День, когда кончилась раздражавшая девочку идиллия родителей — теперь она бы отдала всё, чтобы вернуть потерянный рай, — был последним на острове.

Знала бы Кэсси, как отец чуть с ума не сошёл, не обнаружив её ни в гостиной, ни в одной из других комнат, как неистово звал её и с каким неподдельным притаившимся ужасом поднимал на руки продрогшее девичье тело, прощупывал пульс на холодном запястье. Джонни помог дочери принять душ, снабдил её необходимой таблеткой и женскими принадлежностями, позаимствованными у жены. В забвенном полусне Кассандре эти штучки показались неудобными, но выбора у неё не было — ей придётся привыкать быть взрослой. 

Всю ночь Кейдж не позволял себе вздремнуть и, не смыкая глаз, просидел у постели дочери, заботливо следил за её состоянием. Девочку бил озноб, она так громко стучала зубами, что, казалось, они потрескаются и выпадут напрочь. В третьем часу ночи, когда горизонт укутал ранние восходящие лучи солнца одеялом облаков, Кэсси забылась беспокойными грёзами, изредка просыпаясь от прикосновений отца, прощупывавшего её полыхающий жаром лоб. 

Утро выдалось пасмурным и влажным, и, хоть дождь мелодично тарабанил по веранде, создавая успокаивающий шум, в доме было до жути тихо. Вопросом пробуждения, слетевшим с обескровленных детских губ, было: 

— Где мама? — Кассандра смотрела на отца из-под полуприкрытых, опухших от слёз век, поднимая бледную худую ручку к его щетинистой скуле. 

Джонни ответил не сразу: он не знал, что говорить и как растолковать дочери произошедшее поздним вечером. Мужчина корил себя за вспыльчивость, за свой развязный дерзкий язык, с которого ядом стекали гнусные речи. Они с женой никогда не ссорились до колкостей, не кричали друг на друга до скребущего першения в горле. В тот сумрачный час они мерились тяжестью грехов, распаляясь до жестокой правды, о которой теперь оба жалели — по крайней мере Кейдж точно жалел. Он не должен был изрекать гадких слов, но они будто сами образовались на подкорке его сознания и без его ведома соскользнули в пересохший от раздражения рот:

«Ты плохая мать»

Джонни сокрушался о произнесённом в тот же миг, как эта оскорбительная пощёчина добралась до побледневшего лица Сони. Со скользящим под кожей смятением он наблюдал, как за долю секунды лазурь неба пала на землю, весь мир перевернулся, и очи жены окончательно и бесповоротно потухли, вгоняя прекрасное лицо в непроницаемый мрак. Впившийся в мозг кровожадной пираньей аргумент мужа всколыхнул забытые женщиной переживания, и само время словно было поставлено на паузу, пока она не отчеканила леденящим внутренности твёрдым тоном, которым по обыкновению отдавала приказы: 

«Я подаю на развод»

Сказанного не воротишь. Нельзя было вымарать отпечатавшейся на чужой душе обиды. 

Джонни тогда мгновенно забыл о глупом споре и ненавистной ругани, пытаясь отговорить упрямую жену от необдуманного решения, принятого сгоряча: он умолял её успокоиться и выслушать его доводы, хотел оправдаться, но Соня была непреклонна. Она даже не сетовала на мужа, не глядела в его сторону, отправляясь в спальню за чемоданом, чтобы вылететь первым попавшимся рейсом. 

И теперь он сидел у кровати дочери, остывший после окунания в адское пламя, и проклинал себя. Одной злополучной фразой он закончил брак с любимой женщиной.

— Понимаешь, тыковка, — начал осторожно Джонни, понурив голову — он попросту не мог глядеть в невинные детские глаза и говорить Кэсси о том, что Соня её оставила. Бросила их. Издав тяжкий вздох он продолжил: — Мама уехала в аэропорт ночью.

Кассандра поняла всё без лишних объяснений, её ладошка пала на смятую простынь к большой отцовской ладони. Неужели её мамочка так сильно расстроилась после ссоры с папой, что решила полететь домой в одиночку? Или, быть может, её дёрнули по работе и она помчалась навстречу преступникам? Взор Кэсси впился в отмеченное усталостью мужское лицо: отец выглядел подавленным. Взволнованно переплетая их пальцы, девочка уточнила: 

— Вы помиритесь? 

Джонни настойчиво избегал сталкиваться взглядом с дочерью, кусал внутреннюю сторону щёк и раздумывал о том, что будет, когда они с ней вернутся в город ангелов. Сможет ли он застать жену в их спальне, собирающей вещи, или она уже укатит к тому моменту в закат? Уговорит ли не принимать на свой счёт случайно оброненную горечь, выжегшую рану на её сердце? 

— Нет… 

Надежды на счастье рассыпались перед очами Кассандры снопом искр, в ушах оглушающе зазвенело и вторил этому звону стук крошечных капель снаружи. Девочка не плакала, держала эмоции в узде ради папочки — единственной оставшейся с ней отрады в промозглой серой реальности, обрушившейся на неё ливнем. 

Более не любопытствуя, Кэсси отнекивалась от переживаний о её самочувствии и позаимствовала у отца широченную мужскую футболку, в которой тут же утонула как в мешке из-под картошки, но ей было так комфортнее. Без особого аппетита позавтракала и молча паковала одежду, не забыв прихватить с собой лазурную ракушку — другие, собранные ею ранее, она решила не брать. Девочка почти не расстроилась от потери любимого плюшевого динозавра, унесённого волнами — на фоне происходящего эта утрата была незначительной. Низ её живота уже не скручивало от боли, хоть и меж ног растекались неприятные багровые лужи во впитывающий материал. И Кассандра могла всецело предаться не оставляющим ни одного живого места, выгрызающим её душу мыслям. Возвращаясь вновь и вновь к прошлому вечеру, она размышляла о том, что могла бы изменить и исправить, чтобы воссоединить родителей — и скинуть с шеи удавку вины, перекрывающую ей кислород. 

У Кэсси было много времени, чтобы подумать: отец тоже не торопился завести разговор, лишь обозначал своё присутствие крепким сжатием детской ладони. За десять часов полёта мужчина так не нашёл блаженного сна, и к посадке выглядел как оживший труп из какого-нибудь популярного блокбастера про зомби. Такое сравнение Кассандре пришлось не по нраву, но смотреть на папочку было не менее болезненно, чем весь путь мучиться от неизвестности и с сердечным замиранием подъезжать к воротам родного участка.

Казалось, что ненастная погода сопровождала семейство, путешествуя вместе с ними из одной страны в другую. Синь свода заслонили тяжёлые свинцовые тучи, изредка накрапывали осадки, орошая плодородную почву и застеленные асфальтом дороги. Ветра практически не было, но в груди у Кассандры бушевал смертоносный ураган, что в пору было обращаться за медицинской помощью. 

В холл отец и дочь вошли молча. У Кэсси застрял ком в пересохшем от волнения горле: кто-то копошился в гардеробной, смежной с родительской спальней. Джонни нашёл в себе остатки истощённых сил и энергично потащил чемоданы наверх, пока девочка встряла на том же самом месте, где и стояла. 

Она боялась. Не желала вновь столкнуться со скандалящими родителями, слушать их ругань и крики и попадать под горячую руку — страшилась, что на неё будут тыкать пальцем, как на виновницу торжества. 

Ведь это из-за неё случился меж взрослыми разлад. 

Скользнув в гостиную, Кассандра принялась подсчитывать свои шаги, попеременно поглядывая на часы и сбиваясь со счёта. Каждую клеточку её тела пробирало неконтролируемой дрожью, странные спазмы вернулись в низ живота, но она упорно не замечала их. Кэсси хотелось верить, что сейчас родители чудом помирятся — пусть даже громко и не для её детского слуха, — а потом они спустятся растрёпанные и радостные, всё такие же воркующие влюблённые супруги, не отлипающие от губ друг друга. 

В напряжённом ожидании девочка чуть ли не взмолилась Старшим богам: ей было неведомо, дойдут ли её — смертной — просьбы до высших сущностей и могут ли они исполнить их. Но Кассандра единственный раз за свои двенадцать лет без тени сомнения сложила ладони в молитвенном жесте и попросила божеств наладить отношения родителей и привнести в их жизни благополучие. Тогда же она почувствовала себя глупо: словно на неё укоризненно взирали несколько пар невидимых глаз.

По истечении вечности — всего семи минут гробовой тишины — мечты развеялись прахом. Соня спустилась со второго этажа в сопровождении сумок и глухого одиночества. С видом гордой львицы с задетым самолюбием она дотащила их до выхода. Её русые волосы были заплетены в тугую французскую косу, вечно мешающая чёлка крепко пришпорена заколками-шпильками к виску. С загоревшей кожи будто сняли скальпелем краску, а взгляд голубых озёр был надменным и озлобленным — в этой женщине свирепствовала буря.

Испугавшись материнского гнева, Кассандра неловко покрутилась в гостиной, лавируя между мебелью, издалека наблюдая за мамой и не решаясь к ней подойти. Сократить дистанцию меж ними казалось девочке чудовищной ошибкой, и, когда она по настойчивому повелительному зову всё-таки выползла в холл, прижавшись к декорированному горшку с пожухлыми цветами и приняв такой же оттенок лица — точно жертвой пряталась от хищника, — мать даже не обратила на дочь внимания. 

Поставленной на таймер бомбой тикало сожаление под рёбрами Кэсси, норовя разорвать её изнутри. 

— Ты уходишь насовсем? — выпалила она на выдохе дрогнувшим голосом, словно её сейчас будут наказывать за провинность. 

Соня повернулась к источнику звука, к своей маленькой девочке, стеснительно сжимавшей бёдра вместе и перебиравшей складки на большой футболке. Материнский взор потеплел, но Кэсси этого не узрела, опустив голову и коснувшись подбородком яремной ямки.

Негодующе осмотрев лежащие у стоп сумки — последние из тех, что оставалось погрузить в машину, — женщина испустила тяжкий вздох, как будто на её плечах держалось всё мироздание. 

Она не хотела уходить, но…

Случайно брошенная мужем фраза заставила её задуматься. Не обида на Джонни руководила ею. Прозрение с хирургической точной вспороло тщательно запрятанные пороки: никчёмность и отсутствие совести. Соня не уделяла из-за работы достаточно времени Кэсси и её воспитанию, не могла поймать всех чёртовых преступников из Чёрного Дракона, мотаясь за ними по всему земному шару вот уже целую декаду лет, а ещё она не постыдилась быть перед любящим мужем дикой кошкой, воротящей нос от непривычных ей ласк.

Плохая мать, плохой солдат, плохая жена. 

Где была граница, отделявшая хороших матерей от плохих? Соня не знала, но ей казалось, что она нарочно переступила заповедную черту с самого рождения малышки и в последующие годы удалялась от неё на необъятное расстояние, теряясь в дебрях ответственности и долга перед Земным Царством. 

Пропащая. 

Кому она такая нужна?

Вот вердикт, который полковник Блейд вынесла себе самосудом. Жаль, что наказанием не была предусмотрена казнь на электрическом стуле. 

— Я не знаю, — женщина лгала не краснея, и её конечности обжигало испариной стыда. 

— Не уходи, пожалуйста, — Кассандра наконец осмелилась попросить, позволив отчаянным сверкающим жемчужинам скатываться по ресницам вниз. Заикаясь и заламывая пальцы до хруста костяшек, она искренне шептала: — Я… Я буду послушной… Я сделаю всё, что ты захочешь… Пожалуйста, не бросай меня… 

— Я не бросаю, — Соня преодолела дистанцию меж ними и наклонилась к дочери, вытирая подушечками пальцев влагу с пухлых детских щёк. — Просто мне нужно уехать. Ты побудешь пока с папой, — она оставила горячий поцелуй на лбу Кэсси, в очередной раз уверившись, что с отцом девочке будет гораздо лучше. — Прости меня…

Пустой желудок ребёнка скрутило, тошнота поднималась бурлящим потоком лавы по воспламенившемуся жерлу. Тоска навалилась на бренное детское тело, и окружавшая её действительность померкла. Даже этот особняк цвета слоновой кости, со множеством комнат и больших окон, выходящих на цветущий цитрусовый сад, стриженные кусты и пальмы — всё снаружи ныне обратилось в гниющее поле, — разрушился до основания, оставив после себя заброшенные безмолвные руины. Во внутреннем мире Кэсси отстреляли всех розовых единорогов и пони, и теперь он, заваленный горой окровавленных, изуродованных трупов, не походил на сказку. 

Скорее — на сюрреалистичный кошмар.

Сковавшая девочку невидимая цепь спала, когда она узрела, что перед нею более не маячила материнская фигура. Кассандра выпустила ютившуюся меж ладоней ткань, на негнущихся ногах выскочила из дома и упала на деревянное крыльцо, проезжая несколько дюймов коленями и раздирая их до рваных ран.

Ей пришлось заглушать собственные рыдания, прислонив ладонь ко рту, и наблюдать за отъезжавшим от ворот автомобилем мамы, удаляющимся всё дальше и дальше. Никакие мольбы не вернули бы Соню назад, как бы долго Кэсси ни стояла и ни взывала к небесам, отвечавшим ей монотонно моросящим дождём. 

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

Последние недели Кассандра помнила плохо: может быть из-за постоянной головной боли, а может из-за застилавшей мир пелены слёз. Она распласталась недвижимым телом на кровати, окидывала невидящим взором ставшее чужим помещение: заперлась в тюрьме собственной спальни, облачившись узником отчаянья. Единственное, что она смогла заставить себя сделать — прикрепить лазурную ракушку к одной из бесцельно валявшихся цепочек и повесить её на шею, чтобы не потерять находку. 

В остальное же время ей было лень чем-либо заниматься.  

По бессонным ночам девочка куталась плотнее в одеяло и скрипела зубами от пробиравшего насквозь холода — то была прогорклая боль, разраставшаяся до жутких размеров в тёмное время суток. Кассандра засыпала только в сумеречной рассветной зоне, когда лучи светила пробирались в незашторенные окна и приветствовали её нежным касанием к лицу. Пробуждалась она к обеденному зениту от леденящих кровь кошмаров и жадно ловила воздух ртом, по-взрослому успокаивая себя мыслями о том, что это всего лишь сны. Казалось, Кэсси более ничего не боялась: ни кромешного мрака углов, ни гуляющего средь кустов и покачивающихся крон деревьев ветерка, ни внезапных звуков с улицы — будь то лай собаки или чья-то вечеринка на участке неподалёку.

Всё самое страшное уже произошло.

Из-за неё.

Она — разочарование родителей и предательница, разобравшая до фундамента брак матери и отца и уничтожившая их счастье. Лишившая их радости поцелуев и объятий, надежд и любви. 

Её семья всегда была странноватой — так думала Кэсси, — но теперь она отсутствовала вовсе. Была умчавшаяся с вещами за горизонт мать и оставшийся рядом заботливый папочка. И она — ощущавшая себя более не подлежащим восстановлению, покрытым трещинами одиноким сосудом, от любого дуновения готового развалиться на части.

Кассандра не могла перестать испытывать неисчерпаемое чувство вины, наводнявшее её душу. Свалившееся неподъёмным камнем горе нельзя было ни вытащить, ни спрятать за маской спокойствия, ни расколоть его и вынести по крупицам. 

Как нельзя было вернуть маму домой. 

До наступления осени оставались считанные дни. Учащиеся активно готовились к школьным будням, разъезжая с родителями по магазинам и закупаясь модными вещичками на вырост. Когда Кассандра отказалась ехать за обновками, Джонни не настаивал и не досаждал уговорами дочери — не потому, что её гардеробная была переполнена брендами на любой вкус, но потому, что сам погряз в унынии. 

Привыкший спать в одиночестве — ведь большую часть времени Соня работала, а не делила в ночи постель с мужем, — Джонни был не адаптирован к образовавшейся, выжженной в сердце и незаполненной пустоте. Первые несколько суток он долго и кропотливо набирал сообщения жене, изливая в них откровения души, но ни один из напечатанных текстов мужчина так и не отправил, стыдливо стирая всё до последнего символа и со злобой пряча телефон в карман. 

Ему нужно было чаще посещать с женой психолога, обсуждать их проблемы, быть её прочной опорой, чтобы она не сомневалась в их браке и в своём материнстве. В конце концов, его любимую царапающуюся и вырывающуюся из объятий кошку, Кейдж должен был носить на руках и никогда не отпускать. Докучливым роем жужжали противные мысли, безостановочно доводили мужчину до предела, вынуждая его срываться по мелочам: будь то пригоревший завтрак или звонок от менеджера, нашедшего очередную подходящую ему роль. 

Одолевшая Джонни тоска вихрем закручивала его нервы, спутывая их в клубок: он ждал, когда жена сообщит ему о подаче заявления на развод. Но его телефон молчал, будто Соня забыла о своих громогласных словах из-за работы — и это было вполне в её духе. Мужчина отдал бы себя на закланье жене, позволил бы ей выдернуть его гнусный язык и стереть его в пыль, развеяв по ветру — только бы она возвратилась к нему, и вулкан её гневных чувств потух.

К чему было всё это сожаление теперь, когда он остался ни с чем? 

С укоризной Кейдж глядел в зеркало, где красовалась физиономия неудачника, а не примерного мужа. 

Но ежели супругом он был не идеальным, то родителем вышел достойным: о лучшем папочке Кэсси и мечтать не могла. 

Джонни морально поддерживал дочь, присутствовал рядом и без неё не покидал дом, таская её по магазинам и даже по кастингам. Он страшился оставлять её одну. Мало ли что было в голове у подростка? И хоть эти пугающие вопросы всплывали в его сознании и стыли в жилах, мужчина неукоснительно обдумывал каждый, чтобы обеспечить безопасность любимой дочурки. В какой-то момент он даже хотел связаться с Бриггсами и попросить Веру найти к Кэсси подход, ибо из него врачеватель душ был негодный. Кейджу было не жаль потратить деньги на самого квалифицированного специалиста, вот только его тыковка не открылась бы так просто незнакомцу, чтобы облегчить свои терзания. С другой стороны, ему было неловко обращаться к Бриггсам: по прибытии в город Джонни не обмолвился словом с ними, и они не были осведомлены о возвращении друзей из отпуска. 

И о случившемся на отдыхе тоже. 

Рано или поздно все узнают о разводе и осуждающе покосятся в его сторону, осыпая бесспорными упрёками, похоронят в сырой земле, поставив надгробие без имени, но с высеченной на камне правдой: 

«Здесь погребён скверный муж»

Стыд пронизывал мужчину, очерняя поток его разума: позор ему, расколовшему их семью на части одной неверной фразой. 

Мог ли скандал в тот вечер закончиться иначе?

Если бы только Джонни не сорвался и без лишних разногласий с женой помог Кэсси с её неожиданно нагрянувшими женскими трудностями. 

И как он пропустил момент становления дочери взрослой? Раньше крохотная малышка помещалась в колыбели его рук, а теперь Кэсси так вымахала, что макушка её была на уровне отцовской груди — не удивительно, ведь роста в ней было четыре с половиной фута. 

А скоро она будет ещё выше…

Если, конечно, будет выходить хотя бы изредка из своей берлоги.

Каждый раз после деликатного стука в дверь и разрешения войти, Джонни оказывался в светлой комнатке дочери и наблюдал за тем, как неудобно она устроилась в горе подушек. Обложенная книгами и фотоальбомами девочка обычно тихо говорила отцу, что занята и не заинтересована в компании родителя. 

Но сегодня Кассандра промолчала. 

— Что читаешь? — вопрошал мужчина, шагая по направлению к дочери. Всё так же не отрываясь от чего-то важного, изображённого на развороте, она пробормотала:

— Не читаю. Картинки смотрю. 

Джонни прикусил внутреннюю сторону щеки, окидывая взглядом бардак на туалетном столике, перетекавший в свалку вещей на стуле и на полу, и полупустые полки стеллажа, на которых стояли единицы книг — прочие потерялись в пространстве помещения, залитого полуденным солнцем. Осторожно присев на край матраса, Кейдж выловил из вороха одеял тоненькую книжку, с виду собранную вручную: вместо обложки с названием был однотонный мягкий переплёт, а вместо печатных букв были выведены божественно ровные строки. 

— Ты не против? — Джонни покрутил в ладони найденный предмет. 

— Угу-м… — сухо отозвалась Кэсси. 

Он распахнул произведение на середине и ошеломлённо уставился на текст. Его дочь всюду бережно таскала за собою этот томик и готова была закатить истерику, если кто-либо, не помыв рук, смел прикасаться к нему. Преимущественно доставалось любопытной Джеки, случайно схватившей не ту книгу, или отцу, решившему почитать Кэсси перед сном. Брови Джонни изогнулись дугами, он продолжил листать страницы и вдруг остановился на одной, зачитав отрывок: 

— Чтобы приручить дикую Куатанскую лошадь или стать всадником потерявшей постоянного ездока лошади, поклонитесь ей как можно ниже, держа ладони за спиной. Покажите свою покорность жеребцу, точно вы вверяете ему свою жизнь…

— И тогда, если он поклонится вам в ответ, значит он позволяет вам оседлать его, — закончила за отца Кассандра, вспоминая зазубренную ею информацию о лошадях Внешнего мира. — Да, я знаю это наизусть. 

— Это же у них куриные лапы вместо копыт? Забавные животные у них водятся… 

— Ну да…

Кассандра безучастно поглядела на усмехающегося отца, а затем обратно перевела взор на альбом. На снимке были трое: маленькая смертная девочка, смеявшаяся и восторгавшаяся зелёным плюшевым динозавром, и двое божеств, один из которых направил серьёзный взгляд на дитя, а второй был просто добродушным Фуджином. 

— Ох… Какие времена, — на губах Джонни появилась выстраданная улыбка, он отложил любимую книгу дочери. — Помню, как я просил маму отправить мне твои фото, пока ты гостила в обители. Долго же я смеялся, когда она прислала мне это… — упоминание матери заставило Кэсси напрячься. Со скорбью и сердечной теплотой отец отзывался о прошлом, и, хоть девочка не помнила этих лет своей жизни, её грудь сдавило от щемящей грусти. — Ты скучаешь по богам, тыковка? Может быть, хочешь к ним? — внезапное предложение застало Кассандру врасплох. 

— Нет, — и всю планету утащило в чёрную дыру после её ответа. Не поверив в услышанное, Джонни обескураженно вытаращился на дочь, а она лишь смущённо повела плечами: — Я всё равно сказала им, что вернусь только в начале сентября. 

— Ну… Планы имеют свойство меняться… — говорил мужчина, устраивая голову на пуховой подушке. 

Кассандра не желала спорить. Её личико побагровело, щёки неустанно наливались румянцем — отец пристально следил за переменой её настроения и недоумевал, что с нею происходило, а Кэсси изнутри пожирал оголодавший стыд.

Что лорды подумали бы о ней? О её унизительной кровопотере и допущенной ею мысли о смерти? О том, что она разрушила собственным существованием? Какая из неё воительница получится в будущем, если она даже не может быть нормальной дочерью?

Боги не осудили бы её — вот что знала девочка наверняка, но до трясущихся поджилок опасалась рассказать им правду; зазорно поведать о полной картине произошедшего. 

Безмолвие торжествовало меж отцом и дочерью недолго: буквально через пару минут у Джонни зазвонил телефон, звонкой мелодией врываясь в неловкую тишину. Кассандра покосилась на папочку и проследила за тем, как он нехотя вынимал гаджет из кармана, недовольно бормоча что-то себе под нос. Стоило мужчине взглянуть на экран, на коем высвечивался входящий номер, как брови его удивлённо изогнулись вверх, и он без промедления встал с кровати, принимая звонок и меряя комнату шаркающими шагами. Меньше чем через минуту девочка обнаружила, что отец замер у балконной двери, и застывшее смятение поразило его подвижное лицо с активной мимикой.

— Пап? — Кэсси позвала, но он глядел не на неё, а куда-то вперёд, не различая находившихся пред ним предметов, придерживая взмокшими пальцами устройство у уха. — Пап? Это мама? — в девичью грудь разом вонзили острые колья, и вынули их только после того, как Джонни отрицательно мотнул головой, принося ей толику облегчения. — Кто это, пап? — она не унималась, как и тревога никуда не ушла, собираясь склизким комом в горле. 

Мужчина наконец согласился с собеседником обнадеживающим тоном голоса, и Кассандра уже начала выходить из себя, но её отец сокрушённо заговорил:

— Мне очень жаль, Джакс… 

«Дядя Джакс?! А он-то тут причём?!» — встрепенулась девочка, сбрасывая с себя наваленные подушки, альбомы, книжки и выныривая из-под одеяла. Ступив босыми ногами на ковролин, она метнулась к отцу, продолжавшему последние сочувствующие речи. Крепко вцепившись в его мускулистое предплечье, Кассандра выжидающе посмотрела на пребывавшего на грани глубокой прострации мужчину, затаив дыхание и разрываясь от пронзающих кожу уколов дурного предчувствия. 

Джонни замешкался, прежде чем отключился от звонка нажатием дрогнувшего большого пальца на плоский экран. Нервы обратились в оголённые провода, от малейшего касания к которым в организме разразился бы шторм. Он оцепенел, растеряв все слова, обратившиеся в удушающую пыль. 

— Пап? — Кэсси с мольбой воззрилась в такие же ореховые очи, как и у неё, считывая бушующие в родителе эмоции. 

Он поднял на ребёнка немигающий взгляд, и сердце под его рёбрами ухнуло, срываясь с венозных щупалец и артерий и проваливаясь куда-то в желудок, чтобы свариться в соляной кислоте.

— Тыковка… — осторожный хриплый шёпот, пробирающий до мурашек.

— У дяди Джакса что-то случилось? — девочка нахмурилась, морща лоб и отдаваясь в лапы затягивающего беспокойства. 

— Вера… — произнёс он, едва дыша, — умерла…

Хрусталь слёз окропил ресницы, заставляя Кэсси часто-часто моргать. В ту же секунду Джонни прижал оглушённую известием дочь к груди, пытаясь защитить, впитав всю выплёскивающуюся наружу боль, скопившуюся в его дитя.

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

Осеннее солнце обогревало плохо, как будто кто-то забрался на небосвод и сломал запускающий его механизм. Выходящие из-за сизых туч яркие лучи ласково поглаживали изумруд травы, создавая странный контраст природной нежности с унылым воскресным днём. 

Над землёй возвышался сонм мраморных плит с выгравированными эпитафиями об упокоении с миром усопших. И им, лежащим в холоде ям, были уже безразличны и тоскливый плач родственников, и шелест листвы близлежащих древ, и пение птиц, вьющих гнёзда в ветвях для зарождения потомства. 

Нервно тормоша лазурную ракушку на цепочке, Кассандра не проронила ни единой слезинки во время прощания и похоронной процессии, но не из-за чёрствости и отрешённости к происходящему: она попросту выплакала всё накануне, когда отец сообщил ей скорбную весть. Она не могла предаваться унынию, когда её подруга нуждалась в утешении больше, чем когда-либо. Было ли подлостью приравнивать обрушившиеся на их детские головы неудачи? 

Девочка пыталась понять, что чувствовала Джеки: она ведь сама ещё пару дней назад разбивалась на тысячи осколков, а теперь глядела на трагедию семейства Бриггс и не завидовала им. И ежели погибшую любовь меж её родителями можно было воскресить, то эта катастрофа не подлежала исправлению — нельзя было достать Веру из гроба и вернуть ей сердечный ритм.

Что Кэсси бы испытывала, если бы умерли её мама и папа? А если бы боги, хоть смерть и не властна над ними?

Наверное, она бы сама умерла от горя, ибо мысль об их кончине невозможно было вынести без щемящего грудь дискомфорта.

Испугавшись полного отсутствия радости, Кассандра расстроилась, размышляя о том, что более никогда не сможет беззаботно повеселиться: даже улыбка казалась ей недопустимой гнусностью. Ведь если нашедшие покой в могилах не наслаждались торжеством жизни, то как могла она?!

Она не ликовала даже из-за появившейся на похоронах матери, нашедшейся спустя несколько недель. Зато Кэсси видела, как в потухших отцовских радужках явились зачатки искр при виде неё. 

Соня пришла, как и подобает, в строгом платье цвета воронова крыла, и держалась поодаль от собравшихся почтить память прекрасной женщине и матери. Как сорвавшаяся с цепи собака Джонни порывался сократить меж ними расстояние и зажать её в охапке объятий. Он едва удерживал себя на покалывающих ногах, соблюдая нормы приличия и морали. И даже удавкой опутавшая шею скорбь ослабла, заменённая распирающим грудную клетку намерением.

Все присутствующие коллеги, знакомые и друзья разбредались кто куда, оставляя два неполных семейства наедине с их трауром. Лицо Джакса было оттенено мрачностью, густая тьма бровей изгибалась и сходилась на переносице, морща высокий лоб. Ни одна фраза не покинула его рот за прошедшую церемонию, зато все что-то твердили без устали — он не мог и сосчитать, сколько соболезнований ему довелось услышать. Его выразительный взгляд был намертво прикован сначала к лежащей в гробу любимой женщине, на которую он неотрывно смотрел, запоминая каждую черту, а затем к именному надгробию, поставившему точку в документах о его вдовстве. 

Навсегда потерявший мать его дитя, Джакс был безутешен: под рёбрами зияла пропасть — сердце он похоронил с женой; из чертогов разума выползли все мысли, предпочитая не докучать захворавшему хозяину. И в нём не было ничего, кроме всеобъемлющей пустоты. 

Он подбадривал рыдающую дочь на исходе сдержанности, потому что увидев неудобно мнущуюся неподалёку бывшую коллегу, Джакс не выдержал. Он отправил Джеки провожать одного из дальних родственников, а сам призрачной оболочкой двинулся к Соне Блейд. 

Этот крупный мужчина, взваливавший непомерные грузы на свои могучие плечи, разламывавший врагов пополам бионическими руками, превосходивший по силе любого мужчину в Земном Царстве — за исключением, разве что, Кейджа, — позволил горечи жгучих капель увлажнить его щёки. И тогда речи беспрерывным потоком печали слетали с его уст:

— Я проснулся тогда, вроде обычное утро, а рядом лежала она… И когда я обнял её, она была такой холодной, — рассказывал мужчина Соне, сочувственно потиравшей его широкую крепкую спину, содрогавшуюся от всхлипываний. — Я пытался… Я сразу позвонил в 911 и попутно начал массаж, как учили в академии… И ничего. И опять, и опять. Всё было бесполезно… А Вера, — при произнесении её имени его басовитый голос сломался, — во сне ушла… Переживала так много из-за этих идиотских пациентов… И её сердце не выдержало и остановилось… 

И с тех пор весь окружавший его мир замер. 

— Вера не чувствовала боли… — проглатывая встрявший в горле ком, говорила ему Соня, хотя у неё сводило скулы: выбитая из колеи путанных мыслей, она предпочла бы зашить себе губы и молчать. — И ушла мирно. 

— Я не доглядел, — с горячностью шептал Джакс, роняя алмазные слёзы. — Я должен был более внимательно следить за её здоровьем… Я ведь видел, как она принимала всё близко к сердцу… 

Их диалог обрывками доносился до навострившей уши и замершей у могильной плиты Кассандры. Она невидящим взором уставилась на примятые подошвой ростки, улавливая щедро переданные ветерком раскованные интонации взрослых. Они общались неподалёку от неё, располовинивая горе, чтоб его легче было унести. И её отец, позабывший обо всём, нагло и без утайки пялился на женщину, приходившую ему женой. 

В удачный момент, когда она распрощалась с Джаксом, Кейдж покинул дочь и последовал за тонкой фигурой Сони, мелькающей меж бледных надгробий. Он без труда выцеплял её стройный силуэт, выделяющийся чёрной кляксой на общем белоснежном фоне кладбищенского холста. Женщина намеренно убегала от него, не повидавшись даже с дочерью. Но Джонни нагнал её близ выхода у древнего фамильного склепа, подле которого витал стылый воздух. Что ему забивающаяся в нос затхлая сырость, когда аромат духов жены беспощадно дурманил его?

— Давай поговорим? — он попросил без промедления, не задумываясь о сказанном и в следующий миг сделанном. Мужские пальцы интуитивно с нежностью коснулись её, но Соня тут же одёрнула ладонь и шикнула на него, как кошка которую погладили против роста шерсти. 

— Веди себя порядочно на похоронах, — читала она нотации. И пусть в её возгласе были перемешаны и злость, и обида, и излюбленная ею жёсткость, Джонни это не смущало. Последнее пристанище мёртвых не было подходящим местом для личного разговора, но его сейчас это не волновало. Единственная, кто тревожила его в это мгновение — оскорблённая до глубины души возлюбленная женщина. 

— Чёрт, — выругался мужчина, возмущаясь её справедливому замечанию, — ну что я, не могу взять за руку свою жену?

— Нет, Кейдж, — Соня убеждённо мотнула головой, отворачиваясь и прячась за маской горделивой упрямицы. — Я тебе больше не жена, — отчеканила она, казалось, без зазрения совести. Но что истинно у неё творилось внутри черепной коробки было ведомо одним лишь Старшим богам. — Мы разводимся. 

— Какой в этом смысл? Я люблю тебя, — Джонни выпалил это без тени сомнения, потому что его чувства искренним потоком лились из его души, ища взаимности у стоявшей подле железной леди. Но когда она не ответила, не подтвердила наличие к мужу привязанности, он чуть не сошёл с ума. — Соня… Я прошу тебя, подумай, — твердил он, стараясь поймать ускользающий взгляд жены и унять трясущиеся поджилки, — если не о нас, то хотя бы о Кэсси. Я дам тебе время остыть. Не принимай такие решения сгоряча, — мужчина прерывисто дышал, борясь с желанием утащить эту своенравную женщину в объятия и попросту не отпускать. — Умоляю тебя, прости меня. Я наговорил много неуместных глупостей. Ты ведь сама знаешь, — он сглотнул и сказал более тихим голосом: — Ты ведь знаешь, что это ложь…

— Это была чистая правда, Кейдж, — бескомпромиссно отрезала Соня. 

— Перестань…

«Устраивать сцену», — должен был добавить он, делая шаг жене навстречу и вновь предпринимая попытку коснуться её руки. 

— Перестань ты за мной бегать как бездомная шавка! Я тебе не хозяйка, — перебивая его, выплюнула женщина, поморщившись и проскользив низкими каблуками по мощённой дорожке. 

Они стояли напротив друг друга, неизлечимо раненные и непрестанно кровоточащие. Хуже, чем незнакомцы; не имеющие будущего двое людей. Из общего у них была только дочь. 

Соня хотела, чтобы всё сложилось иначе, чтобы она была другой, лучшей версией себя, и заслуженно называлась хорошей женой и матерью. Но почему-то истинно достойная этого звания была навечно уложена в колыбель земли. А Блейд, прошедшая войну, самоубийственные задания, рискующая почти ежедневно отправиться в деревянный ящик бездыханным мясом, если от неё после миссий хоть что-то останется, — была живее всех живых. 

«Было ли это честно?» — спрашивала себя Соня, получая слабые отголоски отрицания в ответ. 

Она не забыла о данном обещании подать на развод, обмозговывая его в свободные и занятые секунды и минуты. Она — отважная! — медлила и не решалась встать на путь разрушения их брака, не теряла иссякающие крупицы веры. 

А теперь вера была мертва.

У Сони не получалось быть тем, кем она хотела, и женщина постыдно пряталась за вдребезги разбивающимися личинами, едва налезавшими на её суть. И ежели предначертано было всему гореть — и её эфемерному браку, и семье, и отношениям с друзьями, — то пусть. Может, она сгинет на работе и не будет обременять затяжными страданиями ни дочь, ни мужа. 

Джонни остолбенел, обелиском возвышаясь над массовыми захоронениями вокруг, и наблюдал за удаляющейся от него женщиной, теряющейся за кладбищенской оградой. Соня только что собственноручно выкопала новую яму, похоронив в ней и любовь, и надежду. 

Случайно выступившая в роли немого слушателя Джеки, возвращавшаяся к отцу и встрявшая у богатой старинной усыпальницы, ощутила, как в ней трещинами разрасталась беспомощность. Она слышала всё от и до, став невольным и невидимым свидетелем разыгравшейся трагедии, не оставившей ничего, кроме руин на былом благополучии. Девочка в тот же момент не преминула упрекнуть себя за то, что, поддаваясь эмоциям, она двое суток подряд проревела, до опухших век и расползающихся зигзагами лопнувших бордовых сосудов в белках глаз. Пошедшая на дно собственного горя, она не удосужилась спросить у подруги, как обстояли её дела. 

Джеки было тошно. Она отказывалась принимать новую реальность, мысленно находясь в недалёком прошлом, в коем ещё не померкло счастье её семьи: озаряя лучезарной улыбкой их дом, в нём была в добром здравии мама, и обычно грозный папа размягчался и любовно обласкивал жену, и…

И всё это неминуемо сгинуло, неотвратимо перевернув привычный размеренный уклад их бытия. 

Пока Джеки тайком пробиралась мимо склепа, возле которого застыл потиравший переносицу мистер Кейдж, в её разуме всплывали образы отнятой радости — исчезнувшей и недоступной. И вся вселенная рассыпалась на осколки, когда девочка добралась до места захоронения и взглянула на мрамор надгробия матери, и на оцепеневшую подругу, обратившую на неё проникновенный взор.

— Мне жаль, — вымолвила Джеки, желая поддержать Кэсси, разделив с ней боль, — что твои родители… Ну… — Джеки не договорила, из её глаз брызнула соль волн, растекаясь по скулам. 

— И мне… Жаль… 

Девочки бросились в объятия, вжимаясь в ткани обсидиановых одежд покалывающими кончиками пальцев, сцепляясь в единое существо, сотканное из мук, и зарыдали в унисон рядом с могилкой Веры.

Всего лишь слово из четырёх букв — и это всё, что остаётся от человека после смерти. 

Тело.

И даже оно иссыхает и тлеет, плоть обращается в прах, оставляя после себя лишь груду костей. И существование всякого кончается одинаково — все ныне живущие будут трупами, безучастными к житейским трудностям. 

По коже Кассандры бежали мурашки, стоило ей только представить себя закопанной на шесть футов вниз. Но когда действительно придёт для этого час, ей уже будет всё равно. 

И пусть на неё осуждающе косились бродящие духи мертвецов, требующие носить траур вместе с ними, сейчас — дышащая и горячая, с пускающим кровь по лианам сосудов сердцем, — Кэсси хотела выбраться из бесконечной бездны отчаяния, и жить: наполнять каждый день яркими красками, чтобы ей было не страшно умереть.

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

Накрапывал мелкий дождь, погода вторила царившей в доме обстановке. Приехавшие после похорон отцы и дети потеряли аппетит и только смочили горло: девочки соком, мужчины спиртным. Опрокинувшие по рюмке взрослые уселись в гостиной в громадных кожаных креслах, расставив на журнальном столике пару бутылок бурбона и стаканов, в которые подбрасывали кубики льда и наполняли ёмкости золотистым напитком. Джонни внимал речам упивающегося трауром Джакса, желая забыть этот день, неудачный диалог с женой и заодно себя. Они оба закурили по сигаре, но Кейдж почти сразу поморщился и предпочёл табаку высокоградусную жидкость.

Кэсси вертела носом, не понимая, как эту гадость можно было пить: ей было достаточно ужасного едкого запаха виски, чтобы испытывать к нему отвращение. А потому девочка оставила мужчин наедине, забрав из прохудившегося холодильника апельсиновый сок и, сделав несколько освежающих глотков, отправилась наверх в комнату подруги. 

Здесь было уютно и чисто: ни один лишний предмет не валялся без дела на полу, все вещи были расставлены на положенных им местах. Вера приучила дочь к порядку, и теперь Джеки с рвением его соблюдала, проводя лёгкую уборку ежедневно, по пробуждению сразу заправляя постель и открывая шторы, чтобы впустить солнечный свет в помещение. Но сейчас за окном сгустилась пелена туч, закрывая небесную высь тоскливой серостью.

Кэсси неловко покрутилась у занятого подругой пуфика, боясь усадить задницу на идеально разглаженное на удобной кровати покрывало — не хотела проверять реакцию Джеки на эту наглость. Проторчав ещё мгновенье в спальне, Кассандра потянула подружку за собой, и та не сопротивлялась, без возражений последовав на прилегающий к помещению маленький балкон. 

Девочки облокотились о перила, глядя на скромный участок Бриггсов, огороженный забором. Машина дяди Джакса одиноко стояла заброшенная в гараже — вряд ли он в ближайшие сутки сядет за руль, — стриженные кусты выстроились в ряд вдоль ограды, а подле зелени ветвей дрожали кудрявые кисти голубых гиацинтов. 

Мерно падали капли, выстукивая по деревянному крыльцу заунывную мелодию, пока Джеки поведывала о подслушанном ею разговоре родителей Кэсси. Младшей Бриггс нужно было отвлечься и пощадить свой надрывающийся от рыданий организм — и это получилось. Горе подруги не затмило её собственное, но свербящая боль в грудной клетке ослабела хотя бы на короткий миг. Она старалась пересказывать всё до мельчайших подробностей, чтобы Кэсси в излюбленной манере после дотошно не расспрашивала её. Но по окончанию монолога Джеки, она даже не выказала желание обсудить произошедшее и утонула в молчании, свесив голову и поджав губы. 

В жилах Кассандры кипела кровь, все чувства обострились: она упорно не могла выудить из памяти момент, когда в последний раз была так отчаянно зла. Прямо сейчас, скрипя зубами, она порывалась пойти к отцу и допросить его, плевав на нормы приличия, не постеснявшись страдающего дяди Джакса.

Как папа посмел не сказать ей о маме? 

О том, что они… 

Разве это могло случиться с ней? Её семья не была идеалом, и Кассандра не была послушным ребёнком, но неужели из-за глупой ссоры — из-за неё — они не могут быть вместе? Почему любовь не преодолевает препятствия наперекор глубоким ранам обид и не побеждает? 

Сгорбившаяся и поникшая, как увядший росток, девочка испепеляющим взглядом косилась на припаркованный автомобиль отца, сдерживая рвущиеся наружу слёзы. Джеки не нарушала личного пространства подруги, предпочитая стоять в метре от неё и делать вид, что занята разглядыванием чем-то важного во дворе. 

И оно явилось. 

Кэсси ощутила, как её золото волос качнулось от знакомого порыва ветерка, она от неожиданности поперхнулась слюной и прочистила горло кашлем. Уставившись на плавно возникшую из ниоткуда точку, она поморгала и потёрла веки, не веря своим глазам. По дорожке к дому шагал бог ветра с охапкой ярких синих ирисов, контрастирующих с его ослепительно белым кимоно. 

Не успела девочка открыть рот, чтобы уточнить у Джеки, что ей не почудилось, что они обе не наблюдают галлюцинацию и видят лорда воочию, как та выскочила с балкона и след её простыл. 

Помешкав с минуту, она метнулась за подругой, покинув комнату и оказавшись в коридоре. Кассандра засеменила по лестнице вниз, бросая взгляды на висевшие на стене фотографии в поблескивающем стекле рамочек: на одних Бриггсы в полном составе широко улыбались, довольные и счастливые; на других Джеки позировала в боксёрских перчатках; и на последних Джакс красовался в военной форме, отдавая честь с торжественным выражением лица. 

Теперь же спустившаяся на первый этаж девочка взирала на осевшего у кресла бога ветра и на содрогавшегося мистера Бриггса, закрывшего бионической ладонью часть лица, где располагалась область глаз. Тут же была и Джеки, спрятавшаяся за синью цветов и положившая голову на колено отца. 

— Идём, — Кэсси вдруг нежно взяли под локоть и куда-то повели.

— Чего?! — возмутилась она, хватаясь за поручень и отказываясь покидать гостиную, и тогда державший её отец силком потащил упрямую дочь к выходу на террасу. — Прекрати! — она протестовала, одёргивая хватку мужчины, когда они наконец покинули здание. — Почему я не могу быть там? — с укоризной вопрошала девочка, глядя на папу из-под хмурых бровей. 

— Потому что им нужно побыть наедине, — объяснил Джонни, устало потирая переносицу. — Поехали домой. 

— Тебе нельзя за руль, — скрещивая руки, констатировала Кассандра, ощущая как пахнуло от него алкоголем. 

— Да, нельзя, — он подтвердил, огибая вместе с нею дом Бриггсов и направляясь к своей машине, — Я нанял водителя, он отвезёт нас, — сообщил мужчина, поправляя растрёпанную каштановую шевелюру и вдыхая полной грудью отрезвляющий прохладный воздух. Он распахнул перед дочерью дверь машины, пропуская её на заднее сиденье, но она не сдвинулась ни на йоту. — Тыковка… — начал было Джонни.

— Не называй меня так, — перебила его Кассандра, резким движением убирая чёлку за ухо, и наконец осмелилась высказаться, отчеканивая каждое слово: — Лучше скажи, что у вас с мамой. Правду. Всю правду, папа, — настаивала она. — Я уже не ребёнок, и я имею право знать. 

Сбитый с толку внезапно поднятой темой, Джонни недоумённо воззрился на дочь — похожую на Соню как никогда прежде. Взгляд Кэсси обезоруживал и разбирал его внутренности на отдельные запчасти, проверяя, не сломаны ли они. 

Давно испорчены. 

Кейдж был застигнут врасплох: он жаждал стереть из памяти душераздирающий момент, поставивший точку в его браке. 

Что мешало ему поставить многоточие? 

— Понимаешь, не всё так просто… Я допустил ошибку, — проговорил он, поджимая губы, — и пока у меня нет возможности её исправить. 

— Ошибку? — бестолково переспросила девочка, ощущая, как её окатило ледяной волной заблуждения. 

Что за бездарность: горазда только ломать и раскалывать едва созревшее счастье. Может быть было б лучше ей вовсе не рождаться? Это ведь её гложила вина за содеянное, за разбитое и не склеенное — починка даже не была в её компетенции. Она лишь немой наблюдатель за происходящими событиями, страшившийся вмешаться и сделать ещё хуже.

Куда уж хуже? 

— Я наговорил много глупостей, — в этот миг мужчина пожалел, что не выпил больше: возможно было бы не так болезненно открывать вид дочери на безграничную червоточину его грехов. Было поздно искать правых и неправых, обелять себя и свой гнусный язык без костей. — Я очень сильно обидел твою маму… И она решила, что ей нужна передышка от наших отношений и… Она больше не хочет быть моей женой, — пытаясь смягчить удар, подбирал выражения Джонни. 

Кэсси заикалась, боясь произнести вслух мучивший её вопрос, разъедавший её мозг изнутри. Услышанное ею ранее подтвердилось: отец доказал достоверность рассказа Джеки всего парой фраз. И девочке почудилось, что это конец: была проведена незримая черта между раем и адом, и она оказалось утопленницей в лавовом озере, а не в блаженных садах с её родителями.  

Как в замедленной съёмке она забралась с ногами на заднее сиденье машины с отрешённым видом, упираясь подбородком в коленки и сминая подол чёрного платья. Джонни присел к ней, приобнял дочь и приободрил, пообещав, что…

— Всё будет хорошо.

Будет ли? 

Вряд ли.

По крайней мере Кэсси в это не верила. 

Если б только можно было наладить их жизни по щелчку пальцев… 

Уже ничто не будет прежним: сначала уход из семьи мамы, теперь смерть Веры. А что будет потом? Ведь если все покинут её, то от неё ничего не останется, кроме сгустка немощной плоти.

Они ждали водителя, укрывшись от нарастающего дождя под крышей машины, а домой ехали в скромном безмолвии, пока за окном разразилось ненастье, хлёстко ливнем окатывая землю. Кассандра уткнулась в шею отца, ища тепла и поддержки и находя умиротворённое спокойствие в его поглаживающих касаниях к её русым волосам. Вдыхая аромат мужского дорогого парфюма, смешанного с ароматом горячительного напитка, девочка корила себя за грубость, проявленную к родителю. 

Как она могла сердиться на отца, когда он был подавлен грузом ответственности за собственные слова и деяния? Когда он — почти святой для неё — терзался угрызениями совести. А если мама так же томилась досадой, сожалея о содеянном?

И всё из-за неё. 

Кэсси вновь одолевал стыд, голодным коршуном набрасывавшийся на неё и выклёвывавший крохи её беззаботного и светлого детства, что сохранились в ней. 

По приезду домой она почти сразу закрылась в комнате и бросилась на постель, не снимая промокшей верхней одежды. И, не плача, желая убежать как можно дальше от кошмаров реального мира, Кассандра погрузилась в царство Морфея.  

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

Ливень кончился к ночи, тучи исчезли бесследно, позволив воцариться молочному месяцу на бескрайней глади небосвода, искрящейся мерцающими звёздами, застлавшими всё иссиня-чёрное полотнище. 

Воздух был чист и прохладен, и ветерок, игриво поднимающий полы длинной шторы, вносил в помещение душистые запахи полевых цветов. Девочка пробудилась в тот самый момент, когда знакомый аромат добрался до неё, забиваясь в ноздри и пробираясь в лёгкие, наполняя их кислородом. Любого другого дитя представший в комнате вид напугал бы, но только не закалённую пытками последних недель Кассандру. 

Как ангел лорд предстал перед девичьим взором в белом кимоно, и божественный лик его, освещённый лунным светом, как и всегда был приветлив и дружелюбен. У Кэсси спёрло дыхание, и она вскочила с постели, мгновенно пожалев об этом. Чтоб не потерять равновесие она оперлась на тумбочку, прикрывая веки, под коими заплясали снопы искр в непроглядной темноте. 

— Кэсси? — до её ушей донёсся тронутый тревогой голос Фуджина.

— Всё нормально, — она часто-часто поморгала, наконец отпуская лакированную мебель и вставая ровно. Девочка клацнула кнопку включения на ночнике, и сумрак спальни озарился лимонным светом. 

Теперь бога ветра можно было разглядеть получше: всё такой же красивый, с длинной серебристой косой и выбивающимися из причёски непослушными прядями, спадающими на молодое лицо. Он смотрел на неё разверзшимся аквамарином моря, в котором тепло плескались волны. 

И Кэсси вдруг поняла, что ей не о чем с божеством говорить: последние новости она обсудить не могла — не хотела — и лучше б провалилась в пропасть, чем поведала лорду о потерянном из-за неё рае. Удавка стыда сдавила шею, ломая позвонки и принуждая задыхаться. Её щёки позорно наливались багрянцем, а растерянный взгляд блуждал по кремовому ковролину, пальцы нервно впились в подол помятого траурного платья — не по смерти тёти Веры, теперь нет. 

По всей её короткой жизни. 

Было обидно до глубины души: никто не удосужился предупредить её о том, что происходило с каждой взрослой девушкой ежемесячно. И она попала в западню, в худшую ситуацию, чем неловкий конфуз. Как глупый ребёнок подумала, что умирает, и как заплаканная девчонка, не способная терпеть боль, явилась родителям, поссорив их не просто до скандала с криками, а до развода. 

И в этом Кассандра Кейдж должна была вслух признаться богу ветра? 

— Что-то случилось? — нарушил беспокойную тишину он, и Кэсси вздрогнула, с отвращением представив свою унизительную исповедь. 

— Нет, — соврала она, сжимая зубы до скрипа и мотая отрицательно головой. Её растрёпанные ото сна локоны упали ей на плечи. 

Для Фуджина дитя выглядела непривычно отрешённой. Не было прежней бесперебойной болтовни, весёлого смеха или надутых губ — её как будто подменили на бездушного робота, отвечающего по заданному скрипту. 

Возможно смерть Веры так ощутимо повлияла на девочку? А ведь она даже не любопытствовала, не заваливала его вопросами о том, зачем он приходил к Бриггсам… 

— Я понимаю, что ты переживаешь, — начал говорить лорд мягким тоном, вселяющим уверенность в завтрашнем дне. — Эта трагедия не может оставить нас равнодушными, — продолжал он, в пару шагов сокращая расстояние до Кэсси, приобретшей бледные оттенки скорби. — Я говорил с Джаксом и Джеки. Боль от утраты будет с ними всегда, но я попытался дать им утешение, — бог ветра вздохнул, глядя на истуканом стоявшую девочку. — Вера в лучшем мире, и её душа обрела заслуженный покой. 

— Но почему так? — внезапно отозвалась Кэсси, проглатывая комок слёз. Это была не та тема, которую она бы предпочла обсуждать, когда она сама жаждала вернуть домой маму — хвала Старшим богам: живую. — Это несправедливо… Джеки и дядя Джакс теперь страдают. 

— Никто не знает, как распорядится над нами хозяйка судьба, — сказал Фуджин, одарив девочку воодушевляющей улыбкой, ослепляющей ярче лампы ночника. — Порой у неё свои планы на нас, но, — его голос обратился в шёпот, — мы властны над своей судьбой. Она расставляет преграды и ведёт нас по жизненному пути, но мы сами избираем наш путь, — лорд опустился на колено перед дитя, его взгляд сияющих божественных очей скользил по её лицу. — Бриггсы хорошая и крепкая семья. Они справятся со всеми трудностями. Мы все справимся. Главное держаться вместе. 

— Угумх, —выдавила Кассандра из себя и замолчала, окутывая пространство меж ней и собеседником красноречивым молчанием. 

Было ясно без лишних слов, что она испытывала нестерпимую муку и прямо сейчас прятала её где-то в веренице беспорядочных размышлений — там, где ни лорд, ни она, ни кто-либо другой не достал бы. Задумчиво осматривая складки на кимоно божества, девочка ощутила, как неприятно защипало в носу от горького осмысления: она больше не хочет распахивать створки души пред лордом и пропускать его бродить по окрестностям её мыслей и чувств. Не хочет посрамить свою честь перед взором могущественных и бессмертных созданий, которых она безмерно любила. 

Одного из них ещё сильнее.

— Хочешь поговорить со мной? — предложил Фуджин, пытаясь угадать желание этого ребёнка, заранее осознавая, насколько это трудная задача. Пусть она будет до невозможного упрямой и непослушной, но только не наполненным печалью небом, готовым разразиться штормом непогоды. 

— Нет. 

Бог ветра терпеливо кивнул, обрабатывая информацию. Он скучал по дитя, а она делала вид, словно они незнакомы — и никогда не были близкими, почти родными созданиями друг другу. 

— Скажи, могу ли я что-нибудь сделать для тебя? — спросил вновь лорд, желая быть полезным для этой девочки, сделать всё для её блага.

Неловко взглянув на него и поразмыслив пару мучительно долгих секунд, Кассандра, наконец, решилась. Её пальцы потянулись под воротник и выудили оттуда цепочку с лазурной ракушкой, сняли её и протянули изумлённому Фуджину, не ожидавшему такого расклада событий.

— Возьми… Это, — Кэсси запнулась, смутившись, — Рейдену… Ему подойдёт под цвет глаз, — зачем-то добавила она, поджимая губы. 

Без возражений Фуджин принял украшение из её рук. Упоминание очей его брата заставило божество покоситься на краснеющую девочку, упорно прячущую затравленный взгляд за непослушной чёлкой. Её детская привязанность к грозному громовержцу была явлением невинным и даже забавным, но…  

— Ты могла бы сама ему подарить, — добродушно сказал лорд, но волнение узлом закручивалось в его животе. — Он был бы очень рад. 

— Не могу, — Кэсси сжала челюсть, невысказанные речи застряли в горле и никак не шли на выход. — Я… — пересохший рот ошпарило горячим жаром слюны, возвращая ей возможность говорить: — У меня много учёбы, — а ведь она ещё не посещала школу в этом году, — много других дел, и я… Не знаю, захочу ли я продолжать с вами тренировки… Мне жаль.

Из приоткрытого оконца было слышно, как качаясь в ночном танце шумела тропическая листва. Тяжело сопела девочка, уставившись большими ореховыми глазищами на божество. Кассандра билась в конвульсиях и предсмертных судорогах — но то было внутри, ведь снаружи она оставалась эмоционально нестабильным подростком, переминавшимся с ноги на ногу и твердящим полную ерунду без причины. 

У бога ветра забурлила магмой кровь, он пристально разглядывал округлое детское личико, анализируя сказанное. Он не подозревал о том, что отпуск родителей Кэсси закончился бедствием, да и их отношения — тоже. Не догадывался, что перед его взором была не жизнерадостная и проказливая девчушка, а впитавший в себя горе разбитый сосуд.

В любой другой день лорд сказал бы, что отсутствие тренировок не повод не посещать небесный храм. Но раны от потери были свежи и кровоточили, не успев затянуться, и он понимал, что девочке было не до обучения боевым искусствам. 

Не до богов. 

— Тебе не за что извиняться, Кэсси, — успокоил её Фуджин, протягивая ладонь к её сжатой в кулачок ладошке. — Я не только твой наставник и учитель, но и друг. И ты всегда можешь обратиться ко мне как к старому приятелю. 

— Ты не старый, — на этот комментарий девочки бессмертный бог бодро пожал плечами, позволив уголкам губ скользнуть вверх.

— И самое главное: я не прощаюсь с тобой, дитя, — он впервые назвал её так.

Она не возмутилась, гордо задрав подбородок и заявив, что она более не ребёнок — настигнувшая её взрослость заставила Кассандру прикусить язык и молча согласиться со сказанным. 

Робко подавшись вперёд, она прижалась к божеству, цепляясь за его одеяния, как за спасательный круг. Бешено стучало сердце, грозясь выломать пару рёбер и вырваться наружу, прозрачные реки подступили к горлу, смочили трепещущие ресницы и застлали пеленой всё пространство перед взором. 

В последний раз Фуджин обнимал это дитя, приглаживая её распушившееся золото волос. Все сентиментальные настроения пройдут: бог не единожды терял и оплакивал дорогих ему смертных, и его всегда выручало время. Переливаясь бесчисленным множеством песчинок лет, оно сберегало и исцеляло его скорбящий дух.

Кэсси ещё вырастет: станет юной девушкой, женщиной, матерью, и уже не будет тем беззаботным дитя, улыбавшимся во весь рот и непринуждённо смеявшимся в вечной серости стен божественной обители. И тогда уныние вернётся к Фуджину, побуждая на задворках его сознания мелькать трогательные воспоминания. 

Но пока будущее их не настигло своей неизбежностью, лорд согревал благодатью дитя, улыбаясь ей искренне и отрадно. 

Он исчезал в потоке воздуха, лаская напоследок лёгким потоком ветерка девичью щёку, по которой скатилась жгучая капля сожаления.

Оставшаяся в снедающем одиночестве растроганных чувств, Кассандра как по наитию вышла в коридор и направилась в спальню к родителю. Знойным вихрем она ворвалась в помещение, не закрыв за собою дверь. Дремавший отец тут же сел на кровати, растревоженный громким топотом детских ног. Он не успел произнести ничего, сонно потирая веки, как Кэсси заскулила и кинулась к нему, утыкаясь лицом в отцовскую грудь, и её вывернуло наизнанку.

— Тебе кошмар приснился? — впопыхах спросил Джонни, растеряв остатки сна, когда его накрыло детским приливом слёз. Но она не ответила и истеричнее зарыдала, отбросив прежнюю сдержанность. — Тыковка моя, тшш, не плачь…

— Папа, это я во всём виновата! Это из-за меня! Прости меня! Если бы не я… Вы бы с мамой… не поругались!

От её слов у Джонни застыла кровь в жилах и панический ужас пробежался мурашками по спине. Маленькие стопы со скрипом скользнули по смятой простыне, Кэсси заметалась под обвившими её отцовскими руками, утробно завывая от разросшегося под кожей напряжения. Под плотно сжатыми веками рябило, как из прорванной дамбы лилась соль вод, образовывая влажное пятно на футболке мужчины. 

— Ты ни в чём не виновата, милая… Это наши с мамой взрослые дела, слышишь? — Джонни подушечками пальцев вытирал слёзы с пухлых щёк. — Доченька моя, умоляю, не вини себя…

— Мама не любит меня, — она натужно выдавила из себя, — поэтому она бросила нас…

— Мама любит тебя больше всего на свете, — шептал отец. 

И он говорил что-то ещё, много личного и важного, зрелыми речами утихомиривая жалобные детские вопли.

Кэсси тренировалась, делала успехи на поприще боевых искусств, мечтала стать воином, чтобы мама обратила на неё внимание и сказала, что гордится ею и более никогда не оставит. Но казалось, что её усилий было недостаточно: она стояла перед глухой непробиваемой стеной, от которой веяло незаслуженным равнодушием. 

Кассандра всё равно будет воительницей — вопреки неминуемой опасности и поджидающим трудностям. Назло всем, она будет самой лучшей: станет даже лучше мамы и затмит по силе своих родителей. 

Ей нужно только повзрослеть.