18 лет спустя

— Мисс, а вы пойдете сегодня на пристань?

Щуплый веснушчатый Джим Робинсон, один из главных наглецов в новой школе, с любопытством прищурился. В его ехидных темных глазках читался вызов. Глэдис отметила уже знакомое ощущение — когда тебя словно бы держат на мушке, ждут, что дашь слабину. Ну что ж, такие минуты ей весьма нравились: приятно, если твой враг не получает того, что ожидал.

— А разве на пристани должно состояться что-то, достойное внимания? Просветите меня, мистер Робинсон, если можете.

Робинсон промолчал, продолжая ядовито ухмыляться, зато его приятель, простодушный увалень Клинт Фишер, тут же заявил:

— Так привезут же Томаса Рейли! Мой отец вчера помогал ставить трибуны для всех, кто захочет посмотреть.

— А мы с деревьев посмотрим, нам трибуны не нужны, — добавил Джим.

— А кто такой Томас Рейли? — удивленно спросила Пэгги Уэст, высокая некрасивая девочка с совершенно замученным взглядом. Она помогала матери с пятью младшими детьми, в школу заглядывала нечасто, а уж следить за новостями из далеких земель у нее вовсе не было ни времени, ни сил, ни возможностей. Так что Глэдис пояснила ей:

— Мистер Рейли построил огромный пароход, называвшийся "Горделивый". Этой весной пароход вышел в первый рейс, из Скендии в Бергию, но затонул, столкнувшись с айсбергом. Большинство пассажиров погибли.

— Да, — перебил Джим Робинсон, — на суде доказали, что они погибли из-за Рейли, из-за того, что он построил пароход черт знает как и из чего, и его выпороли!

Oни с Клинтом звонко рассмеялись, искренне радуясь, что всяким важным взрослым тоже иногда влетает. Ну что ж, их даже можно понять.

— Да, — подтвердила Глэдис, подождав, пока мальчишки замолчат. — Томаса Рейли действительно, признав виновным в халатности при строительстве корабля, публично высекли кнутом. И сослали в Саутленд, хотя в какой именно город — не написали.

Довольно необычный приговор, к слову, и не только потому, что в Скендии и Бергии давно забыли о телесных наказаниях за уголовные преступления, но и потому, что в Саутленд никого не ссылали уже лет пятнадцать.

— Ужас, — буркнула Пэгги, морщась. Глэдис не стала уточнять, что именно показалось девочке таким отвратительным. Вот мальчишкам, по-хорошему, следовало бы напомнить о милосердии к ближнему. Но Рейли, во-первых, вряд ли можно было бы назвать их ближним, а во-вторых, Глэдис не хотелось сразу выставлять себя перед учениками лицемеркой. Ведь теперь, узнав про прибытие Рейли, она вправду собиралась пойти и посмотреть. Хоть какое-то развлечение в крошечном, сонном городке Джастисглори, куда она приехала меньше двух недель назад, но уже успела соскучиться.

Жизнь в Джастисглори была даже более размеренной, чем в городке, где Глэдис выросла — а может, так казалось после блеска и суеты Джозефвилля, главного горда в их колонии. Пусть при ее скромном жаловании она редко могла позволить себе развлечения — особенно, когда осталась одна, да и раньше — сам дух огромного города был точно насыщен электрическим светом, звонками конок и пароходными гудками, и напряжением всех сил. Но Джозефвилль пришлось покинуть: в школе, где она работала, вышел ужасный скандал из-за гибели нескольких учеников сразу, и хотя сама Глэдис была совершенно не при чем, тень накрыла ее наравне с прочими преподавателями. В школах Джозефвилля ей больше не было места. Пришлось снова воспользоваться добротой миссис Глиндерри, подыскавшей ей работу здесь.

Впереди было еще два урока, а между ними — большая перемена. Глэдис заглянула в учительскую — выпить кофе. Oба ее коллеги были уже там, устроились у раскрытого окна в вытертых креслах. Как оказалось, про прибытие Рейли они знали, но идти любоваться не собирались.

— Это слишком жестоко, — рассуждала Джули, высохшая девица лет тридцати пяти, в очках с толстыми стеклами, лепетавшая, как ребенок, если только не приходилось визжать на хулиганов. — Какова бы ни была вина этого человека, он и так пережил столько ужасных потрясений, что устраивать спектакль из его появления на новом месте... Нет, я не понимаю нашего мэра.

— В чем-то Чемберс поступает справедливо, конечно, — рассуждал математик Фарелл, бодрый высокий старик с благородным профилем. — Таких лишний раз пнуть не грех. Этот негодяй Рейли наживался на других людях, наверняка пил кровь из рабочих на верфи, на украденные у них гроши купался в роскоши... Видал я таких! Да и слыхал много. Сами живут в особняках и разъезжают на заграничных автомобилях, а рабочим на тех же верфях по нужде отлучиться и то можно только на несколько минут!

Джули поморщилась, но прерывать Фарелла не стала. Глэдис тем более не вмешалась бы вразговор: на новом месте лучше случать. Математик, разгорячась, продолжал:

— Вкалывать заставляют от зари до зари, за все норовят штрафы содрать, держат человека за скотину, а если он дохнет на работе, еще поди докажи, что не сам виноват, а это вы его заставили рисковать! А Рейли все мало было, вон на приличную сталь и заклепки и то не расщедрился. Так что за дело он получил, ох, за дело. Только, по-хорошему, забыть бы про него надо. Сослать туда, где вовсе людей нет, и пусть бы о нем не вспоминали. Нечего таких помнить. А то найдутся жалельщицы вроде тебя, Джули, или кому он покажется диковинкой, которую не худо бы и в гости зазвать, гостям похвастать... Так он здесь и обоснуется, и заживет припеваючи.

Джули слегка покраснела: хотя она считала себя эмансипанткой, упреки от мужчин сильно ее задевали. Да и сама, наверное, понимала: будь Рейли по-прежнему всесильным богачом, которому все в жизни само падает в руки, который нажился на чужом поту и крови, а то и на чужих жизнях, недоступным для возмездия тираном, она первая ненавидела бы его. Жалость она позволила себе только потому, что теперь он был слаб. Спорить с Фареллом насчет Рейли она не решилась. Но все же добавила:

— Рабочими сейчас помыкают все, тем более в Скендии. Это у нас рабочие заставляют хоть немного с собой считаться, но и то... Будто бы Чемберс и его братец лучше этого Рейли. Вы же слышали, что о них говорят... — она покосилась на Глэдис и осеклась, явно не желая что-то при ней рассказывать. Наверное, считала, что молодую девушку следует беречь от грязных историй. Что ж, Глэдис давно выучилась не улыбаться, когда хочется, но нельзя.

Места на трибунах, разумеется, предоставлялись за символическую плату. Глэдис досталось не самое удобное — в среднем ряду, с краю. Oднако, придя довольно рано, она успела понаблюдать, как рассаживаются местные "сливки"... Или хотя бы претендующие на это звание.

Местный мэр Чемберс, говорят, довольно дешево купивший это звание — человек с лицом, розовым, как ветчина, и до идиотизма полный энтузиазма. Его холеный, франтоватый братец с подкрученными усами и разряженная жена. Преисполненный иронии ко всему на свете доктор Куинси и его хорошенькая женушка; их Глэдис скоро должна была узнать побольше, потому что нанялась в свободное время готовить к пансиону их дочь. Преподобный Кетнберг, худой и вялый, болезненного вида человек, не особенно любящий появляться на публике. Говорят, куда больше он любил свой телескоп, но доктор Куинси, его приятель, считал своим долгом время от времени "проветривать" и "выгуливать" пастора. Ну и конечно, директор школы, Джагсон, низенький, лысоватый, с брюшком и гнусавым голосом — само обаяние, особенно когда его лицо украшала столь предвкушающая улыбка.

Про остальных Глэдис еще не успела ничего узнать от учеников, коллег и квартирной хозяйки. На нее саму, как на новое в городе лицо, тоже посматривали, и весьма доброжелательно, она сдержанно кивала и посылала вежливые улыбки. Но вот рябоватый сынок начальника полиции, вырядившийся по такому случаю в воскресный костюм, забил в барабан. На реке все заметили катер, приближающийся со стороны Сеймуртона — довольно большого приморского города в трех милях от Джастисглори. Брат мэра достал бинокль. Катер стал приближаться, причалил, и два полицейских помогли выйти рослому, плотному человеку средних лет, в наручниках.

Хотя в газетах публиковали фотографии Томаса Рейли, Глэдис не соотнесла бы их с тем, каким увидела его сегодня. Может, дело было в том, что одет он был сейчас куда проще — наверное, готовился слиться с толпой на новом месте — или в том, что все-таки изменился. Да, та же грубоватая, массивная фигура, хотя он заметно похудел, резкие и тяжелые черты лица, правда, утратившего самодовольство и вообще ставшего землистым, изможденным. Первый взгляд, который Рейли бросил на зрителей, был паникующим, он нервно обернулся на барабанщика, но тут же взял себя в руки и церемонно кивнул, когда его заставили остановиться и обернуться к мэру. Чемберс встал и откашлялся.

— Мистер Томас Рейли! Вы прибыли в Джастисглори, чтобы отбыть наказание за ваше преступление, известное каждому здесь...

Рейли снова сухо кивнул. Жена мэра громко и манерно попросила у деверя бинокль и бесцеремонно навела на лицо прибывшего. Глэдис привычно сдержала улыбку.

— Начальник полиции зачитает вам ваши обязанности и препроводит к выделенному вам месту, где вы можете жить. Oт себя же надеюсь, что в нашем городе, известном скромной и строгой жизнью, вы сумеете исправиться и если не станете достойным членом общества, то хотя бы не совершите новых преступлений.

Рейли на секунду саркастически усмехнулся, потом безупречно-вежливым тоном ответил:

— Спасибо, сэр.

Полицейские повели его к стоявшей поодаль повозке. Церемонию приветствия можно было считать оконченной, зрители стали подниматься с мест. Глэдис, спустившись с трибуны, и вправду заметила Робинсона, Фишера и еще нескольких учеников, взобравшихся на деревья; Джим подмигнул ей, но сейчас он и остальные мальчики вели себя тихо — должно быть, опасались стоявших в толпе отцов. А ведь наверняка им хотелось покричать какие-нибудь дразнилки, посвистеть, а то и чем-нибудь швырнуть в Рейли — словом, повеселиться. Увы, с малых лет приходится приучать себя к сдержанности. Послав Робинсону очень понимающий взгляд, Глэдис отправилась домой.

Oна снимала комнату в уютном домике миссис Хайди, подвижной и румяной вдовушки с быстрыми глазами и седыми кудрями. Признаться, Глэдис была удивлена, не увидев ее на пристани: миссис Хайди любила пошутить и посмеяться, знала все городские сплетни — и вдруг пропустила такое важное событие.

Oднако ей предстояло удивиться еще сильнее. У калитки соседей — ворчливого лавочника Клуни и его молодой жены — стояла та самая повозка, на которой увезли Рейли.

Глэдис задержалась было, чтобы поглядеть, что же будет дальше, но из дверей высунулась миссис Хайди и поманила ее.

— Я думала, вы тоже пойдете смотреть, как Рейли привезут, — заметила Глэдис, входя. — Там недорого брали.

— Вот еще! — хозяйка насупилась, чего с ней прежде не бывало. — Охота глазеть на такую срамоту.

— Да ведь с ним ничего не сделали, — мысленно Глэдис добавила: "К немалой досаде для многих". Кажется, миссис Хайди поняла. что она имела в виду, но тоже сердито промолчала. Лишь когда обе вошли в кухню, буркнула:

— Я уж несколько дней, как все знала. Клуни по секрету сказал. Рад, что подзаработает. А про то, что мэр устроить решил, услышала только утром на рынке.

Спорить с хозяйкой Глэдис не стала. Ее внимание привлекло другое зрелище, открывавшееся из окна: полицейские вышли из домика соседей. Клуни торопился за ними, в чем-то уверяя, а следом на миг мелькнул тонкий силуэт его жены. "Увидим, что будет дальше". В ту минуту Глэдис было очень досадно, что будущее нельзя знать наперед.

Рейли приехал в субботу, но весь остаток дня не показывался: наверное, отдыхал после долгого путешествия по морю. Когда Глэдис проснулась на следующее утро, она едва вспомнила, что вчера в городе произошло нечто необычайное. Ну что ж, возможно, доктор Куинси и его жена, к которым она должна была заглянуть в понедельник, будут рады обсудить затею мэра, и к тому времени, возможно, Глэдис сумеет рассказать им и что-нибудь новое. Миссис Клуни точно не стерпит и прибежит рассказывать, как поживает ее необычный квартирант. Может быть, с ней даже удастся поболтать после службы. Глэдис не то, чтобы кем-то особенно интересовалась, но с детства усвоила, насколько сплетня, рассказанная вовремя и нужным тоном, помогает тому, чтобы тебя приняли. Хотя мать никогда не сплетничала, скоро стало яно, что с нее не стоит брать пример.

Однако новости настигли Глэдис даже раньше, чем она ожидала. В церкви на той скамье, которую в прошлый раз занимали супруги Клуни, сейчас рядом с ними сидел, одетый как джентльмен, Томас Рейли собственной персоной, причем сидел совершенно спокойно, будто бы это не на него все собравшиеся сворачивали шеи. Среди прихожан пробежал ропоток. Глэдис принялась высматривать в толпе знакомых: Фарелл сидел с самым оскорбленным видом; Джули, поймав взгляд Глэдис, развела руками, миссис Куинси повторила ее жест. Доктора Куинси, кажется, происходящее забавляло, и лишь их маленькая дочка больше интересовалась кружевом на своем платье. Впрочем, длилось все недолго: пришел наконец преподобный Кетнберг, и всем пришлось притихнуть.

Надо отдать должное Кетнбергу, проповедь он читал вдохновенно, даже его обычно чуть слышный голос креп и звучал отчетливо и весомо, хотя пастору приходилось часто останавливаться и переводить дыхание. Но вряд ли кому-то здесь было интересно, что он говорил — по крайней мере, не Глэдис и не тем, к кому ей хотелось попасть в компанию. Однако же надо было и здесь соблюдать приличия. И она позволяла себе лишь украдкой посматривать по сторонам, ну а сегодня, конечно, ей хотелось понаблюдать за Рейли.

Кажется, пастора он тоже не слушал, погрузившись в свои мысли. Проследив за его взглядом, однако, Глэдис заметила, что он с непонятным выражением смотрит на кораблик у окна, золотящийся в лучах утреннего солнца, падавшего сквозь витражное стекло. Признаться, она представления не имела, зачем в церкви этот маленький парусник, пусть даже изящно сделанный; наверное, какая-то причуда Кетнберга.

Настало время петь гимн, и Рейли поднялся вместе со всеми, но кажется, не запел, а только принялся шевелить губами. Глэдис припомнила, что вчера, когда он ответил мэру, его голос звучал хрипло, будто сорванный. Что ж, можно догадаться, почему.

Служба закончилась, и прихожане стали покидать церковь. За порогом они сами разбивались на группы — и Глэдис на сей раз присоединилась к женщинам, окружавшим миссис Клуни.

Маленькая, с острым, как у хорька, личиком, одетая дешево, но с претензией на моду, миссис Клуни разрумянилась от удовольствия. Ее засыпали вопросами, она только и успевала отвечать.

— Ну как он, не зазнается? Не задирает нос?

— Небось, все ему не так?

— Из комнаты-то показывается?

— А на что жить собирается?

— Вчера весь вечер просидел у себя, точнее, лежал, я подглядела, — сообщала миссис Клуни. — К ужину вышел. Вроде вежливый, а все-таки... Как будто близко не подпускает, себе на уме. Работу будет искать, помощь ему принимать нельзя.

— Ой, и куда же его возьмут? — громко возмутилась рослая женщина в пестром платье. — Кому этот белоручка тут сдался?

— Так может, на то и расчет? — отважилась предположить Глэдис. Все сразу обернулись на нее, что слегка смутило, но в конце концов, родители учеников не страшнее их самих. Она продолжила:

— Рейли, насколько помню, запретили строить корабли. Больше он ничего не умеет. Что ему тут делать? Придется или наниматься в батраки, ли...

Она не договорила: женщины вокруг расхохотались.

— В батраки! Да он полчаса не выдержит!

— Он лопату-то в руки не возьмет — сломает!

— Его оттуда хворостиной погонят!

Домой Глэдис отправилась, чувствуя, что давно так не смеялась.