— Это плохая идея, — говорит Виктор, отворачиваясь от шкафа. Он заносит руку с футболкой над сумкой, но так её и не отпускает, только ткань сжимает и хмурится.

    — Это нормальная идея. Точно лучше, чем если ты будешь здесь сидеть один в такой вечер.

    — Вот именно это и раздражает, это такой же вечер, как и все остальные. Не надо делать из этого трагедию вселенского масштаба. Я найду чем заняться, правда. Давай в следующий раз.

    Джейс вздыхает — у них был подобный разговор вчера. И позавчера тоже. Не такой настойчивый, и Виктор не хмурился настолько сильно.

    — Она тебя ждёт.

    Виктор поджимает губы, кладет футболку на край кровати, присаживается сам.

    — Она ждёт твоего коллегу. Максимум — друга.

    — Научного партнёра.

    Виктор вздыхает почти раздражённо.

    — А получит просто партнёра. Джейс, плохая идея — заваливаться вот с такими новостями. И без предупреждения.

    — Она знает, что ты едешь, мы никуда не заваливаемся. И новостей тоже не делаем, разве нет?

    — У тебя после завершения статьи мозги перестали работать? Джейс, у тебя все эмоции на лице написаны, она поймёт всё, как только мы переступим порог. Ты правда хочешь испортить ей праздник?

    Джейс сам берет его футболку и кладет в сумку, краем глаза замечает оберточную бумагу. Тактично делает вид, что не видит — для мамы подарок от Виктора стоит возле двери в красивом пакете. Садится рядом.

    — Виктор, она чудесная. Даже если поймёт, то... ты ей понравишься, правда. Пожалуйста.

    Виктор не сопротивляется, когда Джейс берет его за руку — он все ещё пустым взглядом гипнотизирует почти собранную сумку.

    — Я, — говорит почти через силу, как будто его заставляют под пытками. — Я не уверен, что готов к знакомству с родителями. Особенно так.

    — Мы просто хорошо поужинанем, посидим у камина и пообщаемся. Моя мама делает божественный глинтвейн.

    — Ты решил просто проигнорировать первую часть, да?

    Джейс чуть морщится. Он надеялся, что Виктор в своей прострации не заметит.

    — У меня хорошая мама. Когда я знакомился с Амбессой, она начала меня унижать на десятой минуте. Тебе такое точно не грозит.

    — У тебя хоть опыт есть.

    — Ты сам говорил, что приводил парней, когда учился в школе.

    — Когда мне было семнадцать. И там было гораздо проще сказать, что это просто друзья. И это было не Рождество, знаешь. И всё равно это было неловко.

    — Вот, видишь, неловко было тебе, а не им. Так что сегодня неловко будет мне тоже. Она точно захочет показать тебе мои детские фотографии.

    — Это встроенная опция почти всех матерей. Хотя моя никогда никому из моих приятелей их не показывала.

    — А моя любит меня позорить. Давай, хоть посмеешься, там есть фотография, где я лижу стекло. Не битое, всё в порядке.

    У Виктора взгляд становится осмысленнее, и в нём наконец-то появляется любимая смешинка.

    — Зачем ты лизал стекло?

    — Понятия не имею, мне было пять. Ты не увидишь этот шедевр, если не поедешь. Давай, всё будет хорошо. Она правда замечательная. И она правда расстроится, если ты не приедешь, она уже вроде как настроилась.

    Джейс понимает, что Виктор нервничает — и он тоже нервничает, ни капли не меньше, но если они оба будут паниковать, то лучше от этого не станет никому. Он расскажет, если мама спросит. Давно пора, на самом деле. Вероятно, Виктор прав, не стоит ставить перед фактом, но времени на осторожные намёки уже нет, и им надо бы уже выезжать.

    — Ты можешь сказать, что я заболел. Или умер. Или, не знаю, что у меня срочные дела?

    Джейс не находит ничего лучше, чем потопить их нервозность в таком же немного нервном поцелуе.

    — Я очень хочу, чтобы мы встретили Рождество вместе.

    — Мы встретим вместе Новый год? Я переживу твоих друзей и их родителей, но твою маму...

    — Ты всегда сможешь сбежать в мою комнату, если устанешь. Давай, всё будет хорошо.

    Виктор побежденно вздыхает, встаёт и снова подходит к шкафу.

    — И почему я вообще на это согласился? — бурчит он полкам.

    — Потому что я тебе нравлюсь.

    — Иногда я спрашиваю себя почему.

***

    Ехать им почти два часа, мама переехала загород, когда он поступил в университет, но обычный час дороги удваивается из-за пробок и невычищенного снега — вчера мело весь день.

    Виктор на пассажирском напряжен, постукивает по трости длинными пальцами, нервно смотрит в окно.

    Его мама потрясающе быстро располагает к себе людей, Виктор успокоится почти сразу, как зайдет в дом. К моменту, когда мама достанет старые альбомы, он уже будет в полном порядке. Джейс надеется, что он тоже.

    — А у тебя есть детские фотографии? Или подростковые?

    Виктор отрывает взгляд от окна.

    — Где-то в шкафу должно что-то лежать. А ты хочешь посмотреть?

    — Ну, ты увидишь все этапы моего детского позора. Это будет вроде как честно?

    — Я никогда не лизал стекло. Ничего особенно позорного у меня там нет, только прыщи в четырнадцать.

    — Зато у тебя останется на меня столько компромата, что ты его весь не успеешь запомнить, я тебе обещаю. Мама точно расскажет про тот случай с тортом на мой восьмой день рождения, она обожает эту историю.

    — Удиви меня?

    — Ей захочется рассказать самой. Не буду лишать её удовольствия.

    По дороге звонит Кейтлин, желает счастливого Рождества и напоминает, что они ждут их тридцать первого. Потом скидывает фотографию — они с Вай, Паудер, Вандером и Силко за сдвинутыми столами в Последней капле. Запеченая индейка даже на фотографии выглядит аппетитной.

    — Что-то они рано, ещё даже двух нет, — замечает Виктор.

    — А выйдут из-за стола позже нас. Вандер не только коктейли хорошо мешает. Сам попробуешь через неделю.

    К середине дороги Виктору надоедает нервничать, он открывает одну из рецензий и зачитывает некоторые моменты вслух. Это успокаивает уже Джейса — ругань Виктора на «идиота, который не может прочитать сноску правильно» ощущается как доза хорошего седативного. Наверное, потому что нацелена она не на него.

    Так что к дому его матери они подъезжают почти спокойными, без паники забирают пакеты и сумки, Джейс совершенно отстраненно думает, что завтра надо будет почистить снег, и твёрдой рукой звонит в дверь. Паника нахлынивает пополам с радостью, когда он слышит торопливые шаги. Мама обнимает через порог, гладит по заросшим щекам и нежно смотрит в глаза. Даром, что виделись они месяц назад — Джейс ужасно соскучился.

    — А вот и Виктор, я так рада познакомиться, Джейс столько про вас рассказывал! — она, конечно, преувеличивает. Джейс говорил про Виктора очень немного, но этого вроде как требуют приличия, так что Виктор только выдавливает из себя улыбку и говорит, что много слышал уже о ней. Он к правде гораздо ближе. — Джейс, я не знала, где Виктору будет удобнее лечь, на диване или раскладушке, и ты бы начал ругаться, если бы я начала нести её одна, так что я просто оставила комплект белья на твоей кровати, — она немного задерживает взгляд на трости, но тактично ничего не говорит.

    — Я принесу. И... мы, наверное, занесем вещи в мою комнату как раз? Тебе нужно чем-то помочь?

    — Можете накрыть на стол, я думала, вы опоздаете сильнее, но всё будет готово через пятнадцать минут. Покажи пока Виктору куда идти.

    Она всё равно его перед этим обнимает ещё раз. Как же Джейс сильно по ней скучал, Боже.

    — Здесь моя комната, вот здесь руки можно помыть, на первом тоже есть санузел, я пока за раскладушкой, поставим у меня, чтобы ну... — «чтобы вопросов не было», Джейс так и не произносит. Виктор не отвечает, только кивает и закрывает за собой дверь — кажется, он немного шокирован слишком суетливым приёмом. Джейс борется с заевшей ножкой, когда он приходит в комнату. Возможно, спать им придётся действительно раздельно — Джейс не учел того, насколько его подростковая кровать узкая.

    — Ты готов?

    Виктор так и не говорит ни слова, только кивает.

    Мама — ожидаемо — Виктору ничего сделать не даёт, усаживает за стол, зато Джейсу говорит расставить тарелки и открыть вино. Она говорит, что звала соседку, но к ней в этом году всё-таки приехала дочь, и «бедной Маргарет наконец-то не одиноко», потом спрашивает про Кейтлин, потом про Вай. Мама всплескивает руками, причитает, что Кейтлин стала такой красавицей — она говорит так каждый раз, когда видит её или её фотографию, как сейчас, и Джейс не может с ней не согласиться. Потом она спрашивает разрешение называть Виктора на «ты», потом торжественно достает индейку из запищавшей духовки, протягивает руки, приглашая присоединиться к короткой молитве — она нельзя сказать, чтобы очень уж религиозна, но это традиция, от которой она отступать не собирается.

    — Ох, Виктор, у тебя такие ледяные руки, ты не замёрз? Я могу прибавить отопление, — они все сидят в свитерах, и Джейсу на самом деле жарко. Он прикусывает язык, чтобы не сказать, что у Виктора всегда холодные руки.

    — Нет-нет, всё в порядке.

    Мама просит сказать ей сразу, если что-то нужно, Виктор бросает на Джейса короткий чуть напряжённый взгляд, и Джейс под столом касается его ноги своей. Ему тоже немного неловко.

    Мама мастерски завязывает беседу, спрашивает у них про работу, про поездку, внимательно слушает, когда они говорят про статью — вряд ли она понимает хоть что-то, но она очень старается. Всегда старалась, сколько Джейс себя помнит. Совершенно искренне их поздравляет, когда они говорят, что их пригласили на научную конференцию в феврале, и Виктор постепенно расслабляется. То ли от вина, то ли от вкусной и сытной еды, то ли от того, как мама деликатно укутывает в вату все возможные острые углы в их разговоре. За окном начинает темнеть, она отправляет Джейса разжигать камин, Виктор остаётся помочь с уборкой стола и глинтвейном, хоть она и немного возражает.

    — Она и правда замечательная, — тихо говорит Виктор, когда она отходит на минутку.

    — Видишь, а ты боялся.

    Виктор рассудительно садится в кресло, чтобы у Джейса даже соблазна не было его коснуться, осторожно пьёт глинтвейн и даже чуть вытягивает ноги в сторону камина — слишком домашняя картина, от которой Джейсу хочется никогда не отворачиваться.

    Мама приносит два небольших свертка и слишком знакомый альбом, и Джейс не знает, что будет сначала — фотографии или подарки, но уходит в свою комнату забрать их пакеты и сумку Виктора — он сам попросил.

    Конечно, когда он возвращается, он уже оказывается вытеснен на то самое кресло, а мама, ласково улыбаясь, уже положила между собой и Виктором на диване альбом. Они как раз на том месте, где Джейс в четыре года завернулся в одеяло на манер плаща и стоит на спинке дивана, поднимая вверх швабру. Волшебная шляпа на его голове криво вырезана из бумаги и ещё более криво обклеена совершенно кривыми звездами.

    Виктор не пытается скрыть улыбку — она широкая и открытая, он фыркает время от времени на мамины комментарии, и Джейс уходит на кухню подлить им всем глинтвейна.

    — У меня ещё есть альбомы, где Джейс постарше, я позже принесу. Виктор, мой дорогой, — ей потребовалось три часа, чтобы перейти от «вы» на «мой дорогой». И Виктору ровно столько же, чтобы от этого у него не мелькал лёгкий ужас в глазах. — Я надеюсь, что тебе понравится, но я совершенно не знала что, — Джейс мысленно прикидывает — шарф, шапка, рукавицы, огромные носки. Точно что-то из этого.

    И оказывается почти прав. Под шуршащей бумагой прячутся и шарф, и шапка. Джейсу достаётся свитер и новая электробритва — как раз кстати, та, что он купил, когда решил с помощью Кейтлин, что бороду брить не станет, оказалась не очень удобной. Ей достаётся новый тостер и заколка для волос от Джейса и симпатичный набор из двух чашек и блюдец от Виктора. Она обнимает их по очереди, и Джейс вздыхает совсем успокоенно — Виктор явно больше не чувствует ни капли утреннего напряжения. Потом Джейс достает свой подарок для Виктора и не может сразу понять, почему у него делается такое лицо, когда он педантично развязывает его кривой бантик. Понимает, только когда не так аккуратно снимает обёртку с собственного подарка.

    — Я рассчитывал взять у тебя её почитать, — у Виктора в голосе снова знакомые нотки: «мы два идиота».

    Джейс часто кивает.

    — Да, я тоже.

    — Передарим одну Хаймердингеру? — предлагает Виктор, когда у Джейса перестают трястись плечи от смеха. — Он будет благодарен.

    — Я уже купил ему вино. Закажу тебе другую.

    — Вместе выберем, — мама ушла — видимо, за альбомом со следующим позорным этапом в жизни Джейса. Под эту категорию вписывается в целом почти вся его жизнь, включая сегодняшний обмен одинаковыми подарками. — Я думал, ты собираешься подарить трость.

    — На день рождения. Решил, что везти её сюда будет глупо, а ещё если бы я её завернул, она бы стала похожа на карамельку, и это было бы ещё глупее.

    Виктор качает головой с такой улыбкой, после которой обычно его целует. Джейс жалеет, что они в гостиной, а не в его комнате.

    — Ты просто одна большая катастрофа.

    У Виктора в глазах отражается огонь — весёлый, жёлтый и мягкий.

    Мама возвращается не с одним альбомом, а сразу с двумя, Джейс отправляет Кейтлин селфи, на фоне мама показывает улыбающемуся Виктору фотографии.

    — Джейсу в детстве было так просто делать подарки, — говорит она почти с тоской. Джейсу надоело сидеть одному, теперь он сгорбился на узком подлокотнике и держится за спинку, чтобы не свалиться прямо на Виктора, и заглядывает ему через голову. На фотографии явно утро Рождества, Джейс с восторгом сидит возле разворошенной коробки и показывает на ладони пригоршню разноцветных шестерёнок. — Любой набор юного физика или химика, и он не успокоится, пока не сделает все опыты из описания. Обычно хватало на пару дней, потом ему снова хотелось что-нибудь разобрать и посмотреть, как оно работает. Один раз я еле успела оттащить его от стиральной машины.

    Виктор поднимает на него взгляд, улыбается почти нежно.

    — Моя мама тоже мне такие покупала пару раз. Я тоже был в восторге.

    — Мальчишки, — умиленно говорит мама и ласково проводит по глянцу фотографии. — А вот здесь этот маленький негодяй решил, что ему нужно изучать кристаллы, и пошёл искать их в саду у Кирамманов. Кейтлин было всего пять, она ходила за ним, как хвостик.

    Джейс действительно каждый раз поражается способности своей матери располагать к себе людей. И Кассандру Кирамман, директрису школы, в которой преподавала, она много лет назад расположила к себе настолько, что та порой оставляла свою дочь на выходных не на нянек, а на неё. Наверное, она ей платила, но Джейс никогда не спрашивал. Джейс был рад тогда играть с Кейтлин, сам просился в гости, и почему-то Кассандра против не была. Впрочем, когда Джейс подрос и их общение сошло на нет из-за разницы в возрасте, их мамы всё равно созванивались. Хотя бы по праздникам.

    И сейчас то, что она делает с Виктором — это почти волшебство. Потому что Виктор почти открыто бросает на него лукавый взгляд.

    — Нашли что-нибудь?

    — Только перемазались. Мама Кейтлин на меня тогда так смотрела, я до сих пор помню. Мы перерыли её газон.

    Джейс и правда хотел найти кристаллы. Представлял, что копнет чуть глубже, а там резкими гранями окажется искристо-красный. Или туманно-зеленый. Или ярко-голубой, как вспышка молнии. Как круглый камень в том ювелирном. Черт, надо успеть сдать кольцо до поездки, срок возврата закончится. Заодно хоть полюбуется ещё раз на то. Или достанет кредитку и купит на будущее, а если не прокатит и в этот раз — отдаст Кейтлин. Ей оно будет хорошо к глазам, а размер как раз на большой палец — она и то кольцо, что до сих пор лежит у него в кармане так примеряла.

    — Я мечтал найти скелет динозавра лет в семь.

    — И как?

    — У меня не было под боком сада семьи Кирамман, знаешь ли. Просто на каждый камень смотрел, вдруг это кость. Один раз правда скелет нашёл, но он был голубиный. Мама... не очень оценила мою находку.

    Мама Джейса всплескивает руками, на её лице играет смех пополам с шутливым ужасом и намеренным отвращением.

    — Гадость какая! Вы стали бы отличными друзьями в детстве, Джейс всё время что-то пытался притащить домой, ему было не важно что, я столько всякого барахла выкинула или раздала, когда переезжала. И всё равно ведь часть пришлось забрать, он так умоляюще смотрел.

    — Это он умеет, — говорит Виктор, явно не подумав, и тут же его лицо каменеет. Мама то ли не обращает внимания, то ли делает вид, а Джейс кое-то вспоминает.

    — Мам, а ты не знаешь, брошку мы оставили? Такую, с ракушкой?

    Мама явно не понимает, о чем он — он и сам до конца не уверен, что помнит её правильно, это было слишком давно.

    — Не знаю, милый, если она где-то и есть, то где-то у тебя, — забытая на много лет брошка явно интересует её меньше, чем очередная фотография. Насчет Виктора уверенности нет никакой, он привычно обрабатывает всю информацию, которую ему дают. Но мама настойчивее. — О! А это он в четырнадцать захотел научиться играть на гитаре.

    Виктор поднимает брови.

    — Ты умеешь играть?

    — Нет, конечно. Выучил три аккорда, через неделю порвал струну и перестал мучить мамины уши.