Колёса несли поезд на нижних палубах пустотного корабля, выстукивая по рельсам монотонный аккомпанемент для двух потных тел.

В убежище нелюдя под рельсами стояла удушающая жара, и вокруг его пугающих демонических глаз стекла красная краска, а длинные чёрные волосы, откинутые с лица, спускались по спине, прилипая к серой коже.

Сквозь течение ритмичной дроби поезда и бессвязных мыслей, неприятный взгляд безбожника прожёг обнажённую девушку перед ним. Маражай смотрел на неё, как на изваяние недоступного его народу божества, с непритворным и пристальным любопытством, и в то же время с бесстыдным вожделением. Нелюдь изучал её — всё личное и сокровенное безжалостно поглощалось им.

Его не волновала даже собственная нагота. Он был красив, и уверен в этом, хотя и знал, что девушка так не думала. Нелюдь считал, что на её оценку повлияло зрительное искажение или намеренное отрицание.

— Скажи, сладкая, а правда, что все Сёстры девственницы? — Маражай медленно положил ладонь на бедро девушки, обжигая неровные линии свежих шрамов.

— Не смей касаться их своим богохульным грязным ртом! — прошептала Арджента, сломав его жестокую издёвку яростным ответом, из-за которого он прижал пальцы к кровоточащей ране на губах.

— Обещаю, что буду трогать им только тебя, сладкая, — Маражай имел смелость нагло улыбнуться, когда его рука сжала бедро девушки. Не так сильно, чтобы после остались синяки, но достаточно крепко, чтобы показать своё превосходство. — А ты, может быть, девственна: всё время жила в монастыре ордена и не думала о мужчинах, кроме своего Бога… Но я не верю в чистоту Дочерей с ангельской внешностью.

Не отводя взгляд, Сестра распробовала кровь нелюдя на вкус. Неистовая горячая волна пылких эмоций прокатилась по всему её телу, и сердце заколотились о рёбра, разгоняя огонь в крови. Её отвращение боролось с желанием, что Тёмному всегда удавалось вызвать в сознании девушки через тревожные мысли о себе, от которых бросало одновременно и в жар, и в холод.

Как только пришёл ещё один состав над ними, последнее, что Арджента увидела — яркий свет, лившийся сверху сверкающими лучами. Поезд остановился прямо над ними. В убежище горела единственная лампа.

Каждый раз, когда Сестра слышала тихие стоны колёс, её горло напрягалось. Ей было трудно заставлять себя не издавать ни звука, она едва сопротивлялась желанию застонать, когда резкими движениями нелюдь пальцами разрезал её на части через влагалище.

Тёмный наблюдал за реакцией девушки, замечая каждую дрожь, что охватывала её тело, как прекрасное лицо отражало внутреннюю уязвимость, а руки слегка дёргались вверх в попытке защититься от него.

— Что же это, сладкая? — приторная и едва ли уловимая нежность безбожника пронизывает изваяние девичьего сердца, но его лесть кажется другой. Гораздо темнее, более манящая, полная обещаний опасности и болезненных ощущений. — Ты желаешь моих ласк, но всё равно испытываешь отвращение?

— Я ненавижу тебя! — испуганно прошептала Сестра, но признание прозвучало неубедительно, и она зажмурилась, пытаясь отогнать страх, хотя это не помогало. Чудовище из сказок не так просто напугать.

Маражаю достаточно было одного раза, чтобы понять, какая она неопытная, защищённая слепой верой в свою избранность — идеальная кукла для кукловода. Он знал, что с таким простодушным сердцем легко играть, и эта ситуация лишь подтверждала его власть над ней.

Дочь Императора не сумела защитить себя, позволила загнать в угол и теперь вынуждена регулярно лгать самой себе, если хочет продолжать защищать невинных от него.

— Следи за словами. Не буди дракона, или я заявлю на тебя свои права, — предупредил нелюдь. Однако в его словах звучала нотка, говорящая о том, что уже слишком поздно, и он уже держал её за горло. — Возможно, ты хочешь обманывать себя, но я вижу тебя насквозь. Более того, могу прийти к выводу, что ты безумно, безнадежно и глупо ревнуешь меня к другим.

— Ты — мерзкое отродье! Лучше запечатлей свою губительную жажду на моём теле и в моей душе. Я больше не позволю тебе трогать невинных людей! — Арджента с трудом произнесла эти слова, в то время как нелюдь только тихо рассмеялся в ответ.

Его смех был наполнен мрачным ликованием. Бушующая ярость внутри девушки едва достигла своего апогея, когда Маражай вторым пальцем провёл по разрезу её половых губ — так оборвалось тонкое сплетение её самоуверенности.

Разные чувства потянули Ардженту в разные стороны. Разум и вожделение сражались в одном теле; в ней неистово стремилось заплясать стремление к воле, но ей пришлось заставить себя не вырваться. Тёмный не любил, когда игра шла не по правилам, а её изношенные глупые мысли только распускали ему руки.

Пальцы нелюдя всё резче проникали в девушку, и она припала к нему всем телом, которое стало податливым, словно расплавилось под солнцем. Её руки сами нашли худые плечи, прежде чем до неё дошло, что она делает. Облизывая сухие губы, Арджента опустила взгляд вниз, нерешительно поглаживая глазами каждый выступ костей под бледной кожей нелюдя.

— Хватит, Арджента. — Маражай выдохнул через нос. Не ожидая таких ласк, он наклонил девушку к столу так внезапно, что на мгновение оба ощутили себя в невесомости пустоты — ласковой, но всё ещё враждебной.

Тёмный сморщил брови, явно борясь с плотскими побуждениями, которые, без сомнения, испытал, как девушка могла судить по его дыханию.

— Ты — порочный ангел, но это я веду нашу маленькую игру.

Сестра хотела бы продолжать обманывать себя, думая, что была готова ко всему, и что её жертва нелюдю обязательно принесёт свои плоды. Но глупо надеяться собрать урожай, когда почва бесплодна. Арджента понимала, что, если будет возвращаться к своему чудовищу, то он поглотит её целиком. Никакая молитва или покаяние не очистят от этого. Стоит только закрыть глаза, и она увидит пару тёмных глаз, почувствует твёрдую руку на своём горле, боль под животом, как пальцы поникают в неё.

Маражай сделает её уязвимой. Только для него. Вырвет из души глубокую потребность служить, заставит отдать всё, что он захочет — её прошлое, будущее, веру в людей и в Императора, даже если это будет означать полное предательство Человечества.

И может быть она возненавидит его настолько сильно, что мир просто перестанет существовать.

Эта потребность вызывала в обоих странное притяжение.

Над убежищем снова стало светлее. Поезд отправился в новый путь, огонь лампы рассеивался, но и тени стали явственнее.

Нелюдь откинул девушке голову назад, обнажая горло. По её телу прокатилось волнение, возбуждение, трепет табу, пока пальцы рисовали на её теле воображаемый разрез.

Крепко сжав Ардженту за горло, Тёмный медленно склонился вниз. Её пульс напряжённо и шумно бился под тонкой кожей, а естественный запах пота уже смешался с ароматом стимулятор нелюдя, наполняя воздух вокруг них специфическим амбре.

Плоть Дочери Императора податлива и открыта, она преподносит себя точно изысканное блюдо, примасленное ядом для заклятого врага.

Сейчас.

Тёмный может прикончить её сейчас. Задушить, скрутить шею, и Арджента больше не проявит к нему никаких чувств. Но тонкие губы нелюдя лишь бессердечно нападали, так что он смог просунуть язык между её стиснутых зубов.

Это хуже всего. Его ласки были грубыми, совсем не нежными; казалось, в нём было лишь одно желание — удовлетворить себя и причинить ей боль, используя все доступные способы.

Сестра не ждала от него нежности и хотела, чтобы нелюдь закончил с ней как можно скорее, тогда она могла бы его и дальше тихо ненавидеть. Но Тёмный нашёл её язык и в течение нескольких секунд, казавшихся бесконечностью, играл с ним, как собака с костью.

Он не торопился отпускать, словно прочитал эту мысль в её испуганных глазах. В полутьме они светились, как столовое серебро с верхних палуб, чей свет не тускнел даже после приёма пищи.

— Хочешь, чтобы я остановился? — с издёвкой произнёс Маражай, но его рука начала дальше исследовать тело девушки.

— Нет! — прошептала Арджента, неуверенная, был ли этот ответ согласием или отрицанием. Хотя нелюдь отпустил её губы, а она чуть не заплакала из-за чувства утраты, которое при этом ощутила.

Он снова нарисовал воображаемую линию к впадине у тонкой девичьей шеи, потом двинулся дальше вниз, к выпуклости грудей, и неторопливо обхватил одну рукой. Кровь девушки скопилась в одной бьющейся точке под его пальцами.

— Сладкая на вкус.

Губы Маражая с каждым укусом становились всё горячее. Как Солнце, как самая пылающая звезда. Он стонал как животное, которому больно кусать, но он всё равно продолжал насиловать её тело.

Не выдержав больше давления, Арджента прижала ладонь к плечам нелюдя и оттолкнула его назад. Он отстранился, не оказывая сопротивления, но то, каким взглядом посмотрел на неё, не поддавалось оценке. Его невозможно понять, каждый взгляд — как новая грань, столь же индивидуально характерная, как та, что была раньше, и что будет после.

Вожделение. Стремление. Мольба. Требование. Боль — этот оттенок накладывался на каждую грань.

Ей обидно, что нелюдь только играет. Обидно, что не хочется уходить. Обидно на то, как он заставляет остаться.

— Ты так относишься ко мне, словно я всего лишь кусок мяса.

«Мясо», не «возлюбленная», потому что так причиняют боль только до определенного момента. В это она верила. Иначе невозможно раз за разом добровольно отдавать себя зверю на растерзание.

— Это не так? — спросил Тёмный и с кривой ухмылкой прижал свой длинный палец к её губам. — Я понимаю, сладкая. Я один из худших. А ты? Например, твоя склонность быть всеми обожаемой, и страх вожделеть такое чудовище как я.

Его улыбка потеряла свою остроту, растворившись в тонкой и спокойной линии губ. Не желая больше медлить, нелюдь накрыл Ардженту своим телом, и худые, абсолютно гладкие и непокрытые растительностью бёдра нашли вход в тело девушки. Он хотел достать Дочь Император до самой души, укорениться в её бедном грунте и посеять свои семена.

Маражай толкнул бёдра вперёд с резким хлопком. Ему просто повезло, что он первым вонзил свой клинок в неё, прежде чем кто-либо ещё успел попробовать.

Игнорируя сопротивление, нелюдь открыл девушке новое ощущение, похожее на шок, когда он висцеральным ударом поцеловал её изнутри.

— Будь ты проклят! — прорычала Сестра. — Я убью тебя, рано или поздно.

Девушка стиснула зубы, тяжело выдыхая через нос, когда бёдра Маражая касались ссадин на её коже; дрожала, когда тонкая нить внутри неё лопнула, и сжалась, когда нелюдь задал ровный темп под рельсовый аккомпанемент. Может, даже она закричала, но все звуки рассеялись в спутанной дымке удовольствия и боли, смущения и отвращения — и их было так много, слишком много.

Бывший дракон одарил Сестру самодовольной улыбкой.

— Смотри на меня, сладкая, — нелюдь подчеркнул слова, резко используя хватку на бёдрах девушки, чтобы сильнее прижать к себе. Этого давления, проталкивающегося сквозь её больные мышцы и оседающего в самое нутро, было достаточно, чтобы заставить Ардженту взвизгнуть. Она не могла сказать, было ли это ощущение разрыва новым или усиливающейся болью на протяжении всей встречи; только то, что оно было интенсивным. Хорошо это или плохо имело мало значения, но внутри неё зародилось что-то новое. Не это ли нелюдь назвал вожделением?

— Я научу тебя, — прошептал Маражай почти торжествующе. — Упиваться им. Отдаваться ему…

Девушка ощутила низкий стон в груди нелюдя, почувствовала путь, который этот звук прошёл по его телу, прежде чем сорвался с приоткрытых губ. Сестра ничего ему не возразила: она была не в том состоянии, чтобы подобрать правильные слова. Арджента могла лишь наслаждаться и отдаваться моменту, который исчезнет слишком быстро, оставив их опустошёнными.

— Чувствовать всё это… Я даже завидую тебе, — признался нелюдь. — Если бы я только мог заново пережить каждую свою первую эмоцию.

С того момента, как на лице Ардженты треснула маска праведности, Тёмный понял, что с удовольствием будет проводить с ней время и дальше. Её душа была полна настоящей… свежести. Сестра реагировала так, будто каждая боль была первой, каждое ощущение — новым опытом. Раздеть её и обнажить тщательно подавляемую натуру — того стоило.

Это было истинным наслаждением — воспитание чувств в муках, бешенстве и страсти. Хотя в прошлом Тёмный этого не осознавал, именно первые эмоции были самыми живыми из всех, что он когда-либо испытал.

— И ты это познаешь, моя сладость.

Рука нелюдя скользнула по спине девушки, лаская каждый гребень хрупкого позвоночника. Затем Маражай снова сжал голову Ардженты в своей ладони, неистово прижав губы к её сопротивляющейся плоти, словно искал в омуте избавление от безысходности.

Когда их дыхания переплелись, на мгновение тень будущего отпустила его, оставив лишь искру того, что однажды станет настоящим.

Его преследовали мгновения будущего, обрамлённые бесконечным потоком однообразия; это было проклятие рода — знать, но никогда больше не находить удовлетворения. Каждое столетие лишь повторение предыдущего. В круговороте Тёмного города он рисковал потерять себя, завидуя тому, что уже никогда не вернёт.

Но в Дочери Императора он нашёл отражение своих утраченных эмоций.

Тёмный запомнит, какой восхитительной была её наивность, что поддавалась безбожному клинку; как тепло обволакивало девичью плоть, когда он разрезал мышцы, органы и кости; как кровь хлынула из раны, создавая из страха и боли Дочери Императора проливной рёв в ушах; как резкий запах металла лихорадочно сгущался в воздухе.

Каким безошибочно живым казалось его собственное сердце.