- Нам нужен мир.

Единственная причина, по которой десептиконы не начали полномасштабную войну с людьми, заключалась в том, что им нужны были ресурсы. Которые скорее всего уходили на восстановление Омега-Замка. Оптимус готов был поспорить на свои крылья — у него теперь были крылья, Вектора Сигма ради - что Мегатрон не отпустил подобный шанс просто так. Но избавиться от ощущения что все это — неадекватная возня в песочнице тоже не мог. То ли смерть, то ли оживление сыграло свою роль, однако он неожиданно посмотрел на всю ситуацию под новым углом и неприятно удивился тому, что увидел. Да, он все еще был единственным мехом, который мог найти Всеискру, чтобы зажигать новых кибертронцев, но за то время, что они тут имитировали войну, Мегатрон мог бы колонизировать небольшой мир и счастливо там править, упиваясь властью. И так как Мегатрон все еще был здесь, получалось, что власть — не единственное, что ему нужно было. Оптимус облизнул клыки, которых у него во рту было больше, чем он привык и с кислым послевкусием понял, что все снова сводилось к Матрице.

- И к тебе самому.

Координаты Всеискры вероятно были ему нужны тоже, но не так сильно как мир.

Он рассеяно потер грудную броню, пока обшаривал очередные руины в поисках останков предаконов.

Когда Оптимус свалился на рабочую силу десептиконов, они попытались оказать сопротивление, но многого сделать против его новой предаконьей ипостаси не смогли и в панике разбежались, оставив оборудование и даже немного энергона, найденного скорее случайно. Он прошелся около углубления в отвесной скале, и, подобрав валявшийся недалеко сканер, сверился с показаниями. Недокопали совсем немного. Решив не возится с буровой установкой — оно того не стоило, Оптимус обрушил немного породы руками. Сыпучая и хрупкая, она легко поддалась его когтям, к которым он тоже привыкал. Не тонкие плоские пальцы бывшего архивиста, оставшиеся ему даже после всех апгрейдов корпуса, а усиленные и острые, предназначенные для нанесения увечий. Что-то в этом было. Найденная деталь не была частью внутреннего эндоскелета. Оптимус задумчиво повертел ее в руках, не торопясь посылать сигнал на базу. Он поскреб немного по длинной части, стряхивая пыль и обнажая тусклое золото в щербинках и трещинах.

Мир скользнул.

Оптимус нескоординированно врезался плечом в скалу, уронил деталь и осел там, где стоял, пока мигрень жгла раскаленными клеймами глубоко под шлемом и ложементом. Сознание угасало.

Пришел в себя он мгновением позже, чувствуя себя так, будто выкапывали из под завалов его, а не пролежавший здесь тысячелетия кусок брони. Не было ни страха, ни отчаянья — тупая пелена шума и чужого голоса не давали сосредоточится, перегруженная сенсорика выдавала ему сумасшедший коктейль наркотического трипа. Он чувствовал собственное поле так, словно оно пыталось вдавить его в скалу, пока вентиляция не могла вывести температурный режим в норму.

- Как самочувствие?

- Отв… - Оптимус остановился полуслове, понимая, что отвечает в пустоту. Он зажмурился и потер основание резного рога, который заменил привычную антенну. Мягко подступающая паника оседала мелким тремором в пальцах.

- Нет, нет, ты не дергайся, все в порядке.

- В порядке, - тупо повторил Оптимус, не сдержавшись от смешка, понимая, что говорит с голосом внутри своей головы.

- Ты не сходишь с ума, Вектора Сигмы ради!

- Ну что ты, я всего лишь разговариваю с голосом внутри своей головы, после того, как меня подняли из мертвых, - с неожиданным для самого себя сарказмом, сухо ответил Оптимус.

- Это защитная мера твоей ржавой психики! Или моей?

- В смысле «моей»?

- Я — это ты. Вернее часть твоей памяти. Вероятно.

- Тогда почему я тебя слышу, а не вспоминаю? — Оптимус неуверенно осмотрелся вокруг, меланхолично раздумывая о том, чтобы отдать Матрицу Магнусу, - ты — Орион, не так ли?

Хотя голос звучал далеко не похоже на его собственный. Он был как будто бы синтезированный и в то же время размноженный, чем-то напоминал голос Саундвейва, но не такой плоский, а значительно глубже.

- Нет.

Сардоническая усмешка, последовавшая за коротким «нет», чувствовалась практически его собственной, и Оптимус физически подавил желание растянуть губы в ухмылке.

- Я — Тринадцатый.