Утром Бриджит рассказала, что и она до недавнего времени носила Чудесный Талисман, что у неё был напарник и что противостояли они какому-то мутному типу в маске, у которого (как в итоге оказалось) была целая лаборатория и злодейская суперкоманда. Что Талисмана у неё больше нет, напарник переметнулся, больно и подло предав, а её саму здесь держит только жажда мести.

Не справедливости даже.

В чём заключались её силы, кто её враг и как на него выйти, Бриджит не ответила. Печально покачала головой, дожаривая омлет, и перевела тему разговора на что-то более безобидное.

Предположила, что её головная боль (Заклятый Суперзлодей то есть) захочет скооперироваться с головной болью Чудесного Дуэта, а значит — надо просто подождать следующего нападения акумы и посмотреть, что изменится.

Серьёзно задумавшаяся Маринетт на этом предположении дёрнулась и пролила чай.

— Уже изменилось! — воодушевлённо крикнула она и, спохватившись, заговорила тише, не глядя разматывая бумажные полотенца. — Феликс…

— Просто мальчишка, — скептически скривилась Бриджит, раскладывая омлет по тарелкам.

— Да нет же!

Маринетт метко кинула ком грязных салфеток в урну и принялась активно жестикулировать:

— Уже изменилось, ты меня понимаешь? Вчера Бражник впервые акуматизировал троих, а не одного! Были, правда, ещё сапотисы, но их двое и они близняшки, так что, полагаю, они не в счёт. И Феликс…

Маринетт резко развернулась, прикладывая кончики пальцев к вискам. Бриджит скептически выгнула бровь.

— Феликс — гад редкостный, это да! Но! — Маринетт многозначительно развела указательными пальцами. — Во-первых, он зачем-то попытался рассорить нас всех с Адрианом — ладно, допустим, из чистой вредности и тяжёлого детства со строгим отцом, окей. Во-вторых — он пытался снять с меня серьги. С Ледибаг, понимаешь? Ну, типа этим только Бражник грезит, остальные не рискуют. А ещё — он с Бражником диалог вёл. Через акуматизированных. Понимаешь? Сделку предлагал, с трезвом уме и твёрдой памяти, а что это значит?

— Что мальчик насмотрелся фильмов DC и решил примкнуть ко злу? — усмехнулась Бриджит, переползая за стол.

Маринетт обиженно надулась.

— Ты издеваешься, — кисло отмахнулась она и потянулась к заварочному чайнику.

Бриджит, занятая поеданием бекона, не ответила.

Маринетт принялась злобно пилить омлет, тихо краснея от негодования.

— Так что за сделка? — явно ради приличия поинтересовалась Бриджит, хрустя тостом. Уточнила, когда Маринетт непонимающе вскинулась: — Ну, что за сделку Феликс Бражнику затирал?

— Кольца какие-то требовал у Агреста отнять, — пожала плечами Маринетт, совершенно этим моментом не интересовавшаяся. Не до того немного было. — Семейная реликвия Грэмов, что-то такое. «Они принадлежат семье Грэм и никогда не достанутся Агрестам!», всё в этом духе.

Всю её отповедь Бриджит слушала будто вполуха, но кольца её — неожиданно — заинтересовали.

— Семейная реликвия Грэмов, значит. Однако.

И ультимативно заявила, что хочет с Агрестами об этих кольцах переговорить. Оценила перекошенное лицо Маринетт и смилостивилась — достаточно только непринуждённой беседы с младшим из них.

К концу завтрака Маринетт судорожно придумывала, как будет объяснять окружающим свою «кузину» и её жажду французского просвещения — Бриджит тянула на лицеистку, даже не коллежанку, что делало её присутствие в «Франсуазе Дюпон» несколько… более неправдоподобным.

— Кстати, — окликнула Бриджит, деловито намазывая тост джемом. — Ты знала, что Франсуаза Дюпон была героиней*? История умалчивает, конечно, но вполне возможно, что даже с приставкой «супер». А может — ещё и с Талисманом Чудес. Так что будет забавно (и жу-у-утко символично), если Кот Нуар учится с тобой в одном коллеже.

Маринетт закатила глаза, оценивая открывшиеся перспективы — и с воем рухнула на столешницу.

Не дай Боже.

***

— Мариш, вы одинаковые, — выдала Аля после пяти секунд знакомства с Бриджит. — Признавайся, где клон-принтер нашла?

— И вовсе мы не похожи! — шёпотом огрызнулась Маринетт, с энтузиазмом (и без какой-либо пользы) листавшая учебник по истории. — По-твоему, все метиски на одно лицо, да?

Аля замолкла, нащупав опасную тему, но убеждённой не выглядела.

Бриджит предпочитала более открытый — более взрослый — стиль в одежде. У неё не было с собой вещей, кроме повседневной сумки, но она ухитрилась откопать в шкафу Маринетт то, чего, по логике вещей, там не должно было бы быть. Хотя Маринетт с удовольствием надела бы и замшевые туфли на каблуке, и этот приталенный пиджак (хотя его вырез был слишком для неё откровенным, так что вряд ли бы она стала его застёгивать). И боже, откуда у нее в шкатулке эти жемчужные серьги?

А ещё Бриджит (определённо ведьма), за малое количество времени ухитрилась сделать профессиональную укладку — Маринетт за это же время торопливо завязала хвостики, сгребла тетради в сумку и зашнуровала кеды.

Да и волосы у Бриджит были очевидно темнее, и кожа загорелей — в общем, Аля была явно не права.

По крайней мере, Маринетт, хоть и не отшельница, но точно не стала бы с такой игривой непринуждённостью болтать с толпой незнакомцев, которых она видит первый и последний раз в жизни — потому что посещение школы (Маринетт на это очень надеялась) было акцией одноразовой и больше с огромной вероятностью не повторится. Но Бриджит, казалось, испытывала от окружившего её внимания только удовольствие — ни капли дискомфорта. Даже Лилу с её разглагольствованиями вежливо развернула восвояси — Росси показательно надулась, но из толпы не вышла, признавая превосходство.

Немыслимо.

Маринетт сбежала из класса — хотя по официальной версии ушла вымыть губку для доски. На деле же ей просто было максимально некомфортно от сложившейся в классе атмосферы — и она не могла сформулировать, почему. Вроде бы благостная. Доброжелательная даже — потому что Лила держала пасть закрытой.

От холодной воды сводило пальцы. Маринетт скрутила губку — меловая пыль белой известью стекала в раковину.

Было в присутствии Бриджит что-то неправильное — неправильнее, чем должно бы быть. Не хотелось сравнивать Бриджит с Феликсом, и всё же…

Возвращаясь, Маринетт нервно поправила воротник блузки — замёрзшие пальцы холодом обожгли шею. За время её отсутствия в кабинете как-то странно поменялась атмосфера — она, остановленная наитием, замерла у закрытой, мутно-стеклянной двери. Что иронично, связаны изменения были с прибытием Агреста.

Агрестов. Один из которых прилизанный Грэм. Он виновато улыбался и робко отшучивался, вполне достоверно и правдоподобно. Каким-то непостижимым образом расположил к себе одноклассников — Маринетт это жутко взбесило.

Бриджит обосновалась на задней парте, никем не занятой. Именно к ней Феликс старательно, вроде бы даже и ненавязчиво подбирался. И когда Маринетт собиралась войти, даже бесшумно открыла дверь — с громким стуком опёрся на стол.

Маринетт шла по классу, не сводя с Феликса настороженного взгляда. Он её не заметил — всё его внимание было направленно на Бриджит. Он говорил ей что-то негромкое, она что-то отвечала — как-то растеряв всю свою спокойную насмешливость. Как-то нехорошо побледнев — но одноклассники тактично не вмешивались в диалог двух чужаков. Потому что создавалось впечатление, что эти чужаки были очень давно и очень сложно знакомы.

Маринетт смотрела на них — и видела части одного паззла. Бриджит была ей симпатична, Феликс — будоражил в самом мерзком и неприятном спектре этого ощущения. И как бы ни хотела — увидев их вместе, она не могла отрицать их странное сходство.

Было ли дело в их специфическом для подростков выборе одежды? Классический мужской костюм-тройка — Феликс вроде как был ровесником Адриана, но в этом прикиде казался резко старше.

И разговор у Феликса с Бриджит тоже был какой-то совсем не типичный — Маринетт услышала только, видимо, концовку, но и неуслышанное её в какой-то степени напугало. Такие разговоры — которые настолько резко меняют настрой человека, — обычно не о птичках или солнечной погоде за окном. О чём-то глубоко личном.

— А раньше ты была рада моему обществу, — мягким, едким шепотом заметил Феликс, буквально не давая Бриджит отодвинуться или отвернуться.

Маринетт остановилась на три ступени ниже самого верхнего яруса — чтобы слышать их голоса, но не вмешиваться без необходимости.

— Да что ты? Правда, что ли?

— Нет-нет, определённо была.

Бриджит резко встала, порываясь то ли уйти, то ли прервать неприятный разговор, но будто бы не очень-то она стремилась от Феликса избавиться. Маринетт была на низком старте и в готовности прийти на помощь, но что-то в действиях Бриджит её останавливало.

Она вдруг вспомнила Блана — это было не так давно, и Маринетт не знала всех подробностей акуматизации Нуара. Тот Кот называл её по имени и больше не существовал. Не существовала и его Ледибаг, чьё имя он узнал, погребённая огнём Катаклизма, и Нуар-Блан это прекрасно понимал. Понимал, что пришедшая по зову Банникс Ледибаг — это не его Леди, что она ему, Блану, враг, и дрался с ней насмерть. И всё равно — какими-то отдельными жестами, слабыми просветлениями разума, какой-то частью себя продолжал испытывать к ней, к противнице, бесконечную нежность и (извращённую, искорёженную безумством и одержимостью) любовь. Боролся с врагом — и всё равно любил.

Что-то в жестах Бриджит напоминало Маринетт того безумного Блана. Разрывающегося между необходимостью навредить и окружить своей защитой и нежностью.

Что удивительно — что-то подобное было и в Феликсе. Поэтому Маринетт всё ещё не вмешалась — хотя ничего хорошего в разговоре этих двоих не слышала.

— Та ночь, помнишь? Ты определённо была рада моему присутствию в постели и всячески его поощряла.

Бриджит просто молча подняла голову. Прошила насквозь открытым и каким-то больным взглядом, обнажая кусочек закованной в ехидство души.

— Да, помню. Это была прекрасная ночь. Но потом припёрлась твоя ебанутая maman* и попыталась меня прирезать. Так что будь так добр, не порть мне такой спокойный солнечный денёк и свали в закат вместе со своей чокнутой семейкой, ага?

И Бриджит с грацией ужа-ниндзя проскользнула мимо Феликса, не касаясь ни его, ни его одежды, и поспешно выскочила из кабинета. Одноклассники проводили её со сдержанным любопытством — содержание тихого разговора было слышно разве что Маринетт, занявшей для этого стратегически выгодную позицию.

Феликс смотрел ей вслед — и его выражение лица Маринетт совсем не понравилось. Она сделала шаг, не позволяя ему обойти себя, и гордо вскинула голову.

Феликс торопливо натянул свою сдержанную ухмылку и приподнял бровь, готовый вроде как вежливо выслушать её речь.

А в его глазах Маринетт опять видела Хаос и опасность, и как-то сама собой проснулась внутренняя Ледибаг — потому что хаос и монстры были её сферой деятельности.

И Маринетт слащаво улыбнулась, вроде бы ненавязчиво потянувшись поправить Феликсу съехавший галстук.

— Дай только повод, — певуче протянула она, и не подозревая о наличии у себя такой наглости, — и я отправлю тебя в больничку. Со сломанной спиной сложно крутить интриги, и ты, я уверена, не хочешь этого проверять.

Она медленно и невинно затягивала петлю — словно бы и правда просто галстук поправляла. Но узел всё поднимался, уменьшая обхват, начинал нежно придушивать, и Феликс сломался — игра исчезла на несколько секунд, он закашлялся, и Маринетт быстро разжала пальцы, игриво стряхнув несуществующую пыль с его костюма.

Феликс чем-то отговорился, и Маринетт мило улыбнулась, отворачиваясь. Воспоминание о Блане рассеялось, и в Феликсе внутренняя Ледибаг снова видела только угрозу, от которой следовало избавиться.

А в этом ей могла помочь Бриджит — подтвердить или опровергнуть смутные догадки и дать дельных советов. Враг врага, как говорится.

Но Бриджит куда-то сбежала — её стоило найти. И выходя из класса — не собираясь сегодня в него возвращаться — Маринетт случайно столкнулась с Адрианом. Она неловко усмехнулась, порозовев от лёгкого стыда, нервным жестом убрала выбившуюся прядь с лица за ухо, и, бесконечно смущенная, бодро скрылась в коридоре. Всё-таки, Феликс был Адриану членом семьи.

Но бóльшая часть мыслительного ресурса юной Ледибаг было занято Бриджит и стратегиями, а ещё безуспешными попытками заткнуть взыгравшую тревожность куда поглубже. Поэтому странная серьёзная задумчивость Адриана осталась ею незамеченной.

***

Бриджит сидела на крыше коллежа — Маринетт сама иногда пользовалась этим выходом, когда нужно было срочно сбежать на битвы с акумой. Замок калитки на чердак было очень просто открыть невидимкой. Откуда об этом месте знала Бриджит, Маринетт решила не уточнять.

— Ты ещё и куришь? — скептически проворчала она, подозрительно косясь на дымящуюся сигарету.

— У лицеиста стрельнула, — отмахнулась Бриджит.

Затянулась глубоким вдохом, смешно надув щёки и вытаращив глаза. Задержала дыхание и резко выдохнула. Закашлялась, выплёвывая остатки дыма в лёгких, и смахнула выступившие слёзы.

— Гадость какая, — просипела она, старательно откхекиваясь. — Не пробуй. Много действий, мало кайфа, оно того определённо не стоит.

— Чего тогда куришь?

Маринетт села рядом, опираясь на кирпичную кладку. Отсюда открывался красивый вид на кусочек Марсова поля и Башню.

Бриджит пожала плечами.

— Ну знаешь, фильмы, все дела. На душе хреново, дождь с неба и такая унылая сигарета, которую выкуривают от безнадёги. И мне хреново, но с дождем не фортануло, так отчего бы не закурить?

И снова затянулась, в этот раз чуть успешнее.

— Тебя не интересовали кольца Агреста, правда? — внезапно выдала Маринетт, не рискуя к ней поворачиваться. — Ты хотела встретить Феликса. Потому что ты его любишь, но запрещаешь себе любить. Он был напарником, который тебя предал, а его мать — вашим противником, да? Он забрал у тебя Талисман ради неё.

Бриджит пустила дым тонкой струйкой, складывая губы правильной трубочкой, и обреченно закинула голову.

— Так заметно?

Маринетт было неуютно от всего этого. Но ещё больше её пугало какое-то мрачное предчувствие. И если предчувствия — это обработка получаемой информации, настолько быстрая, что мозг не успевает обдумывать детали, то тревога Маринетт не была пустой.

Что-то происходило. Понять бы ещё — что именно.

И этот Феликс, один в один Адриан, и его мать, и странное поведение старшего Агреста, и Аля с её «Мариш» (а она очень редко называла так Маринетт, всегда была определённая причина, так что это тоже что-то да значило) — прошли едва ли полные сутки, а Маринетт уже тошнило от безудержного водоворота событий.

И немножко пугало.

Поэтому Маринетт беззащитно подтянула колени к груди. Сняла пиджак, подкладывая под мягкое место для комфорта, обняла ноги и задумчиво положила голову.

— Мой напарник, — тихо призналась она. — Ну, Кот Нуар. Произошло кое-что, и Бражник поразил его акумой. Я не знаю подробностей, но когда он стал Бланом, то есть Белым Котом, он… он… Я не знаю! Знаю, что он был силён настолько, что разрубил Луну на части, Сена вышла из берегов и затопила Париж, а люди превратились в пепельные фигуры. Он просидел в мёртвом городе один несколько месяцев, пока Банникс не перекинула меня в этот момент времени.

Маринетт судорожно сглотнула.

— Банникс — герой второго шанса, создаёт Кроличьи Норы, — пояснила она дрожащим голосом, и Бриджит поддерживающе кивнула. — Норы во времени и пространстве. Она из будущего — я это знаю, потому что девочка, которая владеет этим Талисманом, она моя ровесница, а Банникс хорошо так за двадцать на вид.

Маринетт замолчала. Подняла голову — небо было ясным, почти безоблачным — ни чем не похожим на то страшное небо с разрушенной Луной, с которого сыпалась лунная пыль, и дышать этим тяжёлым воздухом было почти невозможно.

— Блан был сильным одержимым — он вышел из-под контроля Бражника. Я не знаю, но я видела труп Бражника, и… и Ледибаг рядом с ним. Пепельные статуи из человеческого праха, они рушились от прикосновения. Не знаю, как такое возможно, под толщей воды оставались целыми, а одно легкое касание — и пуф! Я видела свой труп, понимаешь? Из будущего. Оно больше не произойдёт, ошибка уже исправлена, и Кот не знает моего имени, всё как раньше. Но тот Блан… он увидел меня — и у него цель появилась. Нуар меня любит, а я не знаю что с этой любовью делать, и поэтому боюсь и огрызаюсь, но он заботится обо мне. Так, как никто не заботится — это не родительская забота, не дружеская, это что-то… иного уровня. Он меня защищает, часто ценой своей безопасности. И Блан, озлобленный, безумный, одержимый Блан — о, знала бы ты, как он жаждал достать мои серьги, потому что серьги Ледибаг из его времени уничтожены. Хотел загадать желание, вернуть всё как было. Это был для него вопрос жизни и смерти, вопрос выживания. За такое можно убить. И он был на это способен. И он всё равно продолжал обо мне заботиться. Я была не его Ледибаг, но какая-то часть его всё равно не позволила мне навредить.

Бриджит осторожно обняла Маринетт, прижимая к своей груди.

— Я уже видела это в Блане. И увидела в тебе и в Феликсе — между вами произошло что-то, что сделало вас совершенно чужими людьми, раскидало по разные стороны баррикад. Но от чувств так просто не избавиться, и вы вытаптываете в себе эту привязанность и доверие, может, даже любовь. Запихиваете это в самые глубины, чтобы не откопать, не найти, не вытащить, но…

— Хреново у нас получается, да? — грустно усмехнулась Бриджит, и Маринетт согласно зажмурилась. — Из нас любила только я. Вроде бы. Мне так кажется. И самое отстойное — всё ещё люблю. Не должна, но…

Маринетт вопросительно посмотрела на неё снизу вверх.

— Бесценный совет: не связывайся с Агрестами. У них проблемы с головой, а это дело заразное и наследственное. Психи очень убедительны, не успеешь глазом моргнуть — сама крышей поедешь, и привет, дурка.

Маринетт непонимающе нахмурилась — и Бриджит со всей злостью вдавила окурок в бетонное покрытие.

— Когда объединяешь Талисманы Кота и Баг и загадываешь желание — Вселенная умирает, чтобы перестроиться. Она уже не та, в которой ты жила. Тебя просто выкидывает в соседнюю, близкую к твоим запросам. Совершенно чужую, самостоятельную, с другими людьми и другой историей. Она похожа — но она другая.

Маринетт напряглась. Сердце испуганно застучало, и мозг принялся быстро перебирать всю полученную информацию.

Она медленно распрямилась, чтобы быть с Бриджит на одном уровне.

— Что сделал Феликс?

— Позволил матери объединить наши Талисманы. Забрал мои серьги и принёс ей. Мадам Агрест безумно любила своего мужа и была готова на всё, чтобы он снова был жив. Даже уничтожить мир.

Маринетт нервно сглотнула.