Голова у Велира наполнилась горячей болью – заклинание, которое он непроизвольно использовал, стоило ему всей магии в резерве. На ворот рубашки упало несколько алых капель; он вытер нос, влажными от крови пальцами залез в рюкзак.
Стрекотание становилось громче; к нему прибавился невнятный гул. Зазвенело стекло склянок с зельями – Велир наконец сжал артефакты в ладони.
В это время Константин заглянул в соседнее помещение – а потом схватил Велира за плечи и потянул в противоположную от звука сторону.
Резко щелкнуло – судя по звуку, кто-то клацнул огромными жвалами.
— Константин!
Константин тащил его, с трудом удерживаясь на скользком полу, пока наконец не решил, что они ушли достаточно далеко, и не вжал в стену. Теперь они стояли около входа, но сколько Велир не смотрел, не мог увидеть ни двери, ни дверного проема.
Только глухую, едва просвечивающую стену из чего-то белесого.
— Константин... — позвал он снова.
— Здесь, — тот обернулся. — Сейчас выйдем и решим, что делать, да?
— Нет.
Проследив за направлением взгляда Велира, Константин выругался.
Мир перед глазами немного поплыл – то ли от боли, то ли от слабости и тянущей пустоты в резерве. Велир упал бы, если бы его вновь не подхватили руки Константина.
— Тихо, — неожиданно уверенно произнёс он, — я что-нибудь придумаю...
— Нет, — слабо выдохнул Велир, — ты только напитаешь их магией.
Была вероятность того, что насекомые не агрессивны, просто ползают здесь, будто огромные тараканы, и ищут еду...
С другой стороны, еда здесь – это они.
Тем более, Велир разрушил кладку, и вряд ли насекомым важно, что внутри были просто вещи.
Константин помог ему облокотиться на пульсирующую стену, и взялся разрезать белую вязь на том месте, где недавно был дверной проем – но ему, сильному интра, это не удавалось.
Нож вяз в белесой дряни.
Тут нужно было действовать иначе.
Раньше Велиру удавалось нейтрализовать местные порождения ударами отрицательной экстра магии.
Если допустить, что порождения берут интра-магию и преобразуют её в "положительную" экстра, то, может, получится сделать вот что...
Жвала – по крайней мере, Велир был уверен, что это они – щёлкнули гораздо ближе. Можно было расслышать мелкий дробный шелест крылышек.
И гул. Гул множества насекомых - вот, что это было. Рой миниатюрных крылатых тварей.
— Твою мать! — Константин оторвался от стены, затянутой мясом, жиром и белесой липкой пакостью.
Нож в его руках влажно блестел.
Несколько секунд маги молчали, стараясь не шевелиться – насекомые притихли, и Велир надеялся, что они безобидны, просто бродят по коридорам, похожим на чьи-то внутренности.
А потом в комнате резко стало тесно.
Всего двое насекомых заполнили собой половину комнаты – шелестели крыльями, щелкали, стрекотали...
За ними черным чумным облаком ворвался рой.
Велир когда-то отрабатывал заклинания роста на обычных букашках, но большее, чего ему удалось достичь – дорастить насекомое до размера его ладони, дальше они умирали либо начинали сильно мутировать.
Ни в какое сравнение с этими порождениями те детские опыты не шли.
Велир отчётливо мог разглядеть блеск огромных крылышек, неровное вздутое брюшко, сетчатые глаза...
Надежда на то, что жуки-переростки неагрессивны, растаяла в момент, когда на расстоянии ладони от лица Велира щелкнули жвала.
Звук показался ему оглушительным.
— Константин, — крикнул он, — забудь, что я сказал! Я попробую развернуть вектор их магии!
Секунду спустя Константин ответил:
— Понял!
Разглядеть его Велир не мог, и потому оставалось поверить на слово; он закрылся руками, отшатнулся и рухнул на пол. Спину не обожгло болью лишь потому, что полы здесь были устланы плотью.
Ему стал виден потолок, на который они до этого не обратили внимания.
«Ну привет», – смазано подумал он, глядя на чёрное восьминогое пятно.
Глаза огромного паука влажно засверкали.
Велиру стало ясно, куда пропал дверной проем - его затянули паутиной, превратив помещение в огромную ловушку.
Он подумал о том, что сейчас их с Константином сожрут жуки, а потом эти жуки станут ужином для паука - либо их тела обглодают мелкие насекомые. Нехитрая пищевая цепочка.
Велир был готов с этим смириться, а вот Константин - нет; заклинания сыпались градом, вспыхивали разноцветными молниями; жуки издавали омерзительные звуки и перебирали лапами, рой оглушительно гудел, паук выжидал. Действовать нужно было быстро - насекомые стремительно нахватывались магией и становились сильнее, вместо того, чтобы рухнуть на спину, лапами вверх, прямо как Велир сейчас...
Магии в резерве не осталось, и боль понемногу растекалась по телу, но выбора не колдовать у него не было - он ухватил немного магии из флакончика из под духов; по телу будто прошёл разряд тока - после присутствия там одной пленной монады, артефакт работал с оговорками.
Ногу сковало судорогой; он сжал зубы, тонко уколол заклинанием неподвижного паука. Тот вздрогнул, подобно ожившей статуе, и пополз в сторону соседнего помещения.
"Быстрее", - подумал Велир и закрепил молчаливый приказ каплей магии. Переборщит - и паук начнет пожирать магию, как жуки, мутирует в кровожадного монстра.
Еще один фокус из школьной программы - юные экстра учились тонким воздействиям на пауках. Эффект становился виден по паутине, и некоторые экстра достигали в "мозголомных" заклинаниях такого мастерства и заставляли своих пауков плести шедевры, по сравнению с которыми паутинки пауков-наркоманов казались ерундой.
Но Велир не был любителям ломать психику живых существ; внешний вид паутины - последнее, что его беспокоило.
Он подумал, не повлиять ли на жуков, с которыми отчаянно боролся Константин - но риск усугубить ситуацию был больше. Поэтому, забившись в угол, он вывернул кисти в положение, от которого заныли пальцы - он не был из магов, что плели заклинания голосом или артефактами.
Но заклинание-приманка получилось, и он отшвырнул его туда, где паук доплетал авангардного вида паутину.
Очередная вспышка зарницей осветило лицо Константина, Велир успел разглядеть напряженно сведенные брови и сощуренные глаза - жуки прижали его к стене, их сегментированные тела глянцево блестели, и он не знал уже, куда деваться, и одна его рука сжимала кухонный нож...
К бледной коже липла мелкая жужжащая крошка.
Велир готов был потратить на одного из жуков - или даже на Константина - свое заветное заклинание "черного дня".
Но жуки наконец замерли, перестав замечать Константина – и, скорбной процессией, в сопровождении роя, потянулись к паутине.
-- Есть, -- Велир нащупал гладкую поверхность теплого от магии артефакта.
Константин поймал его взгляд, и Велир сам почувствовал себя насекомым, вляпавшимся в паутину.
Жуки трепыхались в липком полотнище.
Камень с высеченной руной полетел в их сторону, а Велир подкатился к Константину и схватил его ладонь своей.
И зажмурился.
И почувствовал, как мир уходит из под ног, как жжется под веками от слез - и как его ласково окутало защитным заклинанием, и ничего, что происходило сейчас в помещении, его больше не касалось.
Они с Константином будто с головой укрылись одним на двоих пуховым одеялом, чтобы монстры их не достали.
И впервые за долгое время стало хорошо.
Когда Велир открыл глаза, всё давно закончилось. Получилось лучше, чем он ожидал - плоть высохла, стала тонким слоем лохмотьев, под которыми виднелись бетонные стены; от паутины, затянувшей вход, не осталось и следа. Велир ухватился руками за стену, чтобы не рухнуть, и взглядом нашел Константина - тот искал что-то в скудных останках жуков. Стоило Велиру зашевелиться, как он, подобно сторожевой собаке, вздернул голову, обернулся:
-- Не делай так никогда больше. Пожалуйста, -- он сильно хрипел, отчего звучал замученно – внутри зазудело чувство жалости.
-- Сам разберусь. -- Велир чуть не добавил "я понимаю, что приятного в этом мало" или "ну ещё покомандуйте мной", но одернул себя - ни оправдываться, ни командовать... им не хотелось.
Называть Константина просто "анималом" уже не удавалось, все же он представлял из себя... нечто гораздо большее.
Многих нервировала экстра-магия с отрицательным вектором. Магия смерти.
Вот для чего был создан слабый по своей сути артефакт - он менял вектор экстра-магии на противоположный. И когда он попал к жукам, которые любую магию превращали в экстра-плюс, она резко стала экстра-минус.
И вся жизнь в комнате сошла на нет.
Как объясняют детям: народные сказки, живая вода и мертвая вода... Обе необходимы, да разве ж это докажешь всяким нервным интра?
-- Что там? -- Велир щурился и пытался понять, что так заинтересовало в жучиных останках - но мир перед глазами расплылся, словно фотография, облитая растворителем - и он всё же потерял сознание.
***
Ты ломаешься. Начинаешь радоваться густому белесому пару от чашки с кипятком, жадно греешь о неё свои худые, птичьи почти что кисти, замираешь, вздрагиваешь, босоногим вываливаешься в снег.
Мха на нежной молочной коже становится всё больше; ты сцарапываешь его железной губкой, и можно сверху поскрести содой из размокшей картонной коробки и потом зарыться в сугроб: снег впитывает боль и красноту.
Ты больше не плачешь.
Ты плакал до этого, раньше, когда зарывал руку в мягкую густую шерсть, пытаясь дотронуться до горячей кожи, почувствовать неторопливое дыхание - когда не мог осознать, что его больше нет. А сейчас ты даже не можешь вспомнить: чья это была шерсть, кого ты гладил, кого так отчаянно хотел вернуть к жизни? Остались только пустота и холод.
Веки становятся красноватыми, кончик носа тоже, по щекам разливается нехороший болезненный румянец; твоя походка шаткая, ты хромаешь, часто падаешь в обмороки, бьешься головой.
Тебя всё так же тошнит мхом и сырыми грибами без вкуса и цвета.
Ты пахнешь горечью, только это больше не горечь сушеных лечебных трав, не горечь полыни. Так пахнет, кажется, боль. Или ночные кошмары без внятного сюжета и содержания.
Ты уже понял, что тебя мучают нарочно: страх оседает в резерве магией, как и гнев, и отчаяние, и даже желание наслать чуму на всю эту чертову академию - и эту магию из тебя тянут безжалостно, выскребают до последней крохи и бросают, выжатого, не способного пошевелиться.
Приходит осознание: ты уже одной ногой в могиле. Если тебя сейчас бросят в погребальную яму, ты не сможешь сам выбраться без посторонней помощи. Там, откуда ты родом, это значит - всё.
Ты еще не знаешь, что не раз обманешь смерть, даже будучи в могиле всем телом.
Учеников академии приглашают на какой-то форум - масштабный, молодежный, среди участников - обитатели сразу нескольких отражений. Ты уже даже не помнишь, чему этот форум был посвящён - несмотря на хорошие результаты по травам и зельям, тебя тащат туда не как ученика, скорее, как зверька, фамильяра.
Хотя ты никогда бы так не обошелся - и не обойдешься - со своим фамильяром.
Вы встречаетесь в холле отеля, хотя этой встречи не должно было случиться - тебя стараются не выпускать из номера, пусть тебе и очень интересно происходящее снаружи - оттуда пахнет едой, такой, какую в твоем отражении никогда не готовили, и шумит музыка - такая, какую ты никогда раньше не слышал. Но на этот раз тебя наоборот выгоняют, чтобы ты не мешался под ногами, и ты вынужден торчать там, в холле, прижимаясь спиной к основанию дивана.
Он сидел в кресле, забравшись в него с ногами - хотя воспоминания размылись и выцвели, ты до сих пор помнишь его позу и то, во что он был одет, и, конечно же, белую вязь провода наушников.
Ты раньше таких никогда не видел. Но тебя интересуют не они, а он сам, его черные непослушные волосы, его профиль, его разноцветные глаза, кисти его рук - тебе вдруг становится интересно - какой у него голос?
Подожди пару секунд, ты вот-вот узнаешь.
Он ловит твой любопытный взгляд, смотрит тебе в глаза. Ты думаешь, что он сейчас разозлится - как это, подобная шваль посмела пялиться на него, но нет - его забавит твое внимание. Он щурится.
-- Что, интересно? -- Он указывает на наушники, он думает, это они привлекли твоё внимание.
Ты зачем-то киваешь. Ему это нравится - нравится это внимание дикаря из архаичного отражения, впервые увидевшего артефакт более продвинутой цивилизации.
-- Иди сюда, я не кусаюсь.
Он в удивительно хорошем расположении духа, и голос его... голос его растекается мурашками по твоей израненной коже, и ты даже не подходишь, почти что подползаешь ближе - и он дает тебе один наушник, и негромко включает музыку.
И ты теряешься, растворяешься будто бы и от этого звучания, и от его близости, и от того, что кто-то впервые за черт знает сколько времени не пытается тебя ранить или отпихнуть.
Ты потом поймешь, что всё не так уж и сладко... Или так до конца и не поймешь.
Неважно.
Вы разговариваете с ним какое-то время - ты хотя бы вспоминаешь, как это, строить осмысленный диалог, собирать мысли в слова, а слова - в предложения, а предложения выталкивать воздухом через глотку, образуя звук. Он спрашивает тебя об обычаях, технологиях, истории и драконах, и на вопросе о драконах у тебя в горле встает комок. Он рассказывает о своем отражении, о ласковом море и теплом песке, о том, что экстра, с которым он работал, совсем не так хорош в зельях и вопросах исцеления, как ты.
Ты чувствуешь себя окрыленным, хотя это просто непринужденная беседа.
Ты нервничаешь - и, возможно, это играет свою роль. Или, возможно, крайнее истощение и утомление.
Тебя тошнит прямо на его яркие кроссовки.
Сердце замирает в груди, и ты думаешь: всё, сейчас он убьет меня.
И ты не можешь дышать.
Но он спокоен: говорит о том, что ничего страшного не случилось, смеется даже, пытаясь тебя утешить, мол, это в природе экстра - блевать по поводу и без, вроде как особая форма инстинкта самосохранения, выработанная поколениями магов лекарей и зельеваров, которые пробовали на вкус любое варево, ягоду и травку.
Он прерывается на полуслове. Он понимает, чем тебя вырвало.
И в этот момент теплая, не по возрасту тяжелая рука ложится на плечо - он будто чувствует, что ты готов в любой момент рухнуть на пол.
-- Тихо, тихо, -- из его голоса пропадает всё расслабленное тёплое веселье, сменяется суровой серьезностью, -- так, всё, пойдём-ка ко мне.
Тебя трясёт, и ты не в силах сопротивляться.
***
Велир проснулся от чувства озноба и холода, въевшегося в кожу, прогрызшего путь до самых костей, и встрепетнулся испуганной птицей, и наткнулся на что-то тёплое.
Он спал на плече Константина.
От него ещё едва ощутимо пахло дешёвым одеколоном; к запаху добавилась горечь пота. Велир солгал бы, сказав, что ему не нравится – но мысль эта ошпарила его кипятком.
Всё-таки речь шла об анимале, а не о человеке.
Да даже если бы и о человеке, Велир зарекся якшаться с интра.
Он сонно потёр лицо руками – пальцы тут же увязли в липком и тёмном: у него снова шла кровь. После того, что произошло с его резервом, носовые кровотечения стали слишком уж частым явлением, кровь, вязкая и маркая, пятнами растекалась по воротникам рубашек и наволочкам, как тогда по снегу...
— Извините, — Велир наконец заметил, что кровь въелась в ткань пальто Константина – её не было видно, но от пятна тянуло влажным теплом. На секунду он почувствовал себя отвратительным; щеки опалило жаром.
Но Константин глянул на него рассеянно, небрежно снял пятно «щёткой», будто бы просто смахнул с плеча пылинку.
— Взгляни, — в руках у Константина что-то было – может, именно это он искал в останках жуков-переростков?
Это была самая простая зажигалка – классическая, с откидной крышкой – металлические стенки напитались теплом рук Константина. Настоящая, не сотканная из щепок, грязи и водорослей, она, видимо, была артефактом – Велир накрыл её ладонью, создавая поглощающий купол, прошёлся по колёсику – вместо маленького робкого огонька зажигалка обожгла его крохотной вспышкой экстра-магии.
Артефакт-накопитель. На одной из стенок была высечена причудливая вязь рун – с частью из них Велир имел близкое знакомство, другие он попытался разобрать, а потом понял – это не руны, а та причудливая клинопись, что сама появляется вблизи рун при долгом бесконтрольном воздействии.
Попытки её расшифровать стоили учёным дорого – одна только мысль об этом заставила его отвести взгляд.
Пользоваться таким артефактом было небезопасно, он одичал и требовал приручения.
— Как вы это нашли? — Сердце Велира екнуло – он понял: им есть к чему подвязать нить и попытаться найти если не выход, то место, в котором всё началось.
— Я же служебный пёс. Ещё немного, и сможешь брать меня на поиски. — Константин вроде шутил, но звучал при этом отчужденно – по Велиру это резануло, будто ржавым ножом для масла.
— Да ну что вы..! — Начал было Велир, и тут же поджал губы. — Я серьёзно, Константин.
Интересно, он правда обо всем этом думает, или просто проверяет границы дозволенного, отношение Велира к анималам, к нему конкретно? Велир никогда не понимал всех этих странных сумеречных игр...
— Датчик вблизи одного из насекомых сходил с ума. Видимо, оно сожрало артефакт.
Велир попытался восстановить картинку: простой артефакт, по силе своей – так, игрушка, не серьёзнее, чем флакон для духов, который таскает с собой Велир, очень долго лежит в одиночестве. Он работает накопителем, но никто не пользуется накопленной магией – что дальше? Он вспыхивает, отдаёт её в воздух, в ближайшее окружение? И происходит то, что заставляет его выйти за изначальные границы – и теперь, там, куда раньше вмещалась от силы чашка магии, может плескаться целое море. Но где же набрать это море? Наполнить его по каплям, вытянув из окружения... например, мёртвым ветром.
Но нет, разве мог один слабенький артефакт так сильно набедокурить?
Только если он не один. Если в момент первого слабого выброса поблизости были ещё артефакты – и их зацепило, и началась цепная реакция.
Нужно было что-то сказать Константину, поблагодарить, похвалить, но слова путались во рту, скользкие, мыльные.
Он открыл рюкзак, надеясь найти влажные салфетки, но от случайного прикосновения в рюкзаке запело разноцветное стекло склянок – Велир вытащил несколько на свет, пыльный и тусклый.
В коричневатом полупрозрачном стекле золотистым мерцанием переливался «Пилигрим». Жидкости – густой, но не вязкой, было на несколько небольших глотков.
Всё остальное – настойки трав и нехитрые лечебные зелья.
— Будете? — Велир протянул бутылек «Пилигрима» Константину.
Недоверие всплеснулось искрами в разноцветных глазах, вздрогнули тёмные ресницы, кожа век собралась мелкими морщинками, как кора дерева.
Велир фыркнул, поясняя:
— Да очень надо мне вас травить. Это «Пилигрим», даже не зелье, а... не знаю, питательный концентрат.
— И какая пропорция? — Константин хмурился, но уже мягче.
— Не знаю, одного котелка хватает, чтобы накормить роту солдат. Правда, в восторге они не будут, — Велир мрачно хмыкнул.
Константин поймал его взгляд – и посмотрел так, что у Велира будто тетива лука натянулась внутри – он не выдержал, отвернулся, сунул «Пилигрима» не глядя.
— Водой запейте потом. Ну или наоборот, тут кому как больше нравится.
Константин отпил воды из термоса, сделал скромный глоток зелья, прикрыл глаза – видимо, наслаждаясь тем, как по телу расползается тепло. Велир, наконец найдя пачку влажных салфеток, обтер лицо и пальцы от заскорузлой крови – розово-бурые салфетки лепестками мертвых, больных цветов упали на грязный пол.
— Мне казалось, это называется «Странник». — Константин вернул бутылек; Велиру захотелось приложиться к нему тоже, тем более, что стекло ещё было тёплым – как и все, до чего дотрагивался Константин – но он побоялся, что его в скором времени снова стошнит.
«Странник», вот как... Велир попытался вспомнить, из какого отражения родом это название, но так и не смог: почти все они были между собой похожи. «Странник», «Путник», «Путешественник», «Пилигрим», «Ронин»... Суть одна – компактно уместить большое количество пропитания для долгой дороги. Жаль – можно было бы предположить, откуда Константин родом.
Или нет – так, название «Пилигрим» принадлежало совсем не родине Велира.
— Смысл тот же.
— Зато вкус мягче, — Константин благодарно кивнул; губы его от зелья набрали немного цвета и мокро блестели.
— Идёмте, — Велир слишком уж резко подхватил рюкзак, закидывая его за уставшую спину. — Посмотрим, куда нас выведет нить.
Хотя он опасался, что артефакт будет скидывать поисковые заклинания, "нить Ариадны" легко оплела зажигалку и потянулась вдаль по лестницам, как живой навигатор.
Теперь Велиру не давал покоя вопрос: чем ты занимался в прошлом, если так хорошо знаком с зельями по типу «Пилигрима»? Кто вообще с ними сталкивается?
Военные. Что логично из названия: путники, странники, бродяги, искатели. Иногда молодые родители, которые кормят такими зельями заболевших детей.
Ни на первых, ни на третьих Константин похож не был.
Ниточка, меркло светящаяся в душном полумраке, вела их всё дальше. Она не была гарантией того, что они не ходят кругами, но теперь им не приходилось тратить время на опустевшие квартиры или наугад выбирать направления.
Велир надеялся, что всё близится к завершению – он задумывался о том, как вернётся домой, рухнет спать часов на двенадцать и не покажется на работе следующие несколько дней.
В этот момент здание любезно напомнило ему о том, где он находится.
Воспоминания вывалилась им под ноги из за потрепанных картонных коробок. Велир не хотел останавливаться, не хотел даже смотреть вниз, но взгляд зацепился сам собой – белое полотно с расплывшимся по нему алым пятном; простой карандаш с пометкой «ТМ» – до половины заляпан кровью.
От вида карандаша стало зло и тошно. Он вспомнил, каково это – вогнать его кому-то в плоть настолько глубоко, насколько вообще возможно. Точнее, сначала себе, а уже потом – кому-то.
Он не удержался, взял и собрал на него отросшие влажные волосы, как на длинную шпильку – как носил когда-то давно ещё обереги-спицы. Здание будто слышало его, и знало, чем зацепить: хотел собрать волосы – держи, пожалуйста.
И вспоминай.
Но окровавленная простынь была посвящена не ему.
— Константин, — негромко позвал он, — это ваше?
— Не знаю, — Константин замер, неуверенно коснулся края простыни, — ты ведь врач, разве это не должен быть твой триггер?
Отвечать и объяснять не хотелось, Велир уже понял, как гадко – когда ворошат твою память, но он так же знал, как гадко не помнить вообще ничего.
И он хотел помочь Константину вспомнить.
— У меня таких тряпок было тысячи, а оно как будто... хочет сильный эмоциональный отклик. Пытается выцарапать конкретное воспоминание.
Константин надолго замолчал, нахмурился – тяжёлая тишина опустилась на его плечи, и со стороны Велиру сложно было сказать, мелькнула ли в его глазах искра узнавания, почувствовал ли он что-то – гнев, вину, сожаление...?
Торопить его Велир не стал – Константин замечательно и сам с этим справлялся. Вскоре он поднялся и они молча пошли дальше, не комментируя и, видимо, стараясь даже не задумываться о том, что увидели.
Сильнее всего Велиру хотелось дойти до конца "нити Ариадны" без чёртовых приключений и эмоциональных встрясок.
Но зданию было плевать на его желания.
В густой пыльной тишине, ведомые мерцанием нити, они прошли несколько лестничных пролетов. А потом путь перегородила огромная пушистая туша.
Она занимала всю лестничную клетку, и в полумраке белели здоровенные острые клыки.
Сердце Велира забилось чаще. Константин резко загородил его собой.