После этой ночи его никто не вызывал к себе — давали прийти в себя, вероятнее всего. Приходилось выполнять работу, витая в облаках. Слишком много мыслей крутилось в голове; весь мир перевернулся с ног на голову, все столпы, ведущие Фрэнка в будущее, рассыпались в прах. Нет никакого злобного диктатора Уэя, смеющегося над простым народом. Нет его жестокости, нет в нём ничего, на что Айеро мог злиться. Остался лишь невысказанный секрет под бледными пальцами мужчины.

Был кто-то руководящий, конечно — тот, кто дёргал за ниточки, делая из мистера Уэя козла отпущения. Его боялись, ненавидели, проклинали. Есть в этом и вина самого главнокомандующего: он не предпринял ничего, лишь разводил руками, принимая свою судьбу. Но в этом они с Фрэнком и вправду похожи — оба мирились с нынешней жизнью, оба молча терпели, понимая, что их действия всё равно ничего не значили. Парень мог сколько угодно обвинять господина, однако это бы двулично. Теперь двулично. Если быть честным с самим собой, то стоило признать, что Фрэнк тоже виновен в этом. Он сам выбрал этот путь через кухни и парадные коридоры с подносом, полном фужеров. Можно сбежать и прятаться всю свою жизнь, пересечь границу и взять новое имя. Можно найти бесконечное количество решений проблем — но он продолжал оставаться прислугой, ненавидя своих господ.

Кто бы не дёргал за ниточки, мистер Уэй был заложником, и оставалось только мириться с этим. Страшно представить, как это давило на него — количество выпивки и вечно преследующий мужчину запах сигарет тому свидетели. Всё, что оставалось — хранить секрет в молчании, ощущать цепкий взгляд на себе и прятать кривую улыбку, рвущуюся наружу. Тело продолжало реагировать на всё, даже на мимолётные встречи, когда главнокомандующему подавали еду. Их разговор наедине ощущался чем-то запретным — ни с одной прислугой, что уж говорить про высоко чинных, господин Уэй не был таким наблюдательным.

Впрочем, на Фрэнка бросал взгляды не только он, но и коллеги, начинающие поговаривать за спиной Айеро. Им было завидно, что сам диктатор вызывал к себе какого-то прислужника и позволял возвращаться поздно ночью без последствий. Чрезмерное внимание дало свои плоды, и Фрэнка начинали ненавидеть, приплетая разные слухи. Будто бы его грязный рот использовали по назначению — ложь, ведь его никогда не принуждали к интиму. Мужчина был обходительным, пускай и позволял больше, чем следовало — но никогда не пересекал границ дозволенного. В этом, казалось, мог быть замешан только сам Фрэнк, в последнее время часто вспоминающий жаркие прикосновения тонких пальцев без привычной второй кожи перчаток.

Ночами парень оставался с собой наедине, перед сном в его мыслях возникал образ главнокомандующего, позволяющий себе больше: его холодные пальцы всё так же скользили по животу, стискивали бёдра, мистер Уэй не отрывал своего взгляда от лица краснеющего Фрэнка. Ночь не могла объяснить, отчего такой жар распространялся по телу, облизывал все места, где его касались фарфоровые руки. Никто не мог, даже сам Айеро, засыпающий со сладким томлением ниже пояса.

Это запретно. Это так сладко, что хотелось скулить в подушку.

Мистер Уэй ведь действительно даже речь об этом не заводил: он спрашивал разные глупости, артистично взмахивал руками, очаровывающе следил за каждым движением, однако никак не пресекал эту черту. Вынуждал ли он взять на себя инициативу? Сомнительно, ведь Фрэнк сам тонул в своих грязных мыслях, теряясь в резких переменах его ориентиров. Всю жизнь он думал, что будет скалиться перед главнокомандующим будь у него чуть больше влияния, а сейчас молчаливо отворачивался, имея такой важный секрет.

Всё происходящее между ними — секрет. Ещё один, но на двоих.

Их отношения, как бы их не назвать, превращали любой итог их судеб в кошмар. Нужно держать язык за зубами, бдительность не верила в слова помилования дерзостей, хотя Айеро верил. Потому что если он прекратит верить и в это, то его мир окончательно, бесповоротно схлопнется.

***

Ещё одно торжество сводило с ума — кухня стояла на ушах, людей было вдвое больше, чем в прошлый раз. И когда Фрэнк был готов смиренно выходить в зал, уже потянувшись за подносом с напитками, его окликнули с недовольным выражением лица. «Ты закреплён за балконом», — едва ли не выплюнули ему, тут же разворачиваясь и растворяясь в суматохе. Балкон, значит. Нервно облизнув губы, парень сглотнул, понимая, что этот вечер станет для него непростым.

Он подавал напитки и обновлял блюда высшему руководству — то вело ленивую пьяную болтовню, в которой промелькивали названия городов и компаний. Молча выполняя свою работу, Фрэнк чувствовал прожигающий насквозь взгляд уже полюбившихся зелёных омутов. У самого края в центре располагался главнокомандующий, и теперь парень знал зачем. Для всех именно мистер Уэй отдавал приказы, именно он по их мнению руководил всем, отпивая из своего бокала. Для них он ориентир, лицо мужчины должно было воодушевлять солдат и граждан следовать за ним в самый Ад, даже если никто об этом даже не догадывался.

Люди здесь усмехались и жирно облизывались на девушек внизу. Для них этот мир был на ладони, это жалким смертным приходилось выживать. Никто не обращался к прислуге, меняющей тарелки, никто не подозревал Фрэнка ни в чём. Оно и к лучшему, нечего светиться больше нужного. Хватало и слухов среди обслуги на кухне.

Громкий, заливистый голос мистер Уэя раздался с балкона; музыканты и толпа замолкла, диктатор говорил тост. Что-то красивое про долг, храбрость и преданность. Про любовь. Но ни слова из этого не были наполнены честностью — Айеро читал всё по глазам. Люди зааплодировали, подняли свои бокалы вверх и загалдели от бравады главнокомандующего. Фрэнк видел в этом что-то мерзкое, отчего хотелось отвернуться. Это неправда.

А может, слова в ту ночь оказались истинной ложью?

Люди разбредались танцевать и вести глупые идиотские светские разговоры, даже почти все министры покинули балкон, спускаясь к женщинам в мехах. Фрэнк вздохнул и оглянул человека в центре балкона, выдыхающего дым в воздух. Его бокал пустовал — отличный повод подойти ближе. Подхватив бутылку вина, парень бесшумно оказался слева от мужчины, стараясь не выдать сбившееся дыхание. Вино расходилось бордовым узором в стекле, мистер Уэй усмехнулся. На нём оставалась кровавая парадная форма, лицо скрывали тёмные волосы. Фарфоровые пальцы обхватили ножку бокала.

— Как тебе моя речь? — спросил мужчина, не глядя на прислугу. Они у всех на виду, чтобы активно вести беседу, приходилось прятаться в гуле народа.

— Почти поверил, — так же тихо ответил Фрэнк, поджимая губы.

Тонкие губы темнели от вина, пепел стряхивался в пепельницу на столе. Господин Уэй поднял голову на парня и устало улыбнулся уголками губ. В его глазах столько боли и усталости, что сердце разбивалось на кусочки. Он смотрел молча, вёл их разговоры без слов — Фрэнк видел всё, читал ненависть, но ни грамма жалости. Лишь поглощающая ненависть к происходящему. Актёрство, притворство, представление — всё это длилось так долго, что мужчина терял себя в сумбуре. Только Фрэнк был достоин знать правду, никто больше кроме него. Его взгляд быстро метнулся к столу позади и мистер Уэй едва заметно кивнул. Ну конечно, кто ещё мог руководить всем, если не люди в тени.

Стоять так на виду у всех становилось странным, парень уже собирался развернуться и уйти прочь, как вдруг его остановило собственное тело, замершее от прикосновения. Больше крайних мер не существовало, кончились отмазки. Была лишь рука, сороконожкой ползущей вдоль ноги Фрэнка под левой коленкой. Пальцы вырисовывали неведомые рисунки, заставляя сердце биться через раз. Щекотно, но отчего-то не до смеха. Лицо шло красными пятнами, пускай он не пил ни грамма алкоголя. Почему-то здесь и сейчас разница между ними трещала по швам. Не было верхов и низов, не было истины и лжи. Их секрет разгорался в груди Фрэнка странными чувствами, томящимися при виде несправедливости и фарса.

Айеро метнул взгляд на главнокомандующего, но на него никто более не смотрел в ответ. Лишь красные уши выглядывали из-под прядей волос мужчины. Руки вспотели, бутылка казалась до невозможного тяжёлой. Так нельзя. Нельзя.

— С-сэр, — голос дрогнул и слышался самому Фрэнку таким хриплым. Парень кивнул господину и, незаметно обойдя ладонь, поспешил вернуться на кухню за новыми закусками.

На балконе становилось тихо. Мистер Уэй залпом выпил бокал и затушил сигарету, поджимая губы. Они оба понимали, на что всё это похоже, предпочитая прятать эти мысли как можно глубже.

***

Между ними искрился воздух — так ощущалось, в любом случае, для Фрэнка. Он скучал по взглядам, по трепетным прикосновениям, по голосу, едва ли не срывающемуся на шёпот. Тяжелее всего стало, когда все торжества закончились — весь фарс окончился, принеся в штаб стабильность и повседневность. Однако рутина Айеро более не казалось полной без запаха кофе и сигарет; главнокомандующий давно не вызывал к себе, и к превеликому удивлению, Фрэнк скучал по его вниманию.

Молчание прекратил именно он, собрав волю в кулак. Можно сколько угодно прятаться от этого, но без лукавой улыбки и зелёных омутов становилось слишком одиноко. Сколько ещё это будет продолжаться? Это вызов? Решение, которое принял мистер Уэй, после ухода от его прикосновений на балконе? Навряд ли. Если б он обрубал всю их связь, то отослал куда-то или перевёл в другой отдел. Он сделал бы всё, чтобы не пересечься больше взглядами никогда. А теперь между ними неловкость и странное смущение для двух взрослых людей. Запретный плод сладок — от этого Фрэнка магнитом тянуло посмотреть на господина Уэя, урвать хоть крупицу его внимания.

Это ломало изнутри — и пугало, снося все барьеры Айеро. «Так нельзя», — твердил себе парень. «Это ни к чему хорошему не приведёт», — подсказывала интуиция, но Фрэнка разрывало на части от чувств, коих раньше не бывало. Не таких ярких, не ослепляющих. Не таких сумасшедших.

Но он, наверное, точно безумец, раз сам пришёл в кабинет мистера Уэя, держа в руках поднос с чашкой кофе.

Господин оказался не один: он был окружен советниками, стол полнился от бумаг и папок. Видимо, что-то очень важное, судя по измученному взгляду мужчины. На Фрэнка уставились пары глаз, прожигающую в нём дыру, но главнокомандующий буднично произнёс:

— Спасибо за кофе, хотя можно было и побыстрее, — проворчал он, словно и вправду посылал прислугу за порцией кофеина. Парень поставил сервиз и встал у дверей, ожидая то ли того, что его прогонят прочь, то ли просьбы остаться. Не последовало ни того, ни другого, поэтому пришлось самолично покинуть помещение.

Фрэнк не обиделся на это представление, к нему хотя бы вопросов от высокопоставленных лиц не будет. Кто он такой, что б прерывать важное совещание? Никто. Никем и останется, так что нужно возвращаться и выполнять свою работу, концентрируясь на чём угодно, кроме недовольств в свою сторону. Раньше к Айеро вопросов не было, так что нет и повода работать хуже только из-за отношения на кухне. Это бред, Фрэнк выше этого.

Спустя всю дневную рутину он заглянул в кабинет мистера Уэя, постучавшись. В этот раз голосов не раздавалось, полоса света уходила из-под двери — кто-то оставался там надолго после рабочего дня. Парень зашёл внутрь: никого, кроме мужчины в форме, в комнате не было. Так тихо, слышно как ручка черкала по бумаге. Лицо господина начинало зарастать едва заметной щетиной, под глазами пролегли синяки, чернеющие под светом лампы. Бледная кожа казалась ещё светлее, и Фрэнк подозревал, что главнокомандующий пропустил не один приём пищи.

— Ах, это ты, — голос мистера Уэя был мягким и уставшим, на его сухих губах заиграла улыбка. Лишь тень предыдущего лукавства. Фрэнк так давно не видел мужчину, что сейчас совсем не узнавал его — на подачу еды поставили других людей, оставляя парня помогать на кухне. — Спасибо за кофе, Фрэнки, ты меня здорово выручил.

— Всегда пожалуйста, сэр, — улыбнулся уголками губ парень, проходя к столу ближе. Хрупкий фарфоровый диктатор был похож больше на труп, чем на себя. — Вам, кажется, не помешает компания.

Плечи главнокомандующего вздрогнули, с его губ сорвалась усмешка.

— Тебе не обязательно находить повод, чтобы увидеть меня. Ровно как и не обязательно подавать кофе и составлять мне компанию после своего рабочего дня, это не входит в твои обязанности, если мне не врёт память.

— Вот как, — посыпался Фрэнк, улыбаясь шире. Его раскусили, какая жалость. И ведь даже ёрничать не хотелось! — Значит, не сработало?

— Что именно? — мистер Уэй наконец-то поднял голову от бумаг и взглянул на Айеро перед собой.

— Я скучал по нашим разговорам.

Взгляд потеплел и вернулся к бумагам, а кончики ушей мужчины закраснели.

— Я тоже.

Могло показаться, что они отдалились друг от друга, но Фрэнк знал, что ему просто давали время на обдумывание. Господин Уэй никогда бы его не отослал от себя, даже если такие патовые мысли приходили в голову. Всё стало на свои места, стоило увидеть зелёные омуты и услышать этот голос. Эту теплоту в нём, от которой разгорался пожар и краснело лицо. Это всего лишь осторожность, без которой им не выжить в этом чёртовом месте.

Фрэнк присел на стул рядом и, стараясь не вчитываться, посмотрел на бесчисленные бумаги на столе. Столько указов, что кружилась голова. Сколько ответственности, сколько жизней в этих росчерках на листах. Да даже если просто оглянуть мужчину, очевидно, что он едва ли справлялся с этим. Внутренний порыв тянул отвлечь от работы, да сделать хоть что-то! Любопытный взгляд был замечен и мистер Уэй осторожно мотнул головой, безмолвно запрещая рассматривать документы. Фрэнк тяжело вздохнул и произнёс, сдаваясь:

— Вам нужно передохнуть. Хотя бы на несколько минут, сэр, — сложив ногу на ногу, Айеро поджал губы, наблюдая для монотонными движениями ладони в перчатке. Того гляди, как одна из нескольких гор из папок свалится на голову несчастному главнокомандующего. Тот, к слову, всё ещё не отрывался от работы.

— Я передохну позже в покоях, — возразил он.

— Вам нужен отдых, — продолжал напирать Фрэнк, положив локти на стол. Не подействовало.

— Не нужен.

— Вы выглядите ужасно.

В этот раз мужчина поднял голову и шокировано округлил глаза, вытаращившись на Фрэнка. Дерзости всегда работали на нём — всплывал вывод в мыслях. Айеро ухмыльнулся и самодовольно выдержал долгий взгляд. Раньше за такое его бы повесили, не иначе.

— Это было грубо, — произнёс господин, но всё же откинулся на спинку стула, одаривая Фрэнка вниманием.

— И честно, — ответил он, кивая. Дурацкая улыбка никак не слезала с его лица.

— Да. Слишком честно для человека, который должен подавать мне еду.

Подействовало, как пощечина. Дерзость на дерзость, всё вполне честно. Никаких угроз и прочих излюбленных вещей привилегированного класса. Так откровенно, что ладони волнительно потели. Он оставался никем и будет никем — никто не мог диктовать первому человеку в стране, как проводить свой рабочий день и когда делать перерывы. Никто не мог лезть в дела диктаторов и тревожить их покой. Его судьба была выбрана самовольно, глупо было бы считать, что господин станет прислушиваться к советам кухонной прислуги.

Отчего-то царапнуло так больно — больнее, чем затянувшийся ушиб на груди. Так премерзко ныло под рёбрами, вызывая в парне волну негодований. Между ними всё ещё ничего не происходило, ведь правила просты — никто не будет ранен, пока никто не претендует на что-то большее прикосновений и язвительностей. Претендовал ли Фрэнк?

— Переведите меня к себе.

Свой голос звучал чужим: такой тихий, хриплый и нуждающийся. Если разница будет становиться только больше, то он точно этого не переживёт. Плевать на свои принципы, плевать на крайние меры и предосторожности. Плевать на всё, если Фрэнк не будет видеть излюбленного лукавства.

Мистер Уэй вскинул брови и тихо спросил:

— Ты серьезно сейчас?

— Да.

Ответ проще, чем могло показаться ещё пару недель назад. Иначе Айеро точно свихнётся. Его глаза смотрели безотрывно в зелёные, молили проявить милость. Без привычной язвительности, подшучиваний и артистизма. Без хитрости, скользящей в каждом движении мужчины. Они просили не оставлять больше без внимания. Помимо частых встреч получилось бы проявить больше заботы, несмотря на колкости. Фрэнк прекрасно понимал, что столько ответственности могло довести до безумства, особенно когда никто не мог напомнить об элементарных базовых вещах.

— В мои обязанности может входить многое, например, следить за вашим видом и здоровьем, — Фрэнк вдруг почувствовал себя слишком уязвлённым, поэтому поспешил вернуть дерзость и самовольство. Мистер Уэй смотрел на него, пускай и смягчался в лёгкой улыбке. — И подача кофе, само собой.

— Хорошо, — сказал мужчина и улыбнулся шире, возвращаясь к бумагам. Подача любимого кофеина лично Фрэнком его очень обрадовала в качестве перспективы.

***

На следующий же день его перевели в качестве личной прислуги мистера Уэя. Ох, сколько злобы, ненависти и зависти было в глазах оставшихся на кухне людей, день за днём продолжающих готовить, сварливо бухтеть и прислуживать менее знатным военным. Работа не пыльная, но гораздо менее привилегированная, нежели обхаживание диктатора и всех его желаний. Помимо глупых домыслов Фрэнк чувствовал и сочувствующие взгляды трясущихся за свою жизнь коллег. Нести бремя такой ответственности — как Айеро любил о ней рассуждать в мыслях! — было для них кошмаром, ведь неправильно приготовленный напиток для главнокомандующего в их глазах считался фатальной провинностью. Впрочем, времени научиться угождать капризам первого в стране человека у парня было предостаточно.

В новые обязанности Фрэнк прекрасно влился: он следовал за господином и разом заменял сразу нескольких прислужников. После работы на окраине это плёвое дело, тем более, что он знал истинную натуру мистера Уэя. Никто не ругал за ошибки или неверно подсказанные вовремя вещи, мужчина был очень добр и никогда не повышал небрежно голос. Разве что в присутствии других важных лизоблюдов из совета, но и это Айеро легко терпел — взор зелёных извиняющихся глаз после того, как они оказывались наедине, стоил любых брошенных на ветер слов. Это лишь обёртка, никто не должен знать их секрет — вот настоящая правда, которую не понять никому в этом проклятом месте.

Они просто выполняли свои роли, как могли. Мистер Уэй расцвёл от постоянной поддержки, его тон кожи начинал походить на естественный, а мешки под глазами почти прошли. Он улыбался искреннее, а ещё очень любил задерживать на парне долгий взгляд из-под ресниц, когда Фрэнк оставался с ним в одном помещении. И ни один ранний подъём и, казалось бы ранее, унизительные обязанности личного прислужника не могли потушить пожара внутри, что разгорался от их запретной связи. Повешенье больше не ощущалось реальным, опасность, несмотря на постоянные встречи с убийцами в форме, обходила Айеро стороной. Ему снова улыбалась Удача, дав шанс вкусить сладкий плод чувств.

Рядом с господином Уэем он снова чувствовал себя живым.

***

Очередная пора празднеств, отложивших волнения и переживания главнокомандующего, заполонила главный штаб. Это не были важные события, однако даже недолгие встречи с министрами превращали фарфорового диктатора в несчастного пьяницу. Под кожей зудело от постоянных распрей с господином, и Фрэнк сдался. Оставил его на съедение этих чудовищ, обещая не помешать веселью и распитию алкоголя — даже если Айеро знал, что плохо от этого станет только самому мужчине.

— Это становится невыносимым, — выпалил мужчина, пытаясь выпутаться из своей формы. Не без помощи личного прислужника, само собой, Фрэнк всегда был рядом. Всегда, кроме моментов, когда он просто не имел права находиться в компании таких важных людей, управляющих их страной. Покои мистера Уэя звенели тишиной, когда Айеро помогал ему расправиться с надоедливой одеждой перед сном.

Фрэнку не впервой видеть мужчину без военных формальностей, хотя каждый раз всегда ощущался по-разному. В этот раз в парне бурлила злость, которую он старательно подавлял, ибо конструктивного разговора между ними всё равно не произойдёт. Главнокомандующий осел на диван в полурасстёгнутой рубашке и штанах, оставив обувь валяться на полу вместе с ненавистной формой, делающей из него такого же убийцу, что и чёртов совет. Даже если господин этого не хотел, от правды не скрыться.

С тяжёлым вздохом Фрэнк плюхнулся на стул рядом, зарываясь в уложенные назад волосы — он же личный прислужник, ему непозволительно больше расхаживать растрёпанным и неглаженным, — а затем снова посмотрел на осевшего на диване господина. Мистер Уэй соизволил говорить после долгой молчаливой дороги до его собственных покоев.

— Что вы имеете в виду? — спросил Айеро. Обычно главнокомандующий не был с ним настолько откровенен в своих чувствах.

— Всё, — взмахнул мистер Уэй и горько усмехнулся, пьяно улыбаясь. — Всё это ведёт к конфликтам, к ненависти. К войне, чёрт возьми.

Лицо парня вытянулось. Чего-чего, а вот таких вещей с ним никто не обсуждал. И пускай он был далёк от политики и ведений переговоров, такие громкие слова в присутствии прислуги были непозволительной роскошью в их ситуации. Раньше от него отмахивались статусом, выстраивали стены и лукавили, но теперь, раз уж мужчина сам завёл об этом разговор, у него была возможность расспросить обо всём из первых уст.

С другой стороны, навряд ли бы это вообще прозвучало, если б реальная опасность мирового конфликта не маячила на горизонте. Власть над этим так или иначе была в руках человека, распивающего сейчас вино с горла. Он всё ещё оставался лицом страны, если есть шанс всё исправить, то стоило держаться за него до конца.

— Вы уверены, что хотели бы этого?

— Хотел? О, нет, я бы этого точно не хотел, — замотал головой господин Уэй, продолжая усмехаться. В этом слишком много смирения и принятия. — Дипломаты до сих пор не вернулись, ещё чуть-чуть, и мы правда будем на краю.

Сердце в тревоге забилось в горле, вся неприязнь и злость улетучилась, стоило мужчине поджать губы. Нет-нет-нет, только не так, только не так смиренно!

— Даже мы с вами? — спросил Фрэнк с надеждой вглядываясь в лицо напротив. Ему улыбнулись более сдержанно.

— Я — да. Ты-то навряд ли.

— Может, есть возможность предотвратить такой исход? — не унимался Айеро, сглотнув. Конец, в котором мистер Уэй остался по ту сторону от справедливости, был наиболее вероятен, но наименее желателен.

Главнокомандующий глубоко вздохнул, полез на стол за пепельницей и устроил её рядом на диване. Огонь подпалил конец сигареты, в воздухе заплясал дым. Мистер Уэй больше не улыбался.

— Если только вернуться во времени назад и надавать самодовольным павлинам по мордам.

Парень кусал нижнюю губу, по привычке проходился по месту прокола с внутренней стороны языком. Впервые за всё их время общения откровенность выходила наружу, не оставляя место тактичности. Либо мужчина в полном отчаянии и ему нечего терять, либо это пик их отношений. Пик честности и искренности, бросающий на первую ночь разговоров длинную тень.

— Грубо, — отметил Фрэнк, опуская глаза на свои пальцы, теребящие рукава рубашки.

— Я просто… не могу больше. Даже держать лицо в их присутствии отвратно. Это вымораживает меня.

— Не стоило вас там оставлять одного, — с сожалением произнёс Айеро.

Это было самой большой ошибкой, что Фрэнк совершил, будучи личной прислугой господина Уэя. Тот выглядел сейчас разбито, отрешённо и несчастно. Это их исход? Это конец? Вот так, прямо сейчас? Нет, вот уж чего точно не наступит — парень сделает всё, что в его силах, чтобы не позволить этому случиться. Прислуга или нет, это всё пусто и бессмысленно, он привязался к мистеру Уэю, он был одарен его вниманием, был счастлив в их колкостях и искренностях, и точно не позволит никому причинить ему боль. Пока Фрэнк мог стоять по левую руку своего фарфорового главнокомандующего, весь мир мог отступить в страхе.

Что, если завтра настанет конец? Сможет ли тогда обычный прислужник защитить диктатора, которого ненавидело столько людей? Он и сам когда-то таил гнев, копил всё, чтобы однажды исправить всю несправедливость по вине этого человека. Вот только парень всего лишь смертный, и могла ему помочь лишь только Госпожа Удача, однажды одарившая его своим взором.

Айеро встал с места и, пройдя мимо всей разбросанной одежды, сел рядом с мистером Уэем, утирающим губы от вина. Что ему ещё оставалось после всего? Фрэнк облизнул пересохшие губы и сказал:

— Я никогда не спрашивал об этом и заранее прошу прощения за такой вопрос, но как вы здесь оказались?

Его поняли и без пояснений, повисших в воздухе не выговоренными. Бледные пальцы протянули сигарету, и парень её принял, затягиваясь табачным дымом.

— Если не говорить про передачу власти по крови, то, наверное, я и сам не знаю, — голос звучал тихо, Фрэнк не смел его перебивать и терпеливо ждал. — Когда я был ребёнком, мой отец показывал мне парады в нашу честь. Все обожали нас, отец держал всё в своей узде, — господин говорил об этом с теплом, не сводя глаз с этикетки на бутылке вина. — Он говорил, что я могу стать частью этого мира, если только пожелаю.

Эта история была известна Фрэнку лишь поверхностно. До господина Уэя страной и вправду руководили с умом. До того, как мужей отослали на службу, многие были счастливы в повседневной спокойной рутине без милитаризованности. Даже отец когда-то был известным музыкантом, а мама улыбалась здорово и светло, освещая жизнь юности Фрэнка. Ближе к его совершеннолетию начались беспорядки, бесчестные убийства и зверства, погубившие их всех в бедности. Фрэнк знал, как готовить, но слабо понимал, как такие элементарные вещи могли спасти его зад.

Господа проживали не самые лучшие годы до возникновения старшего сына прошлого главнокомандующего.

— Но я не желал этого, — горечь вновь отравила прекрасный голос мистера Уэя, он сглотнул ком в горле. — Когда мой брат заменил отца после смерти, то появилось много недовольств. Они пришли за ним. Они убили Майки, Боже.

Возможно, это действительно пик их общения. Может, это говорил алкоголь и горе, но такой ранимый и открытый мужчина перед ним вызывал фонтан чувств, раздирающих грудную клетку. Если это был конец, то до него снисходили со всей искренностью, которую Фрэнк когда-либо просил.

— Совет воспользовался отсутствием власти и забрался повыше. А потом они нашли меня, вызволили из прекрасной жизни и обещали спокойствие. Что всем будут заниматься они, а не я, советники будут руководить страной, а я просто поддерживать порядок и вдохновлять народ, — под конец мужчина почти переходил на шёпот. — А я им поверил. Болван.

— Не говорите так, — поспешно произнёс Фрэнк, смотря на главнокомандующего. Слова господина причиняли боль.

— Но это правда. Какой из меня правитель, если у меня нет власти ни над кем? — мистер Уэй наконец поднял глаза на парня, не находя ответов на свой вопрос. — Нет власти даже над своей чёртовой жизнью.

Губы Айеро дрожали, крылья носа затрепетали. Этот человек вызывал в нём бурю, а сейчас побирался в пьяных признаниях — но даже таким сердце парня признавало всё в нём, считывало каждый сантиметр кожи за недостижимый идеал. Он был таким хрупким, таким живым в этом мире, полном лжи и ненависти. Даже если так, что с того? Что с того, что человек совершал ошибки и повержено признавал их, мечтая вырваться из порочного круга на свободу. Спокойствие — вот о чём мечтал господин Уэй, теряясь в чертогах своих рассуждений. Мечтал о союзнике, разделяющем его секрет, хоть кто-то, кому можно довериться.

Они одинаковы: состояли из одних и тех же органов, крови и плоти. И разницы в них нет; они оба замерли в этой комнате наедине друг с другом, полные откровенности. Если разница и существовала, то только лишь в том, о чём Фрэнк громадно воспевал в своих идеалах, а мистер Уэй молчал в мыслях. Решит он прогнать — тому и быть, парень выдержит это решение, чего бы не стоило.

— Это ложь. У вас есть власть надо мной, — произнёс Фрэнк, не отводя взгляда. — И всегда будет.

Раз, два. Третий удар пропустило сердце прислуги от плескающихся чувств в глазах напротив. Господин тяжко выдохнул, а затем резко приблизился к парню и прикоснулся своими губами к чужим. Айеро тут же растаял, отвечая на поцелуй так же чутко, а затем рвано вздохнул, почувствовав, как язык мужчины скользнул по его губам. Нет никаких статусов, нет субординации. Есть два поверженных человека, из последних сил хватающиеся за плечи друг друга. Они целовались, сигарета опала в пепельницу, продолжая тлеть под всхлипы. Смуглые пальцы держали за скулы, прижимали к себе и хватались за дорогую рубашку, пока влажные поцелуи спускались по скорпиону, вниз к Надежде. Укус у самых ключиц вызвал дрожь и приглушённый стон. Зелёные глаза смотрели с нежностью и пылкостью, и Фрэнк охотно поддавался им.

— Я всегда буду вам верен, — выпалил шёпотом он, стискивая ладонями плечи, оказавшиеся на удивление хрупкими. Такими же, как и Мистер Уэй под своей формой. — Ваш верный пёс.

Мужчина терялся в загорелой груди, его огрубевшей коже. Прикосновения становились нетерпеливее, и Фрэнк простонал громче, тут же прикрывая рукой рот. Нельзя себя выдать, даже если это уносило Айеро выше над хмурым тёмным небом и звёздами от удовольствия. Поздней ночью его целовал сам главнокомандующий, сходящий с ума от парня под ним — и ни одна живая душа не должна была знать, что творилось за дверями покоев господина Уэя. Одному лишь Фрэнку, ох, он один знал вкус этих тонких губ и нежность патовых зелёных омутов, заставляющие краснеть от одного лишь взгляда. Никому не известно, как прекрасно бледные пальцы сжимали его бока поверх смятой рубашки. Никому никогда не узнать о настоящем мистере Уэе, потому что он весь принадлежал в эту ночь только Фрэнку.

Полы рубашки разошлись, пуговицы зашуршали на полу. Пахло потом, табачным дымом, вином. Пахло сексом — терпкий запах господина вызывал у Айеро дрожь и заставлял напряжение в штанах становится невыносимее. Бледные пальцы оглаживали его бока, и мужчина пьянел от одного лишь вида разгоряченного тела, на котором россыпью чернил блуждали рисунки. Он обводил их языком, целовал и тёрся щекой, пока Фрэнк цеплялся за шею и кучерявые на концах пряди, утопающие в хватке. Жарко; рот сушило от частых вдохов, глаза жмурились.

Этого желал Фрэнк глубоко в душе, совсем теряя рассудок. Он мечтал почувствовать этот взгляд языком у себя на коже, он вздрагивал от своих грязных фантазий. Фрэнк так сильно желал этого момента, прокручивая его перед сном, в кабинете рядом с главнокомандующим, за обедом и ужином. Под прикосновениями он изнывал, не знал, куда себя деть — виной всему мужчина, жадно оставляющий синяки и засосы на рёбрах, рядом с пылающей Надеждой. Его губы прижимались отчаянно, так открыто и голодно. И Айеро разделял этот голод, нетерпеливо сжимая фарфоровую кожу в своих пальцах до синяков. Это всё не имело смысла, но мысль, что они оба будут носить следы друг друга зажигала в парне страсть с большей силой.

Только это мгновение могло их спасти от неминуемого конца.

— Назови меня по имени, — оторвался от раскрасневшейся нежной кожи мистер Уэй, тяжело дыша. Его вечно собранный лукавый взгляд был рассеянным и пьяным, отчего парня окатило жаром. — Джерард.

— Джерард, — низким голосом выдохнул прислужник, и в мистере Уэе что-то оборвалось.

Он вновь прильнул к губам, кусаясь и дразнясь. Горячая ладонь забралась под белую рубашку, царапая загривок и оставляя после себя горячий след. Невозможно жарко и душно — один воздух, один миг и одно целое пополам. Здесь и сейчас они спасались, совсем забывшись от мира за стенами этой комнаты. Фрэнк громко всхлипнул, чувствуя привкус железа во рту — на него смотрели с вожделением и лукавством, от чего член под нижний бельем точно дрогнул.

Джерард вновь отстранился, опускаясь ниже — туда, где прилила кровь и томилось желание. Парень хотел было отстранить господина от своих брюк, однако тот усмехнулся, отрицательно мотнув головой. «Нет, это неправильно!», — думалось Айеро под холодными пальцами, проходящими по его тазобедренным косточкам.

— Пташки, значит, — пробормотал довольно главнокомандующий, облизывая нижнюю губу. Большие пальцы прошлись по низу живота, огладили татуировки воробьёв. — Послушаем, как ты поёшь, Фрэнки.

Его ремень расстегнули, и стон облегчения вырвался из парня, стоило освободит член от белья. Джерард плавно накрыл его своим горячим ртом и Айеро едва ли сдержался от вскрика и переполняющего наслаждения. Эмоции взрывались в груди, метки жгли недавними поцелуями, а язык мужчины сводил с ума. Слишком много, слишком ярко, чтоб ладонь смогла сдержать рвущиеся наружу стоны, больше походившие на скулёж и мычание. От ласок у головки его выгнуло на обивке дивана и, казалось, ему натёрло лопатки от соприкосновения с жёсткой тканью. Рубашка тряпьём свисала с дивана, скомкавшись в подмышках и рукавах, сердце клокотало в висках.

— Ну же, пой, — промурлыкал Джерард, и Фрэнк сорвался.

Словно заевшая пластинка в кабинете господина, его мысли крутились только вокруг господина Уэя. «Всё, что угодно, для вас всё, что угодно, всё ради вас» — неслось в ускользающем рассудке, и Айеро вскрикнул от удовольствия, обмякнув в дрожи и послеоргазменной неге. Его всё ещё трясло, и Джерард довольно улыбнулся, тут же наваливаясь сверху, обнимая крепко и нежно. Слёзы по щекам сцеловывали, как и щёки, и губы, и лоб, покрывшийся испариной. Весь мир соединился в мужчине, ласково поглаживающем его мокрые волосы.

— Останьтесь, — хрипло прошептал Фрэнк, прижимаясь к бледному телу. Весь его мир обнимал и целовал, трепетно глядя в заплаканное от удовольствия лицо. — Побудьте со мной ещё чуть-чуть, прошу.

— Не уйду, — шептали в ответ, улыбаясь.

Всё время замерло для него, словно невозможная благодать разрешила Айеро замереть в объятиях человека, которого он любил и обожал больше всего на свете. Ради него он был готов снести всё подчистую, сровнять все штабы, перебить всех солдат. Ради этих глаз он готов был умереть. Ради этого голоса Фрэнк задушил бы каждого, что причинял когда-либо боль мистеру Уэю. И ради него он был готов отсрочить их конец любой ценой.