Виктор звонит ему в середине дня, как раз когда он идёт обедать к Мел с очередным покупным сэндвичем в руках. Возможно, однажды у него начнётся гастрит от такого питания. Или от постоянного хлеба прибавится несколько фунтов — надо бы всё-таки найти какой-нибудь фитнес-зал поближе к университету или хотя бы достать гантели из шкафа.

    Виктор говорит, что его выпишут вечером, Джейс обещает его забрать и очень надеется, что на ближайшее время эпопея с больницами окажется на этом завершена.

    — У меня есть две новости: хорошая и плохая, с какой начать? — спрашивает Виктор, когда они наконец-то возвращаются к нему. Джейс не может сказать, что ему нравится собственная съёмная квартира, он выбирал её в спешке, не особо придирчиво, заглянул под матрас на предмет клопов и успокоился на этом. У Виктора... у Виктора чувствуется, что он это место любит. Скорее всего, она тоже арендованная, Джейс до сих пор не спрашивал, но то, что Виктор называет её не просто квартирой, а домом, как-то для себя отметил.

    Джейс просто прижимается к нему со спины, обхватывает руками, утыкается в затылок лбом. Они долго целовались на больничной парковке, они долго обнимались в самой больнице, но Джейсу мало. Эти объятия и поцелуи для него как компенсация за все волнения последней недели, а ещё Виктор выглядит почти нормально. Всё ещё похудевший, всё ещё чуть бледноватый, но ему явно гораздо лучше, чем было даже в четверг. Примерно уровень среды, решает для себя Джейс.

    — С хорошей. И можно на ней закончить.

    — У Паудер сорок четыре балла, у Экко сорок два. Всё честно, я ничего не подправлял.

    — Ты бы и не стал.

    — И ты не подправлял, я бы заметил. Не уверен теперь, что новость хорошая, но эта твоя подруга вас не убьёт. Так что, наверное, хорошо.

    — Я как-нибудь вас познакомлю. И с Кейтлин тоже.

    Он хмыкает и всё-таки выпутывается из его объятий. Джейс понимает, что Виктор больше всего сейчас хочет принять ванну или душ, поесть и лечь наконец-то в свою кровать, а не больничную, и тяжело вздыхает. Ладно, полежать в обнимку они успеют — у них для этого целый вечер и вся ночь.

    — А плохая?

    — Эссе. На тридцать восемь баллов написало семнадцать человек, надо набрать всего двух. Завтра буду всем писать, надо чтобы Хаймердингер выбрал тему, это еще дня на три затянется.

    — Не надо. 

    — А что ты предлагаешь?

    Виктор достает из пакета файл, кладет на стол, смотрит на Джейса устало и с явным нежелание решать это — ни сейчас, ни завтра.

    — Ну... знаешь, должен быть элемент удачи, правильно? Кому-то повезёт.

    Виктор высоко поднимает брови, когда Джейс просто достает два листка из папки наугад.

    — Джейс, это же нечестно!

    — Если кто-то откажется, то вынем ещё один листок. Не убирай эту папку далеко.

    — Джейс, так нельзя.

    — Во-первых, кто узнает? Во-вторых... ты правда хочешь возиться с эссе?

    У Виктора в глазах торг с собственной совестью. Совесть позорно быстро проигрывает плохому самочувствию, усталости и перспективе ждать, проверять и оценивать семнадцать работ.

    — Ты ужасный человек, Джейс Талис. И я теперь соучастник.

    Джейс смеётся и коротко его целует — потому что Виктор, конечно, прав. Но что-то подсказывает, что Хаймердингер, если и прознает об этом маленьком мухлеже, просто закроет на него глаза.

    Виктор после ужина — унылые макароны с заветревшимся сыром, в магазин они так и не заехали — складывает тесты двух везунчиков к тестам с балами выше. Поднимает на него взгляд — и как же приятно снова видеть блеск в его глазах.

    — Ужасно, Джейс.

    — Ну я не знаю, хочешь, посмотрим на их средний балл и выберем у кого он повыше? Или грамоты там.

    Виктор прищуривается и склоняет голову набок.

    — Чёрт с ними. Завтра всем напишу. Ты уже сказал Вай?

    Джейс кивает. Ещё бы не сказал — Вай бы... наверное, её бы задело, если бы она узнала это позже самой Паудер. Однажды он обязательно познакомит и её, и Кейтлин с Виктором... наверное, встреча будет странной.

    Виктор за два дня отоспался и, видимо, почувствовал, что сил прибавилось, теперь уснуть не может. Хоть и пробормотал, что скучал по своему матрасу, но всё равно ворочается, выпутывается из объятий, пытается улечься. И Джейс бы рад его отвлечь — хотя бы поцелуями или разговором, но сам-то он не выспался. И ему как раз спать хочется сильно.

    — Джейс, а где наши пальто? — внезапно спрашивает Виктор, и Джейс снова открывает слипающиеся глаза. — Ты в куртке, я в зимнем.

    — В химчистке, завтра, наверное, можно будет забирать. Мне должны прислать сообщение.

    — Сколько я тебе должен?

    В этот момент сонливость начинает теряться — что за дурацкий вопрос.

    — Нисколько? Виктор, это просто химчистка.

    — Джейс, я серьёзно, ты и так покупаешь продукты...

    — Ты тоже их покупаешь. Всё честно.

    — Готовишь, возишь меня, забираешь из больницы, ещё и пальто.

    Джейс приподнимается на локте, вглядывается в темноту.

    — Ты тоже готовишь. И... ну мы же в отношениях, правильно?

    — Последнюю неделю я тебе ещё и нервы трачу.

    — Тем более, не хотелось бы ходить в пальто, которое напоминает про один из самых страшных дней в жизни, спасибо. Плата в один поцелуй меня устроит, если тебе так хочется что-то...

    Виктор не даёт договорить — целует на редкость отчаянно, крепко, тянет на себя, и Джейс мог бы поддаться, мог бы подлезть руками под его пижамные штаны, но его останавливают три вещи: первое — он на самом деле хочет спать; второе — им завтра рано вставать, ему во всяком случае, Виктор ещё не определился, готов ли он завтра же выйти на работу; и третье — заниматься сексом с человеком, который только сегодня выписался из больницы, а вчера истекал кровью у него на руках, как будто не самая блестящая идея. Так что Джейс просто прижимает Виктора к себе и укладывается поудобнее. Он надеется заснуть раньше, чем Виктору станет неудобно, но выспавшемуся Виктору, кажется, хочется поговорить. А может, это всё из-за того, что последние сутки он провел только с медперсоналом. А может, звёзды так сошлись.

    — Джейс, я... ладно. А какие другие номинанты в этом рейтинге?

    И Джейсу, с одной стороны, хочется попросить поговорить об этом завтра, сказать, что язык у него уже толком не ворочается, но... на завтра у Виктора уже может не быть настроения на искренность. А Джейс, кажется, планирует сделать предложение — пусть и не очень серьёзно — человеку, который обычно про себя не рассказывает совсем ничего. Сон при таких условиях может и немного подождать.

    — Мы с мамой чуть не замёрзли насмерть в собственной машине. — Виктор чуть дёргается, потом ложится поудобнее, готовится слушать. — Мне было шесть, кажется, к бабушке поехали, началась метель, когда уже обратно возвращались. Мама не туда свернула в темноте, на какой-то проселок, хотела развернуться, когда уже поняла, а машина заглохла. И вот мы стоим час, второй, машина не заводится, мобильных тогда ещё не было толком, у мамы во всяком случае, где мы — понятия не имеем, холодает всё больше. Костёр бы не развели, потому что мама никогда не курила, ни спичек, ни зажигалки, вокруг только лес и метель. И темнота. То есть и выйти нормально не могли, чтобы по дороге пойти, и сидеть холодно, и что делать не знаем. И спать хотелось. Страшно было жутко, мне лет до двенадцати кошмары снились. И сейчас бывает, но совсем редко.

    — А как вы выбрались?

    — Машина проехала мимо, я выбежал, начал руками махать, мама стала сигналить. Так что нас отбуксировали до ближайшей заправки, мы оттуда позвонили бабушке, они с дедом потом приехали и нас забрали. Мама хотела адрес или номер того водителя взять, а он уже уехал. Страшно было очень. Мама до сих пор молится за его здоровье, хоть даже имени не знает.

    Джейс наощупь находит его руку, сплетает пальцы. Виктор — редкость — сжимает их чуть крепче. Чуть поворачивает голову.

    — Ты никогда не говорил про отца, только про маму, он...

    Неозвученный вопрос повисает между ними, придавливает вторым одеялом.

    — Он был инженером на стройке, несчастный случай. Арматура... короче, я рад что этого не помню. Мне четыре вроде было. Мама потом встречалась с мужчинами, но второй раз замуж не вышла. Я его совсем не помню, так что... глупо, наверное, по нему скучать или что-то вроде этого.

    Виктор пожимает плечами — движение передаётся Джейсу через все его тело.

    — То есть тебя воспитала одна женщина, у тебя не лучший друг, а лучшая подруга, в близких друзьях её девушка и у тебя замечательные отношения с бывшей. Ты окружён женщинам всю жизнь, это многое объясняет.

    Джейс не понимает, о чем он.

    — В смысле?

    — Эмпатичность, сентиментальность, некоторая эгоцентричность... и в школе ты точно был всеобщим любимчиком.

    Джейс коротко смеётся, смех переходит в зевок.

    — А ты вообще ничего про родителей не говорил. Ни разу. Они тоже...

    Такой же неловкий недовопрос присоединяется к недосказанности Виктора. Искренность должна быть обоюдной, и Джейсу бы хотелось, чтобы Виктор рассказал хоть что-то. Жаль, он это делает именно тогда, когда Джейс просто пытается не уснуть.

    Если судить по затянувшемуся молчанию, Виктор уже жалеет, что вообще начал этот разговор. Потом вздыхает, переворачивается на спину. Видимо, тоже решает, что ответить на такую тираду надо тем же самым.

    — Мама четыре года назад умерла, инсульт. Я поздний ребёнок, желанный, но... проблемный. Так что отец не выдержал, в первый же год ушёл, она меня как смогла на ноги поставила... хотя ей было трудно, конечно. По больницам мотаться, по врачам, работать, всё в одиночку. Лет в девять моим случаем заинтересовался Ревек, так с ним и познакомился, он ко мне хорошо относился, к моей маме тоже, стал кем-то вроде... странного дальнего родственника. По музеям водил, шоколадки давал. Диссертацию по моей болезни защитил. Он своеобразный, конечно, и взгляд на мир у него своеобразный, тебе бы он вряд ли понравился. Он и маме моей поначалу не очень нравился.

    — Своеобразный в смысле?

    — В смысле у него незадолго до того, как я в его поле зрения появился, умерла дочь, и он немного, конечно, на этой теме... не свихнулся, но отпустить не мог. В тридцать лет я его могу понять, но в десять, ясное дело, нет. Он меня к себе приглашал, мама первое время была против, но потом вроде как поняла, что ей хоть какая-то передышка... у него были домашние животные всякие, крысы две, кошка лысая, они тогда вообще популярны еще не были, целый аквариум с аксолотлями, я перед ними просто мог часами сидеть. Мечтал о таком же, но... ну понятно, что мог только мечтать. На это не было денег, я половину времени проводил в больницах и школе, мы часто переезжали, мама с такими чудиками возиться бы не хотела. И ещё он комнату дочери показывал, знаешь, как в фильмах ужасов, всё в розовых оборочках, ни пылинки, игрушки на кровати рассажены, куклы и вот это всё. И портрет в чёрной рамке на столике.

    — Жуть какая. Хорошо, что ты не девочка, в смысле... ну в триллерах, знаешь, такие сходят с ума, называют именем умершей дочери и всё такое.

    — Он, наверное, через меня компенсировал, но нормально. Говорю там, шоколадки, в музей сводить, книжку подарить. Неплохой человек, но своеобразный.

    — А сейчас как? — язык еле шевелится.

    — А сейчас прошло двадцать лет. Я к нему давно не заходил, только на приёмы. Отпустил уже наверняка. За столько-то лет.

    Голос Виктора долетает, как через плохие наушники, Джейс пытается хотя бы глаза не закрывать, с каждым морганием борется.

    Виктор замечает, понимает наверняка, коротко целует в щеку, где нет бороды, по самой бороде проводит пальцами.

    — Спи. Джейс, я... благодарен. Спи.

    Джейс уже не знает, шевелятся в итоге его губы, или ему уже снится, что он отвечает «спокойной ночи» — он наконец-то закрывает глаза.

    Чтобы открыть их через минуту от очередного будильника под ухом. Из кухни слышны звуки готовки и писк микроволновки. Виктор уже полностью одет, причёсан, от его щёк и шеи прохладно пахнет одеколоном после бритья. Джейс сгребает его в объятия со спины, утыкается лицом в его плечо и думает, что вполне может заснуть обратно прямо вот так. Стоя. Виктор ласково проводит пальцами по его руке, поворачивает голову, говорит над самой макушкой:

    — Уже хотел тебя будить. Иди умываться, а то опоздаем. Кофе почти готов.

    Джейс всё равно целует его в гладкую щеку, оглаживает его фигуру взглядом — судя по тому, как Виктор уверенно стоит и по голосу, чувствует он себя хорошо. Про себя Джейс того же сказать не может. Ну и ладно. Самое главное, что Виктор в порядке.

    Виктор уже разливает по чашкам кофе, когда он возвращается на кухню — может быть, самую малость бледный, но он точно в порядке. Джейс ждёт, пока он поставит турку обратно на плиту, и только тогда наконец-то целует его по-настоящему. И Виктор отвечает, запускает пальцы в волосы, отставляет наощупь трость, держится за его плечи и позволяет себя прижать поясницей к столешнице.

    Обидно быстро всё останавливает.

    — Джейс, опоздаем. Давай завтракать. Вечером. Всё вечером.

    — Надо будет заехать за нашими пальто после пар, — говорит Джейс, накидывая куртку. Для неё уже слишком холодно.

    — И за продуктами, — Виктор свое зимнее пальто не застегивает — ему как раз-таки слишком жарко, хотя обычно он тот ещё мерзляк, это Джейс уже уяснил.

    Этот короткий разговор такой бытовой, такой естественный для пар, которые сожительствуют, что Джейс не удерживается и начинает улыбаться. Конечно, Виктор замечает.

    — Чего?

    Джейс смеётся — самому себе скорее.

    — Ничего, — коротко целует и выходит первым из лифта, оставляя Виктора непонимающе промаргиваться.

    В машине Виктор просит Джейса отдать ему документы — надо начинать заполнять все бумаги для поездки.

    Именно с ними они и сидят весь обеденный перерыв, продолжают сидеть и после пар. На его удивление, почти половина студентов уже успела прислать сканы или хотя бы фотографии своих паспортов. С одной стороны, хорошо — не приходится пока звонить и просить всё срочно отправить, с другой — Виктор отказывается уходить из кабинета, пока не забьёт все данные в соответствующие поля.

    — Надо на этой неделе устроить собрание, раздать всем памятки, все их подписи собрать, что надо заполнять вручную — распечатать и отсканировать. Напишешь в группу? — Виктор хмуро смотрит в экран компьютера. — Как хорошо, что они все совершеннолетние, мы бы точно рехнулись со всеми разрешениями от родителей.

    — В пятницу после пар нормально? — Джейс молча набрасывает текст, показывает Виктору, Виктор кивает и Джейс закрепляет в группе очередное сообщение. — Поехали домой?

    — Подожди десять минут, мне троих только заполнить. Посмотри пока, из парижского отеля ответили? У них хватит комнат?

    Джейс вздыхает и тянется за его телефоном, обновляет почту.

    — Пока нет. У них сейчас уже ночь, не ответят.

    — Не ночь, а поздний вечер.

    Джейс знает, что поступает плохо, знает, что Виктор хочет, чтобы его не отвлекали и хочет сделать побольше, чтобы отдохнуть дома, но Джейс хочет спать, есть, и он просто устал от сидения в кабинете.

    — Я сейчас тебя поцелую и утащу отсюда. Если надо, то на руках, и мне всё равно, что ты думаешь по этому поводу.

    — Погаси свет, — на автомате отвечает Виктор, а потом промаргивается, когда понимает, что он сам только что сказал. Но поздно — Джейс и правда выключает свет, поворачивает ключ в замке, обходит стол. — Джейс, мне немного осталось... ладно, хорошо. Есть идея, как заставить тебя просто тихо посидеть десять минут.

    Теперь непонимающе промаргивается уже Джейс, а потом до него доходит — когда Виктор выключает монитор.

    — Не здесь же!

    — Тебя это как-то не очень остановило один раз, — говорит Виктор, вставая и целуя его под подбородком, он оттесняет его к стене позади стола, тянет за ремень, продолжая целовать. Плечами Джейс касается большого пластикового герба университета — почти осквернение, учитывая, что они явно собираются сейчас делать. Средний палец на библиотечных дверях по сравнению с таким — просто детская шалость. Пальцы Виктора ловко расстегивают его ремень, сам он разворачивает свое кресло и опускается в него, вызывающе и совершенно беспардонно смотрит снизу вверх.

    А потом — потом Джейсу остаётся только кусать себе губы и прижимать ладонь ко рту. Он понятия не имеет, что за кабинет находится за стеной, не знает, остался ли там кто-то ещё, он не уверен, что не продавит пластмассу собственным затылком. Или что не пробьёт им тонкую стену. Или что не свалится сейчас со своих дрожащих ног.

    Или что из горла сейчас всё-таки не вырвуться ругань или стон. Кажется, это месть, которую подают настолько холодной, что она обжигает не хуже жидкого азота.

    Виктор отворачивается и тяжело дышит, Джейс жалеет, что не видит сейчас румянец на его скулах. Он тянется к бутылке воды, пока Джейс ватными пальцами застегивает ремень. Самое главное не столкнуться теперь в коридоре с Мел — она слишком хорошо знает Джейса и поймёт всё по одному взгляду.

    Виктор протягивает бутылку Джейсу, и тот за один глоток выпивает её почти до дна — пластик громко трещит в дрожащей руке.

    — А теперь сядь и помолчи десять минут, — низко говорит Виктор, включая монитор обратно. Акцент у него звучит резче, то ли обещающе, то ли угрожающе, и от этого у Джейса снова пробегают мурашки по спине. Он выдерживает пять минут — как раз дыхание успокаивается.

    — А тебе когда-нибудь говорили, что твой акцент невероятно сексуальный?

    — Я же просил помолчать, Джейс. Мне последний паспорт забить.

    — Так говорили?

    — Я сейчас ошибусь в фамилии, и нас не пустят в самолёт, — Виктор яростно щёлкает энтером, потом скашивает взгляд — Джейс сейчас видит его лицо сплошным контрастом от света экрана. Красиво. — А что, правда сексуальный?

    Джейс сглатывает.

    — Очень.

    Виктор усмехается.

    — А я-то думаю, что ты так теряешься иногда, я же ничего такого не говорю. Ну... все же мне у тебя быть первым, правильно?

    Да. Самое главное — не столкнуться с Мел в вечернем коридоре.