Харуно Сакура…

…мертва.

Хошигаки Чоуджуро…

…приходит в себя на берегу. Точнее, его приводит в себя ощущение твёрдой земли, что впечатывается в его лицо.

С лёгкими всё ещё полными воды, он сначала глухо хрипит, освобождая дыхательную систему для кислорода. Выхаркивает всю солёную жидкость, заставляя ещё сильнее промокнуть и так неприятно липнущую к телу одежду.

Зрение ему удаётся сфокусировать после того, как он слышит лёгкий хлопок. В ушах всё ещё зудит писк, мешая сосредоточиться. Перед глазами плывут сероватые пятна и чёрные мушки. Но ему удаётся различить, как черноволосый шиноби Конохи сворачивает технику.

Кажется, его звали Сай.

Чоуджуро встряхивает головой, как растерянный пёс, и приподнимается на руках. Резко встать он не рискнул. Голова всё ещё плыла, и мечник опасался снова рухнуть на землю.

Лицо мастера странных чернильных техник нечитаемо. Взгляд, как два потухших уголька, смотрит прямо, пронзительно. Он не щурится, не цыкает и не хмурит брови. Но Чоуджуро удаётся уловить то, как ходят под бледной кожей желваки.

А потом к нему приходит осознание того, что только что произошло.

Издав грудной смятый звук, Чоуджуро хватается израненными руками за голову. Всё вокруг снова становится мутным и блёклым. Слёзы катятся и катятся, мешаясь с океанской солью, осевшей на его щеках. Свернувшись в калачик, крепко прижав колени к груди, он воет. Уродливый некрасивый звук, полный всхлипов, хрипов и невнятных фраз.

Шиноби из Конохи ничего не говорит.

Он уходит молча.

Но его обычно безэмоциональное лицо полнится чем-то, что Чоу может разделить.

Потеря.

* * *

– Они очень скоро нас покинули, – голос Мей звучит как всегда дружелюбно и мелодично.

Чоуджуро со странной отстранённостью отмечает, как неестественно выглядит её кабинет. В нём совсем ничего не изменилось, если не считать парочки новых папок с документами.

Ему кажется, что после случившегося в мире должно было что-то сломаться. Как в нём самом. Но окружающий мир отвечал жестоким безразличием. Жители Кири продолжали сплетничать, покупать домой продукты и провожать его многозначительными взглядами. Коллеги следили с лёгким интересом, но пока никто не решился подойти и спросить, что случилось на том задании.

Как выяснилось, команда Конохи покинула скрытое в Тумане Селение в тот же час, как Сай вернулся. Чернильная птица взмыла в небо и направилась в сторону материка. В выделенной для проживания квартире нашли лишь краткое письмо с официальным прощанием и пожеланием по всем вопросам писать Хокаге.

– Ну да ладно, – продолжает свою мысль Мизукаге. – В любом случае, они свою задачу решили. Тебя можно поздравить с успешным заданием?

Он не справился. Как бы Чоу не старался сдерживать рвущиеся наружу слёзы, он всё-равно ощутил, как наливаются влагой веки. Оставалась надежда, что защитные очки скроют его эмоциональность.

Когда-то давно, он думал, что никогда не повторит дядину ошибку. Тот, на эмоциях, после того рокового задания покинул Селение, навсегда от него отказавшись. Но последний Хошигаки твердил себе, что он другой.

Сейчас, на следующий день после её смерти, Чоу бесконечно повторял себе это.

«Я не такой, как Хошигаки Кисаме.»

Теруми Мей тем временем счастливо улыбается. Пускай лицо её уставшее, с чётко очерченными скулами. Под алой помадой видно, как потрескались губы. Очевидно, что она измождала себя в послевоенное время.

– И раз уж так всё хорошо разрешилось, – отмечая что-то в своих бумагах, женщина размышляла вслух, – то можно наконец-то избавиться от этого вонючего трупа…

Произнеся это, она тут же осеклась. Словно сама от себя удивлённая, Мей моргнула, будто не веря в то, что произнесла это вслух.

Слёзы почти мгновенно пересыхают. Последний Хошигаки слышит, как скрипят под пальцами ремешки. Он буквально подаётся вперёд, хищно вцепившись взглядом в женщину, за которой следовал почти всю свою осознанную жизнь.

– Избавиться? – голос его тихий и хриплый.

Не выказывая ни капли волнения, Мей снова мягко улыбается.

– Я просто залью его магмой, чтобы он как следует прокоптился, – во взгляде её концентрированное дружелюбие.

И, словно она внезапно стала очень занята, Мизукаге начинает что-то записывать. Но Чоуджуро это игнорирует. Он делает всего лишь шаг к ней. Тот отдаётся гулким звуком, что эхом разлетается по кабинету. Голубоволосому юноше кажется, что он на суше стал тяжелее, неповоротливее. С той стороны нового поводка откликается на эту мысль исполинское существо. Оно рядом, кружит подле их архипелага, готовое отозваться на малейшую просьбу.

– Только сейчас? – он делает ещё шаг. – Когда всё у побережья погибло?

Чувствует, как напряглась охрана. Но Чоу не воспринимает их за угрозу. Сейчас всё его внимание сосредоточено на рыжем всполохе волос Мизукаге.

– Понимаешь, Чоу, – женщина не выказывает того, что он как-либо её смутил, – у Кири были отвратительные карты за столом прожжённых игроков.

Голос её звучит мягко, словно океанский прибой. Но в этот раз в этом шелесте Чоу слышит что-то иное. С такими перекатами беспокоит мурена камушки, что окружают её пещеру. Как раз перед тем, чтобы напасть.

– Но нам выпал шанс, – продолжает тем временем Теруми. – По вине Конохи случилась экологическая катастрофа. Все столкнулись с проблемами как рыболовного промысла, так и торговли. Эта ситуация помогла нам укрепить связи с Кумо и Суной.

Чоуджуро так сильно сжал челюсти, что прикусил щёку. Рот опять наполнился привкусом крови. Как тогда.

Мей же, выпрямив властно спину, продолжала:

– Да, они помогли устранить экзистенциальную угрозу, что сами и породили, – бирюзовый взгляд смело встретил черноту напротив, – но цену они заплатили большую. Героиня войны и политическая фигура. Наследница медицинской школы Сенджу. Та, что была верным другом Узумаки Наруто, возведённого в статус мирового героя.

Чоуджуро казалось, что воздух не даёт ему дышать. Словно избыток кислорода мешает как следует наполнить грудь, выжигая трахею. В глазах, у самых краёв, начинало темнеть. В ушах поднялся тонкий звон, словно он вновь оказался у самого океанского дна.

– А мы получили чудовище, – он увидел улыбку на лице Мей, но сейчас она виделась не вдохновлённой победой, а издевательской. – Того самого Левиафана из легенд.

Существо на том конце его поводка ощущало его раздражение.

А он ясно чувствовал, что оно хочет есть. Вдалеке от привычной среды обитания, в мёртвых от гниения водах такому массивному животному было не насытиться.

– Почти все мои акулы погибли, – выдавил из себя голубоволосый юноша, делая ещё шаг.

Мей удивлённо вскинула брови. Торжественная ухмылка на её лице вновь сменилась мягкой.

– Я понимаю, что они важны для тебя, – тон голоса тоже вернулся к заботливому и мелодичному, – но иногда нам нужно чем-то жертвовать. Постараемся как можно скорее вырастить новых. Они важны для охраны периметра.

Чоуджуро застыл.

Её последняя ремарка билась в голове набатом.

«…важны для охраны периметра…»

Все эти рыбы, что пережили множество поколений его потерянного клана. Со следами тех Хошигаки, с которыми он и не был знаком. С крошками чакры его погибшей матери и ушедшего дяди.

Звон в ушах Чоуджуро резко прекратился.

«Я не такой, как Хошигаки Кисаме,» – снова промелькнуло у него в голове.

Задумчивый, голубоволосый мечник посмотрел на свои ладони. Пальцы были изранены, костяшки сбиты. На одном пальце не хватало ногтя. Налившиеся ранки приобретали розоватый оттенок.

Как её волосы.

В горле снова загорчило.

Раньше Чоу задавался вопросом, что чувствовал дядя, когда уходил из селения. Почему он именно ушёл?

Но в какой-то момент он понял, что Хошигаки Кисаме был спокойным, взвешенным и логичным шиноби. Воином чести и слова. Потому дядя просто покинул место, с которым не хотел иметь ничего общего.

«Я не такой, как Хошигаки Кисаме,» – вновь повторил он про себя, поднимая взгляд.

Мей продолжала смотреть на него. Взгляд её был прямой и спокойный. Словно она знала, что ничего ей Чоу не сделает. Не расценивала его как настоящую угрозу.

Его ноющие от боли ладони сжались в кулаки.

«Я не такой, как Хошигаки Кисаме,» – рефреном звучала мысль, придя к простому выводу. – «Я хуже.»

И последний Хошигаки потянулся за спину, к своему мечу.

Охрана Мизукаге даже среагировать не успела.

А потом дёрнул за поводок.

И мягко улыбнулся.

Раньше он думал, что во время гнева ты видишь красный.

Многие об этом говорили.

Но Чоу увидел лишь черноту.