Клевер – шёлком под пальцами. Острия трав покалывают звёзды. Люпины. Огнёвки. Её ноги упираются в запад, его – в восток. Их волосы перепутаны и кончики длинных ушей соприкасаются. Ритто поднимает руку, жёлтая гладь луны вздымается волнами под его хрупкими пальцами, он мешает сиянию купаться в глазах сестры. «Мне страшно, – говорит Нервин, разрывая ниточки пуха на губах. – Я хочу домой». Ритто улыбается: «Нас обоих изгонят. Когда мы умрём вдали от почвы Ану Аренделя, наши души не переродятся деревьями, а останутся призраками в лабиринтах Альтеры. Невидимыми. Неслышимыми. Наша вечная не-жизнь будет бесконечным терзанием. Но только так мы сможем всегда быть вместе, правда?». Он приподнимается и переваливается спиной вверх, загораживает Нервин небо. «Мне страшно, – повторяет она. – Ты пугаешь меня». Черты Ритто вытягиваются, волосы и глаза светлеют, а пальцы, дотронувшиеся до её щеки, становятся твёрдыми и грубыми. Ювенсиэль кладёт влажную ладонь ей на глаза.

Когда он убирает её, то оказывается Лианной.

Та вновь вымочила тряпку в кастрюле, отжала и положила Нервин на лоб. Принцесса перехватила ткань и осторожно села на больничной лежанке. Они были за голубой занавесью в одной из палат корабельного медотсека. Отовсюду несло резиной и лекарствами. Герант сидел на корточках слева, очень обеспокоенный. Вельскуд устроился справа на койке, у ног Нервин. Еë кожа гудела рядом с его телом, как утром, когда тëрлась о снаряжение коня. Человек не смотрел на неё. Звенела тишина.

– Ты перегрелась, – сказала Лианна, сидя на тумбочке и раскачиваясь взад-вперёд. Конечно, она пустила людей на судно. Кто бы сомневался.

Нервин вытерла глаза тряпкой. В них дëргались капилляры. Её всë ещë морозило от увиденного меж темнотой и светом. Ритто был многим, но ещë ни разу — источником страха.

– Перегрелась, – по-детски повторив, согласилась она. – Я долго спала?

– Смотря что ты понимаешь под «долго», – пожала плечами Лианна.

Герант налил стакан воды из графина, стоявшего рядом с военачальницей, и протянул Нервин.

– Спасибо, – после паузы произнесла она. Желудок будто перевернулся от ненависти. Поглядев на мерцание на воде, Нервин спросила: – Что произошло за это время? Какие…

– Моя напарница заглянула, – объявил Герант. – Говорит, подкрепление прибудет завтра под вечер.

– Сейчас она здесь?

– Ушла перекусить в деревню.

– То есть оставить крестьян совсем без пропитания, — вставила Лианна. — У этой скелетины прямо-таки драконий аппетит. Тебе бы лучше о ней заботиться, Герант.

– Она съест мою печень, если я попыта…

– Пленника уже допросили? – вдруг выпалила Нервин. Дерзость оказалась зелëным вином: она горела внутри и рвалась наружу стыдом и страшным чувством свободы.

– Так точно, – улыбнулась Лианна.

– Я хочу сама поговорить с ним.

Нервин соскользнула с постели, отставила стакан, так и не пригубив ни капли, и опёрлась о ладонь Лианны в перчатке, стараясь поместить ступни в сандалии. Ей хотелось смыться с чужих глаз как можно скорее. Герант кинулся помогать с ремешками на щиколотках. Испуг, как писк мышонка – и в секундном то ли негодовании, то ли панике Нервин дёрнула ногой так, что человек отпрянул, схватившись за хрустнувший нос.

– О нет! Герант, прости, ради богини! – Она подалась руками вперёд. Но тут же одёрнула себя. Он уже проявил себя как последнюю тварь, он пускает пыль в глаза Вельскуду, а теперь ещё и вьётся вокруг неё, точно сокол перед ударом!

– Ничего, – сказал Герант, поднимаясь на ноги. Увидев, как принцесса сделала шаг и снова опустилась на лежанку, касаясь собственных висков, мечник прибавил: – Тебе бы ещё отдохнуть.

– Мне достаточно, – отрезала Нервин, слишком громко и жёстко, чтобы не вызвать подозрений. Герант убил короля. И что теперь делать с этой мыслью?

– Помощь нужна? – внезапно спросил Вельскуд, пересев на её сторону койки. Его обветренная ладонь внезапно легла Нервин на колено, заставив задеревенеть. Догадка полоснула клинком по груди: быть может, это она с самого утра вела себя, как преступница? Может, рыцарь еë подозревает в убийстве правителя?

Они уже издеваются над ней жестами притворной заботы. Что мешает им арестовать и оклеветать еë в пользу Лианны и человечества?

Вельскуд выжидающе буравил Нервин взглядом. Всё та же презрительная надменность в морщинке меж безволосых бровей, в мелких и тонких складках, плохо скрытых дымчатыми пятнами под глазами. От него пахло, как от лошади: такой, которой протягиваешь сахар, а она откусывает тебе пальцы, и наступает на череп копытом, когда на полном ходу падаешь с неë.

– Помощь... С чем? – выудила из себя Нервин. Она вдруг почувствовала ужасную слабость в теле. Словно мышцы расплавились, как масло, или рассыпались, как сушëные соцветия.

– Я не слышу, что ты там лепечешь.

– С чем ты собрался мне помогать?! – Хотелось встать, но ногу словно парализовало. Хотелось приказать Вельскуду немедленно убрать ладонь и больше не сметь прикасаться к Нервин. Но гортань окаменела при одной мысли об этом.

– Этот Ювенсиэль – приходилось встречаться с ним на большой дороге, к сожалению, – он маразматичный дед в теле подростка. И наотрез отказывается вести себя цивилизованно в присутствии женщин, в особенности твоего типа внешности.

– Он не доставит хлопот, с которыми я не смогу справиться сама. Или с которыми не помогут мои солдаты.

– Он-то нет, а вот удар, от которого ты едва отошла, – ещё как.

Нервин смотрела на него снизу вверх. «Ты делаешь это ради Геранта, так? — безмолвно спрашивала она. — Он уломал тебя. Ты сам никогда бы не опустился до того, чтобы пасти меня, как гусыню».

Стыдно было признавать, что Нервин однажды опустилась до подобного в отношении Вельскуда.

Она сдалась в плен Елене в неудачной попытке обменять себя на заложника. Вельскуд едва не сбросил еë за это с открытой каменной террасы на вершине пика, где их заперли, как перед казнью. Он подхватил эльфийку под мышки так, что еë ноги болтались над землей, а потом принялся трясти над далëким морем.

— Я не просил меня выручать!

Нервин рыдала. Оплакивала собственную беспомощность, собственную бесполезность. У неë не было предназначения, не было будущего в Ану Аренделе. Верно, еë послали в Поход на смерть, а тревогу Совета за жизнь кандидатки искусственно создал Ритто – не потому, что любил или уважал еë, а из жалости. Вельскуд уронил еë на пол и замахнулся, чтобы пнуть в живот, но остановился, решив не тратить на букашку энергию.

В обычной ситуации им вообще не дали бы встретиться. Позже офицер признался, что во вражеском лагере у него была лазутчица, сумевшая организовать им совместное пребывание в стане противника. Вельскуд снял с себя камзол, после чего, разорвав подкладку, вынул из неë короткий меч и приказал принцессе спуститься вниз по склону обрыва и прыгнуть в море, и плыть вдоль крепостной стены, прячась от дозорных за волнами и скалами, а потом нырять в трубу…

— Я не умею плавать, — призналась Нервин.

Они легли спать на голом камне. Вельскуд положил между ними меч — жест короля-ворона, недовольного, что в жëны ему из чужой стороны привезли сущего ребëнка.

— Ты — новая Мериендель при новом Питере, — сказал он. — Но та эльфийка была гениальной дипломаткой, тот король человечества был великим собирателем земель. А вы с Каем какие-то… бестолковые.

И заснул. Он совсем еë не боялся. Не думал, что ей хватит духу прикончить его, пока он беззащитен. Нервин проснулась в одиночестве и без оружия. Еë невозможно было воспринимать всерьëз, так же, как невозможно было искренне полюбить.