— У меня крылья есть.

Ято лжец. Ничего у него нет.

Он был проклят золотом, что доломало его несчастные обрубки, что никогда бы не смогли поднять его в небо.

Он давно не летает, разучился, не умел. Сколько он себя помнил, его крылья были покрыты сажей и пеплом, а после — алой кровью. Перья, когда-то, наверное, бывшие белоснежными и лёгкими, тяжелели и тянули к земле.

Но Ято любил свои крылья; он любовно чистил их и стремился, рвался к небу.

Позже, много позже, на закате солнца, его ломают, ломают от костей до оружия. Богам ни к чему кто-то, подобный ему.

Ято просто был упрямым, постоянно сопротивляясь капризам неба. И его привлекло золото.

Янтарь чужих глаз был красив. Ято верил, что в этих глазах зажжётся пламя, что когда-то было и в его глазах.

Просто Ято такой же импульсивный, какой и упрямый. Он так верил, что всё его прошлое останется в прошлом, так молился начать новую жизнь, забыть обо всём, окружить себя новыми людьми, начать всё с чистого листа.

Он проклинает золото чужих глаз за предательский отблеск тепла, за мнимую надежду, за лживые обещания. Он просто хотел вновь взмыть в небо, он хотел, чтобы ему помогли.

Он хотел летать.

Золотые глаза, мягко блестящие в свете уходящего солнца, теряли остатки того нелепого, насквозь фальшивого тепла, и над Ято заносится холодный клинок.

— У меня… крылья есть.