Сестра Арджента ощутила его присутствие ещё до того, как Тёмный приблизился к ней.

Напряжение сковывало её, словно холодные цепи, пока слуга, нервничая, спотыкался и произносил сбивчивые извинения, прежде чем низко склонился и отступил.

— Каждый грех требует своего искупления, сладкоголосая мон-кай, — произнёс Маражай, нависая над девушкой и словно тень закрывая её от остального мира, а мир — от неё. В его пронзительных глазах, блестящих как лунный свет, отражался целый мир: мир недоступный, нетронутый, даже для тёмных, жадно стремящихся захватить его. — Я пришёл, чтобы дать тебе твоё.

— Убирайся, — ответила Арджента тихим, напряжённым голосом. Она дрожала от сдерживаемой ярости. — Убирайся, зверь Нечистого! Возвращайся к своему хозяину! — Она сжала рукоять клинка крепко, едва не прочертив поперек вытянутого горла тонкую красную линию, но лишь бестелесность нелюдя остановила немедленную казнь. — Император видит ваши намерения и ответит по справедливости!

— Ты уверена?

Холодные изумрудные глаза и тонкая усмешка на его жёстких губах разжигали в её душе пламя бешеного гнева. В этот миг Арджента осознала, какой ужас постигнет защитников веры в их последние минуты: слабые падут быстро, их крики будут преследовать сильных и выносливых на пути в ад, если только нечистые не сжалятся над ними.

— Я возьму этот мир, — произнёс Маражай с презрительной уверенностью. — Крепость, построенную на божественном наследии, религию, что должна направлять заблудших и даровать им чудеса, и печально известную Сестру, обучающую беглецов искусству войны.

Его слова резали, как нож:

— Я поселю здесь разврат — принца, бесконечно стремящегося пожирать честь и справедливость, и себя, великого воина, отточенного с рождения как сосуд разрушения и несчастней, омытый до гниения твоим кровоточащим сердцем.

Я опрокину мрак и ужас к ногам мечтателя с грандиозными амбициями, движимого идеалами героев древности, и его жалкую святую, которая больше всего боится тишины, звучащей вслед за её собственными неудачами.

Сквозь красную пелену гнева Арджента ощутила тень ладони нелюдя на своей коже — она врезалась ей в плоть, подобно ремню из сыромятной кожи, сжимая кровеносные сосуды и причиняя немыслимую боль.

— Я приду и раздавлю кости этого мира! — произнёс Маражай, мрачная улыбка на его губах казалась демонической, а глубокие зрачки глаз заиграли неподдельным весельем. — но ты… Ты ещё поживёшь, оставаясь среди живых, завидуя мёртвым.

Его последние слова как холодный огонь — простые, но искренние. Он предлагает дать клятву верности Чемпиону Губительных сил и открыть врата истине. Арджента вновь отказывается от его предложения. Тёмный поднимает взгляд и удерживает его. Она понимала, что каждое «нет», произнесённое ею, жестокий приговор, где смерть — неизбежный исход.

Когда дракон явился во плоти в чёрных доспехах, солнечный свет отражался от него в бою. Тёмный — единственное чудовище, что поджидает в тенях ночью, но достаточно смелый, чтобы действовать днём.

Он шагал по телам павших воинов с обеих сторон, позабыв о них, лишь заботясь о собственной славе. Его внимание было сосредоточено на девушке, истекающей кровью, что шлейфом тянулась за ней.

Арджента стояла на широких ступенях, ведущих к разрушенной крепости. Маражай выглядел как капля крови среди белого мрамора. Его шлем скрывал большую часть лица, она увидела лишь бледный след кожи и запекшиеся кровью губы. Сестра же напоминала серый камень. Когда нелюдь посмотрел на девушку, на её лице не отражалось никаких чувств, кроме ожидаемого презрения.

— Маленькая, сладкоголосая мон-кай, — его голос холодный и твёрдый, как ледяные щепки, — есть так много причин, по которым я должен тебя убить.

Кровь обагрила белый мрамор, на руинах вспыхнули мрачные костры, далёкая звезда Терры глядела вниз в молчании.

— Это чувство взаимно, — откликнулась Арджента, хотя это прозвучало менее смело из-за её тяжёлого дыхания.

— Полагаю, у тебя есть свои причины… — Маражай наклонил голову, изучая девушку и подыскивая подходящие слова: — Я восхищаюсь твоим упорством. Даже если целый мир поставят на колени, ты откажешься сдаваться. Но ты глупа. Неужели ты действительно думаешь, что сможешь выстоять? Просто знай, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вырвать гордыню из тебя!

Тёмный смеётся над ней, низко и жестоко, предвещая несчастья. Его слова — нож, что вонзается в её сердце. Он шаг за шагом приближается, и с каждой секундой Сестра понимает, что это кульминация всех её молитв. Она сама навлекла беду, и винить в этом некого, кроме себя.

— Я пришёл за тобой, — продолжает нелюдь с презрительным и вызывающим оскалом. В его голосе звучит обещание, от которого по коже пробегает холодок. — Когда ты отвергла предложение Чемпиона, я думал лишь о том, чтобы убить тебя и сокрушить этот жалкий мир. Но это не заставит тебя страдать, а ты будешь страдать, не заблуждайся, есть много способов привести упрямых к послушанию и опустошению.

Арджента была последней, кто уйдёт из жизни. Любовь смертной к Императору перевесила страх, но столкновение мечей, окуренных тяжёлым, смрадным жертвенным дымом, сломят и её.

— Ты можешь взять моё тело, но душа не станет плодом для мгновений твоей мерзкой жизни, мерзость.

Спокойствие её голоса удивляет нелюдя, и она замечает, как лёгкая неуверенность мелькает на его лице. В тёмных глазах и напряжении губ было что-то пронзительное.

— Твоя борьба только сделает мою победу ещё слаще.

Когда Маражай достиг вершины, Арджента подметила, насколько он выше, а его шаги гораздо длиннее человеческих. Нелюдь наступал с каждым отчаянным выпадом, с которым девушка отбивалась от него.

Они танцевали через руины крепости к алтарю, но даже под сводами священного камня каждый вздох ощущался как последнее мгновение свободы: ни упрямство, ни гордость, ни даже преданность не помогли Сестре.

В конце концов, насытившись погоней, Тёмный поймал её, схватил за волосы и заставил упасть на землю. Он отбросил её клинок в сторону, а тело прижал спиной к земле.

— Отпусти! — выдавила Сестра сквозь стиснутые зубы.

Она потянулась к рукояти меча, но Маражай схватил её протянутую руку, оставляя маленькие рубцы на тыльной стороне в жутком намёке на успокаивающий жест.

— Теперь видишь? — Его кровавые уста жалят, как тысячи муравьиных укусов, а руки прожгли живот как огонь. — Взывай к своему Императору сколько угодно, но даже он бессилен остановить меня.

Арджента хотела настоять, что это не так, но нелюдь украл слова из её уст. Всё, что девушка могла сделать, это просто осознать само ощущение — грубое и бесхитростное соприкосновение губ, словно они имели смутное представление о том, каким должен быть настоящий поцелуй.

Маражай пытался получить власть и использовать Ардженту, одержав свою извращённую победу. Он не планировал целовать девушку, или не делать что-то ещё, чем просто наброситься на неё. Это было спонтанное перенаправление всей его ярости, отчаяния или потребности в чём-то большем.

Запах человеческой крови наполнял его нос, а тепло просачивалось в кожу — удушающе долгое отсутствие такой связи более остро, чем когда-либо, подействовало на него, будто он был одержимым мужчиной, движимый облаком тошнотворных эмоций, которые так презирал и отвергал.

Это было неправильно. Тёмный взял то, что никогда не предназначалось ему: чего никогда не было, чего никогда не могло быть. Но Маражаю это нравилось, его кровь откликнулась.

Он тоже мог испытывать похоть, и ему всё равно никогда не дадут отпущения грехов.

Глаза нелюдя были слегка приоткрыты, они обжигали девушку сквозь линию тёмных ресниц. Арджента знала, что это значит, и не чувствовала ничего, кроме выворачивающего наизнанку отвращения. Она дёрнулась, попыталась отвернуть лицо, но Тёмный остановил её возражения, удерживая голову за затылок.

Тогда девушка попыталась наклониться вперёд, но Маражай отстранился, прежде чем её лоб успел вдавить ему нос.

— Ты знаешь, будет легче, если ты подчинишься, — нелюдь грубо пихнул девушку назад и протиснул колено между её ног. Не успела Арджента попытаться выбраться ещё раз, как он сдавил её горло: — Это не обязательно должно быть неприятно.

Тёмный вцепился зубами в её губы, достаточно больно, чтобы заставить открыть рот для своего языка. Сестра ощутила внутри вибрации довольного стона нелюдя, и его рука медленно скользнула по её телу вниз.

Арджента не ожидала, что мужчина сможет сделать с ней такое — завладеть её сопротивляющимся телом. Нет, она отказывалась признавать его таковым, молясь только о том, чтобы в своей похотливой алчности Маражай покончит с ней быстро, или слишком увлечётся процессом — и тогда она убьёт его.

— Какие мысли тебя так заводят, сладкоголосая мон-кай? — пальцы нелюдя скользнули девушке между ног.

На мгновение её желудок свело судорогой и желчь подступала к горлу. Арджента ахнула, потянулась оттолкнуть Маражая, но не могла понять, что собиралась сделать, сжав его запястье. Он улыбнулся, когда заставил её тело дёрнуться навстречу ему.

— Можешь не объяснять — я вижу твои мысли в каждом движении, обращённом остановить меня.

Её ненависть — идеальная замена любви.

Тёмные волосы ниспадают на наплечники и прилипают к раскрасневшемуся лицу нелюдя, его тело напрягается, глаза мутнеют, а губы розовеют и приоткрываются при каждом выдохе.

Сестра обещает отплатить ему за всё.

Тёмный был невыносимо приятен, но только в виде чрезмерной сенсорной нагрузки, когда яркие кусочки удовольствия заглушаются ощущением избытка, давления, лихорадки и дрожащими мышцами, и они больше не чувствуют свои тела — только невообразимое нервное биение, смешанное с душевной тошнотой.

«Я не буду умолять!» — твёрдо решила Арджента.

Его изумительные, опытные до совершенства руки толкнули ноги девушки к груди. Глубокое карательное проникновение давало ясные очертания места, где их тела встречались — непристойная картина пылающего жара, лижущего мокрую от пота кожу.

Сломленное тело уступает, Арджента цепляется за грудь нелюдя, но она продолжает держать глаза открытыми, ногтями впиваясь в его бёдра, пока Маражай совершенно беспорядочно и слишком глубоко разрывает её на части. Сестра чувствовала, как он наполняет её с последними толчками, стараясь удержаться как можно глубже.

После близости Маражай не вытер ей кровь, не омыл как дитя, не потрудился даже перерезать горло ножом как добивают животных.

Он оставил её умирать, но этого не произошло. Арджента выжила там, где другие пали. Руины крепости, на которых она стояла, были могильником, а люди стали ничем иным, как размытыми воспоминаниями.

«Я должна была умереть».

Арджента думала, что умрёт под обломками стен или от меча Нечистого. Она могла оказаться в спасительной тьме, но, увы, в теле появилась лишь одна рассечённая прореха.

И от её старого «я» не осталось ничего, кроме пепла, и никаких больше надежд на лучшую жизнь, которую она могла бы иметь.