На первом задание Каны Альбероны по убийству лесных вулканов в качестве помощника-сопровождающего был он. Ей предстояло убить всего одного. Его задача — не дать ей убиться или того хуже.

Он умудрился получить неприятную рану на прошлом задании и разрешения взять что-то своего уровня выбить не смог. Но на одного вулкана в случае чего его уж точно должно хватить, видимо решил дед после долгого нытья. Лексус не сильно любил, когда решали за него, но слава богу, что не поставили нянькой к более шумному Драгнилу. Кана неинтересная, до пресного спокойная, с совершенно небоевой, кажется, магией, но он готов вытерпеть несколько дней в ее компании.

Когда она испугано замирает с руками на колоде карт, Лексус матерится сквозь сжатые зубы, собирается кинуться наперерез Вулкану — если она не начнёт действовать и с ней что-то случится, вся ответственность будет на нём. Но девочка кидает на него грозный взгляд, переборов себя вытаскивает карту из колоды и все, что он успевает понять за то долгое мгновение, пока работает магия, что Кана стоит дрожащая с немым криком на губах с ног до головы облитая чужой кровью, а голова вулкана валяется недалеко от громко упавшего тела. Пожалуй, он впечатлён. От тринадцатилетней пигалицы с картами он не ждал ничего.

— Что надо делать дальше? — спрашивает она, с трудом подавляя рвоту и с отвращением оттягивая от тела пропитавшуюся кровью ткань футболки. Лексус слышит, как шумно колотится ее сердце.

— Взять голову в качестве доказательства, — говорит он, чуть-чуть ухмыляется. Становится интереснее насколько долго хватит её почти бравады. Кана, бледная, кивает, делает глубокий вдох, на мгновение прикрывает глаза. Прикладывает к голове чудища запечатывающую видимо карту и дрожащей рукой убирает ее обратно в карман.

— Идти сама сможешь? — спрашивает Лексус, подходя ближе. Не решается тронуть девочку за плечо, привлекая внимание к себе. Может, позже. Успокоительного у него с собой нет, но можно будет дать выпить ей потом немного эля. Тоже поможет. Хотя дед определенно даст по шапке за спаивание малолетних. — Тело выйдет запечатать? Можно будет продать в аптеку, — советует он, когда девочка открывает глаза, сосредотачивается на нем. Деньги лишними ей точно не будут.

— Выйдет, — отвечает Кана, тяжело сглатывая, и делает неуверенный шаг ближе к трупу. Достаёт ещё одну пустую карту, для надёжности рисует широкий рунный круг, захватывающий все тело, ждёт. Вулкан отпечатывается уродливым изображением на карте со всеми кровоподтёками на серой шкуре. — Ноги дрожат, идти сама не смогу, наверное, — говорит Кана, зажимая карту двумя пальцами.

Лексус вглядывается в почти белое лицо, мелкую дрожь в руках, слушает заполошный стук сердца в груди и садится на корточки. Тащить девчонку под руку будет долго и нудно, ему хочется поскорее разобраться с заданием. Ловит растерянный взгляд.

— Забирайся на спину и держись крепко. Сначала отчитаемся заказчику, потом уже в гостинице отдохнёшь и приведешь себя в порядок, — объясняется он. Кана не отвечает, пытается спрятать за чёлкой пунцовые щеки, забирается на спину, крепко цепляется в чужие плечи, ойкая, когда Лексус встаёт, поддерживая ее под ноги. — Домой поедем завтра утром.

— Извини, — шепчет Кана, смущённая. — Я тебя, кажется, запачкала кровью.

— Потренируешься отстирывать всякую дрянь с одежды, — отвечает Лексус и Кана давит неуместный смешок. Не такой он и страшный, оказывается, просто вредный.

На полпути к заказчику Кана приходит в себя, просит опустить ее на землю, достаёт пустую карту, световую ручку для рун и просит дать ей десять минут. Первая карта взрывается тихим хлопком в ее руках, вторая рассыпается пылью, третья мигает ровным рунным кругом и остается приличной картой в руках. Кана не сдерживаясь хлопает в ладоши, прикладывает карту сначала к себе, потом к нему — не дожидается разрешения. Теплый поток воздуха обдаёт их. Одежда становится чистой.

— Не только Фриду с Леви письменами баловаться, — пожимает она плечами, оттягивает низ футболки, проверяет на чистоту. Распускает волосы по плечам, вяжет жёлтую ленту на запястье, чтобы не потерять. — Поедем домой сегодня. Завтра дожди начнутся, будет не проехать. А тебе, кажется, стоит быть в гильдии. Одежду всё равно надо будет постирать потом, к слову.

Лексус смотрит на абсолютно чистое небо, сомневается в предсказании, но ему-то что, раньше сдаст ее обратно на поруки взрослым, раньше вернётся к своим делам.

Дожди идут потом целую неделю. И быть в гильдии, действительно, стоило — дедушка изгнал отца. Кана оказалась права.

***

— Ты же вроде едешь в свой родной город скоро? — Кана подпрыгивает от голоса Мастера, отвлекаясь от разложенных карт, и поворачивается к ним с Лексусом. Она в последнее время повадилась носить бриджи и верх от купальника, высоко собирать волосы, открывая на его взгляд слишком много кожи. Не то чтобы он наблюдал за ней эти несколько лет, но… стало привычкой.

— Да, скоро сбор винограда, я почти закрыла нужное количество заказов до отъезда, — вежливо улыбается девушка, собирая, не глядя, карты. Как будто кто-то кроме нее сможет прочитать то, что говорят эти куски бумаги.

— Отлично, Лексус поедет с тобой, — объявляет Макаров, спрыгивая на пол с барной стойки. Парень морщится.

— Чего? — Кана глупо хлопает глазами, переводит взгляд на него, пересекается с холодными серыми глазами, напоминающие ей грозовое небо, и роняет колоду. Собирает не вручную, зовёт магией, они ложатся в руку удобной и ровной стопкой. Торчат из колоды почему-то три. Кана вытягивает их в другую руку, чуть позже посмотрит. И подумает.

— Он накосячил, это его наказание, — объясняет Мастер, пожимает плечами и грозно зыркает на недовольного внука. Кана обречённо закатывает глаза, Макао с Вакабой на фоне слишком громко хохочут. Это скорее ощущается наказанием для неё, понимают они, чем для Лексуса. Кана не хочет быть в его компании, Лексус не хочет ехать не понятно куда и не понятно зачем.

— А я тут при чём? — спрашивает Кана, выразительно выгибая брови. Мастер легонько бьёт посохом по плечу, Лексус приходит мимо и щипает за бок. — Что он хоть сделал?

— Это не важно, — говорит Мастер, и Кана понимает, что это личное. Можно было бы, конечно, использовать силу, чтобы узнать, но… Кана не любит, когда лезут в ее дела, пожалуй, не будет лезть в чужие. Три карты в руке как будто становятся горячее — Император, Верховная Жрица, Влюбленные. Пожалуй, она не хочет об этом думать.

Она через Миру передаёт Лексусу дату и время отбытия, отправляет письмо в Зайбер, предупреждая о возможном госте. Ждёт. В гильдии появляется только, чтобы отчитаться о старом задании и взять новое. Она почему-то волнуется, почему-то страшно неловко даже подумать о том, чтобы столкнуться глазами. Кана упустила возможность отказать Макарову, и сейчас только молча переживает о том, как представит Лексуса… Ей не хочется слышать сравнений о истории любви её родителей. Да и любви ли? Раз мама оставила в старом доме Гилдартса документы о разводе, и получила по почте их обратно с размашистой уверенной подписью, и записку, что он больше не будет её беспокоить… Из любви? Из равнодушия? Кана не знает, поэтому каждый раз глядя на отца, не находит в себе сил на признание? Что если он просто засмеётся ей прямо в лицо, не поверив? Доказательств на руках о его отцовстве у нее нет.

— Рад тебя видеть, — говорит Лексус, подходя к ней на перроне. Кана смотрит на него внимательно, крутит тонкое кольцо на указательном пальце, не улыбается.

— Прямо-таки рад, — отвечает она, не пряча усталой усмешки. Она три часа назад вернулась с задания, успела только принять душ, отчитаться, и вернуться обратно ждать поезда и своего невольного попутчика. Лексус не отвечает, забирает услужливо протянутый билет и идёт в их купе первым. Кана заходит в след за ним, садится напротив, достаёт книгу. Листает её с незаинтересованным видом ровно до прибытия контролера, показывает свой билет, а потом, обняв себя за плечи, мгновенно засыпает.

Лексуса мутит в дороге, он старается смотреть на пробегающий мимо пейзаж и не смотреть на Альберону. Он не знает почему, но с того её первого относительно серьёзного задания он завёл себе привычку думать, глядя на нее в гильдии. Некоторые выводы ему не нравятся. Громовержцы откровенно шутили над его возможной влюблённостью, но сами понимали, что пять лет разницы — много. Ей тогда было всего тринадцать и единственное, чем она могла удивить — поразительной для возраста стойкостью при убийстве. Он помнит, что первое своё задание подобного толка выполнял под присмотром Гилдартса и позорно вырвал весь съеденный обед. От горного снежного вулкана противно пахло палённой молниями шерстью.

Когда она шатаясь начинает заваливаться в сторону, Лексус пересаживается к ней, позволяет лечь себе на плечо, еле сдерживает смех, пока сонная Кана обнимает свободно свисающий рукав шубы. Просыпается она за пол часа до прибытия, до противного бодрая. Рукав она отпускала с самым независимым видом. Пожалуй, он ей завидует. Сам он так и не провалился хотя бы в дрёму.

— Тетя Дилара, — Кана спрыгивает с подножки поезда, бежит на встречу плотно сбитой женщине в длинной пышной юбке. Лексус выползает за ней вслед и поражается чужой энергичности.

— Как ты выросла за последние полгода, милая, — женщина крепко обнимает Альберону и целует в обе щеки. — Ну-ка, покружись, — Кана делает обороты вокруг своей оси, зачем-то подняв руки, и глупо смеётся. Лексус моргает, впервые видя ее настолько счастливой. Цветастая юбка зонтиком крутится у её ног, поднимаясь настолько, что видны колени, волосы беспокойно мечутся по плечам.

— Я, к слову, всё-таки с компанией, — Кана указывает на него, наконец остановившись, не переставая улыбаться. — Это мой товарищ по гильдии, его зовут Лексус Дреяр. Лексус, это мадам Дилара.

— Рада знакомству, молодой человек, — говорит женщина и подзывает его рукой к себе. Он подходит. — Наклонись-ка, — Лексус послушно делает, что сказано, и оказывается обнят и расцелован в обе щеки, точно так же тепло, как до этого приветствовали Кану. Он не ожидал такого от незнакомой женщины. — Идёмте, Гюль приготовила восхитительное жаркое к вашему приезду, — мадам Дилара каким-то почти материнским жестом хлопает его напоследок по спине, отпуская.

— Извините, что доставляю неудобства, — произносит Лексус, не своим голосом. Он не помнит, когда в последний раз обнимал кого-то или позволял себя обнимать. Тёплые прикосновения будят воспоминания о детстве.

— Мы всегда рады гостям, — отмахивается женщина, подхватывает их обоих с Каной за руки и тащит вперёд. К повозке. Кана лихо запрыгивает в телегу, не смотря на свою юбку, устраивается спереди и хватает вожжи. Лексус садится за ними, кладёт походный рюкзак рядом и молчит. Вокруг мелькает приятный взгляду пасторальный пейзаж с пологими холмами с кустами виноградника, сияющие при свете солнца каким-то невероятным зелёным цветом, и пасущимся на полях скотом. Его не мутит так, как в поезде, но жутко клонит в сон на солнце. Под тихий чужой разговор он на минутку прикрывает глаза, не вслушиваясь, а открывает уже, когда они доезжают до городка с одинаково выкрашенными в белый цвет домами с разноцветными крышами и таким обилием цветов на улицах, какого он не видел давно. Клумбы, лужайки, цветущие кусты, цветки в горшках… От сладкого обилия запахов кружится голова.

— Тебе нормально? — спрашивает Кана, чуть к нему повернувшись, оказывается, отдавшая за это время вожжи мадам Диларе. Лексус молча кивает, укачанный транспортом. Будничный вопрос от товарищей по команде в её исполнении звучит почти дико.

— Мы скоро доедем, — уверяет его она с мягкой улыбкой и поворачивается обратно. Он редко бывал в гильдии, часто пропадая на заданиях или отдыхая дома, но почти уверен, что в Хвосте Феи такую улыбку не видел никто. Ни Макао, в которого та была влюблена, неловко учась на нём флиртовать, ни Мира, которая заботилась и о ней тоже, записав почти что во вторую младшую сестру. И эта мягкость не кажется чужеродной на чистом открытом лице.

— Это твой молодой человек, да? — спрашивает мадам Дилара достаточно громко, подгоняя запряженную в телегу лошадь. Лексус дёргается от мысли, что мог бы встречать с малолеткой. Кана громко смеётся и говорит нет. Потому что это же Лексус. И звучит это обидно, как будто его имя объясняет всё. Но было бы, наверное, куда глупее, сошлись она на разницу в возрасте, учитывая всё того же Макао, и какого-то Рея, согласившегося на свидание с ней, когда той было всего пятнадцать. Знатно они тогда с Бисклоу его напугали.

Когда они доезжают до стоящего почти на отшибе города дома с зеленой крышей и с крытым пространством перед ним, он с радостью выползает на землю, позорно утыкается носом в траву.

— А говорил в порядке, — насмешливо подходит Кана и берёт его сумку из повозки. Чёрное пятно выглядит неуместно в её ярком образе. — Пройди за тетей Диларой и помой руки с дороги, и вернись на веранду.

— Куда? — Лексус переворачивается на спину и видит Кану подсвеченную солнцем, от того стоящей с золотым ореолом волос и выглядящей почти эфемерно. И кожа у нее становится какого-то такого карамельного оттенка, который иррационально хочется попробовать на вкус. Рот заполняется фантомной сладостью.

— Ты серьёзно? — фыркает Кана, разворачиваясь и уходя в сторону дома. И сразу становится знакомой противной девчонкой, и странное желание цапнуть ту исчезает вслед за этим. Свет падает ему на лицо. Лексус смотрит на все ещё яркое голубое небо, с тонкими перьями облаков. Девушка останавливается, пройдя всего несколько шагов. — Видишь стол вынесли круглый? Он стоит на веранде.

— Понял, — Лексус переворачивается, приподнимается на локтях, смотрит в указанном направлении. Успевает только услышать тихий её смешок, пока встаёт на ноги, отряхивает одежду от пыли и налипшей травы. Кана исчезает в доме быстро, он не успевает понять направления в мешанине незнакомых шагов. Мадам Дилара выносит корзинку с домашним хлебом, машет ему рукой и провожает к ванной комнате.

На веранде он встречает Гюль, которая оказывается дочерью мадам Дилары, похожая с матерью точно две капли воды, и будучи всего несколько старше его уже замужем с четырёхлетней дочерью на руках.

— Здравствуйте, — тепло улыбается она, вынося тарелку с овощами и сыром, и графин вина. — Не поможете? — спрашивает она, и Лексус заторможено берёт все из рук и ставит на стол. Маленькая девочка хвостиком следовавшая за матерью застывает у дверного косяка и забавно косит на него светлыми глазами.

— Ещё что-то надо? — спрашивает Лексус, и Гюль хмурится, задумчиво чешет висок.

— Мясо принесёшь, и потом просто жди, — кивает она, и Лексус идёт за ней. Видимо муж Гюль вылавливал из огромного чугунного казана самые красивые куски и перекладывал на деревянную тарелку. Лексус выносит её потом на стол на веранду, смеясь торопливым детским шагам за спиной. Ставит по центру стола. Хвост неловко мнётся, но садится рядом, старательно подражая взрослым расправляет складки на детском платье.

— Я смотрю у вас тут идиллия, — Кана появляется неожиданно, с сложно собранными на затылке волосами с стаканами в руках. — Я надеюсь ты не достаёшь дядю с молниями, Лекси, — улыбается девушка, и садится рядом.

— Пока не успела, — весело смеётся названная Лекси и ложится Кане на колени. — Он красивый, правда? — Лексус игнорирует дёргающийся глаз. Мадам Дилара, Гюль и её муж, представившийся Амаром, появляются очень вовремя на его взгляд, потому что он не хотел бы знать честное мнение Каны Альбероны.

— Очень, — все-таки отвечает она почти одними губами, как будто бы и сама себе. И приступает к еде вместе со всеми.

— Нам постелили в одной комнате, — Кана ведёт его в глубь дома после ужина. В тени комнат её волосы кажутся почти чёрными. — Тетя Дилара решила, что я вру, и что мы всё-таки встречаемся. Так что придётся тесниться, уж извини.

Лексус не отвечает, заваливается спать на одну из двух кроватей, чтобы быть растолканным в седьмом часу утра, со словами, что все уже собрались, надо перекусить и приступить к работе.

Все — это огромная толпа из почти двадцати человек, которую он не собирается запоминать. Долгий день с тасканием тяжёлых вёдер по длинному участку от людей к специальной дробилке и обратно. Ладно. Он понял. Нельзя не уважать честный физический труд простого народа. Дед был прав. Он плохо помнит обед, устроенный после сбора, но помнит гудящие натруженные мышцы и как будто совершенно не запыхавшуюся Кану, охотно общающуюся с каждым в этом многоголосие толпы. Из остатка дня он помнит только то, как дополз неприлично рано до кровати и уснул до следующего утра.

***

Он, правда, думал, что они уедут на следующий же день. Но Кана смотрит на него как на придурка и Лексус думает, что, кажется, оказался не прав.

— Я остаюсь на неделю, — говорит она, вытягиваясь на своей кровати кошкой и забавно щурится от падающих на лицо солнечных лучей. — Ты, конечно, можешь вернуться в Магнолию, силком тебя никто держать не будет. Но…

— Но?

— Мне кажется, что тебе не помешает отдохнуть, — Кана пожимает плечами, заглядывает ему прямо в глаза и Лексуса прошибают его же молнии. По-другому он не может объяснить почему вздрогнул при этих словах всем телом. Кана уходит с комплектом сменной одежды, возвращается в очередной юбке и пышной блузке. Лексус всё это время сидит на кровати, гипнотизирует взглядом стену с абсолютной пустотой в голове. Может, она и права, что ему нужен отдых.

И он остаётся. Выходит с книгой по созданию простейших лакримных артефактов на задний двор под раскидистое дерево, читает, смотрит на облака, дышит бесконечно приятным запахом цветов, слышит запах выпечки с кухни, прислушивается к голосу Каны в доме и её звонкому искреннему смеху. К бесконечному сравнению её с Корделией и искреннюю благодарность в голосе в ответ. Ему кажется, что тут почти все видят её лишь продолжением матери, живой тенью мертвеца. Так как этому можно радоваться? Он ненавидит сравнения с дедом, ненавидит сравнения с отцом, ненавидит находиться в их тени.

В обед за ним прибегает Лекси, трогательно прижимает к груди тряпичную куклу. Тянет его за рукава, шумит-шумит-шумит. Ему начинается казаться, что всей гильдии было бы не перекрыть этот бесконечный детский монолог. Он теперь знает, что вечером будут танцы, что через три дня у нее день рождения, что она хочет новое платье и торт, что тетя Кана не делится, какой подарок привезла, что… Еще добрую сотню вещей она не успевает рассказать, потому что они дошли до накрытого снова на веранде стола с собранной за ним семьей. Не его, но… Кана хлопает рядом, и Лексус садится, не зная, что за мешанина чувств сейчас в его груди.

На танцы она надевает чёрный с красным, оголяет шею, плечи, спину, лодыжки, прикрывает тканью рукавов руки. Он смотрит как она закалывает волосы на затылке длинными шпильками, трясёт головой, чтобы проверить надёжность. Как закрепляет за ухом яркий алый цветок, названия которого он не знает.

— Ну как? — спрашивает она, вполоборота сев в его направлении. Лексус пожимает плечами и корчит гримасу. Карта летит в него, спаливается разрядом молнии. Кана вредно показывает язык и сбегает вниз. На руках звенят браслеты. Лексус минуту лежит, задумавшись. Спускается вслед за ней.

— Мой отец познакомился с мамой, когда случайно забрел в путешествии сюда, — говорит Кана, красная после активных танцев, в которые ее вовлекли ровесницы. Она сейчас приходит в себя, спрятавшись у стола с закусками, где он провёл весь вечер под красноречивые взгляды девушек. Можно было бы развлечься, но его тут вроде как считают парнем Альбероны? Вышло бы не красиво. — На празднике.

— Ты никогда не рассказывала в гильдии о родителях, — замечает Лексус, видит как дергаются чужие губы в неясной эмоции, как заходится в частом ритме сердце.

— А что о них говорить? Мама умерла, когда мне едва исполнилось пять, а отец даже не узнал о ее беременности мной, потому что так часто уходил на задания, что мама просто вернулась в родной город, оставив документы о разводе. Знаешь, я ведь в Хвост Феи вступила, чтобы его найти… Но он меня не узнал, — говорит она, уйдя куда-то мыслями в прошлое. — Ох, — выдыхает она, и хватает хлеб с тонко нарезанным мясом в специях. Закидывает в рот целиком, медленно жует, коротким движением облизывает губы от соуса.

— И кто он?

— Кто?

— Давай не прикидывайся дурой.

— Гилдартс, — выдыхает она, и смотрит как выстраиваются в круг пары. И хватает Лексуса за руку, таща в круг. Она не хочет продолжать этот разговор. Не будет. Лучше отвлечься самой, и отвлечь Лексуса. Ей кажется, что, если он придумает какую-то глупость, посчитав её верной, он не отстанет от неё. Будет хуже Нацу, полгода капавший ей на мозги о схожем с Гилдартсом запахе.

— Эй, я движений не знаю, — возмущается он и Кана вредно улыбается.

— Выучишь по ходу дела.

Легкие у неё горят, ноги не держат, но Кана продолжает танцевать, подсказывает ему движения и фигуры, волосы в какой-то момент рассыпаются по плечам с застрявшим в них железом, которое бликует в свете уличных фонарей на площади. Лексус уходит после одного танца обратно в угол. Кана остаётся. Кружится в хороводах, сбивает в кровь ноги, танцует-танцует-танцует…

И избегает его. Мадам Дилара молчит, Гюль с Лекси признаются, что та решила остаться в старом своём доме, но искать её не стоит. И Лексус следует совету, давит странную тревогу в груди.

Она возвращается в последний день перед их отъездом, с красными от постоянных слёз глазами и пышным букетом все ещё находящихся в цвету полевых трав.

— Пойдём со мной на кладбище, — просит она, и Лексус не может ей отказать. Все вопросы, которые он вынашивал в себе почти неделю исчезают, когда Кана выбирает самый долгий, кажется, путь. Здоровается с каждым встречным, улыбается обессиленной, но всё ещё искренней улыбкой, и каждое старческое «Корделия! Давно ты не заглядывала!» слышит только «Исправлюсь». И она не зла. Не расстроена. Он не находит слов.

На кладбище не стоит тишина, в ветках многочисленных деревьев поют птицы.

— Тут считают, что мертвые перерождаются любимым деревом, — говорит Кана, опускается на землю перед могилой с надгробным камнем и почти полностью облетевшим деревом вишни. «Корделия Альберона. Вечная память под светом Солнца и Луны». — Поэтому рядом всегда сажают какое-то растение.

Кана кладет на могилу охапку цветов, молчит.

Лексус крутит в кармане между пальцами мелкую лакриму, и думает, что может сделать фонарь. У него, конечно, кроме лакримы для этого ничего и нет, но можно использовать кровь… Может. Если Кана не побежит после этого писать письмо в совет за использование черной магии. Но глядя на ее грустные влажные от слез глаза, впервые плюёт на свою безопасность, и не плюёт на чужие чувства. Достаёт припрятанный кинжал, из другого кармана лакриму, делает надрез, зажимает окровавленной ладонью. Кана обращает внимание на шепот, кажется, узнает заклинание. Лексус не понимает, когда она успевает схватить кинжал. Она делает надрез на ладони, прикрывая от страха глаза. Роняет его на землю, тянется к руке Лексуса и он позволяет переплести пальцы, зажимая лакриму между ними. Кана подхватывает заклинание вместе с ним, терпит боль, повторяет строчки настолько синхронно, что в пору было бы удивиться.

Когда они расплетают пальцы и кладут лакриму рядом с надгробным камнем, он изменяет форму в небольшой фонарь, с узкую ладонь Каны размером, из чётких шестигранных стен, с всполохами жёлтых и фиолетовых искр на каждой грани. Огонёк внутри загорается почти сразу. Светится мягким волшебным светом, видный даже днём.

— Теперь он погаснет только с нашей смертью, — усмехается Кана, неловко мнется, не зная куда себя деть. Лексус тянет ее за руку к себе, обнимает, и Кана утыкается в рубашку, прячет лицо и плачет. Захлёбывается в крике и слезах. Одежда у них у обоих в крови от не затягивающихся ран. Он гладит ее целой ладонью по волосам, вспоминает всё, что говорила Эвергрин об утешениях.

— Она сможет за тобой приглядывать, — усмехается Лексус, стоит Кане перестаёт вздрагивать всем телом во время всхлипов. Кажется, не так уж и просто даются ей эти сравнения с матерью.

— Спасибо, — Кана отстраняется, шмыгает носом и смотрит на их раненные руки, испачканную одежду. — Оно того не стоило. Ты сделал глупость.

Лексус пожимает плечами, достаёт лекарство для ран, поочередно обрабатывает им раны. Краем глаза кажется, что кто-то похожий на Кану стоит рядом с могилой, сверкает аметистовыми глазами и поднимает руки над ними в благословляющем жесте с теплой улыбкой на губах. Давно он не видел слепки душ. Да, пожалуй, он сделал глупость. Но как он не старается отстраниться от членов гильдии, как не раздражается на оскорбительные слухи их ненавидеть он не может. И совершенно разбитая Кана воздействует на все ещё живые чувства.

Кана опускается на колени, долго молится.

— Давай возвращаться, — Лексус аккуратно касается плеча, когда замечает, что согильдийка явно замёрзла.

— Угу, — Кана ойкает, не может встать, затекли ноги. Лексус подхватывает ее на руки, Кана смущенно отводит глаза, притихает, пригревшись.

Когда они возвращаются в Магнолию ночным поездом, Лексус знает, что обязательно сделает. Или точнее, что обязательно заставит сделать Кану. Если для того, чтобы стать сильнее ей надо признаться отцу, то так тому и быть.

***

Гиладртс появляется в Гильдии через четыре месяца, и Кана, зная о его возвращении с точностью до часа, приходит в гильдию в чуть великоватом для себя костюме, она до него немного не доросла. Пришлось крепче затянуть на бедрах.

— Волнуешься, мелочь? — Лексус подходит почти бесшумно, и Кана мелко вздрагивает, хватается пальцами за юбку.

— Нет, — отвечает она, севшим голосом. — Ненавижу тебя, я не готова, — шепчет Кана и смотрит ему прямо в глаза.

— Как хочешь, милая, но ты сама знаешь, что долг дороже денег, — Лексус треплет Кану по макушке, и девушка отмахивается от тяжёлой руки. — Ну, удачи, — шепчет Лексус ей на ухо и отходит, когда пол гильдии шатается в первый раз. Когда Гилдартс заходит внутрь, свет потухает, освещая одну лишь Кану, неловко улыбающуюся всеобщему вниманию. Лексус включает нужную музыку, Кана становится в начальную фигуру танца, высоко поднимает руки над головой и прикрывает глаза.

«Удачи», — шепчет одними губами у нее в голове Лексус и Кана думает, что ей она не помешает и делает первый шаг.

Гремят браслеты на ногах и руках, платье вьётся кругом, обнажая острые колени. С последними тактами песни она садится на пол, с юбкой распустившейся цветком и замирает. Гильдия раздается смехом, аплодисментами и громкими криками одобрения. Кто-то кричит про предстоящий парад Фантазии. Кана переводит дыхание и не решается взглянуть на Гилдартса, как не решалась сделать этого во время танца.

Свет включается, Кана встаёт на ноги, делает поклон и заставляет себя смеяться чужим шуткам.

— Кто бы знал, что ты даже симпатичная, когда принарядишься, — обращается к ней Мира, и Кана устало улыбается в ответ, не находя в себе сил на ответную колкость.

— Кана, — подходит Гилдартс и Кана вздрагивает. — Не хочешь подышать свежим воздухом? — говорит он, и кивает на дверь ведущую к заднему двору гильдии с небольшой парковой зоной. Все вокруг начинают галдеть, Нацу подлетает к Гилдартсу, но тот от него отмахивается. — Потом, — произносит он всего одно слово и тот как-то понятливо кивает.

Гилдартс аккуратно кладёт руку Кане на плечо, чтобы та не пыталась убежать, и ведёт к двери.

— Красивый танец, — говорит он, и Кана задерживает дыхание. Возможно он узнает… Возможно. — Я встретил свою жену в её родном городе — Зайбере, на празднике, она танцевала так же…

— Удивительно, — тянет Кана, теребит на руках браслеты. Вот сейчас он спросит… Но Гилдартс не спрашивает о её матери, говорит о какой-то отвлеченной ерунде, о городе и традициях, и Кана дрожит от злости. — Мне, кажется, пора идти, извините, — холодно улыбается она и уходит из гильдии. Захлёбывается слезами, не разбирает дорогу, просто идёт-идёт-идёт… Обнаруживает себя в парке. Лексус, словно зная, где ее ждать, стоит под деревом, недовольно хмурит брови.

— Почему ты не сказала?

— Он не узнал, — Кана дергает губами, широко распахивает глаза. — Я говорила, что не готова признаться сама, — срывается она на крик, зло впивается в него глазами. — Ненавижу тебя, — шепчет. — Ненавижу-ненавижу-ненавижу… — кричит, захлебываясь в крике. Лексус даёт пощечину.

— Ненавидь себя, — Лексус кривит губы, до боли сжимает её плечи. Кана вырывается и пытается укусить. — Знаешь, я думал, ты другая. Но оказалось, что ты такая же бесхребетная дура, как и все остальные в Хвосте Феи.

— Иди к чертям, — Кана улыбается, бьёт с размаху ногой по его колену, уходит в сторону, когда Лексус ненадолго разжимает хватку. — Не тебе меня винить в трусости. Сам для начала поговори с дедом.

— Да чтобы ты знала, — плюёт Лексус. Кана криво смотрит в ответ, освещенная лунным светом. На губах у неё усмешка.

— Да, чтобы я знала.

Лексус исчезает в молниях, Кана падает на траву. К Зерефовым демонам Лексуса. К Зерефовым демонам собственные чувства.

***

— Нет-нет-нет, — Кана выбегает на балкон гильдии, как только спадают чары Эвергрин. Город окружает Храм Молний. Год назад он только читал про простенькие артефакты, а сейчас выдал это. Какой пиздец. — Надо найти Лексуса, — шепчет она. На фоне бушует Нацу и Гажил, что-то ищет в книгах Леви… Нет. Нет времени ждать.

— Я просто расстреляю эти штуки, — злится Биска, достаёт из подпространства дробовик. Кана кладёт руку ей на плечо.

— Не стоит, — говорит она. — Скорее всего тебя ударит в ответ молнией с силой твоей атаки. Это может оказаться смертельно. Только если другого выбора не останется, ладно? Постараемся найти Лексуса сначала. Вот карта связи, если найду — сообщу. Постарайтесь найти Уорена к тому моменту.

Она не дожидается ответа, перепрыгивает через перила, скользит по крыше, мягко приземляется на ноги, давно выучив этот трюк. Бежит. Глупо возможно искать Лексуса в одиночку, она не выстоит перед ним. Не выстояла же на последнем экзамене, смотрела на него вся покрытая собственными кровоподтёками, упрямо сжимала карты в руке. Лексус смотрел холодными-холодными глазами, как смотрел только в последнюю их до этого встречу в парке, не ухмылялся, не улыбался, не злился. Он просто был равнодушен. Сдаваться не хотелось, но глядя на покрытое молниями тело, она сдаётся. Опускает руки, разворачивается, идёт в противоположном направлении обратно на пляж. Ну и ладно. Не сильно и хотелось…

Кана бежит по улицам Магнолии, старается избегать жителей. Не стоит наводить панику. В какой-то момент останавливается всего на долю секунды, чтобы сбросить неудобные каблуки и запечатать в карту. Лучше уж ноги в кровь, чем подвернуть в неудачный момент, не устояв на ногах. Кана слышит звуки битв, чувствует колебания магии, видит проигрыши, проклинает собственный дар. Она же видела. Она же давно видела, чем всё может обернуться, так почему…

Кана бежит. Она уже далеко от гильдии, зашла в самую глубь города. Где мог спрятаться Лексус? На краю взгляда в небо впиваются башни собора Кардия. В котором никого из служителей не должно быть, потому что на время Фантазии все покидают его ради встреч с друзьями и семьей. Мог ли он осквернить собор?

Девушка останавливается, вглядывается в серый камень, острые шпили, сводчатые тонкие окна, прислушивается к дару, не прибегает к помощи карт. Мог. Кана раскачивается на носках. Она может сообщить Эрзе. Может постараться найти Мистигана, который точно прибудет в город. Может… Но идёт одна, игнорирует дрожащие колени и гулко колотящееся под горлом сердце. Она убедится в своей мысли и подаст сигнал. Она…

Кана останавливается перед воротами собора. Может быть прав был Лексус, что она трусливая дура. В голове фантомными криками звучат голоса согильдийцев, уровень эфира в воздухе поражает воображение, лакримы с запечатанной силой молний кружат в воздухе. Она может согласиться с тем, что она дура. Но трусихой она не будет. Не в ситуации, когда жизни друзей стоят на кону. Шаги до входа даются легко.

Она застревает в дверях, голос Лексуса эхом раздается под высокими сводами нефа, предназначенного в дни проповедей для мирян. Голос Фрида слышится в ответ. Спрашивает о верности? Кто он такой? Волна возмущения поднимается неконтролируемым жаром в груди, но Кана берёт все свои эмоции под контроль. Нет времени для безрассудства. Она уходит с территории собора, складывает карту в птичку-послание и отправляет Мистигану. Он недалеко от Магнолии. Он придёт. А она пока подумает, как сможет помочь в битве.

Приходиться спрятаться в переулок, достать тетрадь с наработками ещё неопробованных рунных цепочек. Страшно. Мысли путаются. В прямом бою она будет только мешаться, Мистигану придётся отвлекаться на неё, в попытках защитить. Лексус не побрезгует пожертвовать ею в битве. Неровные строчки плывут перед глазами. И… вот оно. Она давно может запечатывать в карты неодушевлённые предметы, сможет ли она запечатать человека, оставив его при этом живым? У неё есть полчаса, чтобы это выяснить. Первые четыре крутящиеся рядом птицы умирают при одном прикосновении карты (пожалуй, не будь Лексус членом гильдии это был бы вполне вариант. И плевать, что легальным волшебникам запрещено убивать.). Пятая — пытается клевать пространство карты в попытках выбраться наружу. Кана улыбается, выпуская птицу. Она падает рядом замертво.

— Кана, — Мистиган появляется рядом слишком неожиданно, но Кана успевает вытянуть парочку боевых карт из колоды.

— Не будем расшаркиваться с приветствиями, — говорит она, возвращается к расчётам. — Мне надо ещё десять минут, и я закончу карту, в которую смогу его заточить. Единственное, мне придётся подойти вплотную, — она кусает губу. — Скорее всего возможность будет только одна, если он использует Закон Феи.

— Я постараюсь выиграть для тебя время, — соглашается он. И исчезает.

Десять минут. Время пошло. Кана прислушивается к гудящему эфиру в воздухе, выделяет огромное количество с оттенком стихии молнии.

Девять. Вспоминается как они вместе стояли над могилой её матери, и Лексус создал долбанный фонарик из лакримы и их крови. Это знак, что ему было не все равно.

Восемь. Она исправляет кусок цепочки. Приманенная птица остается живой в карте. Вылетает живая наружу. Недовольно курлычет и порывается клюнуть в руку. Хорошо.

Семь. Сообщение Биске, уже нашедшей Уорена.

Шесть. Договор о взрыве лакрим, как только она даст отмашку.

Пять. Кана встает на ноги. Он хочет сильную гильдию. Он выгоняет слабаков? Указывает на слабости? Он хочет сделать гильдию сильнее? Кана вытягивает из гадальной колоды Императора. Не перевернутого. Это даёт надежду.

Четыре. Башня. Неплохо. Складывает карты, бежит в собор. Взрывы и крики. Жуткий магический фон.

Три. Два. Один. Скользит внутрь. У них есть буквально пару минут до прихода Эрзы.

— Я ожидала от тебя большего, Лексус, — Кана выходит из тени с холодной усмешкой. Сердце спокойно бьётся. Ноги не дрожат. Может потом она будет валяться в истерике, напиваться, кричать в пустоту до хрипа, но сейчас она себе этого не позволит. — И кто из нас бесхребетный дурак?

— Гляньте-ка, кто пожаловал, — Лексус скалится. Мистиган молчит, не вмешиваясь. Одежда на нём порядком потрёпана. — Удивлён, что ты сюда пришла. Ты опять не прошла экзамен, не тебе со мной тягаться.

— Верно, — Кана склоняет голову набок, щурит глаза. — Захотелось подёргать дракона за крылья, — глаза Лексуса расширяются. О, да, она знает. — Ты выбрал слишком сложный способ со всеми разобраться. Мог просто использовать Закон Феи, — Кана улыбается ещё шире. Мистиган дёргается. — Убил бы всех разом.

— Я смогу победить всех и так, — криво усмехается Лексус, приближается к ней, покрытый молниями. Кана посылает слабый импульс в связную карту с Биской. Пора.

— Правда? — Кана смеётся, протягивает руку вперёд, кладёт Лексусу на грудь, игнорирует электрические разряды. Боль можно перетерпеть. Потом будет выть, прижимая к груди травмированные ладони. — Тогда это что фейрверк на улице? Ох, тебе даже в окно выглядывать не надо. Чувствуешь?

— Сука, — Лексус откидывает ее руку в сторону. Кана с надрывом смеётся. — Это ты всех надоумила?

— Я может и дура бесхребетная в некоторых вопросах, но не только Фриду с Леви в книги закапываться, — Кана сладко улыбается. Откидывает волосы. Выставляет на показ беззащитно открытую шею. Вцепится или нет?

Нет. Лексус бесится. Говорит длинную словесную формулу, вырисовывает магией круг, смотрит со злостью на спокойное до дрожи лицо Альбероны, когда свет не делает ей ничего.

— Я считаю, что тебе надо отдохнуть, Лексус, — говорит она, и за секунду его растерянности оказывается рядом, запечатывает его в карту. — И подумать.

Лексус кричит. Из карты не доносится не звука. Кана сверкает аметистовыми глазами в полумраке нефа, оседает на запыленный каменной крошкой пол, улыбается мягкой, уставшей улыбкой, которую ему прекрасно видно. Не вовремя вспоминается она в том проклятом разнеживающем Зайбере.

— И как ты только прошлый экзамен провалила с такими хитростями? — Мистиган хмыкает, подаёт ей руку. Кана хватается за неё. Слезы бесконтрольно начинают течь из глаз. Действительно. Как? — Я провожу тебя до гильдии.

— Какая честь, — смешок выходит хриплым. Сквозь мутную пелену слёз целые улицы Магнолии получают какой-то свой шарм. Ну и глупость. Карта с Лексусом крепко зажата между пальцев. Она не знает, что скажет. Не знает, что будет делать, когда дойдёт до мастера. В голове мысли-мысли-мысли… Вдруг становится прохладно. Мистиган трогает поочерёдно её виски туманом и становится хорошо. Что-то будет. Как-то справятся. Разберутся. Не в первый раз.

***

Первым делом Мистиган ведёт её в гильдийский лазарет. Полюшка смотрит неодобрительно на ожоги на руках, выдаёт банку мази, ненадолго возвращается к Макарову. Уходит. Кана сидит, смотрит в пустоту потолка, не отпускает зажатую в руках карту с Лексусом. Сейчас она обработает ладони, найдёт Фрида и отпустит его. Больше он ничего не сделает. Дар в голове отзывается болью в висках при мыслях о будущем. Что-то страшное возможно случится, Лексус будет рядом, но на их стороне…

Фрид Джастин находится за чертой города, лежащий на земле, бесцельно смотрящий на безоблачное синеющее небо. Раненный в битве.

— Ты знаешь, где дом Лексуса? — она присаживается на корточки рядом с ним, привлекая к себе внимание. Всё ещё босая. — Нам надо выпустить его в мир.

— Что? — Фрид медленно моргает, осознавая сказанное. Кана показывает ему карту, где Лексус лежит в пустоте распластавшись звездой. — Как ты…

— Немного схитрила, — Кана устало приподнимает уголки губ в неискренней улыбке. — Так знаешь?

— Да, — Фрид отдирает себя от земли, снимает подранный в клочья плащ, перекидывает через локоть. — Пойдём.

Дом Дреяра находится почти за городской чертой, с ровным газоном и покатой крышей. Совершенно обезличенный снаружи.

— Ставь письмена, чтобы он не пошёл всё крушить сразу как выберется, — просит Кана. — Боюсь Мастер наверняка не переживёт такого. И уходи как сделаешь. Я справлюсь сама.

Фрид хмыкает. Достаёт саблю, наносит рунную цепочку по периметру дома. Кана смотрит на его работу и думает, что Фрида с Леви на этой стезе ей возможно всё-таки далеко. Руны моргают фиолетовым и исчезают, оставаясь невидимым энергетическим контуром.

— Удачи, — говорит Джастин. Кана смотрит ему в след, поджимает губы. Да. Удача ей понадобится. Дверь в дом открывается с тихим скрипом, закрывается так же. Кана заходится в пустую прихожую, шаги оставляют пыльные отпечатки на чистом полу.

Кидает карту на пол, прекращает подачу магии. Лексус образуется перед ней из мелких разрядов молний. Она забыла, что вплела немного эфира в контур карты.

— Не ожидал, — Лексус кривит губы и прикрывает глаза. — Знаешь, я думал меня победит Эрза. В крайнем случае невыносимый Драгнил опять что-то придумает, ему не позволительно сильно в последнее время везёт…

— А это была я, — Кана удивляется тому насколько обессиленным звучит её собственный голос. — Ты придурок, Лексус. Ты в курсе, что ты натворил?

— Да. Просить прощения я не буду. Я просто хотел… — Лексус замолкает. Кана смотрит на него, на расстоянии. Подходит. Обнимает, кладёт голову ему на грудь. Осознав масштаб всего, что он натворил, применив Закон Феи, подумав обо всем, скорее всего он чувствует себя чудовищем. Под ухом слышится сбитый бой сердца.

— Мастер изгонит тебя из гильдии, — говорит она тихо. — Да ты и сам не останешься.

— Я знаю.

— Тебя будут ждать обратно, — Кана отстраняется. — Пригнись-ка, — Лексус тянет ее в гостиную, на диван. Садится перед ней. Кана обхватывает его лицо ладонями, пристально смотрит в холодные голубые глаза. Расслабленное его лицо выглядит таким красивым. Кана очерчивает скулы большими пальцами, прижимается к губам. Лексус тянет ее к себе на колени, обнимает за талию, углубляет поцелуй. Отстраняется с кровоточащей губой.

— Это тебе за суку, — шепчет Кана. Встаёт. Лексус продолжает сидеть, ему и дара не надо, чтобы сказать, что они не увидятся еще долго. Он провожает ее до выхода и смотрит ей в след, уходящую при закатном солнце.

И до следующей встречи у них всего одна задача — не убиться или того хуже. Будет жалко, если погаснет фонарь.