжения мышцы и присесть за кресло напротив.

В его грязных руках фарфор дрожал, пальцы едва ощутимо жгло, а терпкий запах ударял в нос, маня и очаровывая. Прямо как внимательный взгляд глаз через стол, что буквально впитывал в себя все эмоции парня. Фрэнк громко втянул аромат носом и аккуратно отпил. Тепло разлилось по горлу, горечь осталась на языке, из-за чего Айеро насупился, пытаясь прогнать неприятный осадок слюной.

— Не понравилось? — над ним забавлялись, усмехались. Щёки запекло стеснением от своей же невежественности. — Можешь попробовать добавить сахар.

— Вы позвали меня, чтобы поглумиться? — смешок вызвал волны возмущения, разгоняя напряжение. Не по вкусу ему все эти изыски и дефицитный кофе. — При всем уважении, сэр, меня ждут на кухне. Я думал, вам что-то нужно.

Мужчина откинулся на спинку, гипнотизируя. Мистер Уэй выглядел внушительно, не зря его страшились: волосы обрамляли бледное лицо, глаза осели глубоко, смотрели на собеседника, считывая каждую эмоцию. Как змея, чёрт возьми. Его плечи выпрямились, стоило вырваться последним словам. Наверное, чересчур дерзко, но издеваться над собой Фрэнк не даст никому.

— Ни в коем случае, я не хотел задеть, — ответил он, сложив руки на столе и оперев лицо на них. — Просто хотелось увидеть тебя вблизи, а не как обычно.

Что-то испуганно колыхнулось в груди. За ним наблюдали и раньше? Он же не более прислуги, как такой высокопоставленный человек вообще обратил на него внимание? Да и где? На приёмах? На кухню он особо не заглядывал, так что вариантов не так много. Наверняка ему влетит от начальства, если он не окажется на своём месте и не продолжит свою работу, стоило откланяться побыстрее и свалить.

Но вместо этого поганый рот Фрэнка продолжал дерзить.

— Что такого в обычной прислуге? — отчеканил парень, аккуратно ставя сервис на стол. Его пальцы заляпали белый фарфор, и теперь на нём блестели жирные следы. — Или вы всех официантов вызываете себе на ковёр?

В груди билось сердце, клокоча от повисшего напряжения. Щёки горели от прилившей крови и внимания того, чьё лицо Фрэнк никогда бы предпочитал бы не видеть вблизи никогда. Издалека главнокомандующий Уэй казался даже слегка радушным и благосклонным, однако поднимающийся страх не давал его обмануть — прямо перед Айеро он казался до ужаса умиротворяющим. Это была всего лишь вынужденная мера выживания — так продолжал успокаивать себя парень.

— Нет, только тебя, — усмехнулся мистер Уэй. Радушие настораживало. — Ты мне просто понравился с первого взгляда. Есть в тебе что-то… цепляющее.

Между ними такая пропасть, как такого недосягаемого военного мог увлечь захудалый, загорелый от работ прислужник? Звучало лживо, и Фрэнк едва ли догадывался, чего от него ждали. Шпионаж, возможно. Может, что-то внушительное, вроде отравления, раз приходилось подавать еду верхушке в главном штабе. В любом случае, чего бы от него не хотели, стоило ретироваться на кухню как можно скорее. Такие неосторожные слова в адрес диктатора едва ли сойдут ему с рук, и Фрэнку нужно усердно молиться, чтобы его не высекли после этого разговора. Айеро отодвинул своё кресло и встал с места, намереваясь закончить этот фарс.

— Боюсь, во мне нет ничего, что могло бы заинтересовать вас.

Снова раздался высокий смешок напротив, лукавая ухмылка растянулась на тонких губах, показывая ровный ряд маленьких зубов.

— Отнюдь. Ты много о себе не знаешь, Фрэнк.

Значит, не шпионаж. Может, отрава?

— Я всего лишь обычный парень, — едва нахмурил брови Айеро.

— А я всего лишь мужчина.

— Вы главнокомандующий.

В очередной раз вырвалось быстрее, чем подумалось. Возможно, розгами всё не обойдётся — спина покрылась мурашками от фантомной боли. Почему-то хотелось язвить, глядя на это спокойствие по ту сторону стола; оно вызывало ураган чувств, и далеко не самых приятных. Взгляд обманчиво располагающий, однако за ним можно разглядеть и тёмный омут расплывающейся радужки, в которой прятались истинные намерения. Фрэнк — всего лишь крыса, выживающая, как только приходилось. Крайних мер слишком много, и дерзость в сторону одного из самых влиятельных людей в этой стране не одна из них. Это порыв, который таился в душе от всей несправедливости, что приходилось наблюдать всю жизнь. Причина бедности его семьи — вот она, размеренно приподнимающаяся со своего места.

Фрэнк замер, так и стоял там же у кресла. Его глаза следили за плавными движениями мужчины, буквально подплывающего к нему. Точёная форма сидела на нём по талии, серая шерстяная ткань контрастировала на фоне бедного фартука и протёртой рубашки парня. Между ними не просто пропасть — бесконечность, пролёгшая с самого рождения, которую не заполнить ничем. Разница считывалась моментально, стоило мистеру Уэю оказаться в двух дюймах от него — так близко, что смуглую кожу щекотало дыхание главнокомандующего.

— Мы с тобой похожи. Я состою из тех же органов, нуждаюсь в еде и питье, как обычный человек. Разница между нами невелика, понимаешь?

Робко кивнув, Фрэнк не отрывал глаз от плена зелёных омутов. Он ни черта не понимал, но усердно притворялся, вновь чувствуя сердцебиение в горле. Такой взгляд заставлял замереть — будто дичь под дулом ружья. Это не охота, но отчего же такое ощущение, будто он провалится сквозь землю, если отведёт взор?

— Позволь узнать, сколько тебе лет? — понизил голос главнокомандующий. Фрэнк ответил ровно, словно его сердце не грозилось рухнуть в пятки.

— Вы же наверняка знаете.

— Да, знаю, — поспешно кивнули в ответ, — но хочу услышать от тебя.

За всю жизнь ему приходилось много врать. Реже говорить правду, потому что её никто не любил. Он прошёл тяжёлый путь от самых низов на фермах до прислуги в главном штабе, и единственным, чем он гордился, был тот факт, что ему ни разу не приходилось держать в руках оружие.

— Двадцать восемь, — выдохнул парень. Мужчина довольно улыбнулся, морщинки в уголках его глаз расплылись нежностью.

— Какой прекрасный возраст! — воскликнул он. Его пальцы, обёрнутые в кожу, вдруг оказались на заляпанной рубашке Фрэнка у живота, поползли вдоль рёбер, вызывая рваный вдох.

Прикосновение было невесомым, однако ощущалось в сто раз ярче, чем тычок или пощёчина. Оно кололо, вызывало мурашки на заведённых за спину руках и грело лучше горячей терпкости кофе. Касание прожигало его кожу, отчего живот дрогнул от щекотки. Указательный палец прошёлся по груди, обводил накрахмаленный воротничок дешёвой рубашки, а голос мистера Уэя задумчиво замурлыкал. Его глаза следили за румянцем с хитрецой.

— Не страшись взрослеть. Знаешь, тридцать это новые двадцать. Самый расцвет сил.

Фрэнк опрометчиво сглотнул перед очередной вырвавшейся дерзостью:

— Разве что для деревьев, — тихо произнёс он, а затем дрогнувшим голосом добавил: — сэр.

На секунду показалось, что весь кислород начисто выкачали из комнаты, парень не храбрился даже дышать в таком положении, но спустя мгновение мистер Уэй затрясся в абсолютно неподходящем для его образа хихиканье, его плечи затряслись от смеха, а на глазах выступили слёзы. Губы Айеро задрожали, и он сам не понимал от чего. То ли от страха, то ли от странной повисшей интимности между крысой и фарфоровым диктатором с бледной, подёрнутой морщинками-трещинами кожей.

Лишь отсмеявшись, мужчина вновь взглянул на Фрэнка, едва скрывающего свою кривую полу-ухмылку. Его такое поведение тоже забавило, пускай и показывать этого не стоило.

— Ты забавный.

Внезапно главнокомандующий показался ему таким человечным, таким завораживающим, что парень ужаснулся, едва не сорвавшись на свою идиотскую улыбку. Его смех будто мягкий шёпот листьев, будто заливистая трель птицы — такой контрастирующий с образом лидера, толкающего страну на кровопролития. Такого просто не могло быть.

Мистер Уэй хитро прищурился, прикусив нижнюю губу.

— Дерзишь мне прямо в лицо. Не боишься последствий?

— А должен?

— Должен.

Страх схватил за горло, сжимая крепко — улыбка резко сникла на губах Фрэнка, руки вспотели, а осознание догоняло, теряя последние капли смелости. Почему он вообще так уверенно дерзил, надеясь на милость? Что толкало на такие опрометчивости? Мужчина, заметив перемену на лице прислуги, поспешил добавить привычным мягким голосом:

— Но надеюсь, страх не будет тебя вести всё время нашего общения, — главнокомандующий облизнул губу быстрым движением. Он лениво стряхнул невидимые пылинки на плечах парня. — Ступай, тебя наверняка заждались.

— Мне жаль, — дрогнул голос Айеро. Его болтливость точно его должна была убить, и если он в немилости у самого важного в государстве человека, то он был готов закрыть глаза на все свои принципы. — Простите, сэр, я не должен был…

— Ох, нет-нет, в твоей дерзости есть свое очарование. Мне нравится, Фрэнк.

Пальцы в коже поползли на шею заместо страха, отгоняя панику и дрожь. Прикосновения опалили кожу, змеями запускали мурашки дальше к пояснице, и странно успокаивали. Мистер Уэй пробежался по загорелой коже, обвёл большим пальцем посиневшую татуировку скорпиона, а затем убрал выпавшую прядь отросших волос обратно за ухо. Ему улыбались предвкушающе, Айеро почувствовал жар на лице.

— Но впредь держи язык за зубами, если не хочешь остаться без него, — прошелестел тихо голос мужчины едва слышно, и парень сжал губы в прямую линию.

— Да, сэр.

Из кабинета он вышел на едва гнущихся ногах, старательно игнорируя сбившееся дыхание. Этот хитрый взгляд Фрэнка будет преследовать в воображении до самого вечера.

***

Та ночь была полна тревог: в каждом сне на Фрэнка смотрели глубокие зелёные глаза, миллионы рук душили, а пол проваливался в самые тартарары. Немудрено, что на утро в нём почти не осталось спокойствия. И несмотря на рассеянность в последующие дни, никто не собирался его наказывать. Казалось, даже начальство побаивалось лишний раз повышать голос, давая лёгкую и немудрёную работу.

Стоило радоваться, наверное — такой жизни желал любой рабочий, беззаботность и стабильность. Однако Айеро не давали покоя слова главнокомандующего. Он желал устраивать такие встречи и дальше? Отразиться ли это на его жизни?

В работе Фрэнка и правда не так много сложностей, чтобы не справляться и с ними: мыть посуду, подавать еду господам, быть официантом на приёмах — за последнее стоило благодарить его родителей, раз красивая мордашка была по вкусу многим высоко чинным военным. Выполнять обязанности легко, но в разы невыносимее, когда от этого зависела твоя безопасность. Например, подавать кофе мистеру Уэю, становилось целым испытанием. Он пытался разболтать прислугу, задержать в кабинете, однако к превеликому везению Айеро всегда находился кто-то, кто прерывал их разговоры и уводил главнокомандующего к более важным обсуждениям. Оставаться с ещё одним охотником или попасть под горячую руку не желалось, поэтому Фрэнк поспешно уносил ноги обратно на кухню под лукавый взгляд диктатора из-под ресниц.

Такое внимание вызывало у Фрэнка тревогу по нескольким причинам, главная из которых его болтливый язык, с которого сыпались остроты. Что за магия; стоило мистеру Уэю обратиться к парню, как тот тут же забывал о всех своих осторожностях и крайних мерах. Это общение слепило, вызывало зуд под кожей. Мистер Уэй дивился ему, словно Фрэнк был редкостью поболее кофейных зёрен в дефиците. Размышляя об этом за мойкой полов, Айеро вдруг осознал, что главнокомандующему наверняка никто так никогда и не отвечал. Перед ним все вставали по стойке смирно, боялись и трепетали перед ним, а болтливость парня была действительно огромной редкостью для диктатора. Его же не просто так зовут, верно? Хотя признаться честно, после той нелепой дерзости и высокого смеха мистера Уэя, Фрэнк сомневался, что такой человек вообще мог быть диктатором.

Размеренность встреч разбавил приём в конце года. Близился праздник, однако Айеро абсолютно не чувствовал радости — для них, простых крыс, это означало большую опасность и утроение работ. Ещё и необходимо представать в зале среди господ, нужно соблюдать этикет и далее по списку — единственное требование, выполняемое Фрэнком изначально, была привлекательная внешность. Этикет он не знал — конечно, знал, но лишь поверхностно, — одежды подходящей тоже не находилось — ему выдали форму, однако страх её заляпать или порвать преследовал в каждый проход от кухни до столов. Вежливости, судя по дерзости в присутствии диктатора, ему было не отнимать.

Для бедняков и прислуги — пускай и элитного класса — окончание года не сулило ничего хорошего, в отличие от элит и военных.

Шум, гам, музыка и свои дрожащие ладони — всё вокруг вызывало тревогу. Такие торжества чужды, парень до приезда в главный штаб не бывал в такой роскоши. Шампанское, девушки, несчастные музыканты в углу зала и возвышающийся над всем главнокомандующий. И хотя все пытались поддержать атмосферу праздника — воспевание армии, как-никак — Фрэнк чувствовал себя не в своей тарелке.

Он далёк от политики, хотя тут всё проще некуда, стоило немного пораскинуть мозгами. Это же не праздник, но показательный отсмотр; от этого страшнее ещё больше, однако парень продолжал нервно кривить губы в сдержанной улыбке военным, подливая алкоголь. Какой-то мужчина сбоку тихо перешёптывался с девицей, пытаясь разбавить обстановку. Жаль безуспешно — он явно перебрал с алкоголем, и та абсолютно не было в нём заинтересована. Леди в объятиях военных пытались строить Айеро глазки, однако ничего кроме тошноты и волнения обстановка не вызывала. Здесь, в богатом зале, украшенном хрустальной люстрой, обилием различных яств, их пытались отвлечь от жестокой реальности, в которой им, скорее всего, пришлось убивать. Но разве кого-то это сейчас беспокоило? Напротив, по залу раздавался смех, разбавляемый мелодией — Айеро буквально ощущал, как у нервных музыкантов дрожали пальцы, — никому из окружающих будто бы и не приходило в голову, для чего они здесь.

До того, как его перевели, он занимался музыкой. Уж это хотя бы не запрещено, к превеликой радости. Там, в городке на западе, у него была гитара и пару товарищей, с которыми он разделял простые радости. Они были честны друг перед другом, обсуждали свои мысли и тихо пели свои песни на празднествах прислуг — там, где не было господ и их проклятых приказов. Фрэнк мечтал о свободе, знал, какая это недостигаемая вещь в нынешнее время. Либо ты родился в богатой семье, либо с малых лет вкалывал, среднего не дано. Одни прислуживали другим — такова реальность, вечное угождение что-то убивало глубоко в душе Фрэнка с каждым годом. Сердце волнительно трепетало от мелодий, от перебора струн и льющейся песне, от танцев под создаваемую ими музыку. Музыка была отдушиной и в некотором смысле особым языком, на котором говорил он со своими соратниками по взглядам.

Пока одного из них не повесили, а остальных отослали в разные уголки страны.

Госпожа Фортуна почему-то возлюбила Фрэнка за его свободолюбие и проиграла в карты Леди Иронии, отправив Айеро работать на кухне главного штаба. Отец научил парня играть на гитаре незадолго до смерти, мать пыталась справляться своими силами, пока болезнь не унесла её тоже. И вот он Фрэнк, измученный судьбой, оказался на лживом пиршестве властных ублюдков, предлагал им закуски и ещё одну порцию алкоголя, улыбался им криво, ненавидя всей своей душой. Иронично. Сейчас Фрэнк пытался быть незаметным; торжество обязало его надеть пресловутую форму, зализать волосы назад и вести себя, как настоящий светский человек. Он даже мог бы сказать, что ему посчастливилось выбраться с полей на безопасную кухню штаба — это всё равно оказалась бы ложь. Айеро всего лишь заложник этой грёбанной жизни.

Мужчина в красной форме наблюдал с балкона без интереса за происходящим; безучастно отпивал из бокала и скучающе поглядывал на людей внизу. Фрэнк знал, что за человек был там наверху — сколько власти было в его руках, о, сколько крови он пролил, чтобы оказаться там. Мистер Уэй был молчалив, больше не подзывал к себе парня, тем более не отвлекал за работой, но его взгляд всё ещё следовал за фигурой внизу, подающей напитки гостям. Взгляд прожигал дыру в спине, заставлял покрываться мурашками.

Шампанское лилось рекой, мужчины флиртовали с девушками, кто-то кружился в танце — Фрэнк сдержанно поджимал губы в кривой улыбке, надеясь, что получится отделаться без происшествий. Инструменты пели в углу, и Айеро старался переключить всё своё внимание на возможно единственную приятную сейчас вещь. На музыку. Он концентрировался на трели, слегка прикрыв веки. Ему нет дела ни до веселья, ни до приличия людей за столами. Ему всё это ненавистно и непонятно.

Однажды слабое здоровье смогло его спасти от службы, и это был день, когда Удача одарила его взглядом. Его сослали на поля фермы, а после перераспределения назначили помощником повара. Лучше держать нож для мяса в руке, чем пистолет — новобранцы, которым он готовил, выглядели жалко. «Бедолаги», — жалел их Фрэнк, отдавая миски солдатам. Они все едва ли умели держать оружия — разве что по пьяни стреляли по банкам на фермах, и то промахивались. Таких посылать на смерть, наверное, очень легко, когда не видишь их глаза каждый день. Какая им разница, если в их честь всё равно устроят праздник?

Фрэнк никогда не держал пистолета в руке: не нравилось, что в его руках оказывалось слишком много власти. Он считал, что никто не имел права брать ответственность за чужую жизнь, пускай и предпочитал об этом молчать. Что ж, ему приходилось молчать о многих вещах, которые он ненавидел.

Солдат сбоку начал докапываться до кого-то левее, отчего его взяли за грудки и встряхнули пару раз. Фрэнк отвёл взгляд в сторону, старательно делая вид, что ничего общего не имел с происходящим, пока его не пихнули локтём, выбивая весь воздух из лёгких — фужеры пролились прямо на белую рубашку, марая пятнами форму. Неожиданная паника подбивала тревожность внутри, из-за чего растерянный взгляд скакал от человека к человеку, пока под рёбрами растекалась ноющая боль. На помощь подбежал какой-то парень чуть старше Айеро, пока под глухие удары двое офицеров, подскочивших к их столу, уводили под руки разбуянившегося пьяницу.

— Вы в порядке? — спросили Фрэнка, подхватив так, чтоб боль не распространялась дальше.

— Да, — поспешно прошипел он, понимая, что не только испортил форму, но и разбил фужеры. Его высекут за это, синяк это мелочи. Боль уже отступала, на первый план выплывало осознание своего положение.

— Вам лучше присесть, — продолжал говорить парень, помогая отойти за колонну, подальше от конфликта.

— Да мне конец, какая разница! — воскликнул Айеро, пытаясь разглядеть пятна на ткани. Парень протянул ткань полотенца и аккуратно положил руку на плечо, привлекая внимание.

— Просили передать, что вы на сегодня свободны. За форму не беспокойтесь. Наслаждайтесь празднеством.

— Чего? — Фрэнк ошарашенно поднял глаза на прислугу напротив в непонимании.

— Это от господина Уэя.

И его оставили одного, поспешив на кухню. Видимо, заместо Айеро. Пьяницу выводили из зала, но никто на него не смотрел. Кто знал, что с ним сделают за порчу атмосферы праздника — а чего ещё ожидать от людей, убивавших по приказу? Милость? Глупо. Всё вокруг глупо и бессмысленно. И лишь восседающий главнокомандующий Уэй, пригубивший вина из бокала, глядел на возникшую потасовку с прищуром.

Плечи передёрнуло, стоило столкнуться с взглядом сверху — диктатор так же мягко улыбнулся Фрэнку, будто между ними не было столов и колонн. Будто они снова играли в их странные язвительности и всего народа вокруг не существовало. . Мужчина снисходительно улыбнулся и поднял бокал, не сводя глаз с парня — а затем выпил его залпом.

Непонятно, что такого в нём нашёл главнокомандующий. Возможно, это было лишь смазливое лицо и острый язык, не стоило себя обнадёживать. Пройдёт время, и ему наверняка надоест это общение, а за дерзость его скорее всего повесят. Разве не так поступают господа, находящие покой в алкоголе?

***

Синяки на рёбрах не хотели сходить, грудь изредка ныла, стоило нечаянно прижать поднос ближе. На нём всегда всё заживо премерзко медленно, мучило кровоподтёками под кожей. После тяжелого дня, проведённого с утра до вечера на кухне — рук не хватало из-за частых приёмов чьих-то важных задниц, — ноги ныли похлеще ушиба от разбуянившегося гостя. И каково было рвущееся наружу раздражение, когда почти перед самым отбоем его вытащили с койки на ковёр главнокомандующего.

Правда, никто не говорил, что ковёр будет в его покоях.

Мужчина расположился на диване, в комнате витал запах вина и табака, а уставшего прислужника и вовсе ждали с раскуренной сигаретой, торчащей из уголка губ. На нём была мятая рубашка и штаны, обувь оставлена недалеко от пуфа у входа. Кровать не расстелена, да и вообще выглядело здесь гораздо грязнее и уютнее, нежели кабинет. Где-то в углу стоял мольберт, пускай и не разглядеть, что на нём. Неужели диктатор был хрупкой творческой натуры?

— Ох, прости, что вызвал тебя так поздно, — прохрипел мужчина и отглотнул алкоголь прямо из бутылки. От него несло алкоголем. Голос путался, пальцы резким движением стряхнули пепел в пепельницу рядом на обивке. — Ты наверняка готовился ко сну.

Зачем он здесь? Кабинет можно оправдать, но вот личные покои вообще не вписывались в картину мира Айеро. Их разговоры не выходили за рамки разговоров,и у парня складывалось ощущение, что он стоял напротив господина не просто так. Раздражение смешивалось с навалившейся усталостью и болью, и он нервно произнёс:

— Мне нужно рано вставать, чтобы готовить вам. Так что да, вы не вовремя.

На Фрэнка уставилась пара глаз без привычной лукавости. Пьянство разговаривало без рамок приличий и субординаций. Мужчина сел, его брови взлетели от удивления.

— Ох, мне так жаль! — они оба знали, что это ложь. — Но раз уж ты тут, давай поболтаем. Как твой день?

— Должен был замечательно закончиться.

Улыбка главнокомандующего была шире обычной, он говорил мягко, мурлыкая, без привычных рамок. Говорил так, будто они с Фрэнком старые друзья, на равных, а не господин и грязная прислуга. На Айеро протёртая рубаха и спальные штаны, он практически в неглиже перед первым человеком в стране. И всё же ему улыбались искренне, без притворства — лучики морщинок у глаз отчего теплили сердце и почти успокаивали накопившуюся злость.

— А ваш? — спросил приличия ради парень, усевшись на стул спинкой вперёд от письменного стола напротив дивана.

Мистера Уэя прорвало эмоциями, неожиданно для Фрэнка, это продолжало его завораживать и греть внутри.

— Ужасно! — отфыркнулся мужчина, затянувшись сигаретой. Айеро бы всё отдал за затяжку дымом, наверное, эти сигареты были в стократ лучше нелепых самокруток на ферме. — Эти приёмы меня уже уморили!

— Так откажитесь от них, — сказал парень спокойнее. Живые эмоции привычной змеи в кабинете заставляли чувствовать себя увереннее.

— Не могу.

Отклонив голову на бок, главнокомандующий сдул пряди, лезущие ему на глаза. Он звучал так горестно и не менее измученно, словно это действительно было выше него. Фрэнк путался: как так, ведь мистер Уэй был главнее всех, одно его слово и любого человека вздёрнут несмотря ни на статус, ни на деньги, ни на что. Иметь такую власть непозволительно, думалось парню, ведь один человек не мог решать судьбу жизней сотен. А сейчас ему заявляли, что даже с такой властью и силой ему не по силам решить свои же проблемы.

Мужчина облизнул губу и затушил сигарету, смотря на Фрэнка внимательно. Усмешка вырвалась из губ главнокомандующего.

— Не могу обсуждать это с тобой, само собой, но и не могу отказаться. Мне не позволяет мой статус. Ты же любишь меня в этом упрекать, да?

— Это не упрек, — тихо ответили ему, отводя взор. Насмешливость была абсолютно не кстати. — Я просто… не понимаю вас.

— И не нужно, Фрэнки.

Всё нутро замерло на секунду, сердце перестало биться, кислород перекрыли. Одно слетевшее его имя вызвало пожар на щеках и шее; произнесённое так интимно, так тихо, межличностно, что просто неприлично. Сжав дрожащие пальцы в руках, Фрэнк облизнул губы, метаясь в противоречиях. Если раньше складывалось впечатление, что с ним просто играли от скуки, то в данный момент слова мужчины заставляли чувствовать нечто абсолютно неподходящее к их отношениям. Это нечестно: одно лишь произнесённое имя смутило, заставило потупить взгляд в неловкости. Мистер Уэй же, казалось, не обращал внимания на метающийся из стороны в сторону взгляд прислуги, он слишком был занят своими собственными мыслями. Повисла тишина, прерываемая плеском алкоголя в стекле.

— Спасибо за вашу доброту на приёме, — пробормотал Фрэнк, чувствуя, что абсолютно терялся, будто он выпил лишнего, а не собеседник напротив. — Я вам очень благодарен.

— Брось, — пожал плечами задумчиво главнокомандующий, не поднимая глаз. Без внимательного взгляда Айеро чувствовал себя уже неуютно. — Это минимум, что я мог для тебя сделать.

— Но не были обязаны.

— Это было моё собственное желание, — возразил господин Уэй, всё-таки взглянув на парня. От этого жеста бежали мурашки, пока щёки продолжали гореть неловкостью. — Уж этого тебе у меня не отнять, да?

Всё это просто сумбур. Где это видана такая милость? За что так добр с ним главнокомандующий, зачем так искренне улыбался? Не шпионаж, не отравление, ничего такого, чем простой прислужник на кухне мог пригодиться такому человеку, как мистер Уэй. Становилось жарко: жар перекочевал на грудь, а стоило повернуть шею, как ушиб вновь напомнил о себе, вынуждая поморщиться от боли. Ничего Фрэнк не отнимал у своего господина, несколько раз перечил, но ни за что бы не забрал по праву.

Парень сглотнул и выпалил тихо, уже откровенно потерявшись во всех сказанных речах:

— Я не понимаю, чего вы добиваетесь.

Прозвучало слишком отчаянно, искренне, как не звучало никогда в адрес высоко чинного человека. Никогда Фрэнк не знал такого отношения, не понимал, как властный диктатор мог интересовать и защищать кого-то вроде серого человека из низов. Прикроватная лампа создавала сумрак, мистер Уэй выпрямился, и его контур очертил тёплый свет. Глаза, пугающие и зачаровывающие, смотрели открыто и честно. Мистер Уэй больше не улыбался.

— Ничего я не добиваюсь. Всего лишь ищу человека, с которым можно поговорить без, — он сделал неоднозначное движение ладонью, — всего этого. Просто поговорить по душам, честно друг с другом.

— Вы хотите говорить, но не можете даже обсудить ваш день без упоминания статуса. Вы думаете, это честно? — голос затухал, почти переходил на шёпот. Запах сигарет и алкоголя, казалось, опьянил и прислугу. Между ним и мужчиной оказалось так много расстояния, что парень придвинулся на стуле. — Вы думаете, что всё так просто, не так ли? Но мы разные, господин главнокомандующий. Я вам прислуживаю и никогда не буду с вами на одном уровне. Ваш кофе — моя обязанность, как и ваш обед. И ужин. И обслуживать людей в зале тоже, даже если меня ударят. И высекут, стоит только замарать выданную рубашку, а вы льёте алкоголь реками. Вы правда думаете, это честно?

Его прорвало, словно фильтр между разумом и ртом стёрся, выплёскивая на мужчину все терзания. Фрэнк был уверен, что за его неравенство был ответственен главный человек страны, ведь кто тогда, если не он? Кто выстраивал иерархию годами? Кто разрешал пускать вчерашних детей на поле боя умирать за идею? Из-за кого повесили его товарища?! Ни одно сочувствие, ни одна эмоция, склоняющая на сторону диктатора, не могла сравняться со всеми зверствами, через которые прошёл Айеро за всю свою жизнь!

Принципы выстраивались годами, как и несправедливость их мира. Почему одним всё, а другим ничего? Отчего люди дрожали и молились, чтобы не оказаться в качестве пушечного мяса? Где, блядь, эта треклятая справедливость?

— Что же вы молчите теперь, господин главнокомандующий? — фыркнул Фрэнк, понимая, что обратного пути уже не было. — Уже думаете, как отрежете мой язык?

— Нет, — сухо возразил мистер Уэй. — Никогда не думал. Мне нравится твоя честность, и я бы не хотел, чтобы ты её лишался.

Его голос был похож на скрип или скрежет, он резал ухо, так привыкшее к мурлыканью и теплу. Разница между ним и повседневным тоном неописуемая, словно это были два разных человека. Мужчина глубоко вздохнул, а затем достал сигарету из портмоне, поджёг конец и затянулся, глядя внимательно на парня напротив. Тот потерял спесь, хотя старался выглядеть таким же раздражённым.

— Давай поговорим, как ты хочешь. Но боюсь, говорить мне об этом нельзя. Не только из-за чина, — Фрэнк насупился на эти слова, приподняв бровь. — Если я этого сказать не могу, то сможешь ты. Ты достаточно умён, чтобы делать выводы. Никто тебя за это наказывать, само собой, не будет.

В этот раз на лице Айеро ни намёка на злость. Теперь ему помалу становилось понятно, чего хотел главнокомандующий — искренности, раз так ценил её. Что ж, это он мог дать. Парень облизнул губы в нервном движении, и к его удивлению, ему протянули дымящуюся сигарету. Отказываться он не стал, лишь проследил за тонкими бледными пальцами, когда перехватил фильтр своими смуглыми, мозолистыми. В зелёных глазах плескалось понимание.

— Давай сыграем, Фрэнк. Хочу услышать, что ты думаешь обо мне. Рассмотри, не торопись.

— Сначала вы, — прохрипел парень и наконец-то затянулся сигаретой.

Дым наполнил лёгкие и разум поплыл; как же давно он не курил, тем более таких крепких сигарет. Дым затуманил взор, голова слегка закружилась. Пепел слетел прямиком в протянутую пепельницу. Его мысли путались, тянули на дно в ожидании выводов мистера Уэя.

— Ты говорил, что из низов. Знаешь себе цену, и всего, что тебя окружает — но при этом продолжаешь недооценивать свой ум. Ты честен со мной, но сам не знаешь почему. Прошёл через многое, раз на тебе так много рисунков. Твои глаза никогда не врут. Работал много, но если не взяли на службу, то, значит, не самый здоровый организм. Курильщик в прошлом, я видел, как тряслись твои руки, когда я тушил сигарету. Такой пылкий ум не может принадлежать не творческому человеку, Фрэнк.

Плечи затряслись от вырвавшегося смешка. Почти всё попало в цель. Стоило лучше прятаться, однако если поразмыслить чуть дольше, они друг друга уже подпустили ближе нужного, так что выстраивать стены было бы странно. Глупо. Как и хихиканье Фрэнка над актёрствами мужчины. Губы вновь прижались к фильтру.

— Одно не угадали, — произнёс Фрэнк. Слова главнокомандующего его приятно удивили, ни одного негативного вывода, ничего, что выдало бы в нём пьянствующего ублюдка, коим приходилось подливать вина. К ещё большему удивлению, здесь и сейчас они правда походили на равных. — Я сам пожелал оставить татуировки на своём теле. Вы, господа, видите в этом принадлежность или наказания. Но я вижу в этом красоту.

Глаза господина Уэя загорелись от любопытства, он отставил бутылку на стол неподалёку. Туда, где стояла пепельница, в которую Айеро стряхивал пепел. К любопытству примешивалось что-то томящее низ живота, зажигающее огонь в груди и на щеках.

— Так скорпион не единственный?

В их первую встречу мужчина прошёлся большим пальцем по татуировке на шее, которую не мог спрятать ворот рубашек. Это воспоминание отдавалось сладостью и щекоткой на коже. Тогда во взгляде была мягкость и заинтересованность, что-то скрывающее истинные мотивы знакомства. Сейчас в тёмных глазах Фрэнк не мог ничего прочесть, а взор заставлял кровь зажигаться бурей эмоций и какого-то необъяснимого предвкушения.

— Верно. Есть ещё на животе.

— Покажешь?

Сигарета, будучи выкуренной до фильтра, потухла о стеклянную поверхность пепельницы. Фрэнк на негнущихся — дело ли в загруженном дне? — ногах встал перед мужчиной и стянул через верх объёмную рубашку, оголяясь по пояс. Кожа покрылась мурашками уже в какой раз за этот вечер, тело нещадно тянуло к фарфоровой коже напротив, особенно, когда бледные пальцы нежно, едва касаясь, прошлись по контуру птицы на животе. Живот вздрогнул под прикосновениями, руки держащие ткань в пальцах, впились в ворот снятой одежды. Его опаляли подушечки пальцев, так щекотно задерживающиеся на перечёркнутых глазах воробья. Дыхание сбилось, вдохнуть получалось через раз. Мистер Уэй восторженно рассматривал его татуировки, будто Фрэнк был чёртовым произведением искусства — живописный горизонт с резкими, объёмными мазками.

— Невероятно, — выдохнули шёпотом в районе пупка, разглаживая крылья птиц. Собрать мысли в кучу невозможно, под чужими касаниями Фрэнк таял, теряя рассудок. — Это прекрасно.

Взгляд омутов проскользнул выше, где под левым соском зияла чёрная надпись. Губы напротив прошептали:

— Надежда, — а затем слегка растянулись в грустной усмешке. Мистер Уэй поднял чёрные глаза и взглянул Фрэнку в лицо. — Что ж, нам всем её не хватает в эти тяжёлые времена.

Лицо вытянулось в удивлении, граничащим с шоком. Фрэнк думал, что за такие надписи его могли повесить, за открытое недовольство политикой государства уж точно. Но когда об этом сказал сам мистер Уэй, его голова вновь пухла от мыслей.

— И вы не злитесь? — выпалил парень, поджав губы.

— Нет. А должен?

— Должны.

На Айеро уставились нечитаемым взглядом, от прежней неги и интимности не осталось ни следа. Для Фрэнка это было невозможно будто бы по определению: как дважды два. Его один раз даже высекли за надпись, а тут главнокомандующий абсолютно не видел ничего вызывающего! Горло сковало, хотелось запить, чтобы проглотить вставший ком вопросов.

— Сэр, — Фрэнк медлил, осев на стул рядом. Его дрожащие пальцы натянули рубашку обратно. Мистер Уэй прекрасно понимал, чему удивлялся прислужник, однако делал вид, что это не так. — Обычно это вызывает недовольства у людей, которым я прислуживаю. И человек, которого зовут «диктатором», навряд ли одобрил бы это.

В ответ ничего не ответили; приложились к бутылке, отпив из горла, а затем протянули её парню. Тот пытался найти ответы на свои вопросы, хотя натыкался только на отрешённость и потухший взор зелёных глаз. Никакого лукавства, ничего вызывающего и подозрительно располагающего. Лишь прежняя усталость, когда речь шла о политике или торжествах.

— Твой черёд, — хрипло сказал главнокомандующий и прикусил нижнюю губу, кусая её в нервном жесте.

Фрэнк вздохнул и вгляделся в лицо напротив. Оно больше не казалось таким уж напыщенным или чудовищным. Вспомнился звонкий смех господина Уэя, его маленькие представления. Мольберт в углу так кстати бросился в глаза — Айеро быстро взглянул в его сторону, переводя взор назад на мужчину перед ним. Пальцы, более не скрытые кожей перчаток, оказались тонкими и едва ли грязными от чего-то чёрного. Грифеля карандаша — подкинул разум идею. Тонкие губы всегда расплывались в улыбках, но лишь Фрэнку не врали в своих намерениях. Нос аккуратно вздёрнут, маленькое красное пятнышко под глазом делало красивый профиль более человечным.

— Ваш кофе мне не понятен и отвратителен на вкус. Но сигареты что нужно, никогда таких не пробовал, — начал парень рассуждать вслух. — Вы пытаетесь казаться грозным, но ваше нутро не обмануть, — пальцы мистера Уэя дрогнули. — Любите искусство, как не любит никто. Кто держит у себя в личных рабочих покоях мольберт? Тот, кто много рисует, кто пытается отвлечься от невзгод через искусство. Я понимаю это по своему, но понимаю? — Фрэнку вспомнились его чудесные мгновения, когда он отдавался музыке, чтобы забываться от происходящего. — Вы ранимы и чувствительны, не выносите выходы в люди, не любите жестокость, поэтому губите себя в алкоголе. Вам тяжело, очень тяжело. А ещё вы, кажется, кого-то потеряли, раз боитесь доверять. Вам не нравится, что происходит вокруг. Вы…

Вдруг озарение столкнуло в овраг осознания — мистер Уэй никогда не был причиной несправедливостей. Он слишком мягок для вынесения приговоров, слишком неподходящий для зверств, что творились вокруг. И если он не мог отказаться от этого, вынужденно терпел и переступал через себя с помощью вредных привычек, то был кто-то ещё, кто руководил всем из закулисья. И судя по горькой усмешке, он понял всё верно.

Фарфоровая кожа оказалась совсем близко — мистер Уэй положил пальцы на губы Фрэнка, заглушая последний невысказанный вывод.

— Тс-с, — прошептал он, — умный мальчик.

Фрэнк распахнул глаза, чувствуя жар по всему лицу. Так близко, так желанно, но так далеко. Кровь прилила к щекам, и весь образ властного диктатора растаял в теплом контуре света. Молчаливые глаза засияли нежность, и Айеро точно расплавился, рвано выдыхая. Похвала господина отдавалась тяжестью в груди и сладостью в животе — там, где его ещё несколько минут назад поглаживали, восторгаясь рисунками на теле. Фрэнк готов был поклясться, что его нутро готово было заурчать, лишь бы снова услышать похвалу из губ мистера Уэя. Опьяняющая правда сносила голову.

— Ступай вниз. Тебе нужно спать, — прохрипел главнокомандующий, отстраняясь к большому разочарованию парня. Тот сглотнул и тяжело вздохнул. — Храни мой секрет, а я сохраню твой.

Ноги сами несли вниз, где куча такой же прислуги сопело от усталости. И несмотря на насыщенный день, усталостью этой ночи Фрэнк оказался крайне доволен.