Проснулся он и впрямь оттого, что Уилл беспокойно заворочался. Мельком проверив время, он обнаружил, что уже была половина первого ночи: так же, как и в прошлый раз, прошло пять с половиной часов с того момента, как он повторно вколол Уиллу жаропонижающее. Лекарство не справлялось.

– Клайв, – хрипло изрёк разбуженный им Уилл, лихорадочно блестя глазами. Зрачки у того сильно расширились. – Клайв...

– Как ты себя чувствуешь? – Клайв, перетряхивавший аптечку, задал дежурный вопрос только для того, чтобы послушать, что Уилл ответит: у него создалось впечатление, что тот начал бредить. В ответ на это Уилл описал своё состояние кратким, но очень ёмким эпитетом, и Клайв определить не смог. Зато последовавшая за этим фраза была, возможно, достаточно близка к тому, чтобы подтвердить его предположение:

– Иди сюда.

Он закрыл аптечку с усталым вздохом. В прошлый раз он доставал ампулу, задумавшись над тем, о чём же ему солгал Уилл, и не проверил, сколько у него таких ампул оставалось ещё. Проблема была в том, что их больше не осталось: лекарств-то у него был широкий спектр на всякий случай, но из-за редкости использования он не держал больших запасов.

– Клайв? – настойчиво подёргали его.

– Я сейчас вернусь. Минут десять, не больше, – сообщил он Уиллу. Круглосуточная аптека, к счастью, была у него под самым боком, так что он действительно мог обернуться за кратчайшее время.

– Не оставляй меня, – изрёк тот.

– Уилл, лекарства закончились. Я иду в аптеку. Просто подожди десять минут.

Повернувшись на бок и потянувшись к нему, Уилл поймал его за штанину.

– Не уходи.

– Вызывать скорую? – сообразил он.

– Нет. Не оставляй меня, – опять попросил Уилл. Клайв попытался отцепить того от своих штанов, но обнаружив, что хватка оказалась на удивление крепкой, просто шагнул вплотную к кровати и уложил Уилла обратно на спину; тот потянул его ещё немного на себя, и ему пришлось сесть рядом. – Не уходи. Ты мне нужен.

– Уилл, послушай меня, – терпеливо заговорил он, наклонившись и заглянув в нездорово блестевшие глаза. – Если ты уверен, что не нужно вызывать врача, то тебе всё равно нужно сбить температуру, – раздельно попытался втолковать он тому. – Лекарства закончились. Я схожу за ними в аптеку. Аптека рядом. Я скоро вернусь. Понимаешь?

– Какая температура? – хрипло спросил Уилл, отпустив наконец его штанину. Взгляд у того был вроде бы достаточно осмысленным, насколько ему удалось рассмотреть, так что он, решив, что вопрос был всё же о количественной характеристике, потянулся за градусником. После этого ему пришлось подавить желание присвистнуть: сорок целых, восемь десятых. Паршиво, подумал он, сжав зубы. Наверное, пора было перестать уговаривать Уилла и просто вызывать скорую помощь. – Сколько? – потормошил его тот. Клайв без колебаний показал градусник, и Уилл почти так же сжал зубы, помрачнев.

Когда он потянулся положить градусник на тумбочку подальше от Уилла, который мог бы его случайно уронить (или спрятать; больные и не такое порой творят), его вдруг поймали за руку, которой он опёрся на кровать.

– Иди-ка сюда, – повторил Уилл, отбросив одеяло.

– Отпусти. Всё, Уилл, достаточно, я вызываю скорую. Тут уже нечего самодеятельностью заниматься, – он потянул руку на себя – как и Уилл, решивший не дать ему отодвинуться. – Отпусти, кому сказал! Совсем сбрендил?

– Это мне нужно говорить «достаточно», – буркнул тот, и он окончательно удостоверился в том, что Уилл был не в себе от слишком высокой температуры. Он дёрнул руку на себя изо всех сил, одновременно подрываясь с кровати, с расчётом на то, что Уилл попросту не успеет отреагировать. Но тот успел. И что печально, всех его сил не хватило ни на что; сжавший его запястье до боли Уилл оказался всё ещё сильнее, даже в таком состоянии. Перехватив его за вторую руку пониже плеча, тот попросту затащил его на кровать и, всунув ему колено между бёдер, перекатил через себя и перевернул на спину, тут же оказываясь сверху. Если бы он не потерял столько веса и не обессилел – Уилл не провернул бы это столь легко.

– Ты вообще понимаешь, что ты воротишь?! – Клайв предпринял последнюю попытку достучаться до того по-хорошему.

– О да, – почти зарычали в ответ.

Придержав его за подбородок, Уилл коснулся губами его губ и замер. А потом так довольно и горячо выдохнул, что у него даже в такой ситуации кое-что заинтересованно дёрнулось.

– Уи...

Тот жадно, почти яростно впился в его губы, откровенно при этом потираясь об него пахом, и Клайв, сообразивший, к чему всё шло (действительно, чего ещё мог хотеть от него повёрнутый на сексе Уилл, прося «иди сюда» – пообниматься?), заёрзал, попытавшись уже без лишних любезностей заехать тому коленом между ног. Уилл без тех же любезностей ухватил его за бедро и, жадно сжав, прижал к кровати, притиснув второе коленом. Клайв извернулся, почти выскользнув из хватки, чтобы попытаться поближе подобраться к своему передатчику, лежавшему на тумбочке, дабы отправить тревожный сигнал Дуайту, ключ-карту которого он на всякий случай зарегистрировал на электронном замке входной двери как разрешённую, но его придавили к кровати за плечо. И придавили больно. Так грубо Уилл с ним ещё не обращался.

Нависший над ним Уилл тяжело дышал; из взгляда того исчез даже проблеск осмысленности. Рассмотрев последнее, Клайв отвернулся, попытавшись изобразить равнодушие: последнее, что он мог – попытаться хотя бы морально отбить Уиллу охоту что-то делать. По своей натуре тот был завоевателем, и, когда он упирался, тот частенько наседал ещё сильнее, так что вообще ничего не делавший он мог не вызвать у Уилла никакого желания, особенно учитывая, что тот не был таким уж изголодавшимся, чтобы сошло любое.

Крепко придержав его за нижнюю челюсть, тот наклонился к его шее, коротко потёрся об неё носом и, протяжно втянув воздух, жарко выдохнул. Затем ещё раз вдохнул полной грудью, почти судорожно в конце, будто попытался набрать в лёгкие больше воздуха, чем это было возможно, и Клайв сообразил, что Уилл внюхивался, то ли просто вдыхая его запах, то ли пытаясь что-то в последнем отыскать. Следом его шею снова опалило горячее дыхание, столь же горячие и жадные прикосновения губ, и он почувствовал, что организм предательски выбросил белый флаг в виде начавшей отливать вниз крови (уже просто по механической привычке), куда поползла и ладонь Уилла, до этого удерживавшая его бедро. Всё это вкупе с собственной реакцией его возмутило, и он, разозлившись, резко дёрнулся, опять пытаясь вывернуться и съездить Уиллу по уху. Такие удары здорово дезориентировали, так что у него был бы шанс, особенно учитывая, что удар левой у него был поставлен хорошо, и именно левое плечо тот сейчас не прижимал к кровати.

Уилл, видимо, инстинктивно ощутив, что сейчас отхватит именно слева, подставил раскрытую ладонь, после чего, опять перехватив его за запястье, навалился на него всем весом, и он охнул: тот теперь был гораздо тяжелее, чтобы спокойно это вынести. Его руку отчего-то потащили вниз, и Уилл, ещё сильнее навалившись на него грудью, приподнял бёдра, взявшись свободной ладонью настойчиво поглаживать его по паху.

– Ну, ну, Клайв, побудь хорошим мальчиком и помоги мне немного, – почти заботливо выдохнул тот, намекающе цепляя его пальцы за пояс собственных штанов.

– Животное, – полузадушенно, но яростно прошипел Клайв, аккуратно и незаметно занося руку: он уже без всяких изысков собирался попробовать просто вырубить Уилла, ударив по затылку. Тот, снова взявшийся за его шею, только усмехнулся. И длинно, мокро лизнул его.

От отвращения его, уже примерившегося, дёрнуло, и он смазал. Уилл, ударившийся лбом об его челюсть, чуть ли не по-животному зарычал и вдруг укусил его, с силой впившись зубами около основания шеи, где позволял ворот футболки.

Он коротко втянул воздух, непроизвольно издав короткий, почти жалобный звук. Его мгновенно бросило в жар, а затем, без промедления, – в холод. Он даже не вздрогнул от боли; его как будто парализовало. Сознание у него словно отделилось от всего остального организма – тело он ощутил отдалённо, отстранённо, будто бы всё это происходило не с ним; вместе с этим у него болезненно заныло сзади, повыше лопатки, с той же стороны, где его сейчас укусили и где у его прежнего тела была весьма характерная отметина по той же причине. Вряд ли Уилл специально выбирал ту же сторону, но совпадение было чудовищное. По крайней мере, для него. Ему по горло хватило бы и самого факта, но вот, Уилл попал в яблочко, и он не мог даже пошевелиться. Нужно было целить в глаза, равнодушно подумал он, даже не укоряя себя за эту мысль.

Ему в принципе не оставалось ничего другого кроме как думать. Уилл продолжал держать его зубами, что-то там делая внизу, грубовато, но хотя бы не слишком болезненно, и он просто ждал, когда это всё закончится. Для Уилла уж точно всё выйдет быстрее.

Последний вдруг отпустил его, шумно сглотнув, и просто уткнулся лбом в постель около его уха, тяжело дыша. Посчитав, что теперь, возможно, сможет двигаться, он медленно зажмурился, моля своё же сознание опять связаться с организмом, чтобы вернуть себе над контроль, и повёл почти онемевшими плечами. Около шеи стрельнуло болью, и от этого в нём вспыхнула затормозившая прежде ярость: Уилл посмел его вот так укусить. Посмел, зная при этом, что у него за шрам там был.

– А? – несколько удивлённо изрёк тот. – А... Клайв...

Его поцеловали под ухом, однако мягко. Клайв упёрся тому в плечи, пытаясь отодвинуть от себя, в чём вдруг преуспел: Уилл засопротивлялся почему-то слабовато.

– Подожди-подожди...

Ощутив, что теперь перевес в силе мог очутиться на его стороне, он махом опрокинул того обратно на другую половину кровати и тут же забрался сверху, стиснув коленями бока Уилла.

– Ух... хочешь вести? – тот слегка прогнулся в спине, удобнее устраиваясь в хватке и потянул к нему руки, жестом прося идти к нему поближе, чуть не доведши его этим до белого каления; он опустил ладонь на шею Уилла, слегка надавив и только силой воли удержав себя от того, чтобы сжать всерьёз. – Что ты... – Уилл тяжело, хрипло вздохнул, взявшись за его запястье и пытаясь отодвинуть его ладонь, но пальцы у того вдруг оказались очень слабыми. И почти холодными. – Не надо сейчас, мне не слишком хорошо. Не хочу потерять сознание...

– Ах, тебе не слишком хорошо? – зарычал Клайв, чуть не доведённый этой фразой до пресловутого удушения всерьёз. На мгновение он действительно захотел. – Только что тебя всё устраивало. Тебе, насколько я понимаю, было не просто хорошо, а просто отлично!

В глазах у Уилла промелькнул испуг, и тот вцепился в его руку, безуспешно пытаясь отцепить от собственной шеи. Наверное, инстинктивно ощутил промелькнувшее у него желание. Это взбесило его ещё сильнее... и он вдруг перевалил куда-то за другую сторону злости, почти успокоившись; у него сорвало тормоза. Теперь он точно знал, что сейчас сделает с Уиллом, и отлично знал, как сделать последнему больно, потому что у него отключилось абсолютно всё, кроме холодного расчёта и желания произвести этот самый расчёт между ними. И он убрал ладонь с шеи Уилла, поднимаясь с того и опуская одну ногу на пол.

– Переворачивайся, – спокойно велел он, выдвигая ящичек прикроватной тумбочки.

– Что ты собрался... – Уилл осёкся, увидев, что он бросил на постель бутылочку со смазкой и вскрыл упаковку презерватива. – Клайв?

– Ты же хочешь? Давай, если хочешь.

– Хочу, – хрипловато, торопливо согласился Уилл, перевернувшись на живот и пронаблюдав за тем, как Клайв деловито, но равнодушно натянул на себя презерватив. – Э... Клайв?..

Будь он в обычном состоянии, его бы это подтверждение возмутило: далеко не та ситуация, в которой было бы уместно продолжать этим заниматься. Сейчас же он просто промолчал, вместо разговоров вернувшись на кровать, приспустил с Уилла штаны, щедро плеснул на ладонь смазки из бутылочки, которую деловито размазал по члену, и ещё одна порция ушла на то, чтобы коротко мазнуть между ягодиц дёрнувшегося Уилла: никаких предупреждений или заботливых отогреваний лубриканта до более комфортной температуры тот себе сегодня не заработал. А вот когда он, всё так же не церемонясь, вытер ладонь об пижамную рубашку Уилла, последний уже отчётливо встревожился.

– Эй, всё нормально? Подожди, ты же никогда не хотел так... – вспомнил тот весьма уместно: он и впрямь никогда не брал Уилла сзади, хоть предложения иногда поступали.

– Помолчи.

Клайв дёрнул штаны того ещё раз, приспуская их строго на достаточное для этого расстояние, пристроился у Уилла между ног, не постеснявшись подвинуть последние, чтобы ему было удобно, и упёрся между ягодиц того членом.

– Ты не собираешься раздеваться? – встрепенулся Уилл, видимо, уже по-настоящему занервничав: Клайв всегда упорно раздевал их обоих, прежде чем этим заниматься, а происходящее уже сильно выбивалось из обычной колеи.

Приподнявшись, он безжалостно прижал его за загривок, полностью опёршись на руку, наклонился поближе к уху и столь же спокойно, вполголоса повторил:

– Помолчи.

Выпрямившись, он тут же выплеснул всколыхнувшееся в нём глухое раздражение, крепко ухватив Уилла за бока и рывком вздёрнув на колени; хоть злость и придала ему дополнительных сил, даже частичный вес того оказался приличным, и у него напряглись мышцы пресса до самого низа. Но даже когда они расслабились, напряжение из паха всё ещё никуда не ушло, оставшись там по-животному крепко и настырно, и теперь ему уже окончательно нужна была разрядка.

– Клайв?..

Знакомая нотка предчувствия беды в голосе Уилла тронула что-то у него внутри в контексте ситуации, и он удовлетворённо хмыкнул: это, пожалуй, подходило ещё больше. В норме, если бы его вообще уговорили пристроиться к тому сзади, то он бы всё же уложил Уилла на живот и навис бы сверху, касаясь как минимум грудью, чтобы дать понять, что будет любить, а не просто трахать. А вот коленно-локтевая поза сейчас была что надо.

Покрепче взяв того за ягодицы, он опять упёрся между ними членом, медленно вдавливаясь внутрь; Уилл часто задышал, и он почувствовал, что тот попытался расслабить таз и внешнее кольцо мышц, поддававшееся контролю. В принципе, сейчас это было единственным, что Уилл мог сделать: Клайв мстительно поставил того, резко обессилевшего, в то же безвыходное положение, в котором был сам. Однако он не торопился, а когда почувствовал, что дальше не сможет протолкнуться, остановился, чуточку покачиваясь: пальцами он в Уилла лезть не хотел, дабы подготовить (даже в перчатках – сейчас просто принципиально не хотел), но и причинять ему физическую боль у него тоже в планах не было. Просто подождать он умел, в этом для него не было ничего чрезвычайно сложного.

Примерно через полминуты Уилла начало расслаблять и там, и он, отстранённо отметив, что это было довольно быстро (даже слишком быстро), продолжил вжимать в того член. Потом, решив, что глубже лично ему не имело смысла, столь же медленно начал выскальзывать. Уилл, к его удивлению, молчал, продолжая тяжело дышать.

_

Ещё раз внутрь, медленно. И ещё раз наружу. Затем в тяжёлое дыхание Уилла примешалось возбуждение, и тогда он, смерив взглядом бёдра того, подрагивавшие от напряжения (и хорошо: пусть прочувствует, каково устать этим заниматься), двинулся уже более свободно, примериваясь. И, не услышав ни шипения, ни даже тихого болезненного вдоха, что значило, хорошенько взял Уилла за бока и перешёл на не слишком быстрый, размеренный темп, чуточку с оттяжкой, лучше всего подходивший для собственной разрядки. Уилл после нескольких таких движений задышал быстрее, пытаясь под него подстроиться, и даже капельку довольно... а затем снова напряся, не ощутив ни следа чувства в процессе:

– Клайв?

Последний не отозвался, продолжая заниматься тем, чем и занимался.

– Клайв! – Уилл приподнялся на руках, попытавшись оглянуться, и он, не прекращая размеренно двигаться, толкнул того, укладывая на грудь. – Стой!..

– Больно?

– Нет, но...

– Вот и молчи, – равнодушно произнёс Клайв.

– Я не... я не хочу так! – Уилл подался вперёд, от него, и он, даже не пытаясь удержать того, просто переступил по кровати следом: последняя-то не бесконечна.

– А что тебе не так? Ты хотел потрахаться – так вот. Наслаждайся.

Уилл охнул, приложившись макушкой об спинку кровати, когда он толкнулся в того в очередной раз, и обхватил голову ладонью, опустив её вниз, чтобы больше не стучаться. Холодно усмехнувшись, Клайв переступил ещё немного вперёд, и Уилл, поставленный в крайне неудобное положение, ударился уже позвонком в основании шеи, нырнув головой между спинкой кровати и подушкой, уже почти доставая до последней коленом.

– Клайв, стой! – тот упёрся в спинку кровати, пытаясь от неё отодвинуться, и он взял Уилла за плечо, без труда удерживая на месте. Тот будто ослаб ещё больше; должно быть, остававшиеся ресурсы истекали. Зато прочувствует, как ему было... – Я же не так хотел! Я прошу тебя, стой!

– Поздно, – холодно процедил он. – Заткнись.

– Да за что?!

– «За что»? Издеваешься? – переспросил он. И тут же, уже точно зная, что Уилл уже полностью осознавал происходящее и был способен связно думать, ударил в ответ: – А Хэвлок прав был: ты та ещё сука.

– За что?! – взвыл Уилл, громко, с отчётливо слышимой болью в голосе. Вот только физической она не была, так что в этом плане Клайв, не переступивший собственные принципы, никакой вины за собой не ощущал. Зато Уиллу наверняка было до боли обидно от этого же обстоятельства. Причини он телесную боль – тому было бы даже легче.

Через несколько минут Уилл, молчавший на протяжении этого времени то ли из упрямства, то ли пытаясь сохранить какое-то достоинство и сейчас, вздрогнул и снова взвыл, только уже бессловесно, и, выгнув спину, попытался непонятно куда отодвинуться, почти явственно всхлипнув.

– Нет... пожалуйста, не...

Клайв стиснул бока Уилла покрепче, и ещё после нескольких движений тот судорожно сжался, медленно вздрагивая. Немного странно, что так быстро. Ну неужели сам так и не снизошёл до самоудовлетворения?.. Ведь проще некуда; пар стравил – и живи спокойно...

Он не стал останавливаться, уже доводя и самого себя до оргазма: на этот раз ему не хотелось потом самому заканчивать начатое. Да и, опять же, пусть почувствует, как ощущения от навязанных обязательств. После этого он аккуратно вытащил член из болезненно зашипевшего от этого Уилла, встал, и, более не трогая того, велел:

– Иди и приведи себя в порядок, – и, поднявшись с кровати, брезгливо содрал с себя презерватив, который сбросил в пластиковую упаковку от ампулы, так и оставшуюся лежать на тумбочке. – А потом – всё, что ты только что запачкал. Своими руками. Я не хочу видеть это в своей машинке.

Уилл, дрожа, сполз с кровати, не глядя на него, и, придерживая спущенные штаны за пояс, вышел.

Осторожно коснувшись себя около основания шеи, Клайв глянул на пальцы и увидел на них следы от уже начавших загустевать капелек крови, которые он размазал, не дав застыть на ранке корочкой. Он машинально слизнул их, и медный, характерный для крови солоноватый привкус вызвал у него горечь во рту и специфическое, но очень легко узнаваемое желание. Тогда он, выключивши свет, тяжело сел на свою половину кровати и потянулся к верхнему ящичку прикроватной тумбочки, в глубине которого нащупал пачку сигарет и пепельницу, устроился на кровати поудобнее, прислонившись спиной к её спинке, и, прежде чем закурить, поднёс сигарету к носу – припомнить шоколадно-вишнёвый запах, ещё не тронутый дымом.

Вообще, раньше он очень редко курил в спальне. Но и эти сигареты лежали здесь на редкий случай.

Он зажал губами сладковатый на вкус фильтр, извлёк из пачки лежавшую там же зажигалку и прикурил; первая затяжка далась ему горько, с резким першением, и он покашлял, прочищая горло; в воздух потёк специфический, но приятный ему запах, и он ностальгически вздохнул. После второй затяжки, давшейся ему уже куда легче, он с нежностью вспомнил Хэвлока, выкурившего точно такую же сигаретку незадолго до того как столь же нежно поцеловать его. И ласково. Третья, которую он впустил уже в лёгкие, оставила в нём горечь и едва ощутимый привкус чего-то палёного (специфика сигарет, просто сносимая им без жалоб). Зато после выдоха его опять окутало в приятный шоколадно-вишнёвый запах, и он, прикрыв глаза, ненадолго вернулся в общее с Хэвлоком воспоминание, почти чувствуя то прикосновение к губам. Эх, он бы сейчас...

В ванной что-то упало, и вода ненадолго закрылась. Это выдернуло его из воспоминаний, и он, подумав, что Уилл не дал ему даже вот так обмануться мыслями, хоть и косвенно, нервно затянулся. Как будто на роду написано с ним мучиться, зло подумал он и от злости же пообещал себе, что всё-таки выставит того сегодня. Прямо сегодня, как только выйдет из ванной и покажется ему на глаза. Хотя нет, сначала пусть постель в порядок приведёт. А не захочет уходить – что ж, у него даже был выбор из двух вариантов: Дуайт или Хэвлок, оба немного ранее недвусмысленно предлагавшие заночевать у кого-нибудь из них в случае чего. К последнему он, наверняка ещё пахнувший Уиллом, конечно, не пойдёт. Зато потом – очень даже может...

В ванной опять что-то упало, но уже не в ванну, а на пол, и Уилл глухо, бессильно выругался. Клайв замер, бессмысленно глядя на светившийся в темноте кончик сигареты, и, почти через минуту обнаружив, что досиделся до того, что та догорела до фильтра, раздражённо потушил её, тут же машинально доставая другую из пачки.

В темноте вытянулся яркий огонёк зажигалки, а потом снова затлел табак. Он выдохнул, уже почти не замечая легчайшего палёного привкуса из-за горечи во рту. «За что?», мысленно повторил он вопрос Уилла. Это, пожалуй, ему самому нужно было спрашивать, за что ему было вот это всё.

Он затянулся. «За что»... Нет, даже Уиллу не хватило бы наглости вопрошать «за что?». Да и спрашивал тот так, словно действительно не понимал. Можно было, конечно, предположить, что Уилл всё это учинил в бреду, особенно если связать с тем, что тот в какой-то момент ослабел и начал реагировать вполне осмысленно, однако... однако у него имелось одно большое «но». Он мог бы простить Уилла, если бы это было бессознательное желание просто кого-то... с кем-то побыть, причём практически насильно. Вот только – вот оно, «но» – это желание было вполне сознательным. Во-первых, тот ещё в начале произнёс «иди-ка сюда». Во-вторых... «ну, ну, Клайв, побудь хорошим мальчиком», в точности вспомнил он. Вот это уже значило, что Уилл хотел так обойтись именно с ним, и, может быть, всегда хотел. Этого он прощать готов не был.

Он долго курил вторую сигарету, а потом закурил третью, чувствуя себя разбитым. Бушевавшая в нём ярость схлынула окончательно, и теперь к нему пришли его прежние переживания: ощущение собственного бессилия, причём полнейшего, до невозможности пошевелиться; и только сейчас на него в полной мере навалилась обида, на то, что с ним так поступили, ударили по самому уязвимому, так и не зажившему до конца месту, настолько острая, что у него задрожали пальцы. Сползши из сидячего положения в полулежачее и поудобнее пристроив голову на смявшейся подушке, он глубоко затянулся, успокаивая себя тем, что всё-таки не сломался: у него всё же сработал маленький предохранитель внутри, запрещавший причинять партнёру физическую боль.

Вернулся Уилл, тихо, неуверенно вошедший в спальню, и, едва слышно вытащив что-то из шкафа, оделся, после чего включил со своей стороны приглушённый свет. Поймав взгляд того, Клайв, зажав сигарету в зубах, выразительно ткнул большим пальцем на чужую сторону кровати, и, вернув сигарету в пальцы, отвернул голову к окну, не желая даже смотреть в ту сторону. В этот момент его захлестнуло ещё и разочарование: как можно было так с ним поступить, зная?.. Уилл ведь догадался о том, что с ним когда-то произошло.

– Клайв...

– Постель, – коротко напомнил он. – Потом уходи. С поправкой на твоё состояние я вышлю твои вещи почтой.

Ночной рейс на Насканот уже был, следующий должен был быть только в полдень, но он не беспокоился о том, куда бы выставленный за дверь Уилл мог пойти. Это уже были не его проблемы.

– Я не хочу уходить, – слабо произнёс тот. – Я плохо себя чувствую.

– Такси.

Воцарилась тишина, нарушавшаяся лишь тихим шелестом работавшей вентиляции.

– Мы можем поговорить? – наконец спросил Уилл, наверное, решив избрать другую линию поведения. Однако Клайв не хотел, чтобы ему пытались заговорить зубы.

– Мы ничего не можем.

– Ты можешь меня выслушать?

Клайв повернул к тому голову, опасно прищурившись.

– А ты можешь просто убраться?

Не ответив, Уилл обошёл кровать, медленно, подошёл к нему поближе и поставил колено на матрац. Потом осторожно, так же медленно перекинул через Клайва второе, опёршись на постель ладонями, и, не сводя с него вгляда, будто с чего-то опасного, ещё более осторожно сел на его бёдра, медленно перенеся вес с подрагивавших рук. Клайву показалось, что того трясло целиком. Затем Уилл немного наклонился над ним, и ему почудилось, что тот разом постарел на пяток лет, а то и на десяток; во взгляде вообще проклюнулся настоящий возраст, а Уиллу было уже около пятидесяти двух.

– Мы можем объясниться? – тихо попросил тот.

Затянувшись, Клайв медленно, почти пренебрежительно выпустил дым перед собой, давая понять, что он об этом предложении думал; Уилл, ненадолго зажмурившись от резавшего глаза табачного дыма, стерпел.

– Я не обязан перед тобой объясняться, – равнодушно ответил он. – Как заслужил – так получил.

– Я обязан. Я прошу всего несколько минут. Поговори со мной, Клайв. Пожалуйста.

Он безразлично пожал плечами. Валяй, мол. Судя по тому, что его вообще уговаривали, то заставить его никак не могли; кажется, Уилла всё ещё одолевала слабость, сковавшая того некоторое время назад.

– Скажи мне только одну вещь. За что ты меня так наказал? Я хочу знать хотя бы это.

Некоторое время он просто смотрел в ответ, пытаясь понять, как у этого человека хватило наглости не просто о этом спрашивать, но ещё и в первую очередь. Потом, ощутив, что затянутого разговора он не выдержит, решил закончить побыстрее и просто молча постучал себя пальцем повыше ключицы; Уилл, сообразив, что там было что-то, на что следовало взглянуть, наклонился и, рассмотрев, замер.

– Я не... я не мог, – тот медленно прижал ладонь ко рту. – Я бы никогда не...

– Ну, конечно, – ядовито отозвался он; его аж тряхнуло от желания врезать кое-кому как следует (наверняка ведь ещё даже чувствовал привкус крови во рту, но отрицал!), и он нервновато стряхнул пепел с сигареты. – Это я извернулся и сам себя укусил.

Уилл отодвинулся обратно, словно почувствовал, о чём он думал.

– Я бы не сделал этого, будучи в своём уме, – с нажимом повторил тот.

– О? А в чьём же ты тогда был, позволь спросить?

– Я... не был. Последнее, что я помню ещё более-менее отчётливо – что я тебя целовал.

Клайв снова замолчал, пристально глядя на того: то есть, Уилл начинал творить это, действительно будучи ещё в своём уме...

– Знаешь что, давай-ка, пошёл, будешь рассказывать кому-нибудь другому, кто будет согласен тебя терпеть, – он попытался стряхнуть со своих ног Уилла, приподняв бедро и немного повернувшись. Руками трогать того сделалось противно. – Я устал от тебя.

– Выслушай меня! – воскликнул Уилл, удержавшись на нём и прижав его за плечи к кровати.

– Убери руки, – процедил он. Дрожавший Уилл помотал головой.

– Клайв, пожалуйста, я совершенно не помню какой-то промежуток времени, и тем более не знаю, что делал, – спешно заговорил тот. – Я не отдавал себе отчёта. И я знаю, что нельзя так делать, я бы так никогда не поступил.

Деловито отставил пепельницу на тумбочку, Клайв, зажав сигарету в зубах, всё-таки пересилил себя и взялся за запястья Уилла. собираясь отцепить от себя и просто насильно выставить, пока тот ещё был слабым.

– Я никогда не позволял себе кусать тебя до этого! Я знаю, что нельзя!

Этот возглас заставил его притормозить и немного задуматься. Уилл действительно его не кусал прежде, так что, может быть, тот действительно...

– Нет, подожди, – протянул он, сосредоточенно стряхивая пепел в пепельницу. – Сказать тебе, что ты произнёс перед этим?

– Что? – с тревогой спросил Уилл.

– «Ну, ну, Клайв, побудь хорошим мальчиком и помоги мне немного», – в точности воспроизвёл он.

– И?..

– Это значит, что ты хотел. Я не хочу после этого продолжать с тобой отношения. Даже если это было подсознательно. Нет, особенно если это было подсознательно.

– Подожди, Клайв, что было прямо перед этим?

– Я попытался тебя вырубить.

Уилл прикусил губу, глядя на него. Клайв чувствовал, что тот и хотел бы заметить, что это могло быть вполне естественной реакцией для человека, бывшего не в себе, но не мог, чтобы это не звучало как ответное обвинение. Да и нарваться на короткое обидное сравнение с животным не хотел.

– Это... – тихо начал Уилл. Он, нехорошо прищурившись, ждал. – Это вполне... Для человека в бреду это может быть вполне... естественно...

Голос того почти затих к последнему слову.

– Животное, – припечатал Клайв. Уилл дёрнулся, зажмурившись, а потом опустил голову, словно бы соглашаясь.

– Послушай меня, – хрипло выдохнул тот. – Ты ведь почувствовал, когда меня держал, что у меня упала температура?

– Допустим, – Клайв потушил догоревшую до фильтра сигарету, наконец заметив, что просто машинально стряхивал пепел в пепельницу, позабыв затягиваться. Ему захотелось ещё одну, и он решил себе в этом не отказывать; по крайней мере, он мог смотреть на сигарету, а не на нервно дрожавшего Уилла, выглядевшего несчастно и почти убито. И так, словно сил у того хватало только на то, чтобы более-менее контролировать голос и следовать ходу разговора. От этого он чувствовал, что до него вот-вот доцарапается совесть, которую он впускать на первый план не хотел. И так было плохо. – Что с того?

– Ты ведь всё это время был здесь, и видел, что лекарств я не принимал.

Клайв задумчиво взглянул на зажигалку. Потом щёлкнул ею, затягиваясь.

– Ты сказал, что это пройдёт, – припомнил он.

– Я солгал. То есть, конечно, это бы прошло, но мне нужен был ты, – Уилл вдохнул сквозь зубы. – Тебе, наверное, никто не говорил, но у монохромных есть одна очень неприятная особенность, так же, как и у фелнов. У тех гон, две недели в год, при любых обстоятельствах, и им всё равно, с кем спускать пар. У нас... у нас проблема возникает, когда мы влюбляемся. Монохромные без этого человека начинают болеть. Я видел... я видел, как один, там, потерявший жену при родах, за две недели буквально сгорел.

Клайв уставился на того, переваривая услышанное. Точнее, пытаясь переварить: в голове у него укладывалось плохо.

– Видимо, за все бонусы нужно платить, – горько подвёл итог Уилл. Клайв не отреагировал, продолжив размышлять. К сожалению, проверить, не лгали ли ему, он уже не мог никак (разве что спросить у Дуайта), так что оставалось принять это на веру. Вот только Уилла это всё равно не оправдывало ничуть, и даже если опустить все вторичные выводы, первичный уже напрашивался любопытный: раньше тот с ним не спал, и всё было нормально, никакой горячки. Значит, тот мог и без этого, в принципе-то. С другой стороны, Уилл к нему тогда очень часто прикасался, по поводу и без...

– До этого у тебя всё было в порядке, – заметил он и замолчал, ожидая ответа. Уилл вынужден будет дать его развёрнутым, так что, может быть, он поймёт уже наконец, что происходило.

– До этого... – тот на мгновение сжал губы, видимо, лихорадочно, в спешке подбирая слова, и столь же лихорадочно блеснул глазами. – Я не получал так много до этого. Это то же самое, как если ты бы ты выкуривал по сигарете в день, и без неё ощущал себя вполне нормально, но что если ты выкуришь три? Пять? Десять? Не на протяжении дня, а за раз? Как ты будешь чувствовать себя утром, не получив хотя бы одной, а то и двух?

Уилл прямо взглянул ему в глаза, едва заметно покачиваясь. И вдруг потянулся к его сигарете, очень осторожно вытаскивая её из его пальцев.

– Брось, пожалуйста, – тихо попросил тот. – Тебя завтра будет ломать.

Нахмурившись, Клайв взялся за свою сигарету (этого ему ещё не диктовали), однако Уилл послушно разжал пальцы, не настаивая. Немного поколебавшись, он всё-таки отложил сигарету в пепельницу, потушив её об краешек. Завтра у него и так, скорее всего, будет ломка, так что нечего было усугублять. Да и во рту уже горчило... впрочем, последнее происходило только когда он смотрел на Уилла.

Он вдруг понял, что тот о нём побеспокоился, наверняка взглянув при этом в пепельницу и оценив количество окурков. Впервые за довольно продолжительное время. Может быть, поэтому ему не захотелось ответить ничего резкого на этот жест.

– Почему ты не сказал раньше?

Уилл, прикусивший губу, сразу спрятал взгляд.

– Почему, Уилл? – с нажимом повторил он, уже чувствуя себя неправильно оттого, что всего, что сейчас произошло, могло не быть, если бы Уилл просто рассказал ему. Обычнейшее составление расписания для этих вещей исключило бы буквально всё произошедшее. Но, видимо, тому, как обычно, стрельнуло в голову, что нужно не так.

– Ты бы не поверил, – голос Уилла едва заметно дрогнул. – И ты бы захотел проверить. Так у меня был шанс хотя бы избежать того, что это вскрылось бы. Понимаешь? Я не хотел, чтобы ты знал.

Совершенно нормальное желание, с одной стороны, подумал Клайв. Никому не хочется показывать свои слабости и уязвимости. Но с другой-то...

– Но я бы, по крайней мере, не стал так запускать ситуацию, если бы уже знал. Мы бы с тобой до такого уже не дошли, и ничего и этого не было бы, это ты хоть можешь понять?.. Хотя без толку уже, – Клайв устало прикрыл глаза ладонью. Как же неправильно всё получилось... Уилл накинулся на него, зная, что получит облегчение, окончание лихорадки, а не потому, что просто хотел что-то подобное с ним провернуть. И выходило, что он не совсем равноценно поступил в ответ...

Холодная, трезвая часть его рассудка вмешалась в его мыслительный процесс, подбросив ему мысль о том, что прошло около недели с тех пор как они с Уиллом чем-то занимались в постели. Он зацепился за неё, пытаясь понять, к чему это, а потом припомнил, что кое-что упустил из виду: Уилл приставал к нему чаще необходимого. Даже раз в четыре-пять дней он спокойно бы перенёс, так что можно было даже ничего не рассказывать, если уж так не хотелось – и для этого нужно было всего лишь капельку подумать головой, а не головкой.

– Тебе становится хуже через неделю, – вкрадчиво произнёс Клайв, которому резко захотелось устроить выговор, да не стесняясь в выражениях. Взгляд Уилла, всё прекрасно понявшего, заметался между ним и пепельницей.

– Ты помнишь, что рассказывал тебе Фатус про тебя прежнего? – выдал вдруг тот.

– При чём тут это?

– Может быть, ты не обратил внимания, но он не сказал ничего о том, что рядом с ним кто-то был, кто-то особенный. Это значит, что в будущем я умер. И я не знаю, что мы делаем сейчас и как это повлияет на будущее. Ты понимаешь? – Уилл зажмурился; лицо того исказила гримаса, прежде им никогда не виденная, и он сначала не смог понять, что это. До него дошло только через несколько мгновений: стыд. Он вообще думал, что чувство это у Уилла попросту отсутствовало. Однако же сейчас тому было за что-то мучительно стыдно. – Я боюсь, что я умру, что что-то пойдёт не так, и умрёшь ты, что ты в какой-то момент бросишь меня, и я попросту застрелюсь, чтобы не подыхать от жара. Ты был прав, Клайв, я трус! Я боюсь, что я не успею наверстать все те годы, что не получу всё, что мне полагается, понимаешь?!

Уилл, дрожа и тяжело дыша, уставился на него широко раскрытыми глазами; он вспомнил, что тот, только подошедши к нему для этого разговора, выглядел точно так же, и, следовательно, был столь же испуган. Однако всё это совершенно не вязалось с тем, что это Уилл у них двоих обычно был ответственен за все рискованные выходки.

– Тем не менее, – медленно выговорил он. – Это ты у нас рисковый. Ты всегда вытворяешь.

– Мне пришлось, – вымученно признался тот. – Мне пришлось научиться. И поначалу геройствовать на поле боя мне было очень сложно. Единственное, что меня держало – мысль о том, что ты меня будешь презирать, как только я струшу, или вообще выберешь себе другого напарника, и мне пришлось это перебороть. Мне нужно было держать тебя около себя.

– Трусы обычно не идут туда, где нужно пилотировать хоть что-либо. А у тебя с этим высший класс, – заметил Клайв, у которого высказанное Уиллом никак не могло уложиться в голове рядом с его предыдущим опытом: тот ведь инструктировал новичков-офицеров именно по полётам. Помимо этого, Уилл сейчас откровенно признался в не самой достойной вещи, о том, что пытался удержать его около себя, хотя уж этого мог не говорить; это значило, что за всем этим было что-то ещё, да куда более неприятное.

– Мне нравилось летать. Там не страшно, – слабо выдохнул Уилл, опустив голову и почти касаясь лбом его груди. Того потряхивало.

– Значит, если подвести итог... – протянул он. Теперь ему казалось, что всё было вполне себе равноценно: Уилл выматывал его, постоянно таща в постель, исключительно из-за своих собственных хотелок и страхов, и прислушиваться к нему не желал. Вот и получил... ведь получил именно чего хотел. И почему такое – единственный способ заставить того с собой считаться?

– Не надо, – прошептал Уилл. – Я всё прекрасно понимаю. Прости меня. Пожалуйста, прости меня. Или не прощай, как хочешь, но не бросай меня. Ты мне нужен. Я не могу без тебя.

Клайв устало прикрыл глаза ладонью. Он тоже всё прекрасно понимал. И то, как, завися от человека, можно наломать дров, и то, как Уилл с ним поступал, даже зная, что делал. Только он уже не понимал, что делать с этими отношениями. Даже расторгнуть он теперь их не мог, зная, что тот от него зависел вот так. Он, собственно, только сейчас осознал, что Уилл в тот вечер, когда он выговаривался Дуайту и Хэвлоку, не разозлился, а именно струхнул, увидев его возле последнего в не слишком однозначных обстоятельствах и сообразив, что человек, от котого тот жизненно зависел, мог не просто так гонять от себя и спроваживать из кабинета. Конечно, тут сорвёшься...

Плотина, выставленная его рассудком, наконец рухнула под давлением совести; последняя завыла, что с Уиллом он поступил крайне унизительно, как делать не собирался ни с кем и никогда, и он почувствовал себя так, словно влез в грязь на обочине шоссе, вывозившись в ней целиком – а теперь пытался ступить обратно на чистый асфальт. И это теперь на нём будет висеть, не на Уилле, которого это вообще не волновало. Лучше бы я успел выставить его до этого, пронеслась у него мысль, и он даже не стал себя за это укорять. Может, пожил бы под капельницей с жаропонижащим денька три, и пообещал бы ему вести себя примерно без такого вот стресса для обоих.

– Клайв? – Уилл осторожно коснулся его лица, и его тут же передёрнуло от отвращения: Уилл, чтоб его, всё это время прекрасно понимал, что делал... Затем его затрясло от злости: к нему ещё и подошли сначала с претензией, объясни, мол, за что, хотя, опять же, тот отлично знал, что и так сделал уже слишком много того, за что можно было с ним так поступить... – Извини, – Уилл тут же отдёрнул руку.

Запрокинув голову, Клайв закрыл лицо и второй ладонью, ощущая желание просто взвыть; в нём прежде никогда не сталкивались настолько разные и местами и вовсе противоположные чувства и мысли, и он понятия не имел, с чего, с какого конца начинать распутывать весь этот клубок и что со всем этим делать. Самым страшным, наверное, было то, что он отыскал в себе ощущение того, что всё ещё любил Уилла. С чего же... с чего?

– Ты хоть понимаешь, что ничего, ничего этого бы не было, если бы ты сразу всё рассказал? – выговорил он не своим голосом из-за перехваченного горла, вдобавок раздражённого сигаретным дымом. Не было слов, которыми он сейчас мог передать поселившийся внутри него дискомфорт и желание быть где угодно, но не возле Уилла; последний постоянно твердил ему «ты мне нужен», но нужно-то было всего лишь единожды сказать, зачем. Или включить, наконец, мозг. Как же можно было так с ним поступить? И ведь твердил, что любил...

– Прости меня, – торопливо выпалил тот.

– Да – или – нет?

– Да, – выдавил Уилл, затрясшийся так, что дрожь отдалась даже в матрац. Клайв наконец убрал ладонь, дабы взглянуть на человека, так подставившего самого себя; помимо дрожи, Уилл побледнел так, что это было заметно даже в неуверенном свете ночника.

– А теперь пообещай мне, что в следующий раз, когда твои недомолвки приведут к тому, что мы хоть капельку повздорим, ты без напоминаний подойдёшь к шкафу, соберёшь свои вещи и уберёшься.

У Уилла дрогнули губы. Клайв знал, чего этим добивался: так было куда надёжнее, чем просто просить того пообещать ничего не утаивать. Хоть и жестоко. И за то, что ему пришлось пользоваться методами, которых он не терпел, Уилл тоже ему потом ответит.

– Вот так?..

– Обещай мне! – зарычал он.

– Хорошо. Я обещаю тебе это.

Клайв прищурился. Что-то слишком поспешно...

– Лжёшь?

– Нет, – Уилл стиснул пальцы, комкая простыню. – Ты... в конце концов, ты всегда лучше знал, что делать с серьёзными отношениями. Я буду делать, как ты скажешь.

Слегка растерявшись, он нахмурился. Ему только что передали старшинство в отношениях, и он никогда не думал, что это произойдёт: Уилл всегда сам вёл себя как старший или, если это не удавалось, то хотя бы как равный. Однако это могло значить и то, что тот был готов пойти на сотрудничество. Впрочем, в такой ситуации Уилл вообще на что угодно должен был готов пойти, если жизненно от него зависел. Это не был человек, которому честь бы не позволила. Но слукавить мог.

На грудь навалилась тяжесть: Уилл устроился на ней; то ли пытался надавить на жалость, то ли перестали держать руки.

– Я устал, – измученно произнёс тот. – Извини.

– И ты мне и это можешь пообещать? – переспросил Клайв, всё ещё обдумывавший то, насколько Уилл был искренен, соглашаясь принять роль младшего в отношениях.

– Всё, что скажешь. Я твой, – тихо, надтреснуто произнёс тот.

У Клайва вдруг кратко, но почти болезненно сжалось что-то внутри. Вместо прежнего уверенного, собственнического «мой», слышать от Уилла покорное «я твой» было почти больно. Неужели, как Император и предрекал, тот сломался? А он совсем недавно с облегчением думал, что он сам – нет...

Так это к этому было то предостережение? Действительно, вспомнил он слишком поздно... А обратно уже ничего вернуть нельзя.

– Прости.

Уилл вскинул голову, с испугом уставившись на него. До него вовремя дошло, что тот мог неправильно понять.

– Прости, – повторил он, сухо погладив Уилла по плечу. Следовало всё же немного смягчить понесённый тем урон; в конце концов, будь он в себе, он бы так не поступил, так что у Уилла и самого сейчас наверняка треснул десятиетиями существовавший шаблон. – Я не хотел, чтобы вот так вот всё вышло. Прости, родной.

Прижавшись к нему, Уилл попытался его обнять, и его чуть не передёрнуло.

– Скажи ещё.

– Про...

– Да нет же.

Он озадаченно приподнял бровь, пытаясь додуматься, что именно от него хотели. Потом до него дошло.

– Родной, – повторил он глухо, так и не сумев смягчить интонацию.

Уилл прерывисто вздохнул.

– Не думал, что когда-нибудь от тебя чего-то такого дождусь. Спасибо.

Он почувствовал себя ещё более паршиво. Как можно за подобное благодарить?.. Что ему теперь было делать вот с таким Уиллом? Он, чёрт побери, тоже уже к другому привык, и давно. Ситуацию сейчас усугубить – раз плюнуть...

– Послушай меня, Уилл, – заговорил он, всё-таки нашедши в себе силы приобнять того в ответ, хоть хотелось отправить с глаз долой (хотя бы в другую комнату) и никого с три дня не видеть. В себе чуть позже порядки наведёт, дал бы Творец время. – У всех нас есть свои страхи. Это нормально. Иногда ко мне приходит мысль о том, что я до сих пор лежу в коме, а вот это вот всё – всего лишь вызванные ею видения.

– Но я не галлюцинация. Я живой, – Уилл уже с трудом поднял голову. Клайв впервые за очень долгое время видел того в столь вымотанном состоянии. Пора бы заканчивать на сегодня с общением любого рода.

– Моя галлюцинация тоже бы меня в этом убеждала, – резонно заметил он. Уилл, нахмурившись, только сжал губы, не став спорить. – Видишь? Это сложно. Но иногда об этом нужно разговаривать, даже если это слишком сложно. Я попытаюсь тебя понять.

– Я... я буду, – Уилл упёрся лбом в его ключицы.

– Хорошо, – заключил Клайв, ненадолго замолчав; он тоже жутко устал и не хотел больше говорить, но следовало ещё кое о чём позаботиться. – У тебя что-нибудь болит?

– Нет. Я готовился.

– Ты что? – ошалело переспросил он.

– Я... – Уилл нервно сглотнул. – Пытался попробовать управиться сам. Попытался... обмануть себя. Не получилось ничего.

Клайв уставился в потолок. Так, значит, Уилл пробовал что-то сделать сам (вот почему в спальне немного странно пахло, и почему тот столь легко его в себя принял)... а потом, поняв, что не справился, попросил вколоть себе ещё жаропонижающего, чтобы «поспать нормально». Проще говоря, чтобы набраться сил. Уилл уже тогда вот это планировал.

– Клайв? Я хочу поговорить.

– Достаточно на сегодня, – отрезал он: после последнего ему резко перехотелось разговаривать. Чем дальше, тем больше он узнавал неприятного, а противоположные чувства в нём всё ещё не угомонились, отчего его одолевали противоположные же желания.

– Это недолго, – пообещал Уилл. – Я хочу сказать сейчас.

Он только вздохнул. Уиллово «я хочу» никуда не делось. Чёрт пойми, было ли это хорошим знаком.

– Извини меня за то, что я иногда дёргался, – попросил тот, приняв его вздох и молчание за разрешение продолжать. – Я боялся позволять о себе беспокоиться. От меня обычно ожидали другого, и я боялся не соответствовать ожиданиям. Мне на самом деле нравится, когда ты обо мне беспокоишься или заботишься. И когда ты нежничаешь, тоже нравится. И мне тоже хочется это для тебя делать.

Следом Уилл почти невесомо поцеловал его в ключицу, так, что он даже не сразу понял, что тот прикоснулся именно губами, а потом потёрся кончиком носа об его подбородок, откровенно ластясь. Он дёрнул головой, давая понять, что нечего было к нему подлизываться, тем более, теперь; Уилл обиженно взглянул в ответ.

– Мы и раньше друг о друге заботились, – мрачно напомнил он.

– Но ведь не так. Да и я думал, что эти отношения – уже другое.

– А просто объяснить нельзя было? Нужно было накручивать? Как ты вообще мог подумать, что я против, если сам я о тебе заботился?

– Извини, – повторил медленно, устало моргнувший Уилл.

– Всё, хватит на сегодня, – постановил он, почувствовав, что больше просто не выдержит. А ему только ещё одного срыва и не хватало.

– Клайв? Можно я посплю здесь? Около тебя? – попросил Уилл, искательно глядя на него. – Мне холодно. Я там замёрзну.

Он пощупал тому лоб, и Уилл, пока он не успел убрать руку, потёрся об неё, упрямо пытаясь то ли чего-то добиться, то ли загодя продемонстрировать, что теперь будет с ним ласков. Лоб у того был холодным.

– Я не буду тебе мешать, – уже сонно добавил Уилл, будто вот-вот отключится.

– Спи, – разрешил он устало. – Только слезь с меня.

Перед тем как улечься, он вытащил с другой стороны кровати заправленную часть простыни и накрыл липкие следы на последней, чтобы Уилл не влез в них и не растащил везде, если будет спать беспокойно. Некоторое время он, зацепившись за кое-что в собственных мыслях, смотрел на того, уже накрывшегося, потому что у него все эти объяснения не особо-то вязались с тем, что Уилл вёл себя по-свински в последнее время, будто бы был уверен, что не будет брошен, хоть на самом деле боялся этого. Просто по привычке? Или, пока он терпел, у того даже не появлялось мысли о подобном исходе?

Оставив размышления в покое до утра, он влез под одеяло и сам, почти тут же отключившись.

Он рассчитывал, что будет спать без сновидений, но, видимо, Вселенная посчитала, что с него на сегодня было ещё недостаточно.

Проснулся он резко, вскинувшись на локоть. На протяжении нескольких долго тянувшихся мгновений он не мог сообразить, где он и что с ним происходило; по их истечению на него должно было навалиться облегчение, громадное облегчение оттого, что этот сон закончился, каким бы коротким он ни был, – потому что он был ужасающим, – но вместо этого он всё ещё ощущал давящую боль где-то в груди.

– Клайв? – забеспокоился моментально проснувшийся Уилл. Он едва того расслышал. У него в ушах шумело собственное сердцебиение.

Он не слишком хорошо помнил картинку. Она была тёмной, если не мрачной, и затиралась в памяти с каждым мгновением; что он помнил хорошо, так это боль. В его собственном сне он умирал, и, видел Творец, он не хотел бы переживать подобное снова. Вот поэтому он плохо помнил, что видел, и что вообще происходило: боль перекрыла собой всё. Но что ему врезалось в память отлично, так это она, отчаянный, почти надсадный крик Хэвлока, и обрушившееся на него чувство какой-то личной потери, как ни странно, совершенно не связанной с другим человеком.

– Клайв? Что такое? Эй?.. Скажи хоть что-нибудь. Клайв, пожалуйста!

Почти умоляющий голос Уилла наконец пробился в его картину окружающего мира, и он поднял на того глаза. Перед последними стояла пелена, и он моргнул, после чего обеспокоенное лицо Уилла обрело должную чёткость; затем он сообразил, что щёки у него мокрые. Что странно, он не ощущал ничего сопутствующего слезам, словно не имел к самому себе ни малейшего отношения. Либо будто плакал кто-то другой, по некоторому совпадению – в его теле.

– Не кричи, – велел он; голос плохо слушался после вчерашнего курева. Хмурясь, он подтянул футболку за ворот, чтобы вытереть лицо, а потом уставился на мокрую ткань, пытаясь понять, что с ним происходило. Внутри было... неуютно, словно он был у себя же в гостях... или вернулся из таковых.

– Да как же не кричи, – еле слышно прошептал Уилл, очень осторожно тронув его за запястье, и вытянул шею, пытаясь заглянуть ему в глаза.

Боль испарилась уже даже из воспоминаний, как бывало со многими скверными снами, но не ощущение потери, одновременно чуждое и смутно знакомое. Словно что-то в нём умерло и тут же стало чужим, по каковому не горюют – так психика ампутирует остатки связей, чтобы забыть, но не может повлиять на шок, испытанный организмом. Последний и пытался изжить необъяснимый дискомфорт в меру своих возможностей. Может быть, это было нормально, если предположить, что его организму уже просто надоело умирать: по сути, он уже умудрился умереть дважды, оба раза – при переносе из одной временной линии в другую.

Плеча что-то прикоснулось, и он, не глядя, поймал пальцы Уилла и опустил рядом с собой на постель, прижав, чтобы не мешал; понявший намёк Уилл затих, даже не пытаясь вытащить из-под его руки свою, и он отпустил того, вспомнив вдруг, что ещё некоторое время назад вообще не хотел прикасаться.

Что он сейчас помнил точно... ему снилось, что он умирал, а перед этим он слабо ощущал что-то такое, что напоминало неудачу, причём не маленькую, а полнейший крах. Это уже могло обеспокоить. Дальше – Хэвлок; по логике вещей, ему должен был присниться Уилл, потому что они и так всегда были вместе, а уж в событиях сна Уилл просто обязан был бы находиться рядом. Но там был Хэвлок, и надломленный, почти истеричный крик того не мог быть по кому-то вроде коллеги или даже друга, что значило, что в контексте сна они были куда ближе, чем на самом деле. Мозг, конечно, мог выкидывать подобные штучки, это было нормально, но обычно такое происходило со снами совсем другого содержания. Учитывая, что последнее ему не являлось даже после того как Хэвлок его целовал – к случайностям это не относилось.

Между тем, если бы он не сдержался и выгнал-таки Уилла, того бы и в самом деле рядом больше бы не было. А Хэвлок не стал бы упускать возможность. Конечно, он не полагал, что заинтересовал того больше, чем измерялось одной ночью (ну, может быть, двумя), но за ночь порой многое могло сложиться, а учитывая вечную изменчивость жизни – в другой временной линии всё могло сложиться и раньше.

Ему непроизвольно вспомнилось, как Император описывал будущее. Бесконечное множество вариантов, постепенно и столь же бесконечно появляющихся и отсекающихся с течением времени...

Если вариант отсекался для них – это не значило, что он не продолжался в другом месте. Для них... других.

Где-то, может быть, отсёкся вариант, в котором Уилл, оставшись, объяснялся, и там он, уставший до темноты в глазах, спал в опустевшей квартире как убитый, без сновидений, или, наоборот, без сна, но столь же убито глушил на кухне чай, а то и что покрепче. Где-то какой-то из вариантов отсёкся ещё раньше, и тогда невозможно было даже угадать, где он находился бы сейчас.

Видел ли он один из множества других раскладов? Какой-нибудь, в котором он ошибся в чём-то много раньше, и в котором, быть может, и впрямь расплатился за свою ошибку самым ценным (или просто сильно пострадал). Знать бы, когда Вселенная – или, быть может, само время – начала вносить его поступки в сплетавшуюся паутину событий и вероятностей, и отрезать уже невозможные, закрывшиеся для посещения нити. Или поступки других. Он вдруг с пробежавшим по спине холодком, осознал, что если бы Хэвлок тогда не прицепился к нему в баре, он бы не увидел человека со взрывательной смесью, и вряд ли успел бы отреагировать.

А самое страшное – нельзя было заранее предсказать, какой выбор к чему в итоге приведёт. В мире многие вещи столь тесно переплетены...

Отстранённо похрустев костяшками, он поворочался, собираясь попробовать ещё немного поспать, пока у него оставалось ещё несколько часов, и наткнулся на ожидающий взгляд Уилла. Последний протянул к нему руки, и он, ощутив желание спрятаться от всего остального мира (и от собственных переживаний в том числе) и одновременно нежелание того, чтобы его обнимал именно Уилл, заколебался.

– Иди сюда, – едва слышно, но настойчиво прошелестел тот. Клайв сейчас не был даже уверен в том, хотел ли на самом деле его обнимать Уилл, выглядевший так, словно тому было больно на него смотреть, или в кои-то веки вознамерился сделать что-то нужное.

Опёршись на локоть, он опустил голову и устало потёр глаза; Уилл осторожно пододвинулся к нему и очень мягко обнял, так мягко, словно пытался передать, что обнял бы его в любом случае, будто другого варианта в принципе не существовало. Он знал, что это мог быть просто расчёт, а не искреннее желание помочь, и от этого ему стало только тяжелее. Он закрыл глаза, чтобы не видеть Уилла, и последний, словно бы почувствовав это, тут же потормошил его, тихо, но настойчиво:

– Клайв?

– Скверный сон, – коротко объяснил он. Он не хотел ничего пересказывать; Уилла от такого переклинит окончательно.

– Знаю я твои сны...

– Именно это я сейчас и обдумывал.

Уилл, подтянув выше отброшенное им одеяло, укутал его, и отчего-то торопливо обнял снова, больше ничего не спрашивая. От этого его слегка качнуло в сторону остававшихся у него тёплых чувств, и он прислонился лбом к ключицам того, непроизвольно тяжело вздохнув. Уилл тут же взялся поглаживать его по волосам, будто бы пытаясь успокоить; у него уже не было никакх сил отпираться, и он просто прикрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от касаний и прогнать надоедливо вертевшуюся у него в голове мысль – и незаметно для самого себя задремал. А потом и вовсе провалился в полноценный сон. Без сновидений.

Знать бы, не ошибался ли он сейчас.