Главная дорога, размытая после проливного дождя, превратилась в месиво: жирная грязь вперемешку с опавшей листвой и мелкими ветками противно хлюпала под копытами вороного скакуна. Саливан, плотнее закутавшись в плащ, пристально рассматривал неказистые деревянные постройки в поисках постоялого двора или таверны. Ливень застал учёного прямо на подходе к городишку. Промокший до нитки, дрожащий и проголодавшийся чародей был готов заплатить любую сумму за чистую одежду, тёплую постель и горячую миску похлёбки. Заметив покачивающуюся на ветру вывеску с выгоревшими буквами, он остановился. Привязав лошадь к коновязи и зайдя внутрь, чародей убедился, что попал куда надо: небольшое, но аккуратное помещение радовало глаз простотой и домашним уютом, а из кухни веяло ароматами свежеприготовленной пищи и душистыми травами.

В утренний час таверна оказалась забита постояльцами, которые оторвавшись от дел с удивлением разглядывали закутанного в серые одежды странника. Не желая привлекать лишнее внимание, Саливан поспешил уединиться в комнате, любезно предоставленной хозяйкой заведения. Заперев дверь на замок, он сорвал мокрую одежду и нырнул в заранее приготовленную бадью с горячей водой. Чародей чувствовал как мышцы, утомлённые верховой ездой постепенно расслабляются, и усталость берет под контроль разум. Как в тумане, мужчина вылез из остывшей воды и рухнул на пуховую перину. Провалявшись в забытье до самого вечера, колдун наконец пришёл в себя. Потирая глаза, он уставился на розовеющий закат, гадая, что же скрывают покрытые молочным туманом узкие улочки и действительно ли в заколоченных домах скрываются чудовища. Переодевшись в свежие одеяния, маг осмелился покинуть безопасное убежище и стать свидетелем грязных ритуалов, совершаемых с наступлением темноты.

Невзрачным городишком, покоящимся на отшибе в тени величественного замка, не интересовались ни король Оцейрос, ни Повелители Пепла. Как и жителями: простой, не искушённой роскошью нежитью, делающей все возможное, дабы не навлечь на себя лишнее внимание. Они возделывали землю, выращивали скот, молились богам и пламени — одним словом, просто существовали. Но Саливан знал — за внешне спокойной водной гладью может скрываться бурный водоворот, затягивающий любого, осмелившегося нырнуть слишком глубоко.

Предположение подтвердилось — в густом воздухе витал смрад разложения, тянущийся из покосившихся халуп, где за заколоченными ставнями скрывались стянутые бечёвкой и пропитанные зловонной жижей тюки. По улочками расхаживали странные свиты: высокие фигуры со священными книгами, молчаливые рабочие с клетками за спиной и семенящие за ними вооружённые ржавыми вилами крестьяне. Процессия с лёгкостью собрала толпу зевак у большого высохшего дерева — символа городского благополучия. Проповедники зачарованными голосами зачитывали священные тексты, заставляя впечатлительный люд в божественном экстазе упасть ниц и возносить хвалы некоему покровителю, чья благодать снизошла на деревню. Саливан, оказавшись недалеко от иссохшего древа, стал частью молебна: угрожая зазубренными пилами фанатики заставили волшебника рухнуть прямо в склизкую грязь и принялись читать странные молитвы, совершенно непохожие на те, которые мужчина слышал от клириков Белого Пути.

— О, очисти проклятье этого ублюдка! — издевательским тоном пропела проповедница, обхватывая чародея за плечи. Не желая становиться последователем культа, мужчина оттолкнул массивную культистку и, ловя на себе гневные взгляды крестьян, устремился подальше от пугающей мессы. В голове ещё долго пульсировал насмешливый шёпот и пронзительный смех: «Бедное дитя… подойди ко мне!»

Между архивными учёными порой разгорались споры о вере в Пламя и возможность зарождения новой религии. Саливан, хоть и увлекался изучением древних трактатов, не осмеливался вступать в полемику. Но став свидетелем совершенно иной веры, просочившейся в поселение, мужчина недоумевал — почему постулаты, исказившие основные догматы Белого Пути, пустили корни в умах и сердцах нежити, с молоком матери впитавшей веру в бесконечный цикл Пламени?

Чем больше учёный пытался осмыслить причины подобного религиозного помешательства, тем сильнее сокрытая в тени высокой замковой стены деревня пугала его. Не желая слышать леденящий душу смех и эхо отдалённого крика, долетавшего с дуновением ветерка, колдун покинул лишённое благодати место.

Ступив на тракт, Саливан отправился вглубь лесного массива. Навстречу чародею попадались телеги, груженные обёрнутыми в погребальные рубища телами, возле которых кружился рой надоедливых мух. Волшебник сразу догадался откуда пришла процессия — такие же тюки он замечал и в поселении. Рядом с повозками семенили одетые в лохмотья люди. Молодые шагали бок о бок, держась за руки и подталкивая застрявшие в трясине колеса, старики устроились на сиденьях возле разлагающихся тел. Все они, как единый организм, бездумно улыбались и заплетающимися языками напевали гимны. Недоумевая, куда направляются обозы, чародей обратился к похожему на иссохший труп, беззубому старику, закутанному в зловонное полотнище.

— Мы держим путь в Храм Глубин! — улыбка озарила сморщенное лицо. — Покровитель Олдрик дарует нашим душам спасение — избавление от боли и страданий!

Олдрик?! Но это невозможно! Если верить словам королевских разведчиков, ни один клирик Белого пути не может оставить Холодную долину без разрешения Королевской династии! Что заставило того покинуть безопасное пристанище и отправиться так далеко за пределы древнего города?

Воздушные потоки хлёсткими ударами гнали колдуна вперед под заунывное песнопение обезумевших жителей. Всматриваясь в спины проходящих мимо полых, Саливан догадался, что могло послужить причиной изгнания — праведный клирик так и не смог оставить своих увлечений. А судя по телегам, доверху наполненных телами, со временем аппетит прислужника усилился. Когда вереница повозок скрылась в мглистой глубине, чародей услышал тяжёлое дыхание и приглушённый скрежет. Неподалеку показались местные обитатели — охотники, волочащие за собой деревянные колья. Хрипло бормоча, они шагали друг за другом, высматривая жертву сквозь заросшие мхом деревья.

Тошнота подступила к горлу. Саливан, даже если бы и хотел, так и не сумел выкинуть из головы истинную природу иритилльского жреца. Случайно оказавшись на извращённой трапезе, юный чародей не пожелал отдать греховного священнослужителя на суд архидьякона. Вместо этого маг потворствовал низменным желаниям, предоставив собственное тело для утоления голода. И все ради того, чтобы видения, мучившие Олдрика, обрели форму и смысл. Найдя родственную душу в лице изгнанника, жрец искал спасение, но ещё сильнее погряз в пучине. Горячая кровь взяла вверх над праведностью, похоть над целомудрием, любопытство над скромностью. Опьянённые вином и развращённые запретными трактатами, юноши предались порокам, в процессе которых мираж воплотился в реальность.

Впервые столкнувшись с чудовищем, умело скрывавшемся под личиной священнослужителя, волшебник сбежал, и поклялся никогда не возвращаться в греховную обитель. Спустившись в катакомбы за дальним поместьем, колдун достиг подземного города Повелителя Йорма, но не успел насладиться всем его великолепием — проклятое пламя пошло против своего хозяина и, вырвавшись из заточения, обрушилось на головы ничего не подозревающих жителей. Вместе с плотью горели богатства, плавились шелка и бархат, обугливались магические свитки. Город пал за считанные секунды, а Саливан, подобно фениксу, переродился. Огонь, облизнув трепыхающееся тело, открыл молодому чародею собственный путь. С каждым годом Саливан все чаще корил себя и пытался оправдаться: «Я не хотел… это вышло случайно… мне не следовало». Но слова не были искренними… В тот злополучный день бронзовый меч, выкованный в Нарисованном мире, наполнился силой непотухаюшего пламени, а душа — жгучим стремлением исполнить данное Фриде обещание.

Скоро Горнилу понадобятся новые угли. И всё, что происходит сейчас: пилигримы из Лондора, заполонившие мост перед городскими вратами, случаи опустошения среди дворянства, болезнь королевы и затворничество короля — лишь последствия медленного угасания пламени. Всего лишь отражение его выбора. Выбора, совершенного много лет назад…

Хоть проклятье нежити не распространялось на выходца из картины, мужчина чувствовал как разум все же даёт слабину. Хрупкая плоть полукровки долго сопротивлялась искажению, пока владелец проклятого тела уверенной поступью шёл к поставленной цели: играл роль преданного слуги и был тем, кем никогда не являлся. Но когда мир приготовился рухнуть в пропасть, чародей впервые почувствовал как болезнь матери настигла его.

Пришпорив коня, Саливан поспешил к развалинам старой крепости, за которой скрывался короткий путь к спрятанному в лесной глуши старому собору, где, по слухам, нашёл пристанище давний друг. Вскоре чародей обогнал обоз и под внимательные взгляды патрулирующих тракт рыцарей, въехал на территорию храма. На осыпавшихся каменных ступенях незваного гостя уже поджидали: группа уже знакомых смеющихся проповедниц и нескольких жрецов в тёмно-синие мантии.

— Именем святого покровителя глубин Олдрика, я, архидьякон Ройс, приказываю тебе остановиться! — Из толпы вышел опиравшийся на массивный посох и облаченный в золотое одеяние старец. Рядом с ним, обнажив широкие мечи, замаячили закованные в металл исполины.

Колдун усмехнулся: он и не мог представить что пухлощёкий клирик за столь короткий срок обретёт толпу верных последователей. Волшебник спешился и игнорируя направленные в грудь лезвия направился прямо к священнику.

— Я проделал долгий путь и желаю предстать перед вашим покровителем! — чернеющие омуты глаз бесстрастно взирали на присутствующих, но обращался маг лишь к архидьякону. — Я хочу… исповедоваться!

— Полезай в повозку и будет тебе покаяние! — проскрежетал рыцарь-верзила, перегородив ученому путь. Как преданный служитель новой веры, он насмехался над чародеем, считая того всего лишь плотью, посланной для утоления бесконечного голода господина. Жрецы, укрывшись за спинами предводителя, молча взирали на происходящее. Саливан чувствовал как сдают нервы, но не желал пасть в глазах жалкой кучки фанатиков, спрятавшихся в стенах древнего храма.

Чародей проделал долгий путь и не желал уходить с пустыми руками:

— Я, как и вы, являюсь верным последователем учения Белого пути и требую немедленной аудиенции!

— Покровитель не принимает просителей. — Булькающий голос тучного жреца в покрытой пятнами мантии, охладил пыл волшебника. Подобно тягучему зелью, он обволакивал всё, чего касался. — Пламя затухает. Наследники Гвина так и не избрали следующего повелителя. Господин погружен в думы, а мы, Верные Олдрику, поклялись охранять его покой от смутьянов и иноверцев!

Смутьян и иноверец! Терпение Саливана лопнуло. Злость, накопившаяся внутри, вырвалась наружу, готовая смести любое препятствие. Скрепя зубами, чародей извлёк из ножен бронзовый меч, и скверна обрушилась на культистов. Рыцари, укрывая духовенство за громоздкими щитами, приняли на себя первый удар. Но мощь осквернённого пламени не сдержать жалкими железками. Доспехи плавились словно раскалённое масло, обгоревшая плоть шипела и покрывалась волдырями, кровь, пульсируя, покидала отрубленные конечности. Серые камни возле храмовых врат окрасились в алый цвет, а тела убитых с громыханием скатывались с массивной лестницы. Несмотря на значительные потери, обитатели глубин не сдались. На место поверженных храмовников встали жрецы, и огненные шары устремились в сторону разъярённого мага.

Рой мелких насекомых, выпущенный насмешливыми проповедниками, прогрызал металл, ткань и плоть. Заклятье угодило в лицо, превратив щеку в кровавые ошмётки. Волшебник, игнорируя боль, продолжал размахивать раскаленным докрасна оружием. Продираясь сквозь толпу, Саливан страстно желал лишь одного — в последний раз увидеть старого друга. Чего бы это не стоило…