И все, что жаждало пролиться, —

Вся соль из глаз, вся кровь из ран —

Со скатерти — на половицы.

Марина Цветаева

За чёрной полосой всегда шла белая, за нею вновь чёрная, и снова белая — и так они чередовались до скончания веков. 

Неудачи следовало принимать или отвергать, учиться на ошибках или продолжать их совершать из раза в раз, пока не закончатся попытки. 

Или сама жизнь. 

И пусть она с быстротою мелькала калейдоскопом красок перед глазами, а тоска прочно цеплялась за душу, утягивая на зыбь губительного дна, Кассандра всплывала на поверхность, стараясь всецело не поддаваться заманчивому унынию. 

Она задумывалась над тем, что было бы, если бы её не существовало — если бы она просто не родилась. Наверное, родители были бы счастливее и дружнее, а она, требовавшая внимания и любви, не мешала им наслаждаться друг другом... 

Кэсси жалела себя, утробно завывая в мраке сумерек и часто наведываясь посреди ночи к отцу, чтобы выплакаться на его груди и, шмыгая носом, тяжело засопеть в безопасности, проваливаясь в долгожданную дрёму.

«Жалкое зрелище», — думала Кассандра поутру, просыпаясь с отёкшим носом и воспалёнными от слёз веками. 

Но контролю эмоции не поддавались. 

Было сложно и больно: разум подростка нельзя было перепрограммировать, внеся одно крошечное изменение и не порушив всё остальное. Израненным и повинным во всех смертных грехах агнцем Кэсси проходила терапию. Сколько нервов она измотала отцу и учреждениям, предоставлявшим подобные услуги: хоть и сидел в ней затравленный ребёнок, рядом так же теснился капризный характер. Чаще всего она сминала в тонкую полоску губы, искусывая их и наотрез отказываясь открывать свой внутренний мир незнакомым тётям с блокнотами в руках и навязчивым желанием помочь. Кассандра сменила с десяток психотерапевтов, часто не досиживая до конца приёмов, пулей вылетая из кабинетов и громко хлопая дверьми. И это только за первый месяц после расставания родителей.

Кэсси даже перешла временно на домашнее обучение, чтобы справиться с накатывавшей тревогой. И отец для её благополучия делал всё, что было ему под силу. Джонни запихнул подальше сковавшие его эмоции, сконцентрировавшись на своей малышке и её желаниях. Он ни разу не упоминал о Соне в плохом ключе и, когда дочь того хотела, вспоминал о ней с любовью и трепетом, не переваливая вину за произошедшее на жену — ещё жену, ибо никаких новостей о подаче заявления мужчина так и не получил. И это было для него единственным утешением.

Кассандра, впрочем, нашла куда выплёскивать скопившуюся энергию, когда ей стало полегче от терапии: она всюду таскалась за отцом, панически боясь потерять и его. Во время производства нового фильма, в котором мужчине дали главную роль, девочка вызвалась сопровождать папочку и не отходила от него ни на шаг, часто путаясь под ногами съёмочной группы. Она умирала со скуки и не была увлечена процессом создания кино, хотя заимела новое знакомство и подружилась с сыном режиссёра. Мальчишка был с ней одного возраста и утягивал её за собой, бродил с Кэсси по павильонам и забалтывал до конца дня по велению отца. Ей это пришлось не по нраву, и всякий раз, завидев паренька на съемочной площадке, Кассандра пряталась от его докучливой персоны. 

Компания папочки ей нравилась гораздо больше. В перерывах они вместе пытались тренироваться и изучать новые приёмы, но с Джонни не было никакой дисциплины: как актёр и боец он был великолепен, но как учитель он и близко не стоял рядом с божественными преподавателями. Кэсси это не огорчало, ей наоборот нравилось забавляться и дурачиться с отцом и быть центром его вселенной. Она даже полетела с ним в Европу для съёмок масштабных сцен и грядущего промо-тура.

Там же Кассандра заметила, как к нему относятся среднего разряда актрисски, которых он должен был по велению сценария спасать из лап опасности и награждать страстными объятиями и поцелуями. Странное внимание этих женщин раздражало её и не оставалось без ответа, но не со стороны Джонни — ему-то они были безразличны. Для него они были всего лишь коллегами. Но для Кэсси они стали воплощением заклятых врагов. Она не стыдилась делать подлости, подмешивая гадости дамочкам в напитки и устраивая кавардак в их гримёрных трейлерах, в которые она, пока ей позволяли детские размеры, пробиралась через маленькие незакрытые окошки. А после, когда беспорядок обнаруживался и все на площадке в неведении разводили руками, девочка отпускала смешки, подтрунивая над женщинами и невинно хлопая ресницами.

Она нарекла себя личным телохранителем отцовского сердца и ни за что и никогда не позволила бы какой-то мымре занять место матери — хоть её и начинала брать злость при воспоминании о втором родителе.

Чем дольше продолжалась терапия, тем прочнее пускала корни засевшая в черепной коробке мысль, не дававшая Кэсси покоя: она была не обязана прощать маму за длительное отсутствие и уход из семьи. У неё были все права на возмущённый ропот о несправедливости, на океан выплаканных слёз, на пожирающий гнев и на горькую обиду до гроба. И как бы эти чувства не захлёстывали её, заставляя захлёбываться, она, как и любой другой ребёнок, любила свою маму. 

И чтобы утихомирить беснующийся шторм ярости, Кассандра проводила излюбленные сравнения: она давно перестала завидовать подруге, страдавшей от утраты родителя. Они созванивались с Джеки по вечерам, и та поведывала ей о мучительных беспокойствах, которыми не делилась даже с отцом, рассказывала о переживаемых ежедневно настроениях и обо всём, что заботило её детский ум.

И питавшая к подруге искреннее сострадание Кэсси не хотела такой же жизни. Волей странного стечения обстоятельств, её мама пропадала неизвестно где, когда нужда в ней была неоспорима, но она была жива и здорова — и это оказалось важнее всего. Главнее забивавшихся в горло надсадных рыданий и отчаянных завываний, когда в разуме отказывались уживаться счастливое прошлое и прогорклое настоящее. Превыше обвинений в предательстве в адрес матери и роли беспомощной жертвы, которую судьба принуждала Кассандру исполнять. И порой, когда чувство ненужности и брошенности превалировало над рассудком, она ощущала себя глупо. Имевшая силы злиться, Кэсси не отрекалась от мамы и надеялась на лучшее. 

К ней также приходило прозрение — медленное и интуитивное, зарождавшееся на периферии здравого смысла: её вины не было в разлуке родителей. Кэсси не до конца принимала это знание, обдумывая его с самого начала, прокручивая перед взором полную картину событий и истолковывая её по новой. И каждый раз она приходила к тому же выводу — и терапия это подтверждала, подталкивая её сознание в правильном направлении. Она, быть может, уже смущённо топталась на дороге, ведущей к исцелению, но… Состоявшийся расклад в родительских отношениях не устраивал, лишал покоя и выводил из равновесия. И Кассандра не могла ничего изменить. 

Только ждать. 

Когда тяготы наваливались на хрупкие плечи, девочка усердно губила меланхолию в обычных подростковых занятиях. Она решилась на эксперименты с внешностью, и в первую же неделю декабря подстриглась, оставив длину по лопатки, а затем покрасила часть прядей в розовый. Джонни ни капельки не возражал, хоть и был озадачен внезапной переменой: ведь его дочь так долго отращивала волосы и берегла их как зеницу ока, что закатывала истерики, когда приходило время для стрижки кончиков. И мужчина недоумевал, что сподвигло Кэсси избавиться от драгоценных длинных локонов. 

Но ей удалось шокировать его ещё больше. 

В период рождественских каникул, на время которых Кассандра была освобождена от зубрёжки учебников, она учинила скандал, явившись в снимаемый Джонни отельный номер с ссадинами на кулачках и в грязной футболке. Отец тогда встрял на месте с открытым ртом и ошалело глядел на недовольную и чем-то оскорблённую до глубины души дочь.

— Боги! Что случилось? — он бросился к ней, осматривая повреждения. Благо, что не серьёзные.

— Ничего, — буркнула Кассандра, покорно протягивая руки мужчине для обследования ран. Она замялась, хмуря светлые брови, когда Джонни в ожидании объяснений покосился на неё. — Я подралась с этим… Сынком режиссёра. Этот придурок полез ко мне целоваться, за что заслуженно получил в морду. А потом он начал обзываться, и я…

Она застыла, как статуя, постеснявшись говорить отцу о том, какую желчь излил на неё мальчишка с ушемлённым самолюбием. Девочка не догадывалась, что с её внешностью что-то могло быть не так: в двенадцать лет у неё ещё не начала расти грудь. Но разве было это поводом называть её плоскодонкой? Она покусала губы, борясь с желанием в сию же секунду подойти к зеркалу и убедиться в достоверности слов парнишки. Ему-то, наверное, никто ещё не отказывал из-за статусности или симпатии, но Кэсси была в этом вопросе непреклонна: она хранила право даровать свой первый поцелуй кому-то особенному. Пусть даже такой ценой издевательств и насмешек. 

— Ох, Кэсси, — отец произнёс на выдохе, — ты же девочка…

— Я знаю, пап, — дочь закатила глаза, одёргивая ладони и пряча их в карманы джинс, — такое сложно забыть, когда природа ежемесячно об этом напоминает, — съязвила она. 

Брови Кейджа дёрнулись вверх, морща красивый высокий лоб. Он немного смутился, выбитый из колеи неловкостью ситуации. Джонни и прежде сталкивался с исключительно девичьими казусами, и ему — мужчине, — приходилось разъяснять Кэсси интимные моменты из женской физиологии, о которых он и с женой предпочёл бы не говорить. 

Как оказалось непросто растить дочь-подростка.

— Ну… — он прочистил горло кашлем. — Я хотел сказать, что тебе ещё рановато морды набивать, — он помедлил и добавил: — Ты хоть выиграла?

Настала очередь Кэсси удивляться:

— Ты не будешь меня ругать?

Джонни пожал плечами: конечно, он был рад, что его любимая дочурка могла за себя постоять, но бросаться с кулаками на самого сына режиссёра было рискованно. Если мальчишка настучит отцу, то Кейдж не оберётся проблем. Хоть большая часть материала для фильма была отснята, его всё равно могли отстранить от роли, но не это волновало его — он не хотел, чтобы последствия коснулись Кэсси. Её жизнь и так была не сахар, и ей ни к чему были дополнительные потрясения. 

— Так ты победила? — нетерпеливо отозвался он.

— Ну, — девочка замялась, виновато понурив голову, — да.

— Что ж, — довольный Джонни набрал в грудь побольше воздуха, — этот мелкий засранец чуть не украл поцелуй моей дочери. Поделом ему. Ты поступила правильно. И я горжусь тобой, — подытожил он, нежно улыбаясь ей. 

Кэсси растаяла, бросаясь в объятия отца и растекаясь у него на грудной клетке лужицей, и забывая о сказанных мальчишкой глупостях. Ей абсолютно стал безразличен исход этого происшествия, когда она поняла, что за папочкой она, как за каменной стеной. 

И с того дня Кассандру и Джонни преследовала череда удачных событий.

В сочельник свершилось несколько чудес. Режиссёр не лишил Кейджа роли и не обмолвился бранным словом в сторону его дочери, замяв конфликт и прилюдно наградив затрещиной своего малолетнего сына за наглое распускание рук. 

Кэсси ликовала, впервые за долгий период омытая искренним приливом счастья с головы до пят. Тогда же, окрылённая торжествующей справедливостью и вместе с папочкой праздновавшая Рождество, она обнаружила свой главный сюрприз, и по значимости он не шёл ни в какое сравнение с другими, размещёнными под елью подарками.

На радостях у Кассандры дрогнули руки, и она уронила телефон, разбивая экран, но ни единого упрёка из уст оцепеневшего отца или осуждающего взгляда не было. 

Потому что ей написала мама.

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

В непримечательном маленьком доме, заставленном вещами и коробками, окна были задёрнуты плотными шторами, не пускавшими солнечный свет внутрь. На полках, шкафах и прочих поверхностях скопилась многослойная пыль, хотя обитали в этом месте уже несколько месяцев подряд. Но хуже всего было на кухне: в раковине возвышалась горой грязная посуда, готовая вот-вот упасть и разбиться вдребезги. 

Спотыкаясь на каждой скрипящей ступеньке и крепко держась за древние перила, хозяйка поспешно спускалась на первый этаж, быстро поправляя причёску и потирая веки в попытке скрыть сонливость. Женщина с неудовольствием оценила своё измотанное отражение в криво висящем зеркале и открыла, наконец, входную дверь. Но не затем, чтобы приветливо встретить нежданного гостя, а чтобы более не слышать раздражавший её звон. 

На пороге стоял во всей своей божественной красе лорд Фуджин. 

«И какими ветрами его занесло?!» — вопрошала женщина, недовольно оглядывая моложавую физиономию божества.

Она пропустила его в холл, и вместе с ним в душные помещения ворвалась свежесть полевых трав и цветов. Воздух стал чище в затхлом пространстве, и дышалось гораздо легче и приятнее. Бог осмотрелся, будто пришёл поглазеть на скудное убранство, а не по важному делу, и его взор остановился на женщине.

Под её глазами залегли тёмные круги, губы иссохли и обратились в испещрённую трещинами пустыню. Смятая домашняя одежда более походила на непримечательный мешок из-под картошки. Русые пряди спутались и волнами спадали на отмеченное усталостью лицо. 

Такой Соню Блейд ещё не видел никто. 

Она влачила существование в старом родительском жилище, требовавшем серьёзного ремонта. Скромные интерьеры сохранили своё очарование, хоть и были прямиком из прошлого века. Соню не волновал этот участок, она забыла о нём в скором времени после смерти матери и скиталась по неуютным квартиркам и общим военным казармам до замужества.

Она ведь всё ещё была замужем. Женщина нервно прокручивала на безымянном пальце простенькое золотое кольцо, которое она вечность хранила в шкатулке с прочими подаренными мужем драгоценностями. Соня никогда не носила украшений: то ли из-за того, что в армии они были запрещены, то ли потому, что сама не хотела красоваться ими на гражданке, считая их неудобными и слишком вычурными. 

Но теперь на левой ладони поблёскивал благородный металл, служащий непрестанным напоминанием о том, что было дорого и испарилось из её жизни, сдулось под штормовым торнадо. Соня была бы не против так же попасть под смертельный вихрь, лишь бы не стоять, как под дулом пистолета, напротив божества. 

— Опять что-то стряслось?

— Да, — отозвался Фуджин. 

Женщина не стала спрашивать, как он выяснил её адрес проживания — он был бессмертным и всезнающим существом, и, если б захотел, достал бы её из-под земли, — и она только махнула растрёпанной золотой косой и потопала на кухню, пробормотав: 

— Могу угостить чаем, — предложила она, на что лорд согласно кивнул. 

С ним почему-то общение было проще, чем со строгим громовержцем, не выносившим пустой болтовни и решавшим все вопросы у порога. 

Кое-как вымыв две покрывшиеся изнутри плесенью кружки, закипятив чайник и приготовив ароматный напиток, Соня поставила его на журнальном столике в гостиной. Бог бесцеремонно расположился на скрипучем диванчике, в ожидании постукивая изящными длинными пальцами по обивке подлокотника, из коего вылетали пылинки.

Женщина присела подле лорда, оставив меж ними приличное расстояние, в которое мог поместиться кто-нибудь ещё. Она задумчиво сомкнула губы, уставившись на безобразные ногти с оторванной до кровавых ран кутикулой — за прошедшую осень она успела поиздеваться над своими неженственными руками. Потянувшись за чашкой, Соня заметила, как Фуджин безмятежно последовал её примеру. Его непоколебимое спокойствие злило её, но она не стремилась нарушить воцарившееся напряжённое молчание. 

Разве боги приходили к ней в мирное время? Всегда они сваливали на голову спецназа военные конфликты, вереницы бесконечных миссий и непосильные задачи, требующие немедленного выполнения. С течением лет ничего не менялось, как не менялась и Соня, оставаясь верной долгу и службе. 

Как настоящий солдат. 

Или как бесчувственный робот. 

Последние месяцы она не гонялась за преступниками и лишь возилась на базе с тонной макулатуры. Женщина предпочла бы риск, чем монотонную работу с документацией. Её план сгинуть на опасном задании не увенчался успехом, и теперь практически каждый вечер она зябла в пропитанном болью воспоминаний обветшалом домике в гробовой тишине. 

В этих стенах пролетали её детство и юность в компании строгой матери и заботливого, но часто пропадавшего на работе вояки-отца, которого Соня боготворила, мечтая пойти по его стопам. Здесь же, будучи маленькой девочкой, она впервые познала утрату, распрощавшись с пропавшим на секретной миссии папой навсегда. Возможно, именно эта потеря отпечаталась неизгладимым клеймом на её душе, и она сделала выбор, казавшийся ей единственно правильным. А может, на неё повлияла мать, запрещавшая ей думать о карьере военного и не желавшая оплакивать помимо мужа ещё и дочь.

Вопреки всему Соня стала самым лучшим и трудолюбивым солдатом, на которого равнялись даже сослуживцы-мужчины. 

Жаль, что она не стала лучшей матерью и женой. 

Проснувшаяся совесть — на самом деле она никогда не засыпала, бодрствуя и неуклонно прорывая путь к сознанию, — охватила всё естество женщины, и она понурила тяжёлую голову, устремив взор в янтарь кипятка. 

Фуджин наблюдал за ней: сейчас смертная напоминала ему кого-то ещё более угрюмого и сдержанного, скованного долгом и клятвами, страдавшего от одиночества. И этот кто-то также заперся в четырёх душных стенах, гложемый клокочущим рёвом навязчивых мыслей — и даже Джинсей не способен был унять их. Богу ветра не впервой быть свидетелем падения в пропасть, прямиком в цепляющиеся намертво лапы уныния — они истязают душу, обращая невинное и чистое создание в сплошное месиво пороков. И выход из круговорота ада был только один: вырываться, карабкаясь наружу из бездонной ямы, падая и поднимаясь, пока силы не покинут дух или не замаячит впереди желанный отблеск исцеления.

Нашедший лазейку меж штор солнечный луч пробился сквозь тоненькую щёлочку, скользнув по дощатому полу полосой света. Атмосфера в гостиной растеклась уютом, и только человек, сжавшийся в углу дивана напряжённым клубком торчащих наружу иголок, был в обстановке комнаты как будто не к месту с угнетённым настроением. 

— Какие думы посещают твою голову? — неожиданно нарушил тишину Фуджин. 

Соня встрепенулась, чуть не пролив чай, и перевела на него недоумённый взгляд, растерянно изучая его добродушный лик. Она тут же скривила губы, свела к переносице светлые брови, отчего у неё образовалась пара складок морщин.

— Пытаюсь понять, что случилось в Земном Царстве на это раз, — сухо пробормотала она, раздосадованная тем, что из обычно болтливого собеседника ей приходилось вытягивать информацию. — Кто на этот раз? Внешний Мир? Преисподняя? 

— Ты.

Скупая на эмоции Соня ошарашено и без стеснения вытаращилась на божество, едва удержав кружку в руках. Уголки её губ дрогнули, но ей не нашлось, что сказать, и она, как выпавшая на сушу рыба, то открывала, то закрывала рот. 

Лорд непринуждённо отпил ароматный чай, не обращая ни малейшего внимания на замешательство смертной. 

И она вдруг догадалась, в чём кроется причина его появления — он понял это по тому, как стыдливо она заслонила ладонью глаза, старательно прячась от мира.

Он был осведомлён обо всём. 

Бог ветра скучал по улыбчивой и солнечной девочке, общение с которой волею случая он потерял. Думая о том, что скоро её боль утихнет и разгоревшийся пожар чувств потухнет, он терпеливо уповал на возвращение к истокам их дружбы — всё-таки у него была целая вечность на ожидание. Своим чередом шли недели и месяцы, и время, как заведённое, занудно растягивало каждую секунду и час. 

В отличие от старшего брата, взявшего в союзники свербящее сожаление и заведшего старый сказ гордеца о том, что «он так и знал, что этим кончится», Фуджин не поддавался хандре и с удвоенной силой вливался в манящую и будоражащую жизнь смертных, коим был отведён лишь век.

На долю семейства Бриггс выпало непоправимое горе, и с добрыми намерениями лорд навещал овдовевшего Джакса и осиротевшую Джеки, поддерживая с ними контакт и всячески помогая советом. Его благородные жесты смущали мистера Бриггса, не привыкшего к роскоши откровенных бесед и к тому, что божествам — созданиям опытнее и мудрее — есть дело до простых смертных с их тяжбами судьбы. Зато Джеки с облегчением выплёскивала в его неиссякаемый колодец подступавшие от отчаяния ручьи слёз. В божестве она обнаружила понимающего собеседника, с коим не зазорно было делиться мыслями. Ему же девочка и поведала тайно о случившемся в семье Кэсси. 

Выуживая из памяти момент прощания с дитя, Фуджин складывал воедино пазл, коря себя за глупость — за то, что трактовал печаль Кассандры неверно и сразу не уловил витающую вокруг неё проблему. 

Которая нынче сидела рядом с ним, снедаемая виной.

— Твой старый приятель поделился со мной этим адресом, — объяснился Фуджин, без осуждения покосившись на женщину. — Он не в самом добром здравии, его душевные раны не затянулись и вряд ли когда-нибудь заживут, — подбирая выражения, говорил он. — Он ведь твой друг. Твой бывший коллега. Мне казалось, горе во все времена сплачивало людей. Но почему ты вдали ото всех, в уединении в этом богом забытом месте? — чуть наклонившись к ней, спросил лорд.

Соне в пору было оправдываться, но она бы скорее застрелилась из табельного оружия, чем слова покинули бы её уста. В висках забились конвульсивно лозы вен, кожу обдало лихорадочным жаром, и женщине стало дурно. 

— Потому, что не хочу никого обременять своим присутствием, — вымолвила она, из сгорбленного положения выпрямившись, держа ровно осанку и не выдавая сдерживаемых колебаний.

— Конечно ты хочешь, — настойчиво сказал Фуджин, набирая в лёгкие спёртый воздух и с нечеловеческой выдержкой продолжая плести выдёргиваемую Соней нить разговора: — Особенно, когда в тебе нуждаются.

— Фуджин, — она резко прервала его, — почему ты…

— Потому, что мне не всё равно, — с убеждением твердил он, рассматривая нездоровую бледность лица женщины. Он должен был решать военные конфликты между Царствами — бог был сотворён для этого! — а по итогу он ввязывался в проблемы людей. Старший брат не единожды осуждал его за это, но Фуджин не мог поступать иначе: эти смертные создания были дороги ему, прожигая бесценные пламенные огоньки в его не ведающем конца существовании своими быстро догорающими, как спички, жизнями. В последний раз дегустируя горячую жидкость и убирая ёмкость на журнальный столик, он не выдержал, перешёл к сути и выпалил правду за правдой: — Ты должна наслаждаться даром, данным тебе от природы, — Соня бросила на него недоумённый взгляд, и он вновь говорил, понизив голос. — Самое ценное, что есть в твоей жизни — это продолжение тебя и твоего рода. Твоё дитя. Даже богам не дано познать радости, которой награждены смертные. 

У женщины защемило под рёбрами, в желудке застрекотало отголосками голода, и все внутренности заходили ходуном, вторя тошнотворному ощущению. И как у бога ветра получалось метать стрелы по самым кровоточащим червоточинам её души? Она будто вела дискуссию с близким товарищем, а не с бессмертным непостижимым существом. 

— Вы не можете иметь детей? — дерзнула уточнить женщина, стоически выдерживая давящую на мозг воцарившуюся тишину.

Фуджин развёл руками в стороны: технически могли, но не со смертными.

— Иначе по Земному Царству ходила бы армия моих потомков, — он грустно усмехнулся, умолкая и отворачиваясь к зашторенному окну, переживая одному ему ведомые эмоции. Когда лорд справился с нахлынувшей тоской, забившейся в горло горечью, он признался, привлекая всё внимание Сони, мгновением раньше отчуждённо вертевшей кружку в ладонях. — Кэсси стала мне практически как дочь… Я привязался к ней, как к родной, и ни о чём не жалею, — на губах божества засияла ободряющая улыбка. — Но она больше не захотела со мной общаться и тренироваться. Теперь-то я понимаю, по каким причинам… 

В груди Сони что-то с грохотом ухнуло вниз. 

Из-за неё. 

Её малышка, её тыковка подвергалась страданиям, переживая взваленные на неё невзгоды. Ненависть к самой себе захлёстывала, заполняя тело женщины от макушки до пят. Что за ужасной матерью она была? Она ведь непрерывно измывалась над собою, не прекращая думать о брошенном ею ребёнке и о муже, обвиняя себя до исступления и мучаясь бессонницей в кромешной тьме ночей. И это лишь малая кара снизошла до неё за все проступки и промахи. Хоть бы раз она принесла своему чаду счастье или единожды данное ею обещание исполнилось, а не превратилось в пустой звук. 

Соне не доставало материнской любви, и Кэсси тоже: и это был порочный замкнутый круг.

— Я только всё порчу, — выпалила она на выдохе. — Все эти годы я была ужасной матерью и женой… Я сбегала на работу, а Кэсси была с кем угодно, но не со мной… Я отправляла её к вам, — она исподлобья поглядела на Фуджина, навострившего уши, — оставляла на попечении Джакса и Веры, Джонни… — при произнесении имени мужа в её сердце вонзились мириады иголок, и Соне пришлось наполнить лёгкие кислородом, чтобы продолжить покаянную исповедь: — Он был прав. Я плохая мать. Я думала, что смогу быстро устранить наших врагов, избавиться от всех угроз… 

— Послушай, Соня, — Фуджин поднялся и тут же опустился на пол у ног женщины, забирая её чашку с напитком и небрежно отставляя её на столик. — Ты прекрасная воительница, жена и матерь. Спроси у любого, и он подтвердит это, — на этих фразах лорда Соня отвела от его фигуры пристыженный взор, не решаясь столкнуться взглядом с читавшим её насквозь созданием. — Неудачи случаются, мы все ошибаемся. Взгляни на меня, Соня, — он попросил, осторожно взяв её ладони в свои. Сдерживая соль волн, заблестевших в глазах, она по неведомому ей наитию послушно посмотрела на божество, внимая его речам. — Я — бессмертный бог. И я не идеален. Сколько раз я оступался за вечность… Ох, теперь и не сосчитать. Но разве это повод сдаваться? Разве ты сдаёшься, когда проваливаешь миссию? — она отрицательно мотнула головой. — И я о том же. Ты ведь не подала на развод, потому что испугалась окончательно лишиться тех, кто тебе дорог. Они в тебе нуждаются, Соня… — повторил настойчиво лорд. 

Всё её нутро пробрало нестерпимым спазмом, от которого хотелось срываться и вопить, пока в горле не начнет першить. Она вновь почувствовала себя маленькой девочкой, наказанной за драку с соседскими мальчиками. Соня предпочла бы выслушать вереницу упрёков, чем недвижимой статуей восседать на диване, позволяя богу пробираться сквозь дебри её души.

— Они не простят меня… — сипло прошептала она. 

«Я этого не заслуживаю», — не успела бросить вдогонку. 

— Кто вложил в твою светлую голову эту ложь? Дети всегда питают привязанность к родителям, а мужья… — Фуджин мягко касался золота обручального кольца, испепеляющего в этот миг её кожу до кости. — Мне ещё не доводилось встречать мужчину, который бы так сильно любил женщину. Ты ведь помнишь, как Джонни грудью встал на твою защиту? Перед лицом смерти любовь не ведает страха. 

— Что ты знаешь о любви? — поджимая губы и приковывая взор к потолку, удручённо вопрошала Соня. Она часто заморгала, сдерживая натиск блестящих капель, скопившихся на ресницах. 

— Немногое, — сохраняя выдержку, ответил лорд, не обидевшись вовсе на её намеренную колкость. Перед ним была самая упрямая женщина во всём Земном Царстве — было очевидно, в кого характером пошла Кассандра. Фуджин не имел ни малейшего понятия, почему его окружали одни гордецы и упрямцы, но он не намеревался мириться с этим. Без энтузиазма изучая блуждающую полоску солнечного блика, он сказал: — Сегодня сочельник. 

Вернувшаяся к реальности бытия Соня зашевелилась на диване, поудобнее устраиваясь на нём.

— Я не слежу за календарём…

— Возьми телефон, — отвлекаясь от лучика света, потребовал внезапно лорд, сбивая женщину с толку, — ну же, — по его велению дрожащими руками она выловила из кармана своего балахона электронный гаджет. — Искупи вину не терзаниями в одиночестве, а проявлением любви, — Фуджин ткнул подушечкой пальца в прохладу экрана, намекая на элементарное, но важное действие.

Она поглядела на устройство: на обоях красовалась фотография обнимающей плюшевого динозавра пухлощёкой девчушки — маленькой и хрупкой, невинными ореховыми очами глядящей в объектив. Там, на запечатлённом моменте, ещё совсем дитя, едва успевшее научиться произносить имена родителей и божеств. А ныне — цветущая юностью девочка, уверенно бегущая во взрослость. 

Как быстро ускользало время, махая на прощанье и растворяясь вдали призрачным силуэтом, не собиравшимся возвращаться. 

Долго тянущиеся минуты Соня рассматривала дочь, позабыв о божестве, выпустившем её шершавые ладошки из тепла его ладоней. 

Теперь она понимала, как Фуджин влюблял в себя смертных: щедрой участливостью и сочувствием к оступившимся, дарованием им второго шанса. Проникая в заросли некогда прекрасных, чужих заброшенных садов, он с божественным состраданием подталкивал заблудшие души к удалению сорняков. Ведь бессмысленно было брать бразды правления там, где уже имелся хозяин — и пока он лично не навёл бы порядок, ничего бы не изменилось. 

А Соня хотела измениться. Расколоть изнутри скорлупу, в коей оказалась, и выбраться на волю, судорожно глотая свежий воздух свободы — от обязательств и от долга.

Такой сильной женщины ещё не видывал мир, и если бы не проскакивающая электрическим разрядом импульсивность, мешающая иной раз сосредоточиться, в бою ей бы не было равных. Прошедшая смертельный турнир и войну, одолевшая толпы монстров и мотающаяся денно и нощно за преступниками по всему земному шару, Соня была слаба лишь в одном. 

В сознании поплыли образы, обретая очертания двух людей — тех, ради которых билось её сердце. 

Хватило тихого стука пальцев по экрану, без промедления откликающегося на касания, и одного нажатия на режущий глаза яркостью значок. 

И сообщение было доставлено. 

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

С тех пор сообщения от матери приходили Кэсси ежедневно — поначалу она была обескуражена смешанными чувствами, заполонившими её разум. Сдерживая накатывавшую гневную обиду, она позволила радости одолеть её, сдвинув негативные эмоции на второй план. Девочка с замиранием сердца иной раз проверяла телефон, дабы не пропустить важное уведомление, и пялилась в экран часами, отвлекаясь от чтения скучных школьных книг, а потом бормотала что-то несуразное на устных онлайн зачётах и уклончиво жаловалась на проблемы со связью. 

Как только мама писала ей, она тут же спешила заучить наизусть каждую фразу, перечитывая текст с десяток раз, прежде чем показать его отцу. Кассандра ничего не утаивала от папочки и охотно делилась с ним весточками от мамы.

Да и разве могла она поступать иначе? 

Ведь изводившийся Джонни оживал всякий раз, читая переписку с женой на вид самого обычного содержания: Соня поведывала о монотонных, невеселых буднях и о том, как она скучала, прося дочь рассказывать ей о последних новостях, об учёбе и об отце. Было что-то будоражащее в её вопросах о муже — мужчина нервно кусал губы, надеясь тоже получить сообщение от любимой, но его телефон был глух и нем. Джонни расстраивался, но терпеливо ждал оттепели в их отношениях — с Соней, казалось, иначе было нельзя.

С приходом весны он заметил, как Кэсси полегчало, и она была более откровенна и сговорчива на сеансах терапии, дававших ещё не успевшие дозреть плоды. По-прежнему оставаясь капризной и непослушной, девочка расцветала прямо на глазах: то ли длительное лечение сказывалось на её подростковых замашках, то ли возобновившееся общение с матерью… Мужчина не знал, но он ни разу не застал дочь плачущей или сдерживающей потоки слёз. Она выглядела счастливее, чем прежде, но ей всё равно недоставало внимания матери, хоть их переписка и походила на эпос к началу лета. 

Тогда же завершились съёмки фильма, и Джонни отправился с Кэсси в промо-тур. Они долго колесили по другим континентам, странам, городам. Кассандре изрядно надоедала публичность, неуёмные папарацци, светские приёмы и модные показы, интервью и премии, на которые приглашали отца. Но она всюду таскалась за ним ангелом-хранителем, продолжая ревностно защищать папочку от безмозглых разукрашенных дамочек, норовящих заграбастать его в свои сети. 

Он всецело и безоговорочно принадлежал только двум главным женщинам в его жизни, но в силу возраста Кэсси было тяжело это понять, как и смириться с постоянными переездами. Утомлённая поездками девочка скандалила и упрашивала отца поскорее вернуться домой: к Джеки и Джаксу, к маме… 

К богам. 

Ей не хватало лордов. Она не прекращала стыдиться произошедшего на отдыхе казуса и не горела желанием обсуждать его ни с кем. Давая самой себе клятвы и обещания исправиться, набраться смелости и упросить родителя связаться с божествами, чтобы извиниться и наполнить дни новыми красками, Кэсси бездействовала, тоскливо наблюдала за ускользающим временем.

Двенадцать лун странствий окончились головокружительным успехом Джонни, восторженными отзывами критиков о новой кинокартине и очередным признанием его таланта. Публика любила Кейджа, а он умел подать и зарекомендовать себя, влюбляя с первого взгляда. И ежели он блистал, собирая восторженные вздохи, то его дочь сияла лучами солнечного света, приковывая к своей персоне ненужное внимание посторонних. Мужчина пытался отгородить её от порочного мира шоу-бизнеса, но он напрасно переживал — Кэсси не проявляла интереса к актёрскому искусству, всё так же мечтая посвятить себя военному делу, чтобы быть ближе к недосягаемому родителю.  

При этом она умудрялась отнекиваться от неловких предложений Сони навестить её, не уверенная в грядущей встрече: сердце девочки изнывало от тоски, выпрыгивая из груди и пылко пускаясь в пляс при навязчивой мысли о приезде мамы. Но разум боязливо и упрямо не соглашался с тарабанящим под рёбрами куском плоти, и Кэсси недоумевала от собственных решений. 

Хотелось одно — делалось другое. 

Настроение менялось по щелчку пальцев, переключаясь от недовольства к растроганному трепету. Кассандра давно прекратила терапию, ссылаясь на отступившее чувство вины, хоть оно и выжгло проплешину на пожухлых полях её души. 

И даже по возвращении в родной дом, девочка привидением скиталась по многочисленным комнатам и помещениям, казавшимся чужими и неуютными, заново привыкала к обстановке особняка, освобождая гардероб от сделавшихся маленькими старых одежд и забивая его новыми, пестрящими красками балахонами. 

Перед четырнадцатым днём рождения Кассандра извелась, от расшалившихся нервов вырывая изрядно надоевшие розовые пряди волос. После долгой разлуки ей впервые предстояло увидеть дорогих ей людей. По приезде она не спешила приглашать подругу и маму в гости, оттягивая момент долгожданной встречи. Запылившийся дом следовало привести в порядок, как и поросший сорняками участок; кладовую, полки и пустующий холодильник полагалось наполнить едой; неиспользуемые и ненужные вещи надлежало перебрать и отправить на заслуженный покой, а отцу требовалось разобраться с подаваемыми документами в школу — дел было невпроворот. 

Первые деньки августа выдались прохладными — моросящий дождь омывал асфальт и напитывал плодородную почву влагой, мешая измазанным в грязи садовникам работать. Пронизывающий ветер нагонял вместе с заполоняющими небосвод тучами тоску. Но накануне праздника будто сама погода сжалилась, отводя от города ангелов грозовые ненастья. 

Кассандра не могла ни есть, ни спать, ни выносить вопрошающего о подарках отца. И как бы она не отмахивалась от его разнообразных предложений — порой ей казалось, что у него заготовлен бесконечный список возможных покупок, — как только стрелки часов достигли полуночи, Джонни щедро завалил её горой сюрпризов, которые Кэсси сочла ненужной тратой. Он всегда давал ей столько денег на карманные расходы, что ей хватало с лихвой и ещё удавалось копить. Она не оставила папочку без благодарности, обрадовавшись неожиданно нашедшимся в упаковочных обёртках романам с предупреждающей пометкой о рекомендуемом возрасте читателя от восемнадцати лет.

Мужчина старался не ограничивать её в выборе, но всего год назад дочь, потянувшаяся к взрослой литературе и этим приведшая его в замешательство, заставила Джонни наложить запрет на чтение подобных книг. Кэсси, конечно, раздражённо фыркала и обижалась, но более не заводила с отцом разговор на эту тему. И до него, пусть и поздновато, но дошло: его тыковка найдёт способ добраться до желаемого в том же интернете, тем более подростки были гораздо прогрессивнее старичков вроде него. И уж лучше она будет читать добротную и поучительную классику, чем невесть что.

Наградив папочку звонкими поцелуями в щетинистые скулы, Кассандра взяла в охапку разноцветные коробочки и свёртки и утащила их в свою комнату. Сна не было ни в одном глазу, и полночи она провела, общаясь с Джеки и присылая ей фотографии распакованных подарков, заодно обсуждая предстоящий праздник. Она боялась, что мама не придёт — Соня обещала приехать, но в прошлом Кэсси была не единожды сыта несбыточными надеждами. Наученная горьким опытом, она не ожидала ничего хорошего, заранее смирившись с худшим. От предложений подруги расслабиться и успокоиться легче не становилось, и к первым утренним солнечным лучам Кассандра была выжата, как лимон. Завесив шторами окна и провалявшись в постели до обеда, она проснулась от настойчивого постукивания в дверь и подскочила — заспанная и растрёпанная, и заверила зовущего её отца, что спустится вниз как можно скорее. Не наряжаясь — платьев в гардеробе у неё всё равно не было, — и напялив попавшиеся под руку шорты с толстовкой, кое-как зачесав распушившиеся локоны в пучок, девочка выползла из своей тёмной норы в коридор.

Поправляя непослушную чёлку, спотыкаясь и ворча себе под нос, она спустилась по дубовой лестнице на первый этаж к отцу и в следующую же секунду обомлела. Пространство сжалось до ослеплявшего яркостью дня прямоугольника света, в котором принимала видимые очертания стройная женская фигура, явившаяся на пороге особняка, как гром среди ясного неба.

Все трое остолбенели, их взгляды пересеклись. И, пока Кэсси ловила воздух ртом, раздумывая над тем, что сказать, у стоящего подле входной двери Джонни по венам растекалась нега, добираясь до трепещущего сердца, стучавшего громче низеньких каблучков жены. 

Кассандра хотела куда-нибудь слинять, исчезнуть, провалиться сквозь землю, оставив родителей наедине — и пусть бы дальше молча пялились друг на друга. Лишь бы она не участвовала в соблюдении гробовой тишины.

— Проходи, — прохрипел мужчина волнительно.

Соня кивнула, окунаясь в просторный светлый холл дома, бывший некогда ей родным — теперь она была гостьей. Замершая у подножия лестницы девочка следила за приближавшейся к ней матерью не то с ужасом, не то с подступившим к горлу тошнотой восторгом. Женщина подошла на достаточное расстояние к дочери, открыла простенькую сумочку, что-то выуживая из тесноты бардака. Зазвенели ключи, зашелестели купюры, и даже мелькнула рукоятка боевого ножа — чего же там только не было.

— С днём рождения. Надеюсь, тебе понравится, — Соня наконец протянула Кэсси цветастый конверт, и девочка, недоверчиво покосившись на мать, приняла его, прощупывая подушечками пальцев. 

«Деньги? Ну да, что же ещё здесь мягкое и плоское может быть… Оригинально…»

— Спасибо, — она выдавила из себя вымученное подобие улыбки, сунула конверт в карман и понурила голову, исподлобья покосившись на отца.

Он без промедления начал разглагольствовать о запланированном грандиозном ужине и, решив приготовить вкуснейший чай с лаймом, вскоре скрылся на кухне. Как вкопанная Кэсси стояла, вытаращившись ему вслед. Вдох-выдох, и вот она, ощущая направленный на неё пристальный взор матери, завертелась на месте, переминаясь с ноги на ногу и намереваясь подняться в комнату и положить там конверт. 

А лучше запереться и никогда оттуда больше не выходить. 

— Может, присядем? — предложила внезапно Соня. 

Кэсси кивнула и тут же прошла мимо неё, направившись на террасу. Она не знала, какие неведомые силы её туда потащили, но ей поскорее захотелось покинуть душный холл и выйти на свежий воздух.

На улице правила жара, летнее солнце припекало макушки — прохлада редкого ветерка, распространявшего по округе аромат цитрусовых древ, спасала от палящего зноя.

А вот Кассандру никто не спешил спасать от неловкого молчания в компании матери. Они обе уселись на диванчике в теньке навеса, девочка обняла свои острые коленки, изредка угрюмо поглядывая на дверь и надеясь, что вот-вот выйдет отец и разбавит своим присутствием накалившуюся обстановку. Но ничего не происходило, хотя, казалось, прошла уже четверть часа.

Воинственная женщина, тараторившая приказы на службе, не знала, как начать разговор со своим ребёнком — язык прилип к нёбу и оцепенел, а бурный поток мыслей отказывался настраиваться на нужную волну. Она проводила взмокшими ладонями по брюкам, сжимала ткань до побелевших костяшек. Теряясь в раздумьях над тем, что было бы правильно сказать дочери после невыносимо долгой разлуки, Соня не заметила, как Кэсси подала голос, прозвучавший тихо и с ноткой укоризны: 

— Я думала, — на деле боялась, — что ты не придёшь.

— Я не могла не прийти, — пролепетала Соня, испуская выдох. Она не отрывала взгляда от поникшей, сгорбившейся дочери: как же она повзрослела, очертания прежней маленькой тыковки размывались с каждым прошедшим месяцем… И разница была ощутимее в сто крат, когда Кэсси сидела рядом, а не смотрела на неё с присланных фото из путешествия. — Пока ездила с папой, не надумала стать актрисой? 

Надо было лицезреть воочию, как, бурно реагируя, Кассандра с отвращением поморщилась.

— Нет. 

«Хвала богам», — женщина удовлетворённо на миг прикрыла веки. Конечно, её дочь вольна была выбирать какую угодно профессию, но шоу-бизнес, идущий за ручку с вынужденной публичностью, в глазах матери был сущим адом. Да и слава портила людей, не так ли? Взять того же Джонни — до встречи с ней он был тем ещё придурковатым бабником. 

Соня замялась на какое-то время, желваки на её лице заиграли. Разговор не клеился, нагоняя панику на неунимающиеся в груди сердца. 

— С предками отмечать день рождения скучновато. Не планируешь устроить с друзьями вечеринку? — вдруг мягко полюбопытствовала она, прилагая усилия, чтобы не схватить дочь в объятия и не разрыдаться горючими слезами, моля о прощении. 

— Нет у меня друзей… — буркнула Кэсси, а затем добавила, чуть погодя: — Кроме Джеки. 

— Гхм, — Соня кашлянула в кулак, обдумывая сказанное дочерью, и из неё хлынули потоком слова, как из прорванной дамбы. — У меня тоже в твои годы не было друзей… — девочка покосилась на мать с опаской, готовясь к неприятному завершению этого монолога. — В школе я предпочитала держаться обособленно ото всех, в академии я была единственной женщиной в группе среди учащихся мужчин. В армии мне было некогда заводить знакомства, тренировки и миссии отнимали всё свободное время… — Кэсси навострила уши, не упуская ни одного откровения. — Все вокруг твердили, что женщине в армии не место, ну я и стремилась доказать им обратное, — она пожала плечами. Кажется, нынче мужчинам вокруг Сони нужно было доказывать свою силу, а ней ей. — Тогда я встретила Джакса, он стал моим начальником и коллегой. У нас в команде все были серьёзными ребятами, но дружными. И они принимали меня, как равную. А на одной из миссий… — женщина запнулась, отдаваясь в лапы какого-то болезненного воспоминания. — Один из сослуживцев… Оказался не тем, за кого себя выдавал. Он предал нас, завёл в западню. Все погибли, кроме меня и Джакса. Это сделало нашу дружбу крепче, а я…

— С тех пор ты гоняешься за предателем по всему миру и хочешь отомстить, — отчеканила Кэсси. Да, она знала, что заклятый враг матери — головорез из Чёрного Дракона, но истинные мотивы их вражды ей не были известны до сего момента. Да и не было в них нужды. — Зачем ты мне всё это говоришь?! 

Соня ошалело воззрилась на дочь, её челюсть свело, а рот пересох и отказывался увлажняться слюной. 

— Я хотела сказать, что с тех пор отношусь с опаской к выбору друзей… Неужели мне нельзя поделиться с тобой…

— Нет, — девочка упрямо мотнула головой, морща лоб хмуростью бровей, — ты пытаешься оправдаться, — она шумно втянула воздух ноздрями. Непохороненные, наскоро присыпанные землёй обиды вылезли наружу, набрасываясь стаей голодных собак на женщину. Уж лучше б её не стало, как мамы Джеки — подумалось Кэсси, и она поразилась собственным мыслям. — Ты всегда оставляла меня ради работы. Неужели работа важнее меня, мама? И этот идиотский Кано… Так не должно быть!

Женщина чуть было не сказала: вырастешь — поймёшь. Ведь Кано — отпетый преступник, и пока он жив, пока Чёрный Дракон существует, спецназу не будет покоя. 

Хотя когда он у них был?!

Принимая заслуженную поучительную речь как наказание, Соня не осмелилась перечить — не после стольких лет подкормки разросшегося до катастрофичных масштабов собственного эгоизма и обманутых ожиданий дочери. 

— Я хотела защитить тебя…

— Ты должна быть рядом, чтобы защищать меня, а не чёрт знает где! — выпалила Кэсси, стискивая зубы от прожигающей насквозь боли. — Почему ты так поступаешь со мной? Я тебе не нужна? Ты, — она замямлила дрогнувшим, утихающим голосом, страшась не столько задать вопрос, сколько услышать на него ответ, — ты меня не хотела рожать? 

Ветерок ласково коснулся потерявших румяную краску щёк Сони, но ей это дуновение показалось ледяным. До разума эхом доносились слова, пробуждая в ней исполинский ужас. Это вправду прозвучало из уст её дочери? Это происходило всерьёз и не было извращённой шуткой? 

— Кэсси… — вымолвила женщина на одном дыхании. И без того мертвенно бледная, она сделалась почти прозрачной, точно здесь жался на диванчике её призрак, её дух, фантом, но только не она. — Ты — самый желанный ребёнок на всём белом свете, — она не лгала. Беременность была для неё неожиданностью и вместе с тем — приятным сюрпризом. Долгие годы она довольствовалась редкими случайными связями, выискивая подходящего под её стандарты мужчину, не пугающегося ни её несносного характера, ни впечатляющей силы. Соня хотела создать крепкую и надёжную семью, которой у неё в детстве не было, но вместо исполнения мечты она стремилась ввысь по карьерной лестнице, забывая быть матерью для своего чада. Намеренное допущение иль таково стечение обстоятельств и воля судьбы? — Ты мой единственный и любимый ребёнок. А я… Я очень часто ошибаюсь. 

— Слишком часто, — отрезала Кэсси, сунув руки в карманы и спрятав личико в испещрённых синяками коленках.

— Да… — Соня с уверенностью кивнула, как черепаха, осторожно и медленно придвигаясь к девочке. — Я не отрицаю. Я была несправедлива к тебе, я должна была больше внимания уделять тебе и твоему воспитанию, я должна была научить тебя всем женским премудростям и подготовить ко взрослой жизни…

— Меня не нужно учить, я уже всё знаю, — огрызалась Кассандра, хотя под её плотно закрытыми веками поднималось цунами. 

Слабая улыбка тронула губы Сони — этот четырнадцатилетний подросток заявлял то, чего она не могла в своих далеко не молодых летах. 

— Конечно, ты знаешь, потому что ты умница, Кэсси, — она протянула ладонь, которая застыла в дюйме от пшеницы волос с розовыми прядками. Набравшись храбрости, женщина ласково провела пальцами в поглаживающем жесте по макушке дочери. Та не отпрянула и не шелохнулась, и это сподвигло Соню продолжить: — Мне так жаль, что я не сказала тебе о менструации, — уши Кассандры стыдливо заалели. —  Боги, я даже боюсь представить, о чём ты думала... Я понимаю, что прошлое не вернуть, и его уже не исправить моими сожалениями. Но я искренне прошу: прости меня…

— Зачем ты извиняешься, — подняла голову девочка, пристально вглядываясь в блестящие сожалением зеницы мамы, — если каждый раз ты начинаешь всё по новой? 

— Я предала твоё доверие, — сглотнула Соня, с отвагой признавая свои грехи и решая бороться за счастье, — но я очень сильно хочу заслужить его вновь и больше никогда не терять. Потому что я люблю тебя. 

Жаром обдало лицо девочки, словно она сунулась в пламя огня. Ресницы её увлажнились, брызги соли волн оросили кожу вокруг глаз. Она быстро отвернулась, яростно вытирая мелкие капли рукавом толстовки. Не торопясь выносить вердикт, она шмыгала носом, в котором неприятно щипало, и терзала губы неистовыми покусываниями. Уняв подступившее исступление, завертевшееся водоворотом в пустом желудке, Кассандра промямлила:

— Я давно простила тебя. 

И Соня, не удержавшись, благодарно смела дочь в любовные объятия. 

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

Остаток дня рождения Кэсси прошёл сносно, на лучшее она рассчитывать не могла: мама осталась ненадолго и разделила трапезу вместе с отцом, бросавшим на неё беглые, переполненные нерастраченной нежностьювзгляды. За ломящимся от лакомств столом у Кассандры разыгрался аппетит — то ли от поднявшегося настроения, то ли от сильного нервного потрясения, — и она объедалась многообразием тортиков, заливая их чаями и соком. 

Прощение и прощание с матерью далось ей нелегко, и она сразу же пресекла любые расспросы отца, попросив озадаченного родителя не портить ей праздник.

Ближе к вечеру пожаловала Джеки, и Кэсси была рада отвлечься от насущных семейных проблем, предпочитая остаток «особенного дня» провести беззаботно. Они заказали на любой вкус с десяток пицц — подрабатывавшая всё лето Джеки их щедро оплатила как подарок, — и девочки победоносно, едва удерживая гигантские коробки в руках, отправились в спальню именинницы чревоугодничать.

И, конечно, сплетничать. 

Кэсси вывалила на подружку подробный пересказ сегодняшнего дня, получая сочувственные комментарии и слова поддержки. Потускневшая Джеки, когда очередь добралась до неё, поведала о своих переживаниях и о плохом самочувствии отца, запивавшего боль от потери жены алкоголем в компании бога ветра.

Услышав о нём, Кассандра расправила плечи и словно воспряла духом, осторожно уточняя информацию и о том, что волновало подругу, и о лорде. Как выяснилось, наведывался он не часто и беседы с мистером Бриггсом вёл наедине, уберегал мужчину от опьянения до беспамятства и помогал мудрым советом Джеки, а в последнее время по непонятным причинам приходил всё реже. 

У Кэсси что-то неистово тарабанило под рёбрами, намереваясь выскочить и пуститься в пляс. Тоска по божествам овладевала ею всякий раз, когда малейшая мысль о них проскальзывала в сознании. Она хотела вернуть дружбу с Фуджином и его угрюмым старшим братом, но не знала как. Позор пронзал её душу за непростительно глупое поведение на фоне доброты и смиренного понимания божеств.

И как она могла так бесстыдно поступить с дорогими ей созданиями?

Одно лишь оставалось неизменным.

Её детская привязанность не исчезла, проходя с ней сквозь года и становясь крепче и сильнее. Воспоминания могли размываться и быть нечёткими — у неё всё равно было его фото, но девочка хранила в груди то приятное ощущение важности и нужности, питаемое ею подле него.

Чувства Кассандры были так же бессмертны, как и существо, к коему она их испытывала.

День рожденья кончился стремительно, как и начался. Девочки делились откровениями до самого утра, как зачарованные листали книжку для взрослых, пытаясь отыскать на страницах какое-нибудь интересное описание, и в конце концов уснули на полу в подушках, одеялах и крошках пиццы.

На следующий день Джеки нехотя отправилась домой, пообещав приехать вновь как можно скорее, чтобы мотаться по магазинам с подружкой и закупать принадлежности к школе. Кэсси же разобрала наконец все подарки, а мамин, так и не распечатанный, бросила в шкатулку с купюрами и забыла о нём. 

И только когда она решила пополнить свою карту, выгребая из запасов всё до единого цента, она обнаружила в конверте не деньги. Отупело всматриваясь в блестящие, плотные бумажки, она потирала веки, рассеивая все сомнения о том, что ей почудилось увиденное — в руках у неё красовались два билета в тир. Кассандра в изумлении вертела и крутила их, по напечатанному на обратной стороне адресу нашла сайт и кропотливо изучала его, как ни один школьный учебник в своей жизни. Окрылённая восторгом, она оббежала весь особняк в поисках отца и, добравшись до мужчины, читавшего с серьёзным видом присланные агентом документы, она любовно расцеловала его щетинистые скулы и помахала перед его физиономией билетами, хвастаясь подарком мамы — и заодно упрашивая папочку разрешить ей пойти в тир с Джеки.

Грядущая учёба не вызывала трепет и не ворошила тревогой ум: нетерпение девочки было направлено на ожидание дня, когда она сможет впервые не только подержать настоящее оружие, но и выстрелить из него! По правилам стрелкового клуба несовершеннолетним разрешалось стрелять только из пистолетов в сопровождении взрослого, но и это не препятствовало всеобъемлющему ликованию Кэсси. 

Лишь собственная невнимательность не давала ей покоя. Снедаемая неловкостью за непроверенное сразу содержимое конверта, она раздумывала над тем, как выразить благодарность маме. В итоге к следующему приезду родителя Кэсси решила ошеломить всех своими кулинарными способностями и как истинная женственная леди — до которой ей было далековато — испечь пирог. Она хозяйничала на кухне с позднего вечера, запасшись рецептами из сети и видеоуроками. Но даже с помощью советов и подробного следования инструкциям, она не справилась, испортив продукты и обуглившийся кусок теста, не походивший на румяный пирог. Прорыдав остаток ночи, Кассандра пришла к выводу, что таланта к готовке у неё нет, и поутру с опухшим лицом встречала маму скромными воодушевлёнными объятиями. 

Ведь она приходила, как и пообещала.

Проводила с дочерью свободные несколько часов, рассказывая о секретных служебных делах, которыми та интересовалась; слушала её пламенные отзывы о походах в тир, в коем Кэсси стала частым посетителем; заплетала ей косы и отсыпала комплименты отросшим розовым прядям, изрядно надоевшим Кэсси; пыталась вместе с ней научиться готовить — спустя пару неудавшихся блюд, Кэсси облегчённо выдохнула, признав, что навыки домохозяйки достались ей по наследству от мамы и что в неумении создавать кулинарные шедевры нет ничего зазорного. 

Ведь главное, что мама была с ней.

Отец по обыкновению кружился рядом, молчаливым присутствием иногда действуя на нервы, потому что девочка не могла себя вести одинаково в компании двух родителей. С мамой она была более скромна и сдержанна — таяние ледников происходило постепенно, — а с папочкой Кэсси была любвеобильна и игрива, но капризна и хитра. Выпрашивание чего-то нужного с годами приобрело сложности — поджатые губки, надутые щёчки и поблёскивающие жемчужины в глазах уже не имели такого сильного эффекта, как прежде. Да и Кассандре казалось глупостью вечно распускать нюни и плакаться, и она сменила тактику, изображая примерную дочь и ученицу, когда это было необходимо.

Впрочем, если с матерью отношения медленно, но верно налаживались, то новые трудности назревали в ином месте. 

Вернувшаяся в родную школу Кэсси ощутила страх, какой испытывают неуверенные в себе подростки, боящиеся всеобщего высмеивания за их недостатки.

Все одноклассницы были красавицами: низенькими, стройными, женственными и опухающими в нужных для природы местах. А она вытянулась вверх, носила спортивную одежду, забывала расчёсывать копну длинных волос и с радостью убегала на тренировки с мальчишками, пока другие девчонки отпрашивались от занятий, оправдываясь болями во всех частях тела сразу, и наводили марафеты в школьных уборных и раздевалках, обсуждали свои первые влюблённости и самых страшненьких девочек. Кэсси мало с кем из них общалась и уж тем более дружила: девчачий коллектив ей напоминал змеиные сборища, и в их клубок из сплетен и пустой болтовни она влезать не хотела.

Тем более, что некоторые осуждали её за отсутствие женственности: дочь актёра, а выглядит, как нескладный пацан. Кассандра пыталась скрыть свою худобу за мешковатыми одеяниями на несколько размеров больше: так у её фигуры благодаря вороху тканей хотя бы появлялся взрослый и недосягаемый объём. Постепенно растущие молочные железы у других девочек заставляли Кэсси бить тревогу: её грудь едва достигла первого размера и прекратила свой рост. На помощь пришли лифы с пуш-апом, дающие эффект зажатых полушарий, а не стыдливой плоскости, но Кассандра быстро отказалась от этой затеи — грудная клетка и спина слишком сильно болели. 

Она накупила себе гору косметики, но вскоре поняла, что не умеет ей пользоваться. На помощь пришла Джеки, слегка подкрашивавшая подругу в школу и дающая ей советы по уходу за лицом. Кэсси разводила руками, удивляясь тому, как младшая Бриггс преуспевала во всём: она умела и готовить, и краситься, была выдающейся спортсменкой, поддерживала дружбу со всеми одноклассницами и привлекала внимание мальчишек. Кассандре, конечно, они были не интересны — глупые сверстники мужского пола были менее привлекательны для неё, чем перспектива остаться одинокой старой девой до конца жизни.

И всё же… Она убеждалась с каждым прошедшим днём, что уродливости в ней больше, чем красоты, раз на неё парни не смотрят как на девушку. Не спасал ситуацию даже отец, твердящий неустанно о прекрасном, распустившемся цветочке в стенах их дома. Кэсси фыркала — быть «тыковкой» ей нравилось больше.

И если проблемы во внешности были решаемы, то происходящее в её семье не поддавалось ни одному закону логики. 

Кассандра видела, какой любовный трепет вспыхивал в очах папочки, наблюдающего за мамой. Они мало говорили, почти не оставались наедине — Соня пресекала это, — и они, казалось, не спешили мириться. Девочка ничего не требовала от родителей, довольствуясь их мирным сосуществованием подле неё.

Знала бы она, как металось и рвалось на части сердце отца, страждущего по жене, пребывающей одновременно маняще близко и запредельно далеко. Если бы он протянул к ней руку — всё равно не достал бы. 

А Соня приезжала, недоступная и недосягаемая, и один вид её — гордой и статной женщины, обрывал в Джонни провода сосудов, и они бухались в бесформенную кучу в его желудке. Он замечал усталость на её лице, и в нём пробуждалось бесконтрольное желание взять её на руки и утешить, давая отоспаться на его груди столько, сколько ей потребуется. Ведь женщина вставала ни свет ни заря, чтобы успеть к дочери перед тяжёлым рабочим днём. Порой она, если не оставалась допоздна на военной базе и не была обременена дежурством, могла заскочить вечером на чай или ужин и в непринуждённой беседе интересоваться делами Кэсси в школе.

И как же Джонни мечтал, чтобы у Сони однажды не завелась машина, все таксисты попали в пробки и аварии с не смертельным исходом, и она не уехала чёрт знает куда от их жилища, а осталась в любой из гостевых комнат, где он бы и настиг её. 

Мужчина и прежде предпринимал попытки поговорить — на Хэллоуин и день благодарения, но они не венчались удачей: либо дочь ненамеренно была парой лишних ушей в комнате, либо речи застревали у него в горле комом, язык скручивался в узел и… Он не мог произнести ни слова. Джонни уповал на благосклонность жены и ощущал по беглым взглядам в его сторону, как она стыдится своих прошлых поступков. 

И он стыдился не меньше.

«Двое взрослых людей, а ведут себя, как дети малые», — всякий раз думала Кэсси, разглядывая их неловкие физиономии. 

И хоть мать старалась принимать активное участие в её жизни, девочке не хватало непоколебимой и нерушимой идиллии, установленной меж родителями. 

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

Кассандра решила действовать более активно и пойти на крайние меры: попробовать свести родителей в качестве эксперимента, направляя их, как кукол в девчачьей игре. 

Сначала эта идея показалась ей неправильной, ведь мать должна была заслужить благосклонность отца, с которым обошлась некрасиво и гадко — это Соня заявила о разводе и покинула особняк, бросив их с папой, оставив смиренно ждать её возвращения... По доброте душевной и стойкой детской привязанности к поступающему несправедливо родителю, Кэсси имела право прощать — так она думала. 

Другое же дело папочка.

Разве не должен он был хранить обиду на отрёкшуюся от него женщину? Не должен был в порыве ярости проклинать её имя?

Безусловно — хвала богам, что не проклинал.

Но что подростку было до перипетий взрослых?

У Кэсси и своих забот хватало.

Подкравшаяся к городу ангелов зима была отличным поводом для исполнения самых тайных желаний — маячившее на горизонте Рождество было лучшим вариантом осуществить задуманное. Тем более Кассандре было невыносимо смотреть на отца: после приезда жены он делался задумчивее; поглощённый бесперебойным потоком мыслей, он подолгу смотрел в одну точку; молчаливо кивал на бойкие длинные рассказы дочери о школьных происшествиях и был глух к происходящему вокруг него. Иногда Кэсси посреди ночи заставала его в ночном сумраке кухни, испуганно вздрагивала, сталкиваясь с сидящим за столом или стоящим в лунном свете у окна мужчиной. На расспросы он растерянно оправдывался замучившей его бессонницей и на участливые переживания дочери отвечал, что скоро пойдёт спать. 

Но с каждым днём мешки под его глазами приобретали более явные очертания, меж густых бровей залегла глубокая морщина, а редкие седые прядки полезли с удвоенной силой из шелковистой каштановой шевелюры.

Вот что с этим прекрасным мужчиной сделала женщина, плещущая ножки в волнах его океана всеобъемлющей любви и не собирающаяся окунаться в него с головой. Деланное равнодушие поглощало Джонни в пучину сомнений, убивая в нём желание откапывать похороненные женой чувства. Но он не прекращал верить и надеяться, уповая на просвет в царстве тьмы. 

Приближалась праздничная пора. Температура постепенно понижалась, опускаясь до семидесяти градусов, светило всё меньше опаляло пламенем лучистых поцелуев землю, лазурь небосвода чаще укутывалась в одеяло антрацитовых туч, проливающих горючие слёзы дождей. Дороги и тротуары наводнили реки декабрьской слякоти, переливающейся и блестящей под диском солнца, старательно иссушающего лужи в течение дня. 

Люди, как и было заведено на протяжении всей их короткой смертной жизни, жужжащим роем суетливо выползали на улицы и сновали туда-сюда, закупая телегами подарки для всей семьи, коллег, знакомых и изощряясь в их оригинальности из года в год. Кэсси заранее заготовила список покупок, правда, предварительно измотав вскипячённый до красна мозг фантазиями на тему: «Какими причудливыми подарками взбудоражить родителей и подругу?».

Рождество было решено отмечать всем вместе, и Кассандра, спустившая на подарки все карманные деньги, с самодовольной улыбкой вручала коробочки с сюрпризами: папочке достались смарт-часы последней модели с чёрным ремешком и уходовый набор, включающий в себя краску и гель для укладки волос, а маме брендовая сумка с бесчисленным множеством внутренних кармашков для удобной фасовки вещей, но что-то подсказывало Кэсси, что у матери будет прежний бардак во всех отделениях сразу. Для Джеки же девочка приобрела новые боксёрские перчатки, на которые негодующе косился мистер Бриггс.

На празднование к Кейджам удалось вытащить и помятого отца подруги, не вписывавшего в царившую в доме атмосферу уюта: Джакс угрюмо восседал на мягком кресле и практически не разговаривал — Соня мимоходом пыталась обсуждать с ним дела спецназа, но всё было без толку. С сожалением Кэсси глядела на топившегося в горечи мужчину, понимая нутром его тихую скорбь: потерявший жену, спасшую его однажды от тяжёлой хандры, он охладел к радостям бытия. И только драгоценная дочь, казалось, не давала ему окончательно уйти на дно. Джеки постоянно бросала на отца беспокойные взгляды, отрываясь от угощений и отвлекаясь от распаковки подарков и проверяя его самочувствие.

Ряженная в очередной яркий балахон Кассандра нашла себе место под гигантской елью, установленной в гостиной, и там, средь коробок в цветастых обёртках, долго и нудно подбирала плейлист и настраивала динамики, что чуть не сломала их. Соня силилась помочь дочери, да и Джонни был тут как тут, но она упрямо восклицала: 

— Я сама! 

И продолжала мучить несчастные устройства, пока из них не зазвучала весёлая рождественская музыка. Кэсси была неуклюжа весь вечер из-за обуявшего её волнения и трясущихся рук, которыми она чуть не разбила порученные ей доставить в раковину тарелки. 

Когда захмелел Джакс, пьющий не первый и даже не десятый бокал чего-то покрепче вина, было решено отправить его отдыхать в гостевую спальню, но он отказывался от предложенной щедрости и, распрощавшись с хозяевами особняка, утащил погрустневшую Джеки в такси, и они укатили домой.

Их осталось только трое, но проворная Кэсси, потирая вспотевшие ладони, была настроена решительно сократить количество человек в гостиной до двух. 

Отставив стекляшку с апельсиновым соком на журнальный столик, на коем высилась беспорядочная кучка из растерзанной обёрточной бумаги, коробок, фантиков и огненно-рыжей кожуры мандаринов, девочка подскочила с дивана, а родители, устроившиеся рядом с ней, встрепенулись от неожиданности. Но следующее её заявление повергло их в молчаливый шок.

— Ой! Я забыла кое-что в спальне! Сейчас вернусь! — Кассандра выпалила это так неправдоподобно и неестественно, что любой именитый режиссёр пристыдил бы её за бездарную актёрскую игру. 

Уже через несколько секунд Соня, оставшаяся наедине с Джонни, недоумённо уставилась на видневшуюся из холла лестницу, прислушиваясь к громким удаляющимся шагам дочери, затихшим на втором этаже. На деле же Кэсси вбежала наверх, но затем на цыпочках вернулась к спуску и присела на верхнюю ступеньку, доставая из кармана худи телефон и в ожидании каменея, как статуя. 

Соня уловила на себе изучающий взгляд восседавшего напротив всё ещё мужа и тут же поднялась, а он следом. Она резво похватала со столика мусор, намереваясь выбросить его в мусорное ведро, развернулась и направилась на кухню. Будто прикованный к полу, Джонни завороженно глазел на стройный женский силуэт, доносившаяся из динамиков мелодия доиграла до конца и… Едва заслышав первые ноты следующей композиции прямиком из шестидесятых, мужчина уверенно двинулся вперёд, точно ему открылось провидение. 

Джонни настиг всё ещё жену в дверном проёме и без лишних раздумий дотронулся кончиками пальцев до её локтя, вынуждая её замереть. 

— Мм? — она обернулась, ошмётки мандариновой кожуры нелепо выпали из охапки её рук. 

Кейдж отпустил женщину, и в этот момент ему захотелось больше всего на свете пошутить: сказать какую-нибудь несусветную чушь, чтобы озадаченное лицо Сони преобразилось, и она отреагировала бы на его словесные глупости закатыванием глаз и лёгким подёргиванием уголков губ.

— Может, потанцуем? — предложение сорвалось с уст, и он не успел пожалеть о сказанном. Он сделал странное движение бёдрами, походившее на танцевальное. — Костяшки растрясём. Музыка располагает.

Продолжала литься прекрасная песнь, рисующая знакомые им обоим картины из детства, в котором родители запасались аудиокассетами и вечера напролёт слушали популярные хиты. Конечно, текст не повествовал ни о зиме, ни о Рождестве. Нежный голос мужчины, звучавший из динамиков, пел о любви.

— Не похоже на праздничную песню, — Соня старательно отводила взор то на рыжие корки мандаринов, развалившиеся на полу меж ними, то на пушистую ель, увешанную игрушками. 

— Ну, так даже лучше, — Джонни пожал широтой плеч. — Сама судьба, значит. 

— Я не умею танцевать, — незаметно ноготок её указательного пальца вжался в кутикулу большого, нервно раздирая сухую кожу. Клокочущее в груди сердце вырывалось наружу, ломая клетку рёбер громким, учащённым стуком. 

— Ты такая пластичная и гибкая, — он позволил себе беззлобную усмешку, вспоминая, как эта женщина была великолепна в бою. — Конечно, ты всё умеешь. 

Она стиснула челюсти до зубного скрежета. Соня не знала, как поступить — в нынешнюю пору ей бы не помешал дельный совет от Фуджина. Жаль, что с того дня, как он явился в её дом, она его больше не видела. Да и на базе специальных сил ни один из божеств не появлялся — военные разгребали внутренние проблемы сами. В этом были все проклятые боги — появлялись только тогда, когда конфликты достигали катастрофического масштаба.

Но разве перед нею сейчас не высилась катастрофа, взирающая на неё ореховыми очами, в коих отражалась она и сильнейшее в мире чувство?

— Кейдж, я… — забормотала Соня, но осеклась, когда он по наитию взял её ладошки в свои. Мусор посыпался на пол, но какое им было до него дело? Отдалённые ноты музыки заглушал звон в ушах. Женщина отступила назад, упираясь спиной в дверной косяк, а мужчина навис над ней изголодавшимся коршуном.

— Поговори со мной, прошу тебя, — Джонни более не мог выносить её отчуждённости, ему нужно было вернуть всё, как было прежде: их объятия и проникновенные поцелуи, их любовь и семью. Но она как будто этого не хотела, поджимая губы и мотая отрицательно головой. Слишком много ошибок она наделала, и её грубые слова, врезавшиеся в память, ещё саднили свежими ранами и не забылись.

— Сейчас Кэсс вернётся, — Соня дёрнулась в сторону, жаждая вырываться из его хватки — она точно могла это сделать, но по какой-то причине предприняла лишь слабую попытку и продолжила вдавливаться в рамочную конструкцию, словно она могла поглотить женщину и уберечь от драматичного диалога. 

— Пусть, — мужчина наклонился к жене, опаляя её лицо горячим дыханием. — Ты мне нужна, Соня… — его лоб прижался к её, и она шумно выдохнула, прикрывая веки. — Я скучаю по тебе, я хочу всё наладить, — голос Джонни захрипел и задрожал, и его гладковыбритую скулу рассекла капля боли. — Я люблю тебя. Всегда любил.

Он поддался соблазнительному порыву и почти коснулся её губ, а она, на мгновение позволив рассудку помутиться, почти приняла его смелый поступок. 

Но потом её охватил стынущий в жилах страх: у неё едва получалось отвоёвывать с боем доверие дочери. Женщина жертвовала свободным временем, отдыхом, сном, опаздывала на службу… А тут ещё и требующий привязанности муж: она не потянет, у неё не получится. Всё повторится опять — она будет главным разочарованием в их семье. Как только разум прояснился, уступая место холодной логике и расчёту, а не бурлящим лавой чувствам, запястья Сони выскользнули из мужских ладоней. 

«Я тебя не достойна. Я не заслуживаю твоей доброты и прощения», — хотела сказать она, но проглотила встрявший в горле комок.

— Я не могу, Джонни, — искажая истинный смысл, буквы сложились в слова и упорхнули с её языка. Женщина отпрянула от мужа, совестливо пряча взор и скованно поправляя растрепавшуюся чёлку. Все конечности будто одеревенели и отказывались подчиняться. 

А Джонни стоял и стеклянными глазами следил за её неловкими жестами, за тем, как Соня собрала с пола ошмётки кожуры и всё же донесла их до пункта назначения, остановившись на кухне и откашлявшись. 

Успели проиграть две романтические композиции, которые, он догадался, его дочь зазря подбирала и включала. Вся эта глупая сценка из дешёвого спектакля была посмешищем, и Кейдж был главным шутом, над коим уморительно смеялся зрительский зал.

Такой трагикомедией была его жизнь. 

В сознании мужчины витало столько вопросов, перемешивавшихся в непонятное нечто, что он потихоньку сходил с ума. Соне всё это было не нужно? Зачем же она тогда приходила к Кэсси? В этом и заключалась её материнская любовь — пропадать, а после всячески задабривать дочь, заметая следы отсутствия? И ежели тыковку она могла любить, то его… 

Наверное, это была какая-то ошибка? 

Джонни развернулся на пятках, сдерживая водопад солёных брызг, увлажнивших его ресницы, и направился к выходу из гостиной. За окном уже давно сгустилась тьма сумерек, часы на запястье извещали о перевалившем за полночь времени. Непомерной ношей усталость навалилась на его плечи, и он, всегда с идеально выпрямленной спиной, сгорбился, как немощный старик. Мужчина засеменил к лестнице и застал на ней дочь, оторопело глядящую на него и в замешательстве залившуюся пунцовым румянцем. 

— Пап, я… — застенчиво пролепетала она, пряча телефон, на котором отображался плейлист с музыкой. Джонни поднялся по ступенькам вверх, на один уровень с ней, и все внутренности девочки пробрало судорогой. Она робко зашептала: — Я не знала, что так…

— Спасибо тебе за всё, — он перебил дочь и наклонился к ней, обжигая кожу её веснушчатого лба благодарным поцелуем. — Люблю тебя, тыковка. Пойду прилягу и отдохну.

И после сказанного Джонни доковылял до своей спальни и скрылся за дверью под чутким и пристальным наблюдением дочери.

✧ ✧ ♡ ∞ ∞ ♡ ✧ ✧

С тех пор Кэсси была сама не своя: подслушанный разговор не торопился покидать голову, разбухая размышлениями, отпочковывавшимися щемящим грудь чувством вины. Она вновь потерпела неудачу. Был ли хоть какой-то смысл пытаться подтолкнуть этих глупых взрослых друг к другу?

Или судьба открывала ей истину, после выигрышной партии с разгромом деловитых смертных не желая возвращать шахматные фигурки на свои места и позволять им взять реванш.

Кассандру брала злость: не горькое, саднящее на языке послевкусие она обычно испытывала на Рождество, а неугасаемую надежду. И теперь с сокрушительным поражением ей приходилось встречать новый календарный год. Колышущиеся слабым пламенем радость и праздничный настрой потухли под пронизывающими ветрами зимы. 

Каникулы подходили к концу, а в школу возвращаться не хотелось, и Кэсси проводила последние свободные деньки, отлёживаясь дома и наслаждаясь компанией подруги, приходившей её навещать и остававшейся с ночёвкой. Они играли в приставку, не отлипая часами от монитора, выпекали вместе кексы — на самом деле Джеки вытолкнула мешающую подружку из кухни под звонкий хохот, но позволила ей внести свою лепту в готовку, разрешив Кэсси посыпать тесто конфетти. 

Они весело проводили время, оставаясь одни. Джонни уезжал по важным тайным делам — он и словом не обмолвился с дочерью по этому поводу, храня всё в секрете, — его не было с раненного утра, и возвращался он только поздним вечером, так что большой особняк был в полном распоряжении девочек, и они беззаботно хозяйничали в нём днями напролёт. 

А однажды Кассандра проснулась и обомлела — её комната выглядела чистой! Это постаралась Джеки: в то время, как подружка спала мёртвым сном и не проснулась ни от единого громкого звука, она складывала её вещи в гардероб и наводила порядок, собирала крошки, пыль и прочий мусор, протирала поверхности. Младшей Бриггс даже подумалось, что это берлога какой-то обрюзглой старой бабки с сотней кошек, а не спальня юной леди. Кэсси, конечно, за проявленную Джеки невиданную щедрость осыпала её речами благодарности и чуть не задушила в медвежьих объятиях.

— Ну, ладно тебе. Я просто немножко прибралась, — смущалась младшая Бриггс, преуменьшая свои труды. 

— Шутишь, что ли? — восклицала Кассандра, отпуская закашлявшуюся подругу. — Я бы этот бардак никогда не убрала! 

— Ну, ты и не убирала, — пожала плечами Джеки, и пришла очередь Кэсси заливаться румянцем. Она окинула благоговейным взором обстановку, сияющую в лучах обеденного солнца, и не могла выудить из памяти момент, когда в последний раз помещение было до безобразия опрятным вследствие её стараний. 

Например — никогда. 

— А тебе не лень… Ну, возиться со всем этим? — беспечно уточнила она, на что получила осуждающий взгляд подруги. 

— Ну, я, вообще-то, привыкла драить весь наш дом. Папа как-то не настроен браться за «женскую» работу.

Они помолчали. Упоминание мистера Бриггса что-то всколыхнуло в сознаниях девочек, невысказанная мысль витала в воздухе между ними. Кассандра хотела поделиться волнующими её думами, но не ведала, как это сделать, ведь у Джеки было проблем не меньше, чем у неё. 

По крайней мере, у неё были живы оба родителя — и на что ей было жаловаться?! Кэсси ощутила себя самым бессовестным и чёрствым человеком на всём белом свете. Ну как она могла думать о пустяковых трагедиях её семьи, когда Джеки переживала худшее! И её душевная рана не затянется вовек…

— Твой папа… — Кассандра неожиданно проговорила и осеклась, но нашла в себе смелость продолжить. — Как он себя чувствует? На празднике он совсем был плох…

— Да, знаю, — Джеки прошептала потускневшим и растерявшим все краски голосом. Она уставилась на носки. Её отец, некогда один из сильнейших воинов Земного Царства, теперь тонул на дне рюмки! Стыд и позор. Но с подругой, сидящей подле, можно было поделиться откровениями — уж Кэсси не осудила бы ни её, ни её папочку. У неё ведь тоже была какая-то вакханалия в жизни. — Ему нездоровится. То пьёт, то курит как паровоз, то бросается сажать овощи и цветы на грядках, то доламывает машину под видом того, что чинит её… — она поджала пухлые губы, искусывая их зубами и содрогаясь от накрывшего её ужасающего шторма эмоций. — Недавно мы записывались к психотерапевту, а он проспал приём. Теперь думаю кого-нибудь поискать с выездом на дом. 

— Мне так жаль… 

— Спасибо… — она ответила со вздохом. Ей действительно полегчало, когда подруга своим вопросом предложила ей располовинить горе. Так его было легче выносить. Джеки помедлила и вкрадчивым голосом уточнила: — А у тебя как с родителями? 

— Ну-у-у… — протянула Кассандра, и чёлка так удачно завесила её побагровевшее лицо. — Что ни день, то драма… — она не решилась говорить о своём гениальнейшем, но провалившемся плане свести родителей. — Папа на Рождество признавался маме в любви и плакал… Мама проигнорировала его… 

— Сочувствую… — робко отозвалась Джеки, и Кэсси подметила, как они одновременно утешительно и понимающе переглянулись. — Неужели они не могут просто сесть и поговорить? 

— Видимо нет… — девочка пожала плечами, нервно растрёпывая и без того всклокоченное после сна золото волос. — Я бы заперла их в подвале, пока не помирятся. Да боюсь, они поубивают друг друга. 

— И заодно разнесут дом. 

Девочки усмехнулись.

— Взрослые — идиоты, — констатировала Кэсси, плюхаясь на незастеленную кровать и шумно и широко зевая.

— Да, пожалуй, — согласилась подруга. — И что ты собираешься с этим делать? 

Кассандра ответила не сразу. Она уже наделала делов, сунув свой веснушчатый нос куда не следовало. Но… Быть может, её родители попросту не созрели до примирения? И как долго они намеревались упрямо тянуть с решением воссоединиться? 

Кэсси не знала, но надеялась, что судьба ей благоволит. С озабоченным тяжким вздохом она выпалила:

— Ждать. Только ждать.