После бурного секса освободить голову от мыслей оказалось легче. Олег потягивал шампанское — предварительно снова проследив, чтобы их “гость” ничего туда не подсыпал,  — и наблюдал, как Серый с Маршаллом воркуют, полулёжа на постели.

Не напиздел тогда, в клубе: они и правда шикарно вместе смотрятся. Разумовский явно взял на себя роль старшего товарища, окружил Маршалла покровительственной лаской, которая в любой момент могла превратиться в жёсткую хватку — тот просто пока не успел этого на себе прочувствовать, вот и вёлся на показную мягкость. Берегись, блондинчик, ты ему явно нравишься — и в этом нет ничего хорошего.

Некстати вспомнился забавный мем про кота и голубя: “Птичка, давай дружить. — Но ты же меня сожрёшь. — Да, но дружески”. Олег булькнул шампанским, пытаясь не рассмеяться, и, конечно, немедленно привлёк этим внимание Серого.

— Оле… Гхм, Вик, тебе там и без нас весело?

“Встань и расскажи всему классу”, — ага, Серый, ну откуда такие интонации-то?

— А мне кажется, это вам весело без меня, — поддел его в ответ Олег и демонстративно прислонился спиной к стене: мол, будешь выпендриваться — так тут и останусь.

Как легко оказалось дерзить, пока Серый отвлёкся на новую игрушку.

— Да ладно вам, мальчики, втроём-то точно будет веселее! — Ах да, Олег не учёл, что всеми его выверенными расчётами по пикировкам с Серым сегодня можно подтереться, потому что у них тут приглашённая звезда, гвоздь программы, который путает все карты. Маршалл пьяно улыбнулся и заискивающе заглянул Серому в глаза: — Алекс, вы же двое это не всерьёз?

Разумовский нехорошо сощурился и бросил взгляд на Олега.

— А это Виктор пусть решает. — Он решительно притянул Маршалла к себе за плечи. — Иди-ка сюда…

Олег закатил глаза и под демонстративно громкие звуки поцелуев опрокинул в себя оставшееся в бокале шампанское. Поймал растерянный взгляд Маршалла из-за плеча Серого и состроил гримасу: не парься, мол. Милые бранятся и вот это всё…

Подождал немного, чтобы пузырьки в алкоголе посильнее в голову ударили. Серый тем временем вошёл во вкус: вытянулся на постели, усадил Смита на себя и старательно вылизывал — судя по шумным вздохам последнего, периодически даже с излишним энтузиазмом. Мальчишка снова бросил на Олега умоляющий взгляд — ага, испугался, дошло всё-таки и до тебя, — и Волков смилостивился. Позволил приятным волнам лёгкого опьянения нести его самим.

Принесли они его, конечно, туда же, куда он возвращался снова, снова и снова вот уже больше двадцати лет подряд. Олег притёрся щекой к ноге Серого, чмокнул полоску шрама над коленкой — давнего, ещё из младшей школы. Серый вздрогнул от неожиданности, и тут же в унисон ему протяжно застонал Маршалл. Ш-ш, не оттяпай ему там ничего. Ты ж у меня зубастый… Олег согрел тёплыми касаниями колени, медленно двинулся выше, исследуя давно знакомый путь по внутренней стороне то одного, то другого бедра — Серому там всегда было очень чувствительно. Ткнулся носом в мошонку, скользнул кончиком выше, вдоль шелковистой твёрдости ствола, обдал головку жарким дыханием. Ноги Серого легли ему на плечи так привычно, так пра-виль-но, что Олег, стыдно признать, утратил бдительность. Самонадеянно решил, будто прощён.

Когда это с любимой рыжей занозой бывало так просто.

Длинные ноги, хорошо окрепшие за последние месяцы, резко сдавили шею и зафиксировали так, что Олегу ничего не оставалось, кроме как резко наклониться вниз и практически насадиться ртом на член. Вот же зараза, знаешь ведь, что я не умею, как ты, с разбега. Дышать только носом получилось почти сразу, а вот чтобы продвинуться дальше, ушло немного времени — на торг с самим собой и ультимативно давящими на плечи ногами. Олег бросил взгляд вверх: Серый развлекался вовсю, заставляя Маршалла плясать на его языке, как девочку. Тоже, кстати, далеко не отпускал: на бледных бёдрах и заднице тут и там наливались лиловые следы от пальцев, краснели полумесяцы от ногтей. Вцепился и не выпустит, пока не возьмёт своё.

— Руки, — прохрипел Разумовский, на мгновение отстранившись от Маршалловой задницы, — на изголовье. И ты, — он нажал пяткой Олегу а загривок, — тоже пошевеливайся.

Ой-ой, величество изволят быть не в духе.

Краем глаза заметив, как Смит послушно вцепился руками в деревянную перекладину чуть ниже уровня лица и принялся в неё поскуливать, Олег повиновался и опустился ниже. Расслабился, насколько смог, сглотнул на пробу — насладился глухим охом где-то выше.

Он знал, что до Серёжиной отточенной техники минета ему далеко — но порой у Разумовского бывало такое настроение, когда он непрозрачно намекал, что хочет именно этого: Олега перед собой на коленях, между своих ног. Может, слегка медлительного и слишком осторожного, но очень старательного — самому-то Олегу было без разницы, как делать Серому хорошо, он был согласен на любую позицию. По юности они ещё спорили об этом, агрессивно улаживали свои тестостероновые разногласия прямо в постели — сейчас же на первый план вышел комфорт и забота, всё-таки обоим уже не по двадцать и анамнез не лучший. Возможно, поэтому Серый и решил подцепить в качестве третьего кого-то помоложе, у кого энергии ещё много, но в силу возраста его проще продавить в нужную позицию, притушить энтузиазм там, где он излишен. Хотя этого и продавливать не пришлось — Маршаллу, кажется, было привычно вполне стереотипное распределение ролей в постели.

Знал бы он, что Олег в их с Серым паре частенько бывал снизу, в последнее время так практически всегда — наверно, удивился бы.

Олегу и сейчас было хорошо — потому что хорошо постепенно становилось Серому, и властная хватка ног ощущалась практически как объятия, и Олег уже чувствовал, как Серый поджимает пальцы, упираясь одной из ступней ему в спину. Нравится ему, нравится, как его залюбливают, как им восхищаются, такой он всё-таки трогательный в этой жажде недополученной когда-то любви — и Олег счастлив ему её дать.

Он и сам уже увлёкся и не заметил, как низко застонал, не прекращая двигаться. Разумовский аж дёрнулся, вскинул бёдра, охнул там, выше — как раз в этот момент взял передышку и трахал Маршалла не языком, а пальцами. Олег расслышал тихое сдавленное: “Волч…” — адресованное именно ему, специально на него рассчитанное, знаешь же меня наизусть, столько лет на этом играешь и будешь играть до моего последнего вздоха. А я буду послушно выполнять всё, что только взбредёт в твою красивую, обаятельную, совершенно отшибленную башку — такая вот, блин, у нас будет игра.

В рот брызнуло горячим и вязким — Олег неспешно отстранился, сглотнул, облизал снизу вверх, заставляя Серого поскуливать и вздрагивать от повышенной чувствительности. Третий раз за вечер — как у него там вообще ещё что-то осталось?

Едва отдышавшись, Разумовский с удвоенным энтузиазмом взялся за Маршалла, и хватило минуты, чтобы тот тоже шумно кончил, обессилено обмяк, так и держась за изголовье. Наконец он сполз в сторону и, постанывая, плюхнулся на подушки.

Какое-то время в комнате раздавалось только шумное дыхание всех троих. Первым в себя пришёл Маршалл: потянулся за бокалом, надул губы, обнаружив, что тот уже пуст. Отставил в сторону, а затем задорно сверкнул глазами. Вкрадчиво позвал:

— Вик, а ты так и не..? — Он склонил голову к плечу, по-блядски закусив губу. — Хочешь, помогу?

Олег фыркнул, лениво расцеловывая лодыжку Разумовского, к которой сполз, как только тот его отпустил. Мысленно засёк время.

— Оба поможем, — раздалось из подушек.

Секунда, не дольше. Держишь марку, Серый.

Вот и Олег оказался в центре внимания — по мановению руки Разумовского, как обычно. Его усадили с краю постели, Маршалл ласково коснулся плеч сзади. Наверняка разглядывал в полумраке волчий партак — да пусть любуется, они с Серым настолько приметная парочка, что если он захочет что-то выяснить, то пробьёт их по первому же запросу. Хватит ли ума это не афишировать — это уже другой вопрос. Не хватит — сам виноват будет.

Серый опустился на колени перед Олегом, развёл его ноги в стороны, обжёг таким взглядом, что дыхание перехватило. Умел он быть эффектным и пользовался этим постоянно — вот и летели мотыльки на это манящее пламя… Выжил в нём пока только он один.

Рыжие волосы вились от длины и влажности, а на затылке, наверное, совсем спутались от трения о подушку — перед сном предстоит долгое расчёсывание колтунов. Серый встряхнул медной копной с явным удовольствием, красуясь, опёрся о расставленные Олеговы колени, склонился к нему ближе. Улыбнулся, когда они почти столкнулись носами:

— Такой хороший ты у меня, м? Послушный мальчик…

Поцелуй вышел такой показушный, что чуть зубы не свело: в меру развязный, в меру ласковый, но за ним будто таилось нечто искреннее, что Серый не готов пока был раскрыть. Не отрываясь от его губ, Олег почувствовал, как кто-то убирает в сторону мешающую прядь из чёлки Серого — Маршалл, видимо, включился в игру, — как вспыхивают и остывают один за другим поцелуи сзади шеи, как жестковатые ладони с нажимом проходятся сверху вниз по плечам и спине.

Когда Маршалл скользнул губами к Олегову правому плечу, Серый вдруг оцепенел, похолодел лицом. Щёлкнул пальцами, привлекая внимание, и резко кивнул влево. Дождался, пока Смит повиновался — наверняка с растерянным непониманием во взгляде, — и вот тогда Олег вдруг всё понял, и от этого стало так хреново и одновременно как-то болезненно хорошо. Справа Серый прильнул сам, бросил быстрый взгляд Волкову в глаза, кроткий, как у ягнёнка, и тут же опустил рыжую занавесь ресниц. Прижался к плечу, почти на него не опираясь, невесомо приласкал губами соцветие шрама над ключицей, глядя куда-то мимо, в себя, в прошлое.

В зал с высоким потолком, размеченный под шахматную доску. В калейдоскоп залитых алым чёрно-белых клеток.

Ладно тебе, Серый, мы же оба там остались тогда на самом деле. Пора уже двигаться дальше.

От прикосновения к волосам Разумовский вздрогнул, зажмурился, толкнулся макушкой в ладонь, но от плеча так и не отодвинулся. Рукой скользнул Олегу между ног — а может, это сначала был Маршалл, а секундой позже уже точно они оба, — и всё стало незначительным и бессмысленным в сравнении с жаром этих касаний. Дыхание Серого обжигало спереди, у шеи, Маршалла — сзади, за ухом, и удивительно, как они двигались так слаженно, рука по руке, хотя ещё минуту назад собственничество Серого почти возобладало над его же похотью.

Они определённо способны были поймать общую волну — когда не соревновались в язвительности. Если завтра всё пройдёт хорошо, может, это будет не последнее их сотрудничество… в любом из смыслов.

Блаженная пустота оргазма настигла Олега быстро, и как же хорошо было не думать — просто раствориться в этой ласке, в тёплых волнах прикосновений, в беззвучном шёпоте над затянувшимся рубцом. Им завтра на дело — но это будет завтра, и вся завтрашняя суета, и опасность, и возможные сдвиги Серого сегодняшнего Олега не касались.

Больше всего на свете он любил это состояние, ввести в которое его способен был только Серый. Это обволакивающее марево, в котором хотелось окончательно отрешиться от собственных мыслей. В нём даже дурацкое “люблю” — love, amo, волим, мин яратам — переставало казаться издёвкой и ощущалось искренним и необходимым. Чем-то, что принадлежит только им двоим и не нуждается в присутствии третьего — но и при нём не исчезнет, останется между ними незримой нитью, их общей тайной, которую и озвучивать не нужно, потому что она очевидна всем вокруг. Как в детстве, когда их очень быстро стали рассматривать как нечто цельное, говоря: Серёжка с Олегом опять учудили. Как на выпускном, когда все махнули рукой: Разумовский с Волковым раньше всех вместе слиняли, кто бы сомневался.

Как снова стало сейчас: никуда я от тебя не денусь, всегда буду на твоей стороне. Как в детстве, будем вступаться друг за друга. Как после выпускного, будем целоваться, как безумные. Решишь, что нам нужен кто-то для разнообразия — на здоровье, объявишь на меня полную монополию — сколько угодно. Пусть называют меня отбитым, сколько хотят — я всё равно не превзойду в этом тебя и такого же отбитого больше нигде не найду. Уже пробовал. И ты никого так же сильно, до боли, к себе не привяжешь, как привязал меня.

— Люблю тебя пиздец как, — прохрипел Олег по-русски, глядя прямо в распахнутые голубые глаза. На этот раз он даже не пытался ничего в них разглядеть, не стремился найти никакого ответа — ему просто было важно поделиться захлестнувшим с головой ощущением, как будто если он не озвучит его прямо сейчас, то оно тут же исчезнет.

Лицо Серого сейчас было для него как чистый холст, как рамка, в которую можно подставить любую фотографию. Это мог быть краснеющий Серёжа-подросток, когда признание прозвучало между ними впервые, или нахальный Серый-студент, единственным стремлением которого было урвать за выходные хоть лишнюю секунду с Олегом в горизонтальной плоскости, или Разумовский из тех времён, когда они уже отдалились друг от друга, но ещё не успели рассориться окончательно и отчаянно пытались делать вид, будто всё в порядке.

Говорили ли они с тех пор о чувствах снова? Точно не в Венеции и не в тот период, когда Серый восстанавливался и собирал себя по частям. Ну что ж, с новым хорошо забытым старым — пусть добавится в эту череду и такой вот Разумовский: на перепутье, полный безумных идей и попыток забыться, лишь бы не вспоминать, кто он на самом деле. Хотелось верить, что и такой он будет не последним, и неважно, каким он будет ещё — Олег теперь ясно понимал, что готов говорить это Серому в любое время и в любом состоянии, то бы тот ни натворил.

Взгляд Разумовского из испытующего стал более мягким, почти что сочувственным. Он дёрнул уголками губ, но так и не улыбнулся. Спине стало прохладнее: Маршалл отстранился, отполз к изголовью — понял, видимо, даже без перевода, что сейчас между ними лучше не лезть. Наконец Серый качнул головой, позволяя волосам рассыпаться по плечу, наклонился к Олегову уху и шепнул:

— Я знаю, Волч.