Я проснулась от странного ощущения — будто в комнате стало теснее, чем обычно. Не от физического пространства, а от чего-то невидимого, давящего, как густой туман. Я медленно открыла глаза, но в темноте ничего не изменилось. Та же глухая тишина, слабый свет фонарей, пробивающийся сквозь шторы, и ощущение чего-то неправильного, притаившегося где-то на краю восприятия.

Повернув голову, я поймала себя на том, что сжимаю запястье, где под кожей покоились мои змеи. Их присутствие казалось родным, естественным, словно они всегда были частью меня. Пальцы скользнули по узору, и мне показалось, будто внутри пробежала едва уловимая дрожь. Одного усилия мысли было достаточно, чтобы они проснулись.

В голове звучал привычный гул чужих эмоций — тихий, неразборчивый, далёкий. Они были фоном, постоянным шумом, с которым я научилась жить. В первое время этот хаос меня раздражал, но со временем я привыкла. Теперь он даже нравился мне — заполнял пустоту, не давая погрузиться в абсолютное одиночество.

Последующие дни проходили, как обычно: чтение, прогулки по двору, рисование, занятия. Подобное постоянство с одной стороны дарило мне иллюзию спокойствия, но с другой лишь усиливало чувство застоя, словно всё вокруг — зацикленная симуляция, я словно заперта в одном повторяющемся дне.

Я скучала.

Скучала по беседам с Акико-сан. По её тёплому голосу, по доброй улыбке, по тому, как она всегда умела заполнить тишину чем-то живым. Теперь её не было, и с каждым днём это ощущение потери становилось всё ощутимее. Конечно, я могла занять себя книгами или рисованием, но это не заменяло живого общения. Это были разные вещи.

И это одиночество, этот застой… постепенно начинали сводить меня с ума.

Поездка в больницу оказалась неожиданной.

Мать не объяснила мне причин, просто утром объявила, что сегодня у меня будет медицинское обследование. Как всегда, её голос был холодным и бескомпромиссным. Я даже не пыталась возражать, просто молча кивнула.

Меня везли в чёрном внедорожнике с тонированными окнами. Я сидела на заднем сиденье, сжимая подол платья, ощущая неприятное предчувствие. В груди копилось беспокойство — не страх, но что-то липкое, неприятное, словно я интуитивно чувствовала, что этот визит окажется чем-то большим, чем обычная проверка здоровья.

Больница встретила нас стерильной чистотой, запахом антисептика и сдержанным гулом голосов. Всё казалось отстранённым, холодным, словно воздух был здесь другим, разрежённым.

Мы прошли стандартные проверки: зрение, слух, координацию движений. Меня просили следить глазами за светом, проверяли реакцию на звуки. Всё это было утомительно, но предсказуемо. Я ожидала, что рано или поздно нас отпустят, но затем нас подвели к другому кабинету.

— Это доктор Сэки, — ровно объявила мать, останавливаясь у двери. — Он хочет с тобой поговорить.

Я нахмурилась.

Психолог?

От неожиданности мне стало не по себе.

На первый взгляд доктор выглядел довольно обычно: мужчина лет сорока, с лёгкой щетиной и длинными тёмными волосами, собранными в низкий хвост. Очки в тонкой оправе и осанка, выдававшая в нём человека, привыкшего к долгим беседам. Но его глаза... Они были слишком внимательными. Из тех, что читают людей быстрее, чем им хотелось бы.

— Привет, Шизука-сан, — сказал он мягко, делая приглашающий жест к креслу напротив.

Я нерешительно посмотрела на мать, но её лицо оставалось бесстрастным.

— Присаживайся, — её голос звучал так, словно она говорила не со мной, а с кем-то невидимым.

Я опустилась в кресло, краем глаза замечая, что мать не собирается выходить. Она стояла неподалёку, как ледяная статуя, следя за каждым моим движением.

Доктор Сэки перевёл взгляд на неё.

— Госпожа, — вежливо обратился он, сдержанно улыбнувшись. — Думаю, будет лучше, если мы поговорим наедине.

Я увидела, как мать сжала губы, явно недовольная этой просьбой.

— Я должна знать, о чём идёт разговор.

Доктор слегка наклонил голову.

— Психологическая беседа требует определённого уровня доверия. Дети гораздо откровеннее, когда рядом нет родителей.

Мать несколько секунд молча смотрела на него, затем, не говоря ни слова, развернулась и вышла, закрыв за собой дверь.

Я невольно вздохнула чуть свободнее.

— Ну вот, теперь можем нормально поболтать, — улыбнулся доктор, склонив голову набок.

Я настороженно взглянула на него.

— О чём?

— Просто о тебе. О твоих мыслях, чувствах, — его голос был лёгким, почти небрежным, но взгляд оставался внимательным. — Ничего сложного.

Я сжала руки.

Чудесно. Теперь мне предстоит врать профессионалу.

Доктор Сэки вызывал тревожное чувство. Не потому, что был неприятным — наоборот, он выглядел дружелюбно, вежливо, в меру улыбчиво, но слишком наблюдательным. Таким, кто видит не только то, что ему показывают, но и то, что спрятано.

Он открыл папку, пролистал несколько страниц и взглянул на меня с доброжелательной мягкостью.

— Итак, Шизука-сан, давай немного поговорим. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответила я автоматически.

— Хорошо — это немного расплывчато. Что-то беспокоит тебя?

Я отрицательно покачала головой.

— Всё в порядке.

Доктор кивнул, но мне показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то вроде лёгкой усмешки.

— Это хорошо. Давай тогда попробуем кое-что интересное.

Он достал стопку карточек и разложил их на столе.

— Это тест. Он помогает понять, как человек воспринимает мир. Твоя задача — просто выбирать один из вариантов. Тут нет правильных или неправильных ответов. Просто выбирай то, что тебе кажется верным, хорошо?

Я кивнула, хотя внутри напряглась.

Доктор выложил первую карточку:

1. Если бы ты нашла на улице кошелёк, что бы ты сделала?

— Вернула владельцу.

— Отнесла в полицию.

— Оставила себе.

— Оставила на месте, вдруг человек вернётся.

Я выбрала вариант с оставить на месте, самый для меня безопасный, в остальных есть вероятность, что арестуют меня, но потом поняла, что для ребенка это ответ не явный, поэтому быстро все стерла и выбрала вариант с полицией. Самый нейтральный, самый правильный.

2. Представь, что ты оказалась на необитаемом острове. Первым делом ты…

— Начну строить укрытие.

— Пойду искать еду и воду.

— Попробую сделать сигнальный огонь.

— Осмотрюсь и подумаю.

Я выбрала последний вариант. Нельзя сразу бросаться в действия, если не знаешь условий.

3. Если бы ты могла стать животным, кем бы ты стала?

— Волком.

— Кошкой.

— Орлом.

— Рыбой.

Я задумалась. Орёл видел бы всё с высоты, кошка — независима, волк — сильный и умный. Но выбрала кошку. Менее подозрительно.

4. Какое время суток тебе нравится больше всего?

— Утро.

— День.

— Вечер.

— Ночь.

Ночь. Но это слишком странно для шестилетней. Сказала «вечер».

Вопросы продолжались, и я чувствовала, как напряжение растёт. Они были вроде бы простыми, но вместе давали слишком много информации обо мне. Я пыталась отвечать так, чтобы не привлекать внимание, но чем дальше, тем сложнее было понять, как именно "должен" мыслить ребёнок.

Наконец, доктор убрал карточки и, улыбнувшись, сложил руки на столе.

— Интересно, — сказал он.

Я напряглась.

— Что?

— У тебя очень рациональный способ мышления.

— Это плохо?

— Не совсем. Но для шестилетнего ребёнка — необычно.

Я не знала, что сказать.

— Обычно дети выбирают импульсивные ответы. Они менее последовательны, больше полагаются на эмоции. Ты же отвечала… осмысленно.

Я напряглась ещё сильнее.

— Может, я просто такая?

— Возможно, — доктор кивнул, но его взгляд был слишком внимательным.

Я почувствовала, как холодеют пальцы.

— Ещё один момент, — он открыл папку. — Когда ты выбирала между вариантами, ты избегала крайностей. Всегда выбирала наименее спорные ответы. Это тоже интересный признак.

Я промолчала.

— Обычно дети или не думают о последствиях, или наоборот — выбирают более эгоцентричные решения. У тебя же… — он сделал паузу. — У тебя мышление скорее взрослого, чем ребёнка.

Я стиснула зубы.

— И что это значит?

Доктор выждал секунду, будто оценивая мою реакцию, а затем сказал:

— Это может быть особенностью твоего характера. Или, возможно, следствием пережитого стресса. Некоторые дети, оказавшись в сложных ситуациях, взрослеют быстрее.

Я быстро кивнула, схватившись за эту идею, как за спасательный круг.

— Наверное.

— Да, наверное, — он чуть улыбнулся. — Или же ты просто намного умнее, чем кажешься.

Я заставила себя улыбнуться.

— Не понимаю, почему вы так решили доктор, но я польщена.

Доктор посмотрел на меня спокойно.

— Я могу ошибаться, но ты выглядишь так, будто сейчас пытаешься найти правильный ответ. А это уже ответ сам по себе. Ты удивительно хорошо держишь себя в руках, Шизука-сан. Даже сейчас, когда ты напряжена, ты стараешься не показывать этого. Это тоже не характерно для шестилетнего ребёнка.

Я стиснула зубы, но продолжила улыбаться.

— Можно я пойду?

Доктор взглянул на часы.

— Думаю, на сегодня достаточно.

Я вскочила и направилась к двери, но прежде, чем я успела её открыть, он произнёс:

— Последний вопрос, Шизука-сан.

Я остановилась.

— Если бы у тебя был выбор, ты бы хотела пойти в школу?

Я почувствовала, как бешено застучало сердце. Мне не хватило решительности сказать “да”, боялась последующего разговора с матерью, но и “нет” прозвучало бы подозрительно, доктор явно поймет, что я лгу. Я пожала плечами.

— Не знаю.

Доктор улыбнулся.

— Хорошо. Думаю, мне всё ясно.

Я вышла, стараясь идти спокойно, но внутри бушевала паника.

Я стояла за дверью и слушала.

— Физически с ней всё в порядке, — говорил доктор. — Но я бы рекомендовал больше социализации.

— Социализации? — голос матери был ровным, но холодным.

— Да. Она проводит слишком много времени в одиночестве.

— Она получает образование.

— Этого недостаточно.

— Достаточно, — резко ответила мать.

Доктор выждал паузу.

— Госпожа, я понимаю вашу обеспокоенность, но есть вещи, которые невозможно заменить индивидуальными занятиями.

— Это неважно.

— Напротив. Дети, которые растут в изоляции, подвержены риску развития тревожных расстройств, социофобии и даже депрессивных состояний.

— Это преувеличение.

— Вовсе нет, — спокойно возразил он. — Недостаток общения может привести к задержке эмоционального развития. Или даже к алекситимии — состоянию, при котором человек испытывает эмоции, но не может их выразить или понять.

Мать молчала.

— Кроме того, — продолжил он, — некоторые дети, которые кажутся слишком спокойными и сдержанными, могут страдать от скрытых форм тревожных расстройств.

— …

— У Шизуки-сан очень рациональный, взрослый способ мышления. Это либо её особенность, либо признак того, что она подавляет свои эмоции.

Я затаила дыхание.

— …Она в порядке.

— Пока что. Но последствия могут проявиться позже.

— Вы предлагаете отдать её в школу?

— Если не в обычную, то хотя бы в кружки. Или найти ей компанию сверстников.

Наступила пауза.

— Подумайте об этом, госпожа.

Дверь открылась, и мать вышла. Она молча посмотрела на меня. Я ждала.

— Поехали домой.

Я пошла следом. Но впервые у меня появилась надежда.

Новость пришла неожиданно, как холодный порыв ветра среди жаркого летнего дня. Я сидела за своим столом, аккуратно проводя линии на новом листе бумаги, когда дверь в мою комнату открылась. Ни стука, ни устного предупреждения. Я вздрогнула, но подняла голову с запоздалым спокойствием. В дверном проёме стояла мать. Прямая, как натянутая струна, с холодным, безэмоциональным лицом, застывшим в вечном выражении превосходства. В её взгляде читалась отстранённость, будто разговор со мной был всего лишь обязанностью, а не актом заботы.

— Ты зачислена, — произнесла она ровным, почти механическим голосом.

Я моргнула, чувствуя, как внутри поднимается беспокойство.

— Куда?

— В частную школу. Завтра утром тебя отвезут.

Я не сразу поняла смысл её слов. Моё сердце на мгновение сбилось с ритма, будто застопорилось, прежде чем вновь продолжить свою работу.

Школа.

Я смотрела на неё, ожидая ещё каких-то объяснений, может быть, обсуждения деталей, но, похоже, в её понимании разговор уже был закончен. Она молча развернулась и, не бросив мне больше ни единого взгляда, вышла, оставив за собой пустоту. Я всё ещё сидела, сжимая в руках карандаш, чувствуя, как на меня накатывает что-то странное, трудно определимое.

Эта новость не вызвала у меня ни страха, ни тревоги, как я бы ожидала. Наоборот, где-то глубоко внутри я чувствовала... радость. Я ликовала! Победа! Конечно, не моими силами, а стараниями доктора Сэки, но какая разница. Да, мне, взрослому человеку, придётся притворяться, что я одного возраста с какими-то малолетками, не хотелось бы выделяться, учить то, что я уже давно знаю, ведь отличии частных занятий, тут никто не будет под меня подстраиваться, мириться с шумом, бесполезными уроками и дурацкими правилами. Но что-то в этом казалось почти... праздничным. Это был шанс выбраться из четырёх холодных стен этого дома, из этого болота одиночества. На губах заиграла лёгкая улыбка.

Вечером, когда я уже собиралась лечь спать. Я легла в кровать и открывала книгу. Неожиданно в коридоре раздался тихий, едва слышный звук — шелест то ли ткани, то ли бумаги. Я нахмурилась, выждав пару минут, подошла к двери и приоткрыла её. Выглянув в тускло освещённый коридор, я увидела перед моими ногами аккуратно сложенный пакет. Я подняла его, чувствуя, как в животе закрутился лёгкий узелок волнения, удивления и предвкушения. Когда я вернулась в комнату и развернула упаковку, передо мной оказались несколько учебников, тетради, пенал, портфель и школьная форма.

Белая рубашка из плотной, безупречно выглаженной ткани, тёмно-серый жакет с, как я поняла, гербом школы, короткая юбка со складками в тон верха, длинные белые гольфы и коричневые туфли. Всё было практически идеально подобрано по размеру, безукоризненно чистым и гладким, наверное, мать специально поручила кому-то убедиться, чтобы в вещах не было ни единого намека на неаккуратность. Я осторожно провела пальцами по ткани рубашки, ощущая немного жесткую и хрустящую, прохладную материю под пальцами.

Я тут же решила осуществить примерку. Юбка сидела хорошо, но казалась чуть великоватой в талии. Честности ради я бы предпочла брюки, потому что за все это время мне изрядно надоели все эти платья и юбки, которые из которых практически полностью состоял гардероб Шизуки, то есть мой гардероб. В прошлый жизни я практически всегда носила спортивные штаны, джинсы или брюки. Жакет чуть свободным, но мне это даже нравилось, никогда не любила облегающие вещи. Мысленно я порадовалась длинным рукавам, прикрывшим мои тату, ибо очень не хотелось бы в первый же день привлечь к себе внимание и стать жертвой расспросов, еще меньше хотелось рассказывать остальным про свою причуду, что-то мне подсказывало, что мой контроль разума не вызовет у одноклассников положительных эмоций, а мне бы не хотелось отделяться от коллектива. Всегда лучше быть со всеми и не выбиваться, даже если ради этого придется скрыть и запрятать небольшую часть себя. Я взглянула в зеркало и внимательно себя осмотрела: слишком бледная кожа, слишком тощее тело, слишком длинные, слишком небрежно уложенные волосы, заправленные за ухо, странные, глубокие, белые без радужки и зрачков глаза, устало смотрящие на мир с лёгким оттенком сомнения. Я нахмурилась. Мне не нравилось, что я видела. Как и в прошлом мире красавицей я не была.

На секунду я задумалась. "Впишусь ли я?" Этот вопрос неприятно звенел в голове, я пыталась его отогнать, но ни вопрос, ни возникшая тревога меня не покидали. Я несколько раз моргнула и мотнула головой.

Я сняла и свернула одежду. Села на кровать, взгляд невольно вновь упал на школьную форму, аккуратно сложенную на стуле. В этот момент я поняла, что предвкушение и радость внутри меня сменились тревогой. Школа. Теперь у меня возникло чувство, словно завтра важный экзамен: я должна была идеально отыграть свою роль перед новыми одноклассниками и учителями.

Утро началось рано. Уже в пол седьмого меня разбудил неприятный стон будильника. Я нащупала его и ударила по кнопке выключения. Села на край кровати. Круговыми движениями размяла ноги, прежде чем встать. Умывшись и переодевшись, я встала перед зеркалом и принялась расчесывать волосы, думаю, что мне с ними сделать. Сначала я думала заплести их в косу или две, но мне стало лень, поэтому в конце концов я собрала их в не слишком аккуратный конский хвост. Немного горько усмехнулась, моя мать в прошлой жизни меня бы сильно отругала за такой вид, она всегда говорила, что в поведение и виде ученика должно показывать его аккуратность, ответственность и готовность к учебе. Я скучала по ее и папиным нотациям, как бы странно это ни звучало. Конечно, отец порой был слишком резок и строг, а мать излишне опекала, я обычно молчала, но в глубине души меня это всегда раздражало, теперь же я поэтому скучала. Как иронично. Имея - не ценим, потерявши – плачем. Боже, как же я чертовски по ним скучаю. Интересно, как они отнеслись к моей смерти? Мать, наверное, рыдала, папа, как более стойкий, особенности воспитания в СНГ, ее успокаивал. Как же мне хотелось закричать, сообщить им, что я жива, но, к сожалению, такой возможности у меня не было.

Кавагути- сан выдала мне заранее подготовленный обед в контейнере, кажется их называют бенто. Водитель ждал у ворот. Не знала, что у нас он есть. Мать не удосужилась попрощаться. Она даже не вышла, лишь мельком взглянула на меня через окно, когда я села в машину. Я не была удивлена. Поездка в школу показалась мне длинной, хотя, возможно, дело было не в расстоянии, а в том, что мои мысли не давали мне покоя.

Когда машина остановилась, я посмотрела в окно и почувствовала, как по спине пробежал лёгкий холодок. Передо мной возвышалось здание школы. Оно было внушительным: серый камень, высокие окна, массивные двери. Казалось, будто это место существует вне времени, будто оно пережило десятки поколений учеников и теперь ждало новых.

Во дворе уже были ученики. Они стояли группами, смеялись, переговаривались, казались естественными, живыми. Я наблюдала за ними, ловя себя на странном чувстве отстранённости. Я не была частью их мира. Но теперь должна была стать. Голову наполнил неприятный гул чужих эмоций и мыслей. Конечно, он никогда меня не покидал, но в этот раз он был особенно громким и многоголосым. Я поморщилась. Кажется к концу сегодняшнего дня, если не раньше, у меня будет ужасно болеть голова.

Водитель открыл мне дверь, но я не сразу вышла. Несколько секунд я просто сидела, сжимая ремешок своей сумки, словно он мог дать мне хоть какую-то опору. Я сделала глубокий вдох и заставила себя выйти. Опустив голову, я быстро пошла к входу.

Двери были высокими, массивными, тёмного дерева с медными ручками. Они выглядели так, словно могли пропустить меня в совершенно другой мир. Какая ироничная мысль, для той, кто и правда прибыл сюда из другой реальности. Я остановилась перед ними, в последний раз оглядывая двор. Это был важный момент. Я должна была сделать этот шаг.

Настроившись, я протянула руку в дверной ручке.